Волшебное искусство

Вытянув шею, напрягая в красноречивом отчаянии мускулы бедер. Король бежал к воротам. Лицо его скрывала тень, корона валялась в пыли. Позади беспорядочной грудой лежало оружие, а в рассветное солнце устремлял окровавленный меч победитель.

«А вот перед нами последний Король Илсига, преследуемый Великим Атараксисом…» Шурша алым шелком, Великий визирь»

Корицидиус подошел к горевшей красками на стене фреске и отвесил поклон принцу и его спутникам. Прочие гости, приглашенные на прием, расположились поодаль почтительным полукругом на шахматном мраморе пола.

Намеренно держась в нескольких шагах позади всех, живописец Дало рассматривал картину, сощурив глаза и размышляя о том, стоило ли ему так ярко изображать небо. Что подумают они, эти великие лорды из Рэнке, направленные в Санктуарий императором, дабы оценить готовность города к войне?

Явно довольный принц Кадакитис подошел ближе к изображению предка на фреске. Корицидиус орлиным взором вперился в Дало. Роскошные одеяния только подчеркивали бледность кожи визиря.

Ему не следует носить этот цвет, размышлял Лало, подавив желание спрятаться за одной из позолоченных колонн. Всякая встреча с Корицидиусом оставляла у художника неприятный осадок, по этой причине он едва не отказался навести глянец на Присутственный Зал. Однако, как бы ни пошатнулся авторитет визиря в столице, в Санктуарий он был вторым после принца-губернатора (хотя некоторые считали, что его влияние даже значительнее).

— Удивительно, какая свежесть линий, какая оригинальность! — Один из имперских комиссионеров наклонился рассмотреть работу кисти, в энтузиазме тряся щеками.

— Мой лорд Раксимандр, благодарю вас. Позвольте мне представить вам художника! Мастер Лало, коренной житель Санктуария…

Лало спрятал за спину перепачканные краской руки, когда присутствующие уставились на него, словно на экспонат из зверинца Мейна. И так было очевидно, что он жил в Санктуарий: зубчатые здания, мимо которых бежал изображенный на полотне Король, явно напоминали Лабиринт.

Умащенный лепестками роз, лучась добродушием, лорд Раксимандр повернулся к Лало.

— Такой талант, а живете здесь! Вы словно жемчужина на Шее блудницы!

Лало воззрился на лорда и понял, что над ним не смеются.

Ни принц, ни визирь никогда не бывали к западу от Парадных Врат, а Лабиринт никак не мог попасть в число достопримечательностей, подлежащих осмотру комиссионерами. Выдавив улыбку, Лало с жалостью соотнес этих хлыщей с его старыми Друзьями из «Распутного единорога». Уличные коты, забавляющиеся с ручной птичкой некой дамы, никак не иначе.

Теперь и другие комиссионеры принялись разглядывать картину: генерал, верховный жрец Арбалест, интендант Зандерей и некий ничем не прославившийся родственник императора. Прислушавшись к комментариям по поводу наивного очарования и примитивной торжественности картины, Дало вздохнул.

— И правда, — раздался рядом тихий голос, — какого признания вы ждете в этом городе воров? В Рэнке они знали бы, как отблагодарить вас…

Услышав свои мысли, произнесенные вслух, Лало едва не подпрыгнул. Обернувшись, он увидел невысокого человека с седеющими волосами и смуглой кожей, одетого в сизо-серый шелк. Зандерей.., подсказала ему память, и на мгновение Лало показалось, что он увидел некое понимание в глазах комиссионера. Видение исчезло, а когда Лало открыл рот, намереваясь заговорить, Зандерей уже отвернулся.

Незаметная посредственность, подумал о нем Лало, когда принц представлял комиссионеров присутствующим. Сейчас Зандерей стал незаметным еще раз. Лало встрепенулся, пытаясь понять его.

Молодой евнух, чересчур преисполненный важности, в новом парадном одеянии лилового цвета подвез тележку с оловянными кубками. Пролетел слух, что вино доставлено из Каронны, охлажденное снегом, упакованным в опилки еще в северных горах, право на владение которыми ныне так яростно оспаривалось. Комиссионеры взяли по бокалу, и Корицидиус знаком велел рабу двигаться дальше.

Лало, уже успевший почти полностью осушить кубок, проводил раба долгим взглядом, но так и не набрался смелости позвать его снова. Из меня получилась бы хорошая модель трусливого илсигского короля, горько подумал художник. Слишком многие здесь помнят, как я допивался до чертиков и Джилла обстирывала жен торговцев. Я боюсь, что они будут смеяться надо мной.

Но ведь это он разрисовал стены храма рэнканских богов, он украсил зал, и сам принц высказал ему благодарность. Чего еще ему не хватает? Когда-то я мечтал рисовать души людей, думал Лало. Чего я желаю сейчас?

Атмосфера зала наполнилась вежливыми разговорами. Богатые торговцы из Санктуария делали вид, что знакомы с положением дел, жители Рэнке делали вид, что прием им нравится, а принц со своей свитой скованно принимал знаки признания империи, размышляя, идет ли ему это на пользу. Особняком держался Корицидиус. Ходила молва, что визирь не остановится ни перед чем, лишь бы провести остаток жизни в столице.

Лало едва не закашлялся от резкого запаха благовоний и повернулся к сияющему лорду Раксимандру.

— Почему бы вам не поехать со мной в столицу? — возбужденно заговорил лорд. — Какой талант! Моя жена была бы очень польщена.

Лало улыбнулся в ответ, представив себе мраморные колонны и порфировые порталы, затмевающие великолепием зал принца-губернатора Санктуария. Захочет ли Джилла жить во дворце?

— Только зачем терять те несколько недель, которые мне придется провести здесь?..

Слушая лорда Раксимандра, Лало почувствовал, как по коже пробежал холодок:

— Нарисуйте мой портрет. Прямо здесь, во дворце. Явите ваше искусство.

Не дождавшись, пока Раксимандр закончит, Лало покачал головой.

— Кто-то ввел вас в заблуждение — я никогда не рисую портретов!

Привлеченные разговором, к фреске вновь потянулись люди. На лице Зандерея играла слабая улыбка.

Корицидиус показал костлявым пальцем на полотно.

— Кто же тогда служил натурщиками для вашей картины?

Словно чуткая лошадь, Лало дернулся, пытаясь найти ответ, который не отпугнет их… Только не выдать правду, что заклинание чародея обязало его рисовать подлинную натуру людей — их души. После ряда ужасных попыток рисовать богатеев Санктуария Лало научился выбирать модели среди бедняков, не испорченных душевно.

— Мой господин, это воображение, — честно сказал Лало, поскольку образ бегущего Короля был навеян воспоминаниями детства, когда сам Лало мальчишкой бежал через Лабиринт, спасаясь от хулиганов. Он не сказал им, что цербер Квач позировал для фигуры императора Рэнке.

В этот момент к ним подошел один из пажей-евнухов, и Корицидиус склонил голову, чтобы выслушать сообщение. С облегчением освободившись от его проницательного взгляда, Лало со вздохом отошел назад.

— Вы слишком чувствительны, господин художник, — тихо заметил Зандерей. — Вам следует научиться принимать то, что приносит день. В наши времена принципы — расточительная роскошь.

— Вы тоже хотите портрет? — с горечью спросил Лало.

