Гражданские войны I В. До Н. Э. И падение римской республики 3 страница

«Античный способ производства», № 707.

1. Имеется в виду диктатура Люция Корнелия Суллы (82-79 гг. до н.э.).
2. Здесь говорится о ветеранах Суллы, которые разбогатели после проскрипций, а кроме того получили земельные наделы в Италии.
3. В то время римские легионы под командой Помпея сражались с Митридатом Понтийским.
4. В первых числах июня.
5. Тетрарх (греческий термин) - буквально - правитель четвертой части страны, здесь - наместник незначительной области.
6. В то время провинция Испания была разделена на две части по сечению реки Эбро - на ближнюю (citerior) и дальнюю (ulterior).
7. «Новый» человек (homo novus) - человек незнатного происхождения, предки которого не занимали высших должностей в государстве.
8. Семпрония происходила из рода Семпрониев, к которому принадлежали Тиберий и Гай Гракхи.
9. Цицерон уступил Антонию богатую провинцию Македонию, в которую он получил назначение от сената.
10. Аллоброги - галльское племя, покорено было римлянами в 121 г. до н. э. Оно неоднократно отправляло в сенат посольства с жалобами на хищения римских чиновников.

№ 52. ЗАГОВОР КАТИЛИНЫ
(Аппиан, Гражданские войны, II, 2-7)

