Философия хозяйства как общенаучная дисциплина

В качестве общенаучной дисциплины (всеобщей науки) философия хозяйства выполняет интегрирующую функцию, объединяя все множество экономических дисциплин в рамках единого предметного пространства, которое называется «хозяйство». Экономика в этом пространстве выступает как одно из проявлений хозяйства, а хозяйство — как сущностно дифференцированное основание экономики. В качестве общенаучной дисциплины философия хозяйства движется в сфере эмпирического материала, опыта, фактов, добываемых специальными экономическими дисциплинами. Категория хозяйства выражает в этой сфере общеродовое качество всего многообразия экономического бытия, обеспечивая тем самым минимальное информационное взаимодействие и межвидовое общение обособленных экономических наук.

Бедой всякой специализации, преступающей свою меру, является бессознательный догматизм, который абсолютизирует частные, относительные знания, делая человека принципиально неспособным воспринять полноту содержания своего же предмета. Жертва такой специализации становится закрытой системой, ничего не воспринимающей в себя и ничего не порождающей из себя. Так появляется малоисследованный еще феномен закрытого знания, о котором Гете саркастически сказал:

Узнал ученого ответ.

Чего не знает — того нет.

Что не попало ему в руки —

Противно истинам науки.

Чего ученый счесть не смог —

То заблужденье и подлог.

В этом плане философия хозяйства является носителем раскрывающего типа мышления, которое ищет не искусственные границы в безграничном, а живое единство не-о-предел-енного, о-предел-енного, предела и бес-предел-ьного в самой же экономике, преодолевая тем самым экономоцентризм трудовой, социальной и культурно-научной деятельности человека.

Специфика философии хозяйства в данном аспекте более конкретно проступает при ее сопоставлении с политической экономией. В своей классической форме политическая экономия изучает производство, распределение, обмен и потребление материальных благ. Блага эти можно измерять посредством физических и стоимостно-денежных единиц.

Но это определение сразу же порождает массу неопределимых вопросов. Являются ли воспитание, образование, спорт, медицина, богослужение, действия правоохранительных органов, ритуально-похоронные услуги экономическими актами? Строго говоря, нет, ибо в них не создаются измеримые материальные блага. Поэтому политическая экономия относит их к непроизводственной, надстроечной сфере, которую она не может включить в экономику, но и целиком исключить их из нее тоже не может.

В философию хозяйства эти неэкономические явления приходят со своими жалобами, упрямо доказывая, что, хотя они и не соответствуют чистой экономике, но зато все они суть хозяйственные явления, ибо в них и посредством них создаются не соизмеримые материальные блага, а воссоздается ничем не соизмеримая человеческая жизнь как единая материально-духовная, организационно-практическая, творчески-предметная и символически-смысловая сущность.

С другой стороны, являются ли мошенничество, криминал, наркобизнес, сексбизнес, терроризм, развращение детей, молодежи, разрушение природы, государства, семьи экономическими или хозяйственными явлениями? Формально они подходят под категории экономики, ибо налицо производство, распределение, обмен и потребление порока, зла. Но эти явления не являются хозяйственными актами, ибо они несовместимы с воспроизводством и сохранением жизни. В них воспроизводится не жизнь, а смерть. Они — антихозяйство, хотя последнее может быть экономически чудовищно эффективным и прибыльным. В хозяйстве воспроизводится жизнь — и как человек, и как творчество, и как благо, и как знания, и как красота, и как вера, и как страдания, и как смыслы. Экономика же воспроизводит средства жизни; для нее сама жизнь есть средство чего-то иного. А всякое средство может служить как жизни, так и смерти, ибо в нем самом нет критериев их различения.

Итак, экономика частично совпадает с хозяйством, включая в себя помимо него и сумму антихозяйственных экономических явлений, которые губят жизнь, но содействуют процветанию экономики. В то же время экономика исключает из своего содержания ряд хозяйственных деяний, которые экономически неэффективны, но жизненно необходимы. Хозяйство, частично совпадая с экономикой, в целом шире ее, включая в свою сферу часть формально неэкономических фактов, в то же время исключая из своей сферы часть экономических явлений, имеющих антижизненую направленность. Денежно-финансовые спекуляции хрематистики относятся к экономике, но не к хозяйству; их можно отнести вместе с Аристотелем к противоестественным явлениям, к антихозяйству. Экономика, с одной стороны, граничит с небытием, являясь орудием и откровением смерти; с другой стороны, посредством хозяйства она становится средством жизни. Хозяйство же со всех сторон является органом животворящего божественного Логоса.

