Комментарий-1

«Дневник писателя» и вошедший в него " Сон смешного человека" создавались Ф.М.Достоевским с 1873 по1881г. – в весьма напряженный для России момент истории. Это было время революционных идей, террора, заговоров против монарха, массовых движений. Историческим фактом являлось так называемое «хождение в народ» 1873-74 годов; помимо этого повсеместно при университетах создавались кружки и политические организации, наблюдалось оживление умов. Но это оживление порой превращалось в настоящее «брожение умов»: активный интерес сменялся апатией, нигилизмом и охлаждением к жизни. Подобные тенденции особо сильно затронули русскую интеллигенцию и молодежь, как две социальные категории, наиболее остро воспринимающие окружающую действительность.

Объективных причин этому «брожению» было множество. В 1861 году русское общество освободилось от крепостного права, вступив на новый экономический этап, предполагающий развитие капитализма в России. За аграрной реформой последовали другие реформы либерального характера: было введено местное самоуправление, дарована автономия университетам, отменена цензура, свирепствовавшая во время правления Николая I. Все эти мероприятия были довольно хорошо продуманы и подготовлены, однако русское общество парадоксальным образом оказалось к ним неготовым. Либерализация разрушила многовековые устои патриархальной России в экономической, социальной и духовной сферах жизни. Реформы 60-70х годов во многом освободили русский народ. Однако это освобождение стало едва ли не более страшной и губительной проблемой для общества, чем его прежнее закрепощение.

К выводу о том, что именно либерализация лежит в корне проблем современности, Ф.М. Достоевский приходит еще в 1876 году, работая над «Дневником писателя». Но автор идет дальше и пытается понять, почему свобода стала столь губительна для русского народа. Анализируя огромное множество судебных дел и газетных материалов по этим делам, писатель выводит некие модели людей, совершающих убийства и самоубийства. В этих моделях его не интересует, какие именно психологические особенности характера или события жизни повлияли на этих людей; писатель рассматривает их с точки зрения философии; с этой позиции же даёт оценку их действиям и пытается разрешить проблемы. Как человек, он принимает их: человек слаб – и он убивает себя, будучи не в силах терпеть невзгоды жизни; человек завистлив – и он убивает того, кто удачливее, богаче или красивее его. Errare humanum est («человеку свойственно ошибаться», лат.) – с такой точки зрения можно принять и простить подобные поступки. Однако если рассматривать человека согласно христианской концепции: как венец деяний Бога, как победу мысли над природой, как «нечто, что должно превзойти» (хотя эта фраза принадлежит Ницше, который как раз уходил от христианства), – всё это становится нелепостью, дерзким вызовом здравому смыслу. «Ну, не верь, но хоть помысли», – говорит Ф.М.Достоевский.

Жанр дневника выбран не случайно. Подобно «диалогам» Платона и «письмам» Сенеки этот жанр является более доступным, создавая непосредственную связь с автором и расширяя круг читателей за счет публицистического и художественного стиля произведения. Писатель не просто рассказывает о людях, а переживает за их судьбы, как если б это они были ему родными. Их боль для автора равносильна собственной боли.

Интересно отметить, что как таковым «дневником» произведение Ф.М.Достоевского не являлось: автобиографичность и личные переживания в нём были значительно вытеснены переживаниями за народ; скорее даже это был «дневник народа», нежели писателя. Кроме того, в «Дневнике писателя» собраны не ежедневные заметки о произошедшем, не сиюминутные мысли, как в типичных дневниках, а труды долгого, порой многолетнего раздумья писателя.

Раздел «дневника» за 1876 год открывается главой «Вместо предисловия…». Она очень эмоциональна и заключает в себе своеобразный вызов современности, а конкретнее, состоянию «успокоенного либерализма» в России. Автор подчеркивает, что либерализм 70-х годов доходит до нелепости, превращаясь в полное бездействие (квиетизм). Получив немыслимую ранее свободу, человек использует её как оружие самоуничтожения. Ощутив себя полноправным властелином своей жизни, он обрывает её по достаточно нелепым причинам: «единственно из-за того, что у него нет денег, чтобы нанять любовницу». Вместо того чтобы устранить саму причину, беспокоящую его, к примеру, пойти и устроиться на работу, молодой человек винит и уничтожает себя. Такая странная подмена происходит, по мнению автора, оттого что человек «вовсе ничего не думает». Иными словами, он не осмысляет себя как властелина своей судьбы. А ведь именно от самого человека зависит, продолжит ли он жизнь или предпочтет смерть. Мысли Ф.М.Достоевского здесь созвучны с философскими размышлениями Сенеки в «Нравственных письмах к Луцилию»:

Всё дело в том, что продлевать: жизнь или смерть.

И, хотя русского писателя и римского философа отделяют почти два тысячелетия, оба они так или иначе замечают, что «всё происходит от дурной привычки».