— Не хочу утруждать вас, — улыбнулся Зандерей. — К тому же я знаю, как выгляжу.

Послышался звук цимбал, и художник, немного успокоившись, обнаружил, что в противоположной стороне зала заблистали цветными шелками танцующие девушки. Для него это не было неожиданным. Он наблюдал за их репетициями практически каждый день, когда трудился над фреской.

Представление для нескольких приезжих, думал он, которые воспримут Санктуарий так же, как большинство художников рисуют портреты: отметят лишь поверхностную реальность, а затем уедут.

С облегчением завершив беседу, комиссионеры позволили одетым в лиловое пажам провести их в ложу недалеко от возвышения, где уже расположился принц. Танцовщицы, отобранные из числа наиболее талантливых младших наложниц принца, исполняли сложные па замысловатого танца, время от времени делая паузу, чтобы скинуть покровы.

В возбуждении Лало подошел к пилястрам, поддерживавшим сводчатый куполообразный потолок. На мраморной скамье кто-то оставил почти нетронутый кубок с вином. Лало присел, сделал глоток и заставил себя поставить бокал обратно. Сердце стучало как барабан.

Чего я так боюсь? — думал он, размышляя о том, кем еще мог бы он стать в городе, где днем тротуары точно впиваются в ноги, а ночью если ты слышишь визг, то бежишь не на помощь, а чтобы закрыть дверь на засов. В столице, наверное, лучше.., должно же быть место, где Джилла и он могли бы жить в безопасности.

Лало снова поднял бокал, но вино было кислым, и он поставил его обратно наполовину полным. Лало захотелось домой.

Поднявшись на ноги, художник обошел пилястр и вдруг изумленно остановился, заметив, что кто-то движется к нему.

Лало рассмеялся, когда понял, что это просто его отражение в полированном мраморе стены. Он различил даже блеск шитья на праздничном наряде и кант на широких бриджах, а также узкие плечи и наметившееся брюшко. Непостижимо, но зеркало мрамора подметило даже начавшую редеть рыжую шевелюру. Однако благодаря то ли углу зрения, то ли игре света лицо Лало осталось в тени, как и лицо Илсигского Короля.

* * *

Пройдя через Присутственный Зал, Лало направился к боковому выходу. После музыки и подогретого вином невнятного бормотания в коридоре было особенно тихо. Учреждения власти, располагавшиеся между Присутственным Залом и вестибюлем, были темны и пустынны. Ведущая во двор дверь оказалась заперта. Вздохнув, Лало пошел назад, миновал со всей возможной быстротой Зал Правосудия, повернул и через одну из широких двустворчатых дверей вышел наружу к порталу и широкой лестнице. Сверху и снизу лестницы горели свечи, их яркий свет переливался на боевом облачении стражей, стоявших на каждой четвертой ступени, словно являвшихся частью дворцовой архитектуры, и озарял привязанные к копьям лиловые вымпелы.

Внутренний дворик был залит неровным светом. Лало задержался на миг, наслаждаясь зрелищем. Потом узнал в одной из живых статуй Квача, кивнул ему и увидел в ответ взмах ресницами на каменном лице цербера.

Сандалии Лало зашуршали по песку, после того как он миновал вымощенный булыжником внутренний дворик. Из зала донеслись аплодисменты, слабые, точно легкий морской прибой. Видимо, подумал Лало, танцовщицы уже избавились от последних одеяний. Не забыть бы спрятать от Джиллы зарисовки, которые он сделал, пока те репетировали. На дежурстве в массивной арке Дворцовых Врат находился один из многочисленных племянников Хональда. Этим вечером массивные двери были распахнуты; и Лало прошел через них без затруднений. А ведь он помнил, что в былые времена всего его достояния не хватило бы, чтобы подкупить привратника и получить доступ во дворец.

Немного кружилась голова, хотя он выпил всего полтора бокала.

Почему я не могу удовлетвориться тем, что имею? — размышлял художник. — В чем тут причина?

Ускорив шаг, он пересек широкую площадь Вашанки и направился наискосок к Западным Вратам и Губернаторской Аллее. Восточный ветер принес на мгновение тошнотворный запах зверинца, но вскоре в лицо задул прохладный морской бриз.

Остановившись подле ворот, Лало повернулся назад и со вздохом развернул плащ, спрятав нарядный костюм под старой материей. Всем было хорошо известно, что Лало денег с собой не носит: раньше у него их просто не было, теперь семейным достоянием распоряжалась Джилла. Но Лало все же не хотел, чтобы в темноте кто-то допустил ошибку.

Полная луна уже светила на небесах, и крыши домов тянулись к звездам подобно фантастическим существам. Ни разу с тех пор, как еще мальчишкой удрал он из дома, чтобы присоединиться к компании друзей, не видел Лало Санктуарий в эти часы трезвыми глазами. Вот и сейчас легкий туман плавал в голове.

Ноги сами несли его по Туманному переулку, пока он не наткнулся на что-то мягкое. Лало осторожно отошел в сторону, чтобы не наступить на содержимое мусорного бачка, который кто-то опорожнил прямо на улицу. Его содержимое гнило, ожидая, пока дождь унесет его в подземный лабиринт канализации города. Однажды ему довелось побывать в этих туннелях — он попал туда через люк неподалеку от «Распутного единорога».

Интересно, на месте ли он…

И почему в голову лезут мысли о Санктуарии?! — думал Лало, обследуя подошву сандалии в поисках прилипших нечистот. — Похоже, я выпил вина больше, чем думал! Художник слышал, что в Рэнке целая армия дворников по ночам очищала город от дневного мусора…

На память пришли предложения лорда Раксимандра и Зандерея, и Лало припомнил, как когда-то жил мыслью покинуть Санктуарий. Его жизнь состояла из циклов, на протяжении которых он мечтал бежать, находил новую надежду для жизни в Санктуарий, обнаруживал, что его надежда не сбылась, и снова начинал планировать побег.

В тот последний раз, когда Лало обнаружил, что, если рисовать мифы, тщательно подбирая типажи, дар Инаса Йорла может превратиться в благословение, художник был уверен, что его проблемы позади. И вот теперь он опять искушает судьбу.

Мне следовало бы лучше понимать себя, — с грустью размышлял Лало. Неужели только смерть остановит эту спираль?

Дома клонились друг к другу, закрывая небо. В некоторых окнах горел огонь, хотя большинство было наглухо занавешено и свет из щелей едва освещал древние булыжники мостовой. Бормотание за одной из занавесок переросло в ссору. Бездомная собака, рывшаяся в требухе, подняла было голову на шум, но тут же вернулась к еде.

Лало вздрогнул, представив смерть в виде готового к прыжку голодного шакала. Должен быть какой-то иной путь, сказал он себе, ибо как ни ненавидел он жизнь, но смерти страшился еще больше.

В темноте позади скользили людские тени, и художник заставил себя идти спокойно, зная, что в этот час в этой части города явный страх может привести к неприятностям. Днем район казался почти благопристойным, но по ночам принадлежал Лабиринту.

Впереди раздались поющие песню пьяные голоса и взрывы смеха. Свеча на углу осветила группу наемников, направлявшихся к бочонкам с элем в «Распутном единороге».