В экономике ведь работают не только люди, факты, акты, действия, функции, циклы, структуры, формы, величины, показатели, акции, проценты, фонды, цены, деньги, стоимость, но и трансцендентные, невидимые силы идеального мира людей, вещей и вечности. Но экономический человек не имеет методологии, с помощью которой можно адекватно прочитать смысловой текст своего предмета, определить его идеальные измерения. Поэтому и до сих пор не человек экономический использует идеальных друзей своего дела для умножения своего понимания, а внеэкономический человек использует их для господства и порабощения экономического плебса. Используя поэтическую методологию, философия хозяйства может сказать:

Все экономиксы не утоляют жажды,

Ключ мудрости сокрыт не в них.

Кто к смыслам рвется жилкой каждой,

В жизни живой находит их родник.

Предмет философии хозяйства выступает в данном аспекте как совокупность хозяйственных структур и инфраструктур, в рамках которых производятся и воспроизводятся средства жизни, а не просто средства увеличения богатства, денег, капитала.

Согласно Аристотелю, истинное знание вещей возможно лишь путем выявления их материальных (что есть? из чего состоит вещь?), движущих (как нечто происходит?), формальных (почему нечто происходит?) и целевых (для чего и ради чего нечто существует?) причин. Например, материальной причиной дома служат различные вещества, движущей — искусство строителей, формальной — проект архитектора, целевой — воля хозяина.

В этом плане политическая экономия изучает материальные и движущие причины (что? из чего? каким способом нечто производится, распределяется, обменивается и потребляется?). Ее методологический кругозор замыкается в сфере средств. Единицами анализа в ней служат вещные, динамические, релятивные, функциональные структуры.

Философия хозяйства изучает формально-структурные, целевые, смысловые причины (почему и для чего нечто производится? какой смысл произведенного нечто?). Поэтому предметной единицей анализа в ней служат телеологические структуры типа «цель—средство—условия», «хозяйство — цель, производство — средство, экономика — условие». Телеологические координаты философии хозяйства позволяют выявлять и исследовать массу специально-научных и практических инвариантов и траекторий экономической мысли.

Философия хозяйства служит общим определителем предметного содержания частных экономических дисциплин, обогащая в то же время свои общенаучные стандарты элементами универсального знания, которые содержатся в этих дисциплинах. И общей методологией философии хозяйства на данном предметном уровне служит телеологический синтез, опирающейся на принципы субстанциального, релятивистского, генетического, системно-структурного и феноменологического анализа.

В общенаучном плане предмет философии хозяйства дан не сам по себе, а он находится внутри предметного содержания специально-экономических дисциплин как их абсолютный родовой элемент. Род не есть особая сущность помимо своих отдельных видов, являясь их внутренней творческой силой. И силу эту объективно идеальную Платон назвал идеей. Жизнь как род бытия не существует помимо собак, ослов, лягушек, слонов и др., но они существуют лишь до тех пор в качестве видовых особей, пока в них бьется творческая сила их родовой жизни.

Философия хозяйства — целевая причина, посредством которой экономическая реальность устремляется к своему высшему смыслу — к хозяйственному творчеству и хозяйственному отношению к самой себе.

Философия хозяйства выявляет скрытую телеологию специальных экономических дисциплин, показывая, что движимые неизвестными для них внешними целями, они служат лишь средством создания некоей искусственной среды. Искусственной в нескольких аспектах. Если розы вдруг заговорят, требуя, чтобы их не срезали, а кошки создадут свой парламент, это будет извращением естественно-природного порядка, и в этом плане эти явления будут искусственными. Есть картина как художественное произведение, и есть ее копии; последние будут искусственными созданиями, ибо они лишены одухотворяющих картину смыслов и идей. Искусственное в данном аспекте выступает как призрак и тень, как подделка и фикция, как паразитизм на самодостаточном бытии. Искусственным является чистое, абсолютное отрицание, отвергающее Бога, природу, человека, смысл ради самого же отрицания. Таковы деньги, техника, бытийствующие за счет неденежной и нетехнической реальности, но все же отрицающие ее. В этом аспекте искусственное есть проявление небытия, ничто, бездны, смерти как действия «тайны беззакония» в самом мире. Специальные экономические науки (и не только экономические!) сами по себе, в отрыве от философии хозяйства, становятся орудиями этого искусственного мира. Спасти их от этого крепостного права у бессмыслия ничто может лишь философия хозяйства, являющаяся смысловым пространством экономики.

