Беззаконие или столкновение правовых систем?

В начале XIX в. система земельной собственности в Соединенных Штатах была в полном раздрае. Существовавшие законы о собственности и враждующие законодатели только усугубляли кризисное положение переселенцев. В своем плодотворном анализе деятельности скваттеров и законов о земле Пол Гейтс утверждает, что закон способствовал «росту судебных расходов на прояснение прав собственности, на выселение с земли соперников и на защиту участков от вторжения нахрапистых поселенцев». Если при этом учесть еще «судебные сборы и высокий процент по ссудам», неадекватность закона превращалась в «источник постоянной угрозы надежности вложений и держала тяжущиеся стороны в состоянии постоянной неуверенности»⁷³.

Легко представить, что поселенцы чаще всего не имели должным образом оформленных прав на землю и, как правило, вынуждены были договариваться не с одним, а с двумя владельцами; но даже после того как им удавалось купить землю и сколько-нибудь обустроить ее, оставалась немалая вероятность того, что возникнет еще кто-либо, имеющий «преимущественное право» на этот участок, и затеет иск о выселении⁷⁴. Иностранный путешественник, побывавший в Кентукки в 1802 г., замечает, что где бы он ни остановился, всюду хозяин дома выражал сомнения в том, что его соседи занимают свои участки по законному праву⁷⁵.

В 1785—1890 гг. конгресс Соединенных Штатов, постоянно ссылаясь на идеалы Джефферсона — вся земля должна принадлежать гражданам, принял более 500 различных законов, направленных на реформирование системы земельной собственности. В итоге возникли чрезвычайно усложненные процедуры, зачастую препятствовавшие реализации этого идеала. Ситуация усугублялась еще и тем, что отдельные штаты создавали свои законы о собственности и распределяли земельные фонды в интересах главным образом богатых землевладельцев. В результате попытки перестроить систему собственности только обостряли земельный кризис, а поселенцам оставалось лишь с еще большей подозрительностью относиться к законности и надежности своих прав на землю. Современник земельной реформы в Кентукки писал о ней: «Многие поселенцы рассчитывали, что именно этот хаос защитит их владения... [а потому], как правило, люди не заявляли о своих правах, чтобы не навлечь на себя уплату изрядных штрафов»⁷⁶. В XVIII и начале XIX в. «прежние проблемы были решены, но возникли новые. Определение прав собственности стало хронической проблемой... [поскольку право превратилось] в концепцию более эфемерную, чем географическая долгота, более бесформенную, чем гнилой пень. Права собственности порождали не меньше сутяжничества и затруднений, чем стародавние феодальные права»⁷⁷. Попросту, правовые установления Соединенных Штатов не совладали, в самом глубоком смысле этого слова, с растущим потоком переселенцев.

К 1820 г. система земельной собственности в США была уже в таком беспорядке, что член Верховного суда Джоузеф Стори написал: «По-видимому, нужна смена нескольких поколений, чтобы все тяжбы, порожденные [нашими законами о собственности], разрешились... Им суждено вовеки остаться не расшифрованным до конца экзотическим построением, которое станет предметом изучения и толкования, как если бы это были законы какой-то иностранной державы»⁷⁸. По мнению судьи Стори, ирония заключалась в том, что Соединенные Штаты представляли собой «не дряхлое консервативное общество, а новое государство, возникшее на периферии [древней] правовой традиции»⁷⁹.

Законы США стали настолько неудобными, что превратились в главный камень преткновения для поселенцев, желавших узаконить свои права на землю и таким образом избавиться от статуса скваттеров. У них остался единственный выход — создавать собственные «законы» на основе слияния английской правовой традиции, возникших в Америке правовых норм и собственного здравого смысла. Результатом стала «множественность законных прав собственности»⁸⁰, определенных в двух разных правовых и экономических системах, одной — кодифицированной и отраженной в своде законов, другой — применяемой в житейской практике. В итоге Соединенные Штаты начали жить в рамках плюралистической правовой системы, в которой многие права и отношения собственности определялись внелегальным правом.

Политическую элиту страны раздирали, с одной стороны, приверженность закону, с другой — симпатии к переселенцам, которым не находилось место в рамках этого закона. Речь Томаса Джефферсона отлично выражает всегдашнюю двойственность отношения политиков к внелегальному праву. «[Эти установления] были настолько разнообразными... что для их определения нельзя было применить никакие утвердившиеся принципы права или справедливости; многие из них строились на нормах и обычаях, возникших именно в этом округе, основывались на чисто индивидуальных методах передачи [прав], а поскольку они являлись составным элементом почти каждого титула собственности, их невозможно было полностью игнорировать (выделено де Сото. — Ред.).)»⁸¹.