Когда они вышли на свет, следовавшие за Лало тени скользнули в аллеи и арки дверных проемов, да и сам Лало предпочел укрыться под каким-то навесом, ожидая, пока солдаты продефилируют мимо. Он уже почти достиг Скользкой дороги и домика, в котором жил вот уже почти двадцать лет.

Только теперь Лало ускорил шаги, ибо среди всех взлетов и падений в его жизни было лишь одно постоянство — дом, в котором ждала его Джилла.

Заскрипела третья ступенька лестницы, а потом седьмая и девятая. Когда Лало вошел в моду и наконец обзавелся деньгами, они с Джиллой выкупили этот домик и среди прочего починили лестницу. Ступени тем не менее по-прежнему поскрипывали, и Лало, прислушиваясь к колыбельной, которую напевала Джилла младшему сыну, знал, что жена слышала, как он вернулся.

Дыша немного чаще, чем он того хотел бы, Лало открыл дверь.

— Ты сегодня рано! — Пол заходил ходуном, когда Джилла вышла из комнаты, в которой они когда-то помещались все вместе. За ее спиной Лало заметил кудрявую головку младшенького, которому скоро исполнится два года, и выпростанную из-под г одеяла руку старшего сына.

— Все в порядке? — спросил Лало, снимая плащ и вешая его на вешалку.

— Просто приснилось что-то. — Джилла осторожно притворила дверь. — А как ты? Я была уверена, что ты застрянешь во дворце до утра, попивая райское вино с сильными мира сего и их разукрашенными женщинами. — Привычно заскрипел стул, когда Джилла села, вытянув свои массивные руки, чтобы поправить замысловатые кудри и локоны прически.

— Там не было никаких дам… — Лало из деликатности забыл упомянуть о танцовщицах, — только неприятная смесь военных, жрецов и городских чиновников.

Она сложила руки на груди:

— Если там было скучно, то что же ты так задержался? — Глаза Джиллы вспыхнули, и Лало немного покраснел под ее укоряющим взглядом. Он намеренно медленно принялся расстегивать жилет, ожидая, что Джилла заговорит снова.

— Что-то тревожит тебя, — произнесла она. — Что случилось?

Бросив жилет на спинку стула, Лало со вздохом уселся напротив.

— Джилла, что ты скажешь по поводу идеи уехать из Санктуария?

Позади супруги висел первый вариант портрета Сабеллии, который ныне украшал храм рэнканских богов. Джилла была его первой моделью, и на миг Лало показалось, что Джилле присущ лик богини, а ее крупное тело обрело величие.

Джилла всплеснула руками.

— Теперь, когда мы наконец-то обрели уверенность?

— Сколь долго может здесь чувствовать себя человек в безопасности? — перешел в наступление Лало, пробежав перепачканными краской пальцами по редеющим волосам, и сообщил, что картина его понравилась и лорд Раксимандр сделал Лало предложение перебраться в столицу.

— Рэнке! — воскликнула Джилла, когда художник умолк. — Чистые улицы и спокойные ночи! Но что я там буду делать?

Знать будет смеяться надо мной… — На миг она, несмотря на свой рост, показалась Лало беззащитной, но тут их глаза встретились. — Лало, ведь ты сказал, что ему нужен портрет, но ты же не можешь нарисовать его, иначе ты кончишь дни в императорских темницах, а не при дворе!

— Наверняка в сердце империи есть честные мужчины и женщины! — заметил Лало.

— Неужели ты никогда не повзрослеешь? Все так хорошо идет сейчас, у тебя есть положение, людям нравятся твои работы, мы можем как следует воспитать детей и женить их, когда придет время. Так нет, ты хочешь погнаться за новой мечтой?

Когда ты успокоишься?

Лало прикрыл рукой усталые глаза и покачал головой. Если бы он только знал, чего ему не хватало: он искал нечто новое в любой вещи, за которую брался… Какая польза иметь исполненным заветное желание, — думал он, — если сам я не изменился!

Посидев так немного, он услышал, как скрипнул стул, и почувствовал, что Джилла подошла к нему, вздохнул еще раз, глубже, когда она обняла его своими мягкими и сильными руками.

От ее кожи пахло сандаловым маслом, и он чувствовал округлости ее тела сквозь тонкий шелк ночной рубашки.

В ее руках Лало мог, пусть хоть ненадолго, забыть о своих проблемах. Джилла поцеловала его в лысину и отошла, а он последовал за ней с чувством заключенного с судьбой перемирия.

* * *

«Воры!»

Лало проснулся от крика Джиллы и рывком вскочил на ноги, заслышав потрясший комнату грохот. Утро? Нет, кругом темно!

Художник протер глаза, все еще находясь под впечатлением снившейся ему мраморной террасы с аплодирующей публикой.

В комнате мельтешили тени, слышался топот ног, которым ни к чему было больше бесшумно красться… Кто-то крепко схватил Лало за плечи, и он закричал. Неожиданно что-то ударило его в голову, и он выскользнул из цепких рук.

«Убийцы! Наемные убийцы!»

Слыша звон в голове, Лало узнал голос Джиллы и по контуру массивного тела, прыгнувшего с кровати, догадался, что это она размазала по стене одного из нападавших. Щеку обрызгала вода, и Лало ощутил запах роз, когда мимо него пролетела стоявшая на прикроватном столике ваза, разбившаяся о чью-то голову. Мужчины в потемках с проклятиями налетели друг на друга, а Джилла рванулась в бой. От соседей не было слышно ни звука. Иного он, в общем-то, и не ожидал — вопросы они начнут задавать утром.

— Во имя Вашанки, кто-нибудь успокойте эту корову! — В полумраке тускло блеснул меч.

— Нет, — прохрипел Лало, набрал в грудь воздуха и крикнул:

— Джилла, прекрати сопротивление, их слишком много!

Джилла, пожалуйста!

Еще одно движение, а потом тишина. Чиркнул кремень. Дало увидел маленький огонек и почувствовал мощную руку у себя на груди и какое-то шевеление в ногах. Джилла, распростертая на полу словно монумент, перевернулась и встала на ноги, не бросив даже взгляда на сбившего ее с ног человека.

— Спаси меня, Саванкала, она ударила меня прямо… Сир, помогите, не оставляйте меня здесь…

Сир? Человек на полу принадлежал к церберам — Лало узнал его.

— Я не понимаю… — сказал он вслух и повернулся, но в тот же миг огонек исчез, и Лало беспомощно заморгал глазами.

— Унесите его, — послышался густой голос. — А ты, женщина, стой спокойно, если хочешь увидеть его невредимым.

Оглушенный ударом и страдая от грубого обращения, Лало позволил обуть ему на ноги сандалии, набросить старый халат и повести по пустынным улицам обратно во дворец. Однако вместо того, чтобы направиться вдоль внешней стены к темницам, как то мрачно подозревал Лало, его провели сквозь Дворцовые Врата, вдоль стены здания и вниз по маленькой лесенке.

По-прежнему ничего не объясняя, его бросили в глубокую дыру с запахом сухой гнили и множеством вещей, заставлявших художника то содрогаться, то размышлять, почему он очутился здесь, грызя в ожидании рассвета испачканные краской ногти.

* * *

— Вставай, мазила! Сам лорд желает поговорить с тобой.

Лало медленно выплывал из сна, где он был пойман и связан веревками… Кто-то с силой ударил его по ребрам, и художник открыл глаза.