[В 64 г. до н. э.] Гай Катилина (1), известный своей громкой репутацией и знатным происхождением, человек легкомысленный, убивший, кажется, даже своего сына из-за любви к Аврелии Орестилле, которая не соглашалась выйти за муж за человека, имевшего ребенка, бывший другом Суллы, его ревностным сторонником и приверженцем, благодаря честолюбию докатившийся до нищеты, но оставшийся еще пока в фаворе у влиятельных мужей и женщин, этот-то Катилина начал домогаться консульства, надеясь таким путем захватить тираническую власть. Хотя он и очень надеялся быть избранным в консулы, однако, из-за подозрения к его намерениям, его кандидатура потерпела неудачу, и [в 63 г. до и. э.] Цицерон, выдававшийся искусством речи и ораторским талантом, был избран консулом вместо него. Катилина, надругаясь над лицами, избравшими Цицерона, издевался над последним и называл его, имея в виду незначительность его происхождения, «новым» [так именуют людей, добившихся известности благодаря своим личным качествам, а не заслугам предков]; а так как Цицерон не был природным римлянином, то Катилина называл его «инквилином» - [так называют людей, снимающих квартиру в чужих домах]. Сам Катилина с того времени, совершенно отошел от государственной деятельности, так как-де она не ведет быстро и верно к единодержавию, но зато полна раздоров и интриг.
Собирая большие суммы от многих женщин, которые надеялись во время восстания отделаться от своих мужей, Катилина вошел в соглашение с некоторыми из сенаторов и так называемых всадников, собирал обыкновенных граждан, иностранцев и рабов. Главарями у него во всех его предприятиях были тогдашние преторы Корнелий Лентул и Цетег. По Италии Катилина рассылал своих людей к тем сулланцам, которые растратили все те барыши, что они получали в результате насилий, бывших при Сулле, и теперь стремились к такого же рода делам: в этрусские форумы он послал Гая Манлия, в Пицен и Апулию - других людей, которые тайно набирали ему войско. Обо всем этом, о чем тогда еще ничего не знали, донесла Цицерону одна знатная женщина по имени Фульвия. Ее любовник Квинт Курий, который был устранен из сената вследствие многих неблаговидных поступков и который удостоен был поэтому чести союза с Катилиной, весьма легкомысленно рассказывал своей возлюбленной о заговоре и хвастался, что он скоро достигнет высокого положения. Ходили уже слухи и о том, что творилось в Италии. Поэтому Цицерон расставил в различных пунктах города караулы и разослал многих из числа знатных во все подозрительные места наблюдать за происходящим. Катилина, хотя никто не осмеливался его арестовать, так как ничего не было точно известно, тем не менее был в страхе и, считая, что чем дольше он будет тянуть время, тем больше явится против него подозрений, возлагал все свои надежды на быстроту действий. Поэтому он послал предварительно деньги в Фезулы и, поручив заговорщикам убить Цицерона и поджечь город в одну ночь во многих местах, сам отправился к Гаю Манлию, чтобы тотчас же собрать новое войско и напасть на город во время пожара. Со свойственным ему легкомыслием, Катилина, в предшествии ликторов с пучками веток и [вложенными в них] секирами, как будто он был проконсулом, направился к Манлию набирать войско. Лентул же и заговорщики решили, что как только они узнают о прибытии Катилины в Фезулы, то сам Лентул и Цетег на заре будут караулить у дверей дома Цицерона со спрятанными [под одеждой] кинжалами. Они надеялись, что им будет позволено войти в дом благодаря занимаемому ими положению; войдя, они заведут какой-нибудь разговор, затянут его во время прогулки и тем временем убьют Цицерона, отвлекши его от других [посетителей]. А народный трибун Люций Бестия тотчас же созовет через глашатая народное собрание и обвинит Цицерона в том, что он трус, всегда устраивает раздоры и будоражит город, когда нет никакой опасности. Во время речи Бестии другие заговорщики с наступлением ночи в двенадцати местах подожгут город и станут грабить и убивать именитых людей. Так было решено Левтулом, Цетегом, Статилием и Кассием, главарями заговора, и они только ждали удобного момента. [В это время в Рим прибыли послы аллоброгов (2).] Так как аллоброги были недовольны римским управлением, то их послов... [пропуск в тексте] склонил вступить в заговор Лентул с тем, чтобы поднять против римлян Галлию... Лентул послал имеете с ними к Катилине кротонца Волтурция с письмом, не содержавшим подписи. Но аллоброги, находясь в нерешительности, посвятили во все Фабия Сангу, своего патрона - у каждого государства есть в Риме какой-нибудь патрон (3). Узнав обо всем от Санги, Цицерон приказал схватить уезжавших аллоброгов и Волтурция и тотчас привести их в сенат. Они признались, что, вошли в соглашение с приверженцами Лентула, а затем, когда их увозили, рассказали, как Корнелий Лентул часто говорил, что трем Корнелиям суждено быть римскими самодержцами, двое из которых, Циана и Сулла, уже были... [пропуск в тексте]. После того как это было сказало, сенат отрешил Лентула от власти, а Цицерон, отводя каждого [из уличенных заговорщиков] в дома преторов, тотчас вернулся обратно и приступил к проведению относительно их голосования. Вокруг здания сената стоял шум, так как в точности еще ничего не было известно, и страх охватил соучастников заговора. Рабы и вольноотпущенники самого Лентула и Цетега, прихватив многих ремесленников, прошли улицами, шедшими за зданием сената, и окружили дома преторов, чтобы освободить своих господ. Цицерон, узнав об этом, выбежал из здания сената и, поставив в нужных местах стражу, возвратился обратно и стал торопить сенат с принятием решения. Первым начал говорить Силан, избранный консулом на следующий год. Ибо у римлян будущий консул первый выскавывает мнение, потому, как я думаю, что ему самому придется в будущем приводить в исполнение многие постановления и в силу этого он будет судить о каждом отдельном случае более обдуманно и осторожно. Многие соглашались с Силаном, полагавшим, что этих людей следует подвергнуть высшей мере наказания. Но когда дошла очередь до Нерона, он сказал, что считает более правильным держать захваченных под стражей до тех пор, пока не расправятся с Катилиной военной силой и не расследует детально все дело. Гай Цезарь (4), который не был свободен от подозрения в сообществе с этими людьми, но которого Цицерон не решился привлечь к ответственности вместе с другими, так как Цезарь пользовался большой популярностью народа, - Цезарь прибавил, что Цицерону следует, по его усмотрению, разместить заговорщиков по городам Италии [и держать их там], пока они не будут преданы суду, и после того как Катилина военной силой будет уничтожен: таким образом не будет совершено до следствия и суда ничего непоправимого по отношению к весьма известным людям. Так как это мнение показалось правильным и было встречено с сочувствием, то большинство сената готово было слишком поспешно переменить свое мнение. Тогда Катон, уже совершенно ясно говоря о тяготеющем над Цезарем подозрении, и Цицерон, опасаясь, как бы ввиду наступающей ночи настроенная в пользу заговорщиков толпа, все еще бродящая по форуму и боящаяся за самое себя и за них, не совершила каких-либо эксцессов, убедили [сенат] вынести приговор без суда, как над лицами, пойманными на месте преступления. Тогда Цицерон, пока еще сенат не был распущен, - тотчас приказал перевести арестованных из домов, [где они содержались], в тюрьму, в то время как толпа ничего об этом не знала, и умертвить их на его глазах, а затем, проходя мимо находившихся на форуме, он объявил об их смерти. Бывшие на форуме в ужасе стали расходиться, радуясь тому, что [их участие в заговоре] осталось не раскрытым. Таким образом город вздохнул свободно после сильного страха, охватившего его в этот день. Катилина же, который собрал около 20 000 человек и вооружил уже четвертую часть их, пошел в Галлию для дальнейшей подготовки. Но второй консул, Антоний, настиг его у подошвы Альп, и легко победил человека, который необдуманно замыслил необычайное дело и еще более необдуманно хотел осуществить его без достаточной подготовки. Ни Катилина, ни другой кто из его наиболее известных товарищей не сочли достойным для себя искать спасения в бегстве, но погибли, бросившись в самую гущу врагов. Так кончилось восстание Катилины, чуть-чуть не приведшее государство на край гибели.