Самыми сильными и страшными аргументами против смертельной ограниченности экономики и прислуживающих ей наук служат нищета, голод, инфляция, антропофагия, умирающая природа. Если в течение тысячелетий лучшие экономические умы не смогли решить ни одной из вышеуказанных экономических проблем, то о чем это говорит? Не знают, как их решать? Не умеют? Не желают решать? Или же самой экономике присущ неустранимый порок, вынуждающий даже знающих, умеющих и желающих решать эти проблемы экономистов действовать так, как будто они не понимают причин нищеты, ничего не умеют, ничего не могут и ничего не желают с ней делать? Но тогда чью волю и чье желание реально они исполняют? Не того ли фантома, само обозначение которого в слове оскорбляет русский язык?

А ведь известно, что именно нищие будут главными обвинителями именно экономистов на Страшном суде! И суд этот будет без всякого милосердия, ибо именно экономизм создал конвейер, в массовом масштабе плодящий жертв и персонал ада.

Экономизм не только узаконивает пороки, зло, разрушения, но стимулирует их порождение и распространение. Вряд ли алкоголизм, наркомания, порноиндустрия, азартные игры получили бы такое повсеместное развития, если бы не деньги и процент. Без денег они остались бы локальными явлениями общества. Деньги же сделали их своими натуральными заместителями Деньги не пахнут? Как сказать! Если существо родится и всю жизнь проведет среди нечистот, то для него их запах станет естественным, неощущаемым, а лишенный чужеродных запахов свежий воздух будет отдавать отвратительным духом. Деньги пахнут, да еще как! Чем? Мертвечиной и смертью.

Хотя есть и исключения. Широко известен экономический афоризм второго канцлера ФРГ, Л. Эрхарда: «Инфляция — удел дураков, не умеющих управлять государством» (цит. по: [4, 126]). Только эта глупость не врожденная, а обретенная в алхимической реторте экономизма, выведшего новый вид живого существа — экономического человека. Когда экономизм подменяет сущность людей, человек глупеет, а сам экономизм дряхлеет. Инфляция — это банкротство экономизма как бытия, практики и идеологии.

В хозяйстве, которое развивается само по себе, без внешнего прессинга государственных паразитов, голод, нищета, инфляция просто немыслимы, ибо в нем все население занято продуктивными делами. Экономизм производит людей, для которых нет ни работы, ни пищи; он создает системы, в которых голодают даже работающие, а пресыщенные паразиты считаются наибольшими тружениками. Экономизм выражает интересы не всего человечества, а лишь небольшой его части, связанной с духом злобы и отрицания. С одной стороны, экономизм как искусственное хозяйствование ведет человечество и сотворенный им искусственный мир к испарению, к превращению его в ирреальный мир теней, призраков, фикций. С другой стороны, посредством хозяйственно неутилизуемых отходов экономизм создает мир антиматерии, антивещества, античастиц, требующих в качестве своей прислуги антилюдей и антимышления.

Экономизм, став всеобщим критерием оценки человеческих деяний и творений, разлагает мораль, искусство, религию, науку, образование, заменяя их примитивом материальной пользы.

Хозяйство как родовая функция человечества исторически и логически предшествует экономике в целом и отдельным экономическим актам в частности, поставляя им человеческие, организационные, смысловые, структурные ресурсы из сферы невидимой трансцендентности. Экономика предполагает способность человека трудиться, а философия хозяйства видит в ней действенное проявление внеэкономических и внематериальных сил. Хозяйственная субстанция действует во всех — даже чисто отрицательных — экономических феноменах, являясь их ноуменальным, жизненным перводвигателем. Но подлинно научным храмом этой субстанции является лишь философия хозяйства.