Наступило утро, которое не было уже сном. Взору художника предстали осыпающиеся, крашенные в белый цвет стены, разломанная мебель, разбросанная по полу. Это не было тюремной камерой. Луч света едва пробивался через расположенное высоко в стене закрытое окно.

Лало заставил себя сесть и посмотрел на своих мучителей.

— Квач!

От возгласа Лало темно-бронзовое лицо цербера стало напоминать терракот, а взгляд его скользнул в сторону от глаз художника. Лало посмотрел на дверь и неожиданно начал осознавать, чья сила притащила его сюда, хотя пока еще не понимал зачем.

На пороге появился Корицидиус, укутанный в плащ из-за утреннего холода, с лицом цвета снятого молока. Он кисло осмотрел Лало, откашлялся, сплюнул и затем медленно ступил в комнату.

— Мой господин, разве я под арестом? Я ничего не сделал, почему меня привели сюда? — заблеял Лало.

— Мне нужно несколько портретов… — На морщинистом лице появилась едва заметная злобная улыбка.

— Что?

Корицидиус недовольно повел носом и дал знак одному из стражников поставить в центре комнаты складной стул. Скрипя суставами, старик медленно опускался, пока не сел со вздохом.

— У меня нет времени убеждать тебя, мазила. Ты говоришь, что не рисуешь портреты, но для меня ты их сделаешь.

Лало покачал головой.

— Мой господин, я не могу рисовать портреты живых людей.., они их ненавидят… Я не умею их рисовать.

— Ты слишком хорошо умеешь их рисовать, — поправил его Корицидиус. — Как видишь, я знаю твой секрет. Я следил за твоими моделями и разговаривал с ними, но, если ты откажешь мне, придется рассказать кое-что твоим бывшим покровителям, и они сами избавят меня от хлопот.

Лало смял полу халата, пытаясь скрыть дрожь в пальцах.

— Тогда я труп. Если я нарисую вам портреты, мой секрет откроется, едва их увидят.

— Эти картины не предназначены для глаз посторонних. — Корицидиус подался вперед. — Я хочу, чтобы ты нарисовал каждого приехавшего из Рэнке комиссионера. Я скажу им, что это сюрприз для императора, что никто не должен их видеть, пока они не закончены.., и не представлены, а потом с картинами наверняка что-то случится… — Тело визиря сотряслось в судорогах, в которых Лало через несколько секунд признал смех.

— Но перед этим, — продолжал старик, — их увижу я и пойму, в чем слабости этих павлинов… Они пришли к власти при дворе после моей опалы, но когда я узнаю их души, то смогу быстро вернуть себе монаршую

милость!

Лало вздрогнул. В предложении имелась некая убийственная логика, хотя все могло пойти иначе.

— Похоже, я не подобрал еще нужной палки, чтобы заставить осла идти, — снова донесся голос Корицидиуса. — Говорят, ты любишь свою жену, — визиг с сомнением взглянул на художника, — так, может, нам ослепить ее и послать на Улицу Красных Фонарей, пока мы будем держать тебя в заключении?

Надо было бежать… — думал Лало. — Надо было взять Джиллу и детей и бежать прочь, едва у меня появились деньги… Однажды ему довелось видеть, как замер испуганно кролик при виде тени летящего беркута. Я тот самый кролик, и со мной кончено… — думал он.

В конце концов, — продолжал он диалог с самим собой, — какое мне дело до всех этих заговоров и интриг? Если я помогу этому рэнканскому стервятнику вернуться в свое зловещее гнездо, по крайней мере Санктуарий вздохнет свободнее.

— Хорошо.., я сделаю то, что вы просите, — произнес Лало вслух.

* * *

Нахмурив брови и держа в зубах вторую кисть, Лало склонился над полотном, сконцентрировав внимание на линии. Когда он рисовал, рука и глаза превращались в единство, где зрительные впечатления передавались пальцам и кисти без всякого посредничества сознания. Линия, масса, форма и цвет были едиными составляющими произведения, запечатлеваемого на холсте. Глаз проверял работу руки и автоматически, без всякой реакции мозга поправлял ее.

—.. А потом я был назначен настоятелем огромного храма Саванкалы в Рэнке. — Верховный жрец Арбалест поудобнее устроился в кресле, и чуткая рука Лало в ответ поправила линию.

— Действительно прекрасное положение, как раз в сердце событий. Каждый, то есть всякий, рано или поздно находит туда дорогу, а тот, кто передает их просьбы богу, становится обладателем массы ценных сведений. — Загадочно улыбаясь, верховный жрец расправил складки расшитой шафранной сорочки.

— М-м-м.., как верно… — пробормотала та часть сознания художника, которая не была поглощена работой.

— — Жаль, что вы не можете дать мне взглянуть на вашу работу! — нетерпеливо заметил жрец. — В конце концов, ведь это мое лицо вы делаете бессмертным!

Возвращенный на бренную землю, Лало отступил от мольберта и глянул на Арбалеста.

— Нет, мой господин, вам нельзя! Было строго наказано, что эти картины должны стать сюрпризом. Никто из позировавших не увидит их, пока все полотна не предстанут перед очами императора. Если вы попытаетесь взглянуть, мне придется позвать стражу. Моя жизнь стоит того, чтобы никто не увидел картины раньше назначенного времени!

Это истинная правда, думал Лало, глядя на полотно осмысленным взглядом. На фоне воздвигнутых колонн были намечены силуэты пяти фигур. Фигурой крайней слева был лорд Раксимандр, который первым позировал ему вчера. Он выглядел точно свинья: самодовольно снисходительный к себе, с легким намеком на тупую жестокость в глазках.

Лало думал о том, довольны ли были таким предложением сами комиссионеры. Поскольку они были заняты инспекциями, совещаниями, выслушиваниями бесконечных докладов, возможно, они и были рады посидеть спокойно, хотя, может, боялись последствий отказа преподнести подарок императору или просто хотели увековечить посещение одного из дальних уголков империи. Казалось, Раксимандр воспринимал позирование как немое соглашение с Лало нарисовать еще один портрет, который комиссионеру будет дозволено увидеть.

Но вот портрет верховного жреца был полностью закончен.

Он стоял сразу за лордом Раксимандром. Если бы все было задумано всерьез, Лало потрудился бы еще несколько часов, выписывая волосы и сорочку, но для целей визиря нарисованного было вполне достаточно. Взглянув на законченный портрет, художник не сумел сдержать вздоха.

«И с чего я решил, что если человек — жрец, то должен быть добродетельным? Правда, Арбалест не похож на свинью, а скорее походит на хорька», — подумал Лало, приметив скрытое коварство во взгляде жреца.

Когда жрец ушел, Лало снова наполнил кружку пивом из кувшина, присланного Корицидиусом. Если не считать того, как Лало заставили взяться за портреты, визирь недурно с ним обходился. Применив шантаж, старик по крайней мере окружил художника комфортом. Для него выделили симпатичную комнату на втором этаже дворца. Комната выходила в сад на крыше и имела окна с трех сторон, которые давали достаточно света. Условия для работы идеальные. Картина была омерзительна. Лало заставил себя посмотреть на нее еще раз. Он нарисовал колонны и расписной потолок на тот случай, если кто-то издали бросит на нее взгляд. Но в сравнении с лицами на переднем плане пышный антураж выглядел жалкой пародией.