«Античный способ производства», № 708.

1. У Аппиана Катилина ошибочно называется Гаем. Известно, что его полное имя было Люций Сергий Катилина.
2. Об аллоброгах см. прим. № 10 на стр. 154.
3. Здесь имеется в виду своеобразная форма отношений, при которой какое-нибудь знатное лицо (патрон) брало под опеку и защиту ряд людей и даже целые племена (они получали название клиентов).
4. Гай Юлий Цезарь, по данным некоторых античных авторов, также был замешан в заговоре Катилины (наряду с Марком Крассом).

№ 53. СОЮЗ ЦЕЗАРЯ, ПОМПЕЯ И КРАССА
(Дион Кассий, XXXVII, 55-58)

Дион Кассий Кокцейан родился в Никее в 155 г. н. э., получил хорошее образование. Он происходил из знатной семьи: отец его был сенатором. В 186-190 гг. он приехал в Рим и выступил там в качестве оратора, чем приобрел широкую популярность. Дион получил сенаторское звание, которое при Антонинах присвоено было многим уроженцам Востока. При императоре Макрине Дион Кассий управлял провинцией Пергамом (218 г.). Впоследствии он был два раза консулом, управлял отдельными провинциями: Африкой, Далмацией, Паннонией.
Основным трудом Диона Кассия была «Римская история», которую он писал в течение 22 лет. Она содержит 80 книг. Из них сохранились книги 36-60 (конец республики и начало империи), а из других - извлечения, сделанные византийским монахом Ксифилином в XI в. и историкам Зонарой в XII в. Основное внимание Дион Кассий уделяет военной истории.
В изложении событий римской истории большое значение Дион Кассий придает элементу сверхъестественности, чудесного, верит в предопределение судьбы. По его мнению, лучшей формой правления является монархия, в которой император правит в полном согласии с сенатом и считается с мнением последнего. В произведении Диона, построенном, по словам автора, по образцу трудов Фукидида и Полибия, большую роль играет риторика. Источниками своими он пользовался далеко не всегда критически, поэтому данные Диона Кассия нуждаются в сопоставлении со сведениями других историков Рима.

