Синкретизм

Синкретизм связан почти с каждым из явлений, о которых мы толь­ко что говорили. Сначала, как уже было сказано, он представляется про­тивоположностью, но является и дополнением соположения (соединитель­ной конструкции). Действительно, если детское восприятие рассматрива­ет предметы в их непосредственном и фрагментарном виде, причем они не соединены никакими объективными отношениями друг с другом, и если эти предметы в языке и рисунке просто расположены один около друго­го, вместо того чтобы быть в зависимости подчинения (быть иерархизированными), то это может быть потому, что эти предметы, прежде чем быть раздробленными в силу речевой ^(дискурсивной или графической) необходимости, находились в слишком тесной связи, слишком были сме­шаны в схемах целого и слишком взаимно проникали друг в друга, что­бы быть безнаказанно разъединенными. Если связь предметов, данная первичным восприятием, оказала такое слабое сопротивление дроблению, вызванному потребностями речи или рисунка, то, вероятно, потому, что она была утрированной, а стало быть, субъективной.

Но сказать, что мысль ребенка синкретична, — это как раз и зна­чит, что детские представления появляются в форме глобальных схем и схем субъективных, т.е. не отвечающих аналогиям или причинным свя­зям, которые все могут проверить. Итак, если мышление ребенка не об­ладает ни логикой отношений, ни способностью к синтезу, которая по­зволила бы понимать предметы как связанные объективно между собой, то, возможно, потому, что мышление это синкретично: и вправду, для ре­бенка все зависит от всего, все доказывается благодаря непредвиденным сближениям и связям, но мы не подозреваем богатства этих связей имен­но потому, что этот синкретизм не знает средств выражения, которые только могли бы сделать его доступными для других.

Это последнее замечание ведет к предположению, что синкретизм не только связан с соположением, но и является также прямым резуль­татом детского эгоцентризма. Эгоцентрическая мысль тем самым син­кретична. Думать эгоцентрически и значит, с одной стороны, что думаю­щий не приноравливается к речам и к точке зрения других, а сводит все к себе, с другой же стороны, что он всегда принимает свое непосредст­венное восприятие за абсолютное, как раз постольку, поскольку он не приспособляется к восприятиям других. В приведенных двух аспектах

Пиаже Ж. Главные черты логики ребенка

эгоцентрическая тенденция ведет к тому же результату: к пренебреже­нию объективными связями в пользу связей субъективных, к приписы­ванию произвольных схем вещам, к постоянной ассимиляции новых опытов старыми схемами, — короче, к тому, что приспособление к внеш­нему миру заменяется его ассимиляцией собственным Я. Синкретизм и есть выражение этой постоянной ассимиляции всего субъективными схемами и глобальными схемами, которые потому и глобальны, что не адаптированы.

Синкретизм пронизывает, таким образом, всю мысль ребенка. Кла-паред подчеркнул это, говоря о восприятии. Кузине описал под именем «непосредственной аналогии» процесс, при котором детские представ­ления сразу же, без размышления, отождествляют новые предметы со ста­рыми схемами, потом также и мы нашли в понимании и в рассуждении ребенка от 7 до 8 лет и в понимании вербальной мысли между 8 и 11— 12 годами общую тенденцию к синкретизму. С одной стороны, детское понимание повинуется процессу, в котором нет ничего аналитического: услышанная фраза не пересказывается в отчетливых выражениях, а ро­дит смутную и не поддающуюся делению схему целого. С другой сторо­ны, ребенок не рассуждает с помощью очевидных выводов, но проецирует эти схемы понимания одну на другую, сплавливает их по законам «кон­денсации», образовав их столько же, а часто и больше, чем по законам логики.

Напомним в двух словах, каким представляется синкретизм до 7—8 лет, а потом — каким он становится в вербальной плоскости меж­ду 7—8 и 11—12 годами. До 7—8 лет синкретизм связан, можно сказать, почти со всеми представлениями и почти со всеми суждениями: два яв­ления, воспринятые одновременно, сразу же включаются в схему, кото­рую представление больше не дробит и которую суждение призывает на помощь, как только ставится какая-нибудь задача по поводу того или другого из этих явлений. Так, когда задают детям 5—6 лет вопрос: «По­чему Луна (или почему Солнце) не падает?», то ответ часто ограничива­ется ссылкой на другие признаки Луны и Солнца, потому что таких при­знаков, воспринятых вместе с признаком, подлежащим объяснению, дос­таточно для ребенка, чтобы объяснить этот последний. Подобные ответы были бы бессмысленны, если бы они как раз не свидетельствовали о вза­имной связи черт, воспринятых вместе, — связи, гораздо более сильной, чем в несинкретическом уме. Вот примеры: Солнце не падает, «потому что жарко. Оно держится. — Как? — Потому что оно желтое» (Лео, 6 л.); «А Луна? Как она держится? — Тоже самое, как Солнце, потому, что оно лежит в небе» (Лео); «Потому что это очень высоко, потому что нет [больше нет] Солнца, потому что это очень высоко» (Беа, 5 л.) и т.д. Или когда в присутствии ребенка кладут камешек в стакан, чтобы поднялся уровень воды, и спрашивают, почему вода поднялась, случается часто, что ребенок вместо объяснения довольствуется простым описанием явления,

Тема 15. Познавательные процессы: виды и развитие

но это описание для него имеет цену объяснения именно в силу синкре­тизма. Для Тора (7 л. 6 м.) вода поднимается потому, что камешек тя­жел. Если это кусок дерева, то вода поднимается потому, что дерево лег­ко, и т.п. Анализ этих ответов, впрочем, показал, что для ребенка поня­тие о весе было гораздо более динамической идеей, чем для нас; но не это нас интересует здесь: замечательно, что два противоречивых довода могут быть приведены одним и тем же субъектом. Эти факты зависят или от «чего-нибудьчества» («n'importequisme»), о котором говорили Вине и Симон (но это объяснение не подходит к тем случаям, когда ре­бенок интересуется опытом, в котором сам принимает участие), или от того, что для ребенка описание имеет объяснительную цену, большую, чем для нас, ибо признаки, связанные в первичном наблюдении, пред­ставляются ребенку соединенными между собой причинными отношени­ями. Эта-то непосредственная связь и есть синкретизм.

Короче, во всех этих случаях — а они бесчисленны — линия, опи­сываемая синкретизмом, представляется такой: сначала два предмета по­являются одновременно в детском восприятии или два признака даны вместе в одном представлении. Отсюда ребенок их воспринимает или их понимает как нечто связанное, или лучше — спаянное, в одной схеме. Наконец, эта схема получает значение взаимной связи: когда выделяют один из признаков целого и спрашивают ребенка о причинах проявления этого признака, то он просто указывает на существование других призна­ков, что служит ему объяснением или доказательством. <...>