Похоже, во дворце все поверили, будто картина станет подарком императору, а некоторые даже, полагая, что это может придать Лало определенный вес, уже одолевали его просьбами.

Джилле Лало пришлось сказать, что ночной арест явился ошибкой. Но даже если она и не поверила мужу, то была достаточно благоразумна, чтобы не касаться больше данной темы.

Поступят ли так же остальные? Работа может стать знаменитой, и люди будут настаивать на том, чтобы ее увидеть. Ведь любой из позирующих может оказаться довольно проворным и разглядеть картину до того, как Лало успеет позвать стражу.

Лало снова вздохнул, осушил кружку и велел стоявшему на страже церберу ввести третьего позирующего.

* * *

Лало сидел на низком стуле подле стола, где он разложил свои принадлежности, и ждал, пока на сеанс не придет четвертый из комиссионеров. Художник решил, что поступил правильно, разобравшись вчера с Арбалестом и родственником императора. На третье изображение он глядел с отвращением. «Какой-то Аксис» или что-то подобное — Лало с трудом запоминал такие имена. Портрет являл собой тупое самодовольство, этот типаж избегал зла в основном из-за недостатка энергии.

И эти люди — гордость Рэнке! — размышлял Лало. Он обнаружил, что уже почти благодарен Корицидиусу. Художник вновь скривился при виде картины. — И я собирался послать мою семью искать счастья в столице, наивно полагая, что там должно быть лучше, нежели в Санктуарии, да там просто все ловчее замаскировано…

Снизу, со двора доносился мерный топот тяжелых сандалий: гвардия принца занималась строевой подготовкой. В эти дни даже городской гарнизон маршировал, сверкая оружием, но Лало не знал, делалось ли это для того, чтобы пустить пыль в глаза, или же город действительно готовился к войне. Непрестанный топот сандалий действовал ему на нервы.

Прежние убеждения превратились в иллюзии, а где-то за углом притаилась новая опасность, которую он не мог пока разглядеть. Лало расхаживал взад-вперед вдоль окна, когда стражник ввел четвертого комиссионера.

— Мой лорд Зандерей! — Лало поклонился человеку, с которым говорил на приеме. — Прошу садиться, — указал он на кресло.

— Сожалею, что заставил вас ждать, господин живописец, — ответил тот, усаживаясь в кресло. — Я задержался на складах.

Возникла небольшая проблема с зерновыми, которые следует отложить для войны…

Лало склонился над кистями, чтобы скрыть улыбку. Он прекрасно представлял себе паутину взяток, утаиваний, подмен, обманов и всего прочего, что в Санктуарии могло быть охарактеризовано как «небольшая проблема». И почему они прислали этого бесцветного, похожего на мышь человека разбираться с возникшими недоразумениями? Бросив на интенданта взгляд, Лало осознал, что у Зандерея одно из самых маловыразительных лиц, какие ему только доводилось видеть.

На мой взгляд, причиной тому ежедневная почтительность, — подумал про себя Лало. В человеке не было даже искры индивидуальности. В первый раз за все время работы над картиной художнику захотелось прикоснуться кистью к полотну, зная, что едва он это сделает — и ничто не сможет скрыть от него правды об этом человеке, как бы тот ни ухитрялся.

— Я правильно сижу? Я могу повернуть голову в другую сторону, если надо, скрестить руки.

— Да, скрестите руки, а положение головы и так очень хорошо. Расслабьтесь, мой господин, и подумайте о том, как близко ваше дело к завершению…

Размешав в чаше краску, Лало обмакнул в нее кисть.

— Да, — тихо отозвался Зандерей, — я почти закончил. Еще максимум неделя, и станет ясно, смог ли я справиться с заданием. Конфликт все ближе. — Тонкие губы тронула наилегчайшая улыбка.

Глаза Лало сузились. Макнув кисть в охру, Ладо начал рисовать.

Прошел час, затем еще час. Художник упорно рисовал, потеряв счет времени. Зандерея не было, были свет и тень, цвет, фактура и линия. Важно было правильно уловить все это. Художник приноравливался к изменяющемуся свету и даже разрешил позирующему время от времени двигаться, при этом он не выходил из состояния, в которое погрузили его искусство и заклинание.

Внизу, в Зале Правосудия, ударил гонг, возвещавший четвертую смену стражей. Зандерей поднялся на ноги, и серые одежды окутали его как облако. Лало, возвращаясь в сознание, словно человек, пробуждающийся ото сна, увидел, что в уголках комнаты уже начал собираться полумрак.

— Извините. Мне надо идти. — Зандерей сделал несколько шагов вперед, куда быстрее, чем того ожидал Лало, принимая во внимание то, сколько ему пришлось сидеть.

— Да-да, конечно. Простите, что я задержал вас так долго.

— Вы закончили? Или хотите, чтобы я пришел позировать снова?

Лало взглянул на картину, думая о том, сумел ли он уловить личность человека. Мгновение он не осознавал того, что увидел.

Художник быстро перевел взгляд на другие портреты, но те не изменились. Краска по-прежнему влажно блестела там, где он сделал последний мазок, рисуя волосы Зандерея. Первый раз он не мог признать модель в одном из нарисованных портретов…

Перед ним было лицо, словно камень, словно сталь, лицо, на котором жили только исполненные давней боли глаза. В руках человек на портрете сжимал окровавленный кинжал.

Корицидиус хотел увидеть слабости этих людей, но здесь я вижу смерть.

Лицо Лало, подобно полотну, отразило смятение чувств в его душе, ибо Зандерей рванулся к нему быстрой поступью воина, пролетел мимо картины, бросив на нее долгий взгляд, и в завершение движения повернулся и вонзил кинжал, спрятанный в рукаве, в горло подбежавшего стражника.

— Волшебство! — воскликнул Зандерей, а затем уже тихо сказал:

— Значит, таким вы видите меня?

Лало отвел пораженный взгляд от рубиновой струйки крови, вытекающей из горла убитого воина. Сейчас Зандерей стоял перед ним, как хищник, и два лица, в жизни и на картине, слились в одно.

— Они послали тебя устроить мне ловушку? Кто-то пронюхал о планах моих хозяев? — Убийца медленно пошел к Лало, который стоял, качая головой и сотрясаясь от дрожи. — Да нет, это просто происки Корицидиуса, который всем расставляет ловушки. Но я сомневаюсь, что он ожидал поймать меня! — добавил он еще тише.

— Кто ты? И почему скрываешься под личиной клерка? — Лало уставился на Зандерея, чувствуя что-то живое за неподвижными глазами, будто маска, которую он сорвал, прикрывала вуаль, а уж за ней в глубине таилась истина.

— Я судьба.., или ничто.., все может быть. Мои хозяева хотят, чтобы принц принял участие в войне, но он не должен переусердствовать. «Наблюдай за ним, но не позволяй ему стать героем, Зандерей…» — так было приказано мне. Я буду ему служить, пока это не случится. — Голос тек плавно, как полный ручей, но Лало знал: то, что он слышит, связывает его большим проклятием, чем то, что он видел.

— Ты убьешь принца… — Лало пятился назад, пока не наткнулся на стол со своими инструментами.

— Возможно… — пожал плечами Зандерей.

— Ты собираешься убить и меня?

Со вздохом Зандерея из второго рукава выскользнул нож.