Цезарь восстановил согласие между Крассом и Помпеем не потому, чтобы он хотел видеть их живущими дружно, но потому, что они были очень могущественны. Он знал, что без помощи обоих или даже кого-нибудь одного он не будет иметь особой силы и что если он одного, не важно кого именно, приобщит к своим интересам, то другой в силу этого станет его противникам, который повредит ему больше, чем тот, кого он приобрел, будет ему полезен. С одной стороны, все люди казались ему имевшими более охоты, чтобы побороть их врагов, чем поддерживать их друзей не только потому, что гнев и ненависть внушают более энергические усилия, чем дружба, но также потому, что действующий за себя и действующий за другого не испытывают ни одинакового удовлетворения, если они успевают, ни одинаковой скорби, если терпят неудачу. С другой стороны, он видел, что в общем люди охотнее стараются создать препятствия человеку и помешать ему возвыситься, чем благоприятствовать его возвышению. Это делается по различным причинам, но особенно потому, чтобы не позволить ему возвышаться приятно для других и полезно для себя самого, между тем как при возвышении его создается затруднение и для себя самого, и для других.
Таковы были соображения, которые заставили тогда Цезаря приобрести расположение Помпея и Красса и примирить их. Он был убежден, что никогда не сможет стать могущественным без них, и.не рассчитывал никогда оскорбить ни того, ни другого. Он не боялся также, что, примирившись, они станут могущественнее его, отлично зная, что сразу же с их дружбой он возвысится над другими и что вскоре после [этого] они будут содействовать, и тот и другой, тому, чтобы сделать его могущественнее себя. Так и случилось. Вот в каких видах Цезарь примирил их и старался привязать к себе. С своей стороны, Помпей и Красс, движимые личными соображениями, заключили мир, как только успокоились, и присоединили Цезаря к их планам. Помпеи не был настолько могуществен, как он рассчитывал сделаться; в то же самое время он видел, что Красе пользовался большой силой, а Цезарь приобретает все больше и больше влияния, а он боялся быть раздавленным ими. Наконец, он льстил себя надеждой, что, соединясь лично с ними, он сможет при их содействии восстановить свое прежнее могущество. Красс воображал, что его происхождение и богатство должны поставить его выше всех. Будучи много ниже Помпея и убежденный, что Цезарь призван к великой роли, он стремился повергнуть их в борьбу друг против друга, чтобы ни тот, ни другой не были могущественней его. Он рассчитывал, что в то время, как они будут бороться с равными силами, он воспользуется их дружбой и получит большие почести, чем они. Красе действительно не ставил задачей своей политики ни триумфа сената, ни народа, но делал все только ради своего личного могущества. Он стремился, равным образом, примирить сенат с народом, не навлекать на себя их ненависти, понравиться тому и другому, поскольку это было нужно, чтобы они считали его виновником того, что им было приятно, без возможности приписывать ему свои неудачи.
Таким образом в в силу этих причин данные три лица вступили в дружбу друг с другом. Они подтвердили свой союз клятвами и завладели управлением в государстве. С тех пор они пришли к взаимному согласию и получили один от другого то, чего желали и что им было необходимо для устройства республики так, как им было угодно.
Когда они соединились, преданные им партии также пришли к соглашению и делали под их руководством все, что хотели. Некоторые следы благоразумия оставались только у Катона и у тех, кто хотел казаться быть одушевленным теми же чувствами, как он, ибо среди людей, которые занимались тогда общественными делами, ни один, исключая Катона, не отличался неподкупностью и личной незаинтересованностью. Некоторые граждане краснели от того, что происходило, а другие, стремясь подражать Катону, приняли участие в управлении и показали себя в некоторых случаях достойными этого образца; но они не продолжали, потому что их усилия были искусственными и не имели источника в естественной добродетели.
Вот в какое состояние привели римские дела три лица, которые скрывали, насколько возможно, их взаимный клятвенный союз. Они делали только то, что решили по взаимному согласию. Но они скрывали это и принимали вид взаимной враждебной оппозиции, чтобы их единение оставалось возможно дольше неизвестным, т. е. до тех пор, пока они вполне надлежаще не приготовятся. Но их деяния не могли ускользнуть от ока божества, которое в этот самый момент показало людям, малоспособным понять подобные откровения, чего следует ожидать от этих лиц в будущем. Внезапно на город и на всю окрестную страну обрушился ураган с такой силой, что очень большое количество деревьев было вырвано с корнем и несколько домов разрушены; корабли, стоявшие на якоре на Тибре, у Рима или у устьев этой реки, были потоплены. Деревянный (свайный) мост был опрокинут равно как дощатый театр, построенный для какого-то торжества. Среди всех этих бедствий погибло очень много людей, как прообраз несчастий.

