Бегство Бехрама

Дни пиршества прошли, и начал собирать

Хосров Парвиз в поход обещанную рать.

Войска созвал кайсар; все, что сулил, — утроил.

Он, с золотым умом, все золотом устроил.

И собранных полков таков был грозный рой,

Что будто бы гора катилась за горой.

Железная гора, пыля, передвигалась,

Как будто, вся дрожа, земля передвигалась.

Шах оглядел бойцов, и тысяч пятьдесят

Он отобрал; о них предания гласят.

Он вышел в ночь, решив связать Бехрама туго.

И чашею стал шлем, одеждою — кольчуга.

Когд» Бехрам узнал, что поднят бранный клич,

Как сильный лев, решил добычу он достичь.

Но с лисьей хитростью судьба замыслит гибель, —

И сила льва — ничто. Какая в силе прибыль?

Лицом к лицу войска, мечи обнажены,

Средине и крылам приказы вручены.

Свист стрел и лязг мечей в своей звенящей силе

С ума свели бы львов, слонов бы умертвили!

Услышал бы мертвец литавров страшный вой.

От воя разум свой утрачивал живой.

Златоподкованных коней в рубинах брони.

То — кровь: она была на латах, на попоне.

И ржанье скакунов, чья полыхала грудь,

Вливало яростно в земное ухо ртуть.

И всадников мечи, как молнии, плескали.

Все львы воспрянули, внезапно зубы скаля.

Смерть бытию в тот час творила западню.

Сей гнев и Судному не мог бы сниться дню.

Смерть направляла в грудь и заостряла дротик

И закружила всех в своем водовороте.

Навис железный лес, мчит острия, грозя, —

И бегство поняло, что убегать нельзя.

В тех зарослях онагр от льва не знал спасенья,

А от клинков и лев не обретал спасенья.

Не ветер проникал под розы лепестки,

А под доспехи — стрел мгновенные броски.

Орлы кровавых стрел! У них, пробивших латы,

На крыльях коршуна написаны бераты.

Кольчугорезы, в медь вбирающие яд,

Кольчугоносцев сном погибельным поят.

И кровью — брызги ввысь до самых звезд несутся!

Вкруг медных манджуков полны до края блюдца.

Ломались копья. Ветр, что так по ним рыдал,

К парчамам подлетев, им кудри распускал.

И, обезглавленных мужей увидя, в муке

Земля раскрыла грудь, заря раскрыла руки.

И перевязи все отброшены; рассечь

Один готов врага, другой — роняет меч.

Несется тюркский крик, труба ревет, стеная.

Что громче тюркского взывающего ная?

Распущенных знамен багряные шелка —

Огонь, струящийся по гущам тростника.

О, сколько здесь мечей! И кровь на них не стынет!

Не столько камешков раскинуто в пустыне!

О, сколько стрел в виски внедряет смертный яд!

Не столько листьев шлет на землю листопад!

И на спину слона воздвигли трон Хосрова,

И мощь его меча к сражению готова.

Пред яростным слоном стоял Бузург-Умид.

Он с астролябией; он срок определит.

Базар врага шумел. Но вот пришло мгновенье —

И на базаре том настало запустенье.

Тогда Бузург-Умид сказал царю: «Спеши.

Удачен гороскоп; все разом разреши.

Коль шахматной доской войны прельстился, — следуй Вперед. Стреми слона. Ладьею бей с победой».

И царь погнал слона, и войско отстранил.

К Бехраму он летал, как закипевший Нил, —

И под слона поверг, промчавшись смертным логом,

Он слонотелого, взмахнувши слононогом.

Губителен врагу был завершенный бой.

Был награжден Хосров приязненной судьбой.

Текла потоком кровь, что битва источила,

И не мячи она, а головы влачила.

Как негра волосы, вились арканы; лих

Румиец каждый был, набрасывая их.

И с каждого врага мечом индийским смог он

Вмиг срезать голову, как бы индийский локон.

Как боль, что страждущим порой приносит свет,

Бехрамцев ужас жжет; для них спасенья нет.

Кого же увела спасения дорога?

Бехрама одного да раненых немного.

Бехрам был мощным львом, но бледен стал, понур. Низвергнут он судьбой, как был низвержен Гур.

Не ждал ни ночью он, ни днем дурного глаза.

Да рок его обжег огнем дурного глаза.

Погибли все; гляжу — и смертный вижу пир.

Быть может, спасся тот, кто взор закрыл на мир?

Когда Бехрама в прах звезда повергла злая,

Хосрову радость он доставил, не желая.

Мир много гумен жжет как будто невзначай.

Сего забавника шутить не обучай.

Какой не вознесет он кипарис! Но скорбью

Он в час назначенный все кипарисы сгорбит.

Какой из красных роз, что нежно он взрастил,

Увянуть не дал он, какой не пожелтил!

Не все нам сахар есть, хоть сахар нам и сладок.

Пьем чистое вино, но выпьем и осадок.

Здесь подмели — твой дом, там подметают — свой.

Здесь об пол бьют ногой, там бьются головой.

Тут музыканта саз свои возносит звоны,

А там — прислушайся! — там плакальщика стоны.

Но звук — от скорби ли, от саза ли возник —

Под сводом, зримым нам, звучит лишь краткий миг,

Вселенной логово — все жгучее горнило —

От роз и от шипов следов не сохранило.

Ведь черно-белый конь наш мир задорно мчит.

Нельзя, чтоб он не бил ударами копыт.

На синем скакуне несется рок и разом

Наскочит; от него бежит в испуге разум.

Все на других, о друг, надеешься? Пойми,

Что все изменчиво; мир не в ладу с людьми.

Был на Бехрама зол небесный свод, и снова

На трон торжественно возводит он Хосрова.

Бехрама хмурого не к Чину ль путь повлек?

И где верховный чин? Его отринул рок.

Что ж! Небо ведь не раз венцы с царей снимало.

Под сей завесою таких забав немало.