— Разве у меня есть выбор? — спросил он удрученно. — Я профессионал. Никто не будет сожалеть о том, что какой-то вандал убил тебя и уничтожил картину, больше, чем я.., а может быть, ты сам, повинуясь какому-то чувству, сделал это — ведь я уверен, что Корицидиус заставил тебя писать эту картину. Так или иначе, но картина должна быть уничтожена… — Зандерей взглянул на другие портреты, и впервые в его глазах промелькнуло изумление. — Ты чересчур точен! Что же касается твоей жизни, господин живописец, — уже мягче сказал убийца, — то раз уничтожена картина, за ней последует и художник.

Дало вобрал в грудь побольше воздуха, боясь, что расстроившийся вдруг живот не позволит ему даже умереть с достоинством. В горле комом застряла мольба о пощаде. Сейчас он ненавидел картину, жалел, что вообще нарисовал ее, и чувствовал ту же боль, как в ночь, когда церберы сбили с ног Джиллу! Глаза слезились от досады за работу, от сострадания к себе, к семье, лишенной отца.

В конце концов, чего вообще стоила его жизнь? Из-под туники Зандерей вытащил кремень и кресало. Комнату озарило пламя. Убийца бросил горящую перепачканную краской тряпку на полотно.

Холст занялся и начал негромко потрескивать. Яркое пламя разгоралось все сильнее, придавая дьявольский блеск лицу Зандерея.

— Нет! — вырвался крик из уст Лало. Зандерей выпрямился, когда художник схватил горшок с краской и метнул его в убийцу.

Горшок ударил тому в плечо, и красная краска точно кровь забрызгала его серую тунику. Убийца рванулся к нему, и Лало в отчаянии метнулся вдоль стола, лихорадочно хватая горшки, кисти — все, что можно было пустить в дело. Один из горшков попал Зандерею в лоб, и когда краска полилась по лицу, тот на мгновение замешкался, чтобы протереть глаза. В этот самый миг Лало перепрыгнул через стол и пустился бежать.

* * *

Художник схватился за грудь, надеясь унять бьющееся сердце, и огляделся по сторонам.

Не помня себя, он пронесся вниз по коридору в сторону Присутственного Зала, проскочил через него и бежал все дальше и дальше мимо анфилады комнат, пока не очутился в незнакомой ему части дворца. Хотя пол здесь тоже был выложен мрамором, разбитые плиты уже потеряли цвет, и лепнина отслаивалась от стен. Заслышав звон посуды, Лало догадался, что находится рядом с кухней.

«По крайней мере, — подумал он удовлетворенно, — комиссионеру здесь придется еще более неуютно, чем мне». Свернув осторожно в коридор, Лало прошел вперед и, тихонько открыв дверь в конце его, расслышал позади легкий звук. Это был тот, кто после долгих тренировок научился бегать так тихо, что шаги казались шелестом мягкой кожи по отполированному камню.

С криком Лало рванулся через дверной проем, пронесся по деревянному полу через площадку, выходившую во двор кухни, и укрылся в первом же подходящем убежище.

Забравшись в какой-то бак на колесах, художник понял, где очутился. Хвала богам, он влетел не в ящик золотаря, а всего лишь в бак, куда сваливали мусор и остатки от трапез принца.

Задыхаясь, Лало поглубже зарылся в бесформенную массу из листьев турнепса, прокисшего сыра, риса, остатков мяса, пирожных и костей.

Пока меня тошнит, я еще жив, — мрачно подумал художник.

Тележка под баком двинулась, и Лало услышал цокот копыт по булыжнику. В голове вспыхнула мысль, что он не только жив, но и может спастись, — появление лошади означало, что пришло время вывозить мусор. Затаив дыхание, Лало прождал несколько минут, показавшихся вечностью, пока его слух не уловил звук голоса. Фургон вздрогнул под тяжестью взгромоздившегося на сиденье возчика, и тележка тронулась.

Быстрее.., быстрее! — молил Лало, погружаясь все глубже в смердящее месиво. Стук деревянных колес по камню стал глухим, потом затих. Недолгий разговор у Врат с Хональдом, и вот уже телегу затрясло по утоптанной земле площади Вашанки.

Вдруг телега резко остановилась. Напрягая слух, Лало прислушался к звукам ночного города, но услышал только крики и тревожные удары колокола.

— Смотри, дым! Именем Тибы, да это же дворец горит! Бросай телегу, Тэм, помои мы и с утра можем вывезти! — Тележка снова дернулась, и две пары ног затопали в обратном направлении.

Лало снова расслабился, понимая, что, во всяком случае, в данный момент он вне опасности.

И что делать теперь! Зандерей расскажет каждому, что Лало убил стражника и устроил поджог. Если его поймают и не убьют на месте, вне всяких сомнений, тюрьмы ему не избежать, ну а если он попробует продемонстрировать свое умение обороняться, они не…

Вернуться во дворец, чтобы изобличить комиссионера, невозможно. Нужно добраться до Лабиринта, где наверняка можно будет укрыться: там все еще жили несколько человек, которые могли оказать ему такую услугу.

А потом… Зандерей или убьет принца Кадакитиса, или спокойно отправится обратно. Первое казалось более вероятным, поскольку вытащенный из ножен меч не убирают в ножны без кровопролития, а в этом случае Корицидиус тоже падет.

И что будет с Санктуарием? Эта мысль не давала Лало покоя.

Какого тирана пришлет империя отомстить за гибель принца?

Несмотря на всю свою нерасторопность, принц Кадакитис был вовсе неплох, и раз уж они попали под господство иноземцев, то вернее было держаться лучших из них.

Судьба города в моих руках… — Пытаясь сдержать смех, Лало неосторожно вздохнул слишком глубоко и закашлялся. — Сейчас я, сидя в мусоре принца, решаю его судьбу. — Власть забурлила в жилах подобно кароннскому вину. — Я должен связаться с Корицидиусом — он это затеял, он поверит мне… — До Лало доходили слухи о Гансе. — А может быть, мне удастся донести слово до самого принца…

Но сначала мне нужно выбраться отсюда…

Лало осторожно приподнял голову над бортом бака. В воздухе клубился дым, в городе горели факелы, отражавшиеся в окнах дворца, но пламени пожара нигде видно не было — наверное, его уже успели потушить. Телегу, в которой его везли, бросили как раз за зверинцем, в нескольких шагах от Врат Шествий.

Облегченно вздохнув, Лало выбрался из повозки и принялся очищать халат от прилипшего мусора.

…И замер, почувствовав чей-то взгляд. Это было похоже на безразлично следивших за ним облезлых львов из вольера неподалеку. Повернувшись, Лало посмотрел через площадь на Дворцовые Врата. Из них появилась одетая в серое фигура человека.

На миг Лало вновь объял ужас, но рассудка он не потерял. Халат художника упал на землю.

Туника Зандерея была сшита из дорогого шелка, тогда как старая рубашка Лало и его грязные бриджи не привлекут к себе внимания. Если ему удастся заманить рэнканца в Лабиринт, там Лало будет в своей стихии, и город сам может избавить его и принца от врага.

Нервно улыбаясь, Лало, напрягая занемевшие мышцы, неуклюже побежал через Врата Шествий, в то время как Зандерей вместе с полудюжиной церберов ринулись через площадь.