Перевод взят из «Хрестоматии», т. II, изд. 1936 г.

№ 54. БОРЬБА ЦЕЗАРЯ И ПОМПЕЯ
(Юлий Цезарь, Гражданские войны, III, 4)

Один из крупнейших политических деятелей Рима Гай Юлий Цезарь (100-44 гг. до н.э.) оставил нам два произведения, в которых описывал «современные ему события: «Записки о Галльской войне» и «Гражданские войны». В «Записках» Цезарь дает картину завоевания Галлии Римом и борьбы галльских племен против римлян. Он пытается представить себя опытным, мудрым полководцем, гуманным даже по отношению к врагу. В «Гражданских войнах» Цезарь описывает историю своей борьбы с Помпеем (49-48 гг. до н. э.), что, якобы, произошло против его воли. Сочинение это было написано, впрочем, как и первое, с определенной апологетической целью - оправдать себя, переложив всю ответственность за гражданские войны на Помпея и его сторонников. Сочинения Цезаря, несмотря на субъективное освещение событий, важны нам потому, что являются свидетельствами участника описываемых событий.

Легионы Помпей составил из римских граждан: 5 из Италии, которые он переправил; один старый ив Киликии, который, образованный из двух, он называл двойным; один из Крита и Македонии, из воинов-ветеранов, которые, отпущенные прежними полководцами, осели в этих провинциях; два из Азии, которые озаботился набрать консул Лентул. Кроме того, он распределил по легионам, под именем пополнения, большое число воинов из Фессалии, Беотии, Ахайи и Эпира; к ним он присоединил воинов Антония. Кроме этих легионов, он ожидал два из Сирии, со Сципионом. Что касается стрелков, то он имел их числом три тысячи из Крита, Лакедемона, из Понта и Сирии и остальных государств, пращников две шестисотенные когорты, конных 7 тысяч. Из них 600 галатов привел Дейотар (1); 500 - Ариобарзан (2) из Каппадокии; приблизительно такое же число дал Котис из Фракии и послал своего сына, Садалу; 200 были из Македонии, которыми командовал Раскиполий, отменной доблести; 500 габиниамцев из Александрии, галлон и германцев, которых Авл Габиний оставил там у царя Птолемея для охраны, - их доставил сын Помпея с флотом; 800 он набрал из рабов и пастухов своих и своих близких; 300 дали Таркондарий Кастор и Доннилай из Галлогреции, из них один пришел вместе, другой прислал сына; 200 были присланы Антиохам Коммагенским, которому Помпей даровал большие награды (3); большинство среди них были конными стрелками. Сюда присоединил он дарданов (4), бессов (5), отчасти наемников, отчасти добытых приказом или распоряжением, также македонцев, фессалийцев и представителей остальных племен и государств и пополнил указанное нами выше число.

Перевод взят из «Хрестоматии», т. II, изд. 1936 г.

1. Дейотар - тетрарх Галатии, в битве при Фарсале сражался на стороне Помпея.
2. Ариобарзан - царь Каппадокии, также выступал против Цезаря в битве при Фарсале (раньше к его владениям были присоединены некоторые земли Киликии).
3. Во времена Помпея к владениям Коммагены, имевшей большое стратегическое значение в борьбе с Парфией, была присоединена крепость Селевкия, господствовавшая над южной переправой через Евфрат.
4. Дарданы - жители Дардании, области в верхней Мезии.
5. Бессы - горное фракийское племя, жило в области, прилегающей к Иллирии.