Поминутно оглядываясь через плечо, Лало, собрав все силы, рванулся по Прецессионной улице. Слыша позади топот стражи, художник мимо домов торговцев пробежал через Западные Врата вниз по Дубильному валу, направляясь к Серпантину. Чем дольше он бежал, тем быстрее текла по жилам кровь, и вслед за халатом и ужасом с Лало слетели и неуклюжесть, и возраст.

Остановившись подле забытой кем-то тележки, Лало загородил ею улицу. Такая преграда преследователей не остановит, но художник услышал, как на соседней улице наемники заключают пари по поводу какой-то дуэли. Со смехом, точно мальчишка, бежавший по этим улицам много лет назад, Лало позволил преследователям почти нагнать его на углу, скользнул ужом сквозь толпу и засмеялся снова, когда звон стали возвестил ему, что церберы и наемники скрестили шпаги.

Но где же Зандерей? Укрывшись в тени одного из дверных проемов, Лало внимательно наблюдал за узким проулком. Пришла ночь, и полная луна, плывшая высоко над чадящим трубами городом, прихотливо бросала свет на тени. Как тут различить, какая из них…

Одна тень шевельнулась, и Лало понял, что враг рядом.

Как быстро! По жилам пробежал холодок, волосы на голове художника зашевелились. Надо бежать… Он слишком быстр — еще до того, как его приметят те, кто может прельститься дорогой одеждой, Зандерей будет рядом. Если Лало не удастся подстроить ему ловушку, он пропал. Едва вкушенная слава казалась теперь столь же незначительной и маловажной, как луна в небе.

Еще чуть-чуть, и Зандерей настигнет его.

А ведь когда-то давно с ним уже случилось подобное. В голове Лало вихрем пронеслись воспоминания из детства, когда он с друзьями отправился на поиски приключений в Лабиринт и едва избежал беды. Он спасся благодаря… Художник поднял голову и увидел, что дом, в тени которого он стоял, тоже оборудован запасной лестницей. Не думая ни секунды о возможной неудаче, Лало рванулся наверх.

Деревянная лестница предупреждающе заскрипела. Лало схватился за перила и едва не упал, когда те внезапно зашатались. Из комнаты дома послышались громкие голоса, открылось окно. Завидев Лало, его тут же захлопнули, и голоса на секунду стихли. Взобравшись на крышу, художник осторожно пошел мимо валяющихся тут и там фруктов и развешанного для сушки белья. Заметив позади темный силуэт, Лало дернул веревку, чтобы мокрые тряпки хлестнули преследователя по лицу.

Рядом с щекой художника со свистом пролетел нож, в свете луны похожий на белую молнию, и воткнулся в крышу. Развернувшись, Лало ухватился за край парапета и потянулся за ножом.

Едва переводя дух, смотрел он на нож — брат-близнец того, что пронзил горло стражника. Лало поспешил укрыться под надежной защитой веток раскидистого дерева.

Два цербера выбежали внизу на улицу, остановились на углу, и один из них засвистел. На свист отозвались с другой улицы.

Лало не успел подумать, что же произошло с наемниками, как на крыше стоящего напротив здания появилась отливающая серебром в свете луны фигура.

— Живописец! — позвал Зандерей. — Солдаты убьют тебя, стоит тебе попасть им в руки. Сдайся мне!

Подумав о кинжале, который он заткнул за пояс, художник сжал зубы. Они называют нас червями, — вспомнил он. — Ну что ж, сейчас мне и впрямь стоит поизвиваться! Художник осторожно пополз по черепице. Звук удара с противоположной стороны возвестил ему, что Зандерей перепрыгнул с крыши на крышу, и Лало рванулся к лестнице. Но ее не оказалось. Не в силах остановиться, художник под звон разбитой утвари приземлился на балкон, перелез через перила и вновь прыгнул вниз. Бежать по крышам не удалось. Пока Лало лежал, тяжело дыша, на память ему пришел еще один вариант, куда более темный и опасный для обоих.

Позади на улицу посыпались куски черепицы. Владелец балкона заметил Зандерея и теперь бросал в него разбитой посудой.

На бегу Лало миновал компанию, бредущую со стороны «Распутного единорога».

Я хотел быть героем, — думал Лало, заставляя ноги бежать быстрее, — но кто отличит мертвого героя от мертвого дурака?

Позади прекратилось пение, кто-то застонал. На мгновение Лало четко увидел в свете луны убийцу, который в своей изорванной сорочке, без шелкового одеяния выглядел так, словно вырос на улицах Санктуария. Будто почувствовав взгляд Лало, Зандерей улыбнулся, сверкнув зубами.

Тяжело вздохнув, Лало огляделся вокруг. Теперь торопиться было нельзя, нельзя было пропустить люк, хотя каждая клеточка его существа рвалась бежать. В конце аллеи, огороженная булыжником, виднелась деревянная крышка. Лало отодвинул ее — обычно их не закрывали, надеясь, что люди будут сливать отходы прямо в канализацию, — и начал спускаться вниз.

Ход был не очень глубоким, и вскоре Лало с плеском приземлился в потоке, скользком от помоев и дерьма, о которых художник предпочел бы не вспоминать вовсе. Мусор из дворца показался Лало благовонием по сравнению с содержимым подземной канализации — его последней надежды на спасение от врага.

Считая шаги и осторожно касаясь рукой скользких стен, Лало мрачно двинулся вперед. Уши художника напряженно ловили легкие звуки, которые сказали бы ему, что Зандерей преследует живописца даже здесь. Уняв одышку, Лало поискал нож, но тщетно.

В любом случае, — подумал художник, — я даже не знаю, как им пользоваться'.

— Эй, живописец, ты сопротивлялся на славу, но почему ты думаешь, что сумеешь взять надо мной верх? — достигло его слуха отраженное от мокрых стен эхо голоса Зандерея. — Я скоро доберусь до тебя. Разве тебе не хочется умереть чистым?

Лало покачал головой, хоть и знал, что его не видно. Пока он не слишком-то преуспел, но, если придется умереть, по крайней мере он пытался вести себя как мужчина. Художник двинулся дальше, ощупывая пальцами камни. А что, если он ошибся?

Вдруг память подвела его или тоннели за тридцать лет перестроили?

— Знай, ты умрешь здесь. Это твое последнее пристанище, и здесь ты найдешь свой конец.

Тогда уж конец для нас обоих, — мрачно подумал Лало. — Что ж, я не возражаю. — Трясущимися пальцами художник нащупал, проем в стене и повел рукой, считая в уме, словно читал молитву. — Шестьдесят шесть, шестьдесят семь ступенек… О Илье, пожалуйста, пусть он будет здесь… Шестьдесят восемь… Шальпа, помоги мне! Шестьдесят девять, семьдесят!

Пальцы художника сомкнулись на стальном крюке, и со вздохом облегчения Лало принялся карабкаться вверх, оскальзываясь на ступеньках. Плеск воды внизу затих на время, словно Зандерей остановился, чтобы послушать, и вдруг возрос с новой силой. Убийца побежал.

Добравшись до верха шахты, Лало сдвинул в сторону деревянную крышку и, перевалившись через край, в полуобморочном состоянии свалился на траву. Сердце бешено билось в груди, но Лало не мог позволить себе ни секунды отдыха, пока ловушка не будет захлопнута. Собрав неведомо откуда взявшиеся силы, художник закрыл крышкой шахту и наложил деревянный засов. Не дожидаясь, пока засов испытают на прочность, Лало трусцой подбежал к первому лазу и проделал ту же операцию.

Только теперь он бессильно растянулся на камнях, зная, что последние данные ему богом силы ушли и теперь их не осталось даже на малейшее движение. Лишь в этом месте во всем городе так близко находились два люка, и теперь Зандерей оказался в ловушке.

Воздух был точно напоен сладостью. Откуда-то сверху доносились звуки арфы и серебряный женский смех. Мягкий морской ветер дарил прохладу горящим щекам. Со смешанным чувством удовлетворения и ужаса Лало понял, что Зандерей теперь дважды проклят, ибо с морским ветром канализацию наполнит поток черной воды из Болота Ночных Тайн, гонимый мощным приливом.

— Ты, убийца, боролся на славу, но почему ты думаешь, что сумеешь меня одолеть? — прошептал Лало, едва разжимая губы.

Содрогаясь от приступа беззвучного смеха, Лало присел на камни чтобы отдохнуть. Бездомный воришка-нищий, проходя мимо, очертил рукой знак против сумасшедших и устремился прочь. Послышался свист и бряцание меча. В аллее показался цербер, но прошел мимо, не обратив внимания на скрючившуюся фигуру, в которой не было ничего человеческого.

— Живописец, ты здесь? — Лало подскочил, услышав голос врага в такой близости. Деревянная крышка люка завибрировала от ударов снизу, и Лало налег на засов. Вынужденный держаться одной рукой за скобу, Зандерей не мог приложить достаточно сил, чтобы вырваться из шахты. Лало доводилось слышать о таких ситуациях в страшных историях, которые рассказывали друзья в детстве, позднее за чашей вина в «Распутном единороге».

Если он останется жить, ему теперь тоже будет что рассказать.

— Убийца, я здесь, а ты там, там ты и останешься, — прохрипел Лало, когда глухие удары наконец-то стихли.

— Я дам тебе золото — я всегда держал слово… Ты сможешь устроиться в столице.

— Мне не нужно твое золото. — Теперь у меня нет больше желания жить в Рэнке, — продолжил Лало мысленно.

— Я подарю тебе жизнь, — продолжал Зандерей. — Корицидиус не поверит тебе, а церберы сделают из твоей головы винную чашу или по меньшей мере отрубят руки.

Лало инстинктивно схватился за запястья, словно на них уже опускался меч палача. Зандерей прав — он и впрямь потерял все, что имел. Лучше пасть от кинжала убийцы, чем жить, зная, что кисть в руки взять больше не можешь. Если я не смогу рисовать, я ничто, — думал Лало. — Я конченый человек.

Содрогаясь от усталости и отчаяния, Лало тем не менее не двигался, решив не упускать победу, хотя и не отдавал себе отчета, зачем она ему.

— Живописец, я подарю тебе твою душу…

— Ты можешь нести только смерть, чужеземец! Тебе не обмануть меня!

— Мне это не нужно… — В голосе Зандерея послышалась смертельная усталость. — Я только хочу задать тебе вопрос. Ты когда-нибудь рисовал свой портрет, живописец с глазами чародея?

Повисла тишина. Лало пытался уразуметь суть вопроса. Легкое сотрясение земли дало ему знать о начале прилива. Что имел в виду Зандерей? Естественно, он писал автопортреты десятками, когда не мог найти ни одного натурщика…

…Раньше, до того, как Инас Йорл научил его рисовать душу…

Я был слишком занят… Я боялся, — неожиданно понял Лало.

— Что ты увидишь на полотне после того, как убьешь меня? — отразил его страх голос Зандерея.

— Хватит! Оставь меня в покое! — закричал Лало. На следующей за аллеей улице послышался чей-то отдающий команды звучный голос. Мимо поплыли огоньки, бледные в свете луны.

Через несколько минут насыщенные ядом воды поднимутся с ложа, повинуясь неодолимой силе прилива, и, точно клубок разъяренных змей в поисках жертвы, заполнят все подземные каналы города. Через несколько минут Зандерей умрет.

Если он исчезнет, возможно, вину за пожар возложат на комиссионера, и когда все успокоится, я смогу снова начать рисовать. Рука дернулась, точно в поисках кисти, но сознание властно вернуло Лало к последним словам убийцы.

Ты когда-нибудь рисовал свой портрет?

Лало колотила сильная дрожь. Сумеет ли даже сам Инас Йорл снять проклятие, наложенное на его душу этим человеком?

Отряд солдат пытался сохранить некое подобие строя на неровной, извилистой дороге. Звук шагов стал громче. Через несколько секунд солдаты войдут в аллею, а каналы заполнятся водой.

Не отдавая себе отчета, Лало тяжело рванулся к Серпантину.

— Стража, он здесь, прячется в канализационном люке, здесь, в конце аллеи!

Пока солдаты спорили, Лало стоял недвижимо, уверенный в том, что его нельзя узнать в запачканной дерьмом одежде. Жестом художник пригласил их следовать за ним.

Дойдя до люка, Лало показал на него, бросился бежать и укрылся в тени крутой лестницы. Земля загудела, послышался шум воды, и в тот самый момент, когда крышка люка была сдвинута, поток воды устремился вверх через узкий проход.

Подобно выбегающей из норы крысе, что-то черное перевалилось через край шахты и откатилось в сторону, спасаясь от яростно клокочущей воды. Церберы уже успели окружить лаз, послышались шум, проклятия и крики боли. Среди суматохи Дало различил голос имперского комиссионера.

— Да тот ли ты, за кого себя выдаешь? — раздался в ответ густой бас Квача. — Ну, раз уж мазилка ускользнул от нас, тебя-то мы не упустим. Его высочеству принцу будет интересно узнать, каких острозубых крыс присылает его брат охранять склады! Пошел вперед!

Лало снова укрылся в тени лестницы. Все кончено. Церберы поволокли Зандерея так же, как еще вчера ночью тащили его самого.

Он найдет способ уведомить Корицидиуса о том, что показала картина и в чем сознался ему Зандерей. Но позовут ли они его в суд, чтобы он подтвердил это? Избавятся ли они от убийцы втихомолку или отправят обратно в Рэнке доложить о неудаче?

Эти вопросы теперь казались Лало такими несущественными.

Джилле найдется что сказать ему, когда он доберется до дома, но ее руки будут мягкими и теплыми…

Лало не двигался с места, ибо под покровом несущественных мыслей ключом бился один-единственный вопрос: почему я дал Зандерею уйти?

Сегодня он видел смерть, сражался за жизнь и победил страх.

Он понял, что зло мира сего отнюдь не заключено в Санктуарии, и если он смог сегодня сделать это, значит, он не тот человек, каким считал себя.

Лало подставил навстречу лунному свету свои волшебные руки, руки художника, глядя на

них так, словно под отливающей серебром кожей таилась разгадка тайны. Возможно, это правда, ибо, убей он Зандерея, его последний вопрос уничтожил бы и самого Лало. Ответить художник мог лишь с кистью в руке.

Над черепичными крышами устало висела луна, отдыхая после прилива. Подобно серебряному зеркалу, она лила благословенный свет на улицы Санктуария и залитое слезами лицо человека.