№ 55. ДВИЖЕНИЕ ЛЖЕМАРИЯ
(Аппиан, Гражданские войны, III, 2 и 3)

Сенат обвинял Антония за его надгробную речь в честь Цезаря. Особенно был ею возбужден народ; невзирая на только что объявленную амнистию, он бросился с зажженными факелами к домам убийц. Но Антоний примирил с собой раздраженную толпу следующим политическим мероприятием. Какой-то Амаций (1) присвоил себе ложно имя Мария. Он объявил себя внуком Мария и поэтому стал пользоваться расположением народа. Оказавшись благодаря своему мнимому происхождению в родстве с Цезарем, он выражал чрезмерную скорбь по поводу его смерти. Он воздвиг алтарь на месте погребального костра, держал при себе отряд смельчаков и постоянно угрожал убийцам, из которых некоторые покинули город, другие, получившие еще от самого Цезаря управление провинциями, разъехались по провинции. Говорят, что Амаций задумал устроить засаду против Кассия и Брута при первой же с ними встрече. Опираясь иа эти слухи среди толпы, Антоний, в качестве консула, схватил Амация и без суда совершенно бесстрашно убил его. Сенат был поражен этим его поступком, как крупным нарушением закона. Однако, с удовольствием извлек из него все, что было ему полезно. Сенаторы понимали, что без столь решительных действий им не удастся добиться безопасности в деле Брута и Кассия.
Солдаты Амация и другие из народа, приверженные им, тосковали по Амацию и негодовали против происшедшего, особенно потому, что Антоний совершил этот поступок, опираясь на уважение к нему народа; они не хотели, чтобы к ним относились с презрением. Они захватили форум, с криками поносили Антония и требовали от магистратов, чтобы они вместо Амация осветили алтарь и первыми принесли на нем жертву Цезарю. Их гнали с площади посланные Антонием солдаты, но они еще больше возмущались и кричали, и показывали места, где прежде стояли статуи Цезаря впоследствии снятые. Когда же кто-то обещал им показать мастерскую, где переделывались эти статуи, они сейчас же бросились туда и, увидя мастерскую, подожгли ее, пока Антоний не подослал еще солдат. Тогда некоторые из них отбиваясь, были убиты, другие были схвачены и кто из них был рабом - повешены, а кто был свободным - сброшены со скалы (2).

Перев. В. С. Соколова.

1. Амаций - грек по имени Герофил получил название Лжемария. Призывал народ отомстить за смерть Цезаря. Он был схвачен Антонием и казнен; движение его приобрело широкий размах и представляло опасность для правящих классов.
2. Имеется в виду Тарпейская скала.

№ 56. ПОЛОЖЕНИЕ АНТИЦЕЗАРИАНСКОЙ ПАРТИИ ПОСЛЕ УБИЙСТВА ЦЕЗАРЯ

1. ПИСЬМО Д. БРУТА к М. БРУТУ и КАССИЮ [Fam., XI, 1]

Сообщаю о нашем положении. Вчера вечером у меня был Гирций (1). Он дал ясно понять, в каком настроении находится Антоний. Увы, в самом плохом и самом ненадежном. Так, Гирций говорит, что Антоний не может дать мне (2) в управление провинцию (3) и считает, что во всем Риме нет никого на нашей стороне, и даже чувства солдат и простого народа возмущены против нас. Я думаю, вы понимаете, что последнее ложь, а правдиво только одно: Антоний боится, что даже при незначительной поддержке нас у цезарианцев и у него не останется в республике ни одной партии.
Ввиду моего опасного положения, я решил настаивать на предоставлении мне и веем нашим выезда из Италии с предоставлением посольских прав, чтобы иметь какую-нибудь почетную причину отъезда. Он обещает добиться этого, однако я не верю. Слишком у них велики гнев и вражда к нам. Если даже Антоний согласится на нашу просьбу, то спустя немного времени вce-таки будет считать нас врагами отечества и даже добиваться изгнания.
Итак, какое мое решение, ты спросишь? Надо предоставить дело судьбе. Я думаю, что необходимо покинуть Италию, переселиться на Родос или в какое-нибудь другое место. Если представится более благоприятный случай, вернемся в Рим. При неважных обстоятельствах - останемся в изгнании. При самых плохих - прибегнем к самой крайней защите - к оружию.
Может быть, в этот момент у кого-нибудь из вас возникнет вопрос: почему нам надо ждать самого крайнего случая, а не предпринять что-нибудь теперь? Поскольку мы не имеем места, где могли бы быть в безопасности, кроме Секста Помпея (4) и Басса Цецилия (5), которые, мне кажется, по получении известий о Цезаре будут еще более стойкими, то у нас достаточно имеется времени, чтобы присоединиться к ним, когда узнаем, насколько они сильны. За Кассия и за тебя, если вы захотите, я поручусь. Гирций даже требует это сделать.
Прошу вас как можно скорее мне ответить, так как не сомневаюсь, что Гирций известит меня обо всем до зимы. Сообщите, где мы могли бы встретиться, - туда я по вашему указанию и приеду.
После последнего разговора с Гирцием, я решил настаивать на разрешении остаться в Риме под общественной охраной, хотя думаю, они нам не позволят, ведь мы возбудим против них большую ненависть. Однако считаю необходимым требовать все, что я нахожу справедливым.

2. ПИСЬМО ЦИЦЕРОНА К АТТИКУ [Att, XIV, 13]
(Путеолы или Кумы. 26 апреля 44 г.)

Цицерон шлет привет Аттику.
Только на седьмой день мне было доставлено твое письмо, которое ты отправил 19 апреля и в котором спрашиваешь, полагая, что я сам еще не знаю, нравится ли мне больше вид холмов или прогулка по равнине близ моря. Действительно, очарование, как ты говоришь, того и другого ландшафта так велико, что я не знаю, какому из них отдать предпочтение.

«...Но теперь не в пиршествах радостных дело.
Грозную гибель, питомец Кронида, близкую видя,
В трепете мы, в неизвестности, спасемся мы или погибнем?» (1)

Хотя ты писал мне много приятного в связи с прибытием Брута со своим легионом (2) - на него я возлагаю самую большую надежду, - однако, в случае возникновения гражданской войны, которая определенно будет, если Секст Помпеи останется с войском, а он, знаю наверное, останется, то я в совершенном неведении, что мне делать. Ведь даже не будет возможности, как было в войне с Цезарем, остаться нейтральным. А эта шайка мерзавцев (3) будет брать на учет каждого, проявившего радость по поводу смерти Цезаря - мы же все весьма явно проявляли радость, - и будет считать его в числе врагов, что поведет к большой резне. Остается нам удалиться в лагерь Секста Помпея или Брута. Положение дел в моем возрасте отвратительное и неблагоприятное, поскольку неопределенен исход войны, и не знаю, могу ли я сказать, но ты мне можешь:

«Дитя мое, не тебе заповеданы шумные брани.
Ты занимайся делами приятными сладостной речи» (4).

Однако, предоставим это судьбе, которая в таких важных делах имеет большее значение, чем разум. Я же должен взвесить все, что необходимо в отношении самого себя, чтобы я, какое бы несчастье ни случилось, перенес его храбро и мудро, помня, что оно произошло по воле судьбы, и пусть меня утешают, как всегда, занятия науками и не меньше также Мартовские Иды.
Прими теперь участие в моем раздумье, которое меня волнует; так много приходит на ум и за и против. Я отправляюсь, как решил, в качестве посла в Грецию. Кажется, что я до некоторой степени избегаю грозящей мне опасности быть убитым, но подвергаю себя некоторому порицанию в том, что покидаю государство в такое для него тяжелое время. В случав, если я останусь, хотя знаю, что бесспорно буду в опасности, думаю при известных обстоятельствах мог бы принести пользу государству. Но вот следующие соображения частного порядка, а именно: я чувствую, что мне необходимо поехать в Афины, чтобы поддержать Цицерона-сына. Никакой другой причины поехать у меня не было, когда я принял решение отправиться туда послом от Цезаря. Итак, выскажи все соображения по этому вопросу, как ты имеешь обыкновение, когда считаешь что-либо важным для меня. Перехожу к несчастному государству, или скорее к несуществующему государству. М. Антоний писал мне о помиловании Секста Клодия. Насколько почтительно в отношении меня, ты узнаешь из письма, я ведь послал тебе копию; насколько развязно, насколько грубо-угрожающе, что никогда, кажется, не было такой необходимости пожалеть об отсутствии Цезаря, ты легко сам оценишь. То, чего Цезарь никогда бы не сделал, не потерпел даже, теперь публично преподносится на основе его подложного завещания. Я по отношению к Антонию веду себя самым услужливым образом. Ведь он, поскольку однажды вбил себе в голову, что ему позволяется все, что он хочет, сделал бы это, нисколько не считаясь с моим желанием. Поэтому я посылаю тебе также копию моего письма к нему.

3. ПИСЬМО ЦИЦЕРОНА К КАССИЮ [Fam., XII, 1]
(Помпеянская вилла. 3 мая 44 г.)

Цицерон шлет привет Кассию.
Не перестаю, поверь мне Кассий, думать о тебе и о дорогом М. Бруте. Следовательно, обо всем государстве, вся надежда которого на вас и на Д. Брута. Да и у меня самого гораздо больше надежды с того момента, как дорогой Делабелла так блестяще выполнил государственный долг. Ведь раздоры в Риме ширились и ежедневно становились все необузданнее настолько, что я уже потерял всякую надежду на мир. Однако он подавил мятеж с такой силой, что, как мне кажется, мы навсегда будем в безопасности наконец от этого позорнейшего бедствия. Остальные дела значительны и по качеству и по количеству, но все зависит от вас. Однако разберем все по порядку. В самом деле, судя по тому, как шло дело до сих пор, кажется, что мы освободились от тирана, но не от тирании. Убивши деспота, мы выполняем все его веления. И не только это. Мы одобряем даже то, что им будто бы предполагалось сделать и чего он сам при жизни не сделал бы. Я не вижу даже конца этому: вывешиваются медные таблицы с постановлением Цезаря, даются освобождения от общественных повинностей, расточаются громадные денежные суммы, изгнанники возвращаются, объявляются ложные постановления сената. Таким образом, только кажется, что ненависть к бесчестному человеку и болезненное ощущение рабства нами изжито, государство же ввергнуто в те же беспорядки, на которые он... обрек.
Все это вы должны привести в порядок. Нет необходимости доказывать, что вы много уже сделали для республики. Она, конечно, получила столько, сколько мне никогда и на ум не приходило желать, однако, государство недовольно и требует от вас большего в соответствии с величием вашего духа и вашего положения. До сих пор, после смерти тирана, оно через вас только мстило за свои обиды. Ничего больше. А каковы его собственные достоинства, которые оно приобрело? В том ли, что оно повинуется мертвому, когда оно не могло терпеть его живого? Обязаны ли мы были по требованию долга уничтожить медные доски с его законами, а разве мы не защищаем его завещания? «Но ведь мы так решили» (1) - скажешь ты? Мы, конечно, сделали это, уступая обстоятельствам, которые в политике имеют весьма большое значение. Но они (2) без меры и неблагодарно злоупотребляют нашей уступчивостью. Впрочем, мы об этом и о многом другом поговорим в ближайшем будущем лично. Кроме того, я хотел бы тебя убедить в том, что мне, как в интересах государства, которое я считаю самым для меня дорогим, так и ради своей любви к тебе, очень близко сердцу твое почетное положение в государстве. Заботься о своем здоровье. Прощай.