Едва ли не самой «дурной привычкой» русского общества 60-70х годов XIX века был индифферентизм (от «indifference» – безразличие), сочетающийся с совершенным неверием. Под неверием писатель более всего понимал неверие в бессмертие человеческой души. Эту проблему Ф.М.Достоевский рассматривает в главах «Голословные утверждения» и «Кое-что о молодежи». Можно говорить о том, что причины этой проблемы кроются в неправильном воспитании. Ведь именно в семье изначально закладываются понятия, связанные с высшими ценностями. Если в семье относятся к вопросу о бессмертии души сатирически либо вообще не поднимают его, то «юное поколение обречено само отыскивать себе идеалы и высший смысл жизни», что многим бывает не под силу. А те же, кто пытается самостоятельно постичь высший смысл, зачастую заходят в тупик и так сильно устают от вечных поисков, что единственный выход видят в самоубийстве. Таким образом, логично было бы предположить, что решением проблемы было бы христианское воспитание, заложение семьей в сознании человека высших ценностей и чувства ответственности. Однако здесь стоит уловить один важный нюанс. Обращаясь к главе «Вместо предисловия…», можно сделать акцент на предсмертное письмо молодого человека: в нём он раскаивается перед своим отцом. То есть ответственность как таковая ему не чужда – но это ответственность перед земным, а не перед высшим началом, которая как раз и могла бы его удержать на земле. Более того, осознание которой могло бы сделать его жизнь более приятной и счастливой.

Россия 60-70х годов отказывается от патриархального прошлого Руси, вместо того чтобы вынести из него полезные уроки и сохранить христианское мироощущение. Либерализм перечеркивает старое, но не оставляет взамен ничего, что могло бы помочь удержаться человеку на земле. В этом отношении интересен фантастический рассказ «Сон смешного человека». В нём как раз и воплотился результат поиска писателем некой высшей и непреложной истины, которая являлась бы той самой «зацепкой» для человека на земле.

В качестве предисловия, хочется сказать, что в «Дневнике Писателя» есть своего рода прообраз «Сна»: это глава «Приговор», которая входит в раздел за 1876 год. В ней автор рисует самоубийцу и выводит «формулу самоубийцы». Основой её является тезис о том, что человеку положено лишь осознавать свое существо. Природа производит человека на свет без его на то воли, а человеку остается только соглашаться жить. Через сознание природа передает человеку идеи гармонии, но самому человеку при этом свойственна дисгармония, что приносит ему страдания. Выход из этих страданий он видит либо в уничтожении природы – что заранее невозможно – либо в самоуничтожении.

Особо поражает в герое, созданном Ф.М.Достоевским, что этому человеку не присуще безразличие. Он страстно верит в свою идею и «для него слишком очевидно, что ему нельзя жить». Это не индифферентный, не «чугунный» человек, а поистине мыслитель, для которого очень важно понять: «Для чего жить, когда уже он сознал, что по-животному жить отвратительно, ненормально и недостаточно для человека? И что может в таком случае удержать его на земле?» Но герой не находит примирения с действительностью и мысли, которая могла бы удержать его.

Во «Сне смешного человека» писатель углубляется еще дальше. В каком-то роде повторяя образ из «Приговора», Ф.М.Достоевский наделяет его тем, чего не хватило его прототипу для отказа от самоубийства: той самой мысли, способной удержать человека на земле.

«…Ясным представлялось, что жизнь и мир теперь как бы от меня зависят. Можно сказать даже так, что мир теперь как бы для меня одного и сделан: застрелюсь я, и мира не будет, по крайней мере, для меня. Не говоря уже о том, что, может быть, и действительно ни для кого ничего не будет после меня, и весь мир, только лишь угаснет мое сознание, угаснет тотчас как призрак, как принадлежность лишь одного моего сознания, и упразднится, ибо, может быть, весь этот мир и все эти люди — я-то сам один и есть».

В состоянии сна воплощаются нереализованные желания человека; он видит как бы модель своей жизни. Герой осуществляет своё желание, убивая себя. Однако вместо ожидаемого «выхода», перед ним открывается продолжение жизни. Ему предстает образ посланника, сравнимый с евангельским спасителем, который переносит его в загробный мир. Этот мир являет собой воплощение христианского рая, в который попадает герой и доводит открывшийся ему мир до грехопадения:

«Как скверная трихина, как атом чумы, заражающий целые государства, так и я заразил собой всю эту счастливую, безгрешную до меня землю. Они научились лгать и полюбили ложь и познали красоту лжи. О, это, может быть, началось невинно, с шутки, с кокетства, с любовной игры, в самом деле, может быть, с атома, но этот атом лжи проник в их сердца и понравился им. Затем быстро родилось сладострастие, сладострастие породило ревность, ревность — жестокость...»

И, наконец, герой осознает свою ответственность за произошедшее, раскаивается и просит наказания, распятия на кресте (опять же обращение к христианским мотивам) – но тщетно: над ним только смеются.

Образ «смешного человека» проявляется в обоих мирах: героя не понимают, над ним смеются как в мире «запредельном», так и в земном. Однако это не мешает ему остаться в гармонии с миром, ведь теперь он знает истину: «люди могут быть прекрасны».

«…Я не хочу и не могу верить, чтобы зло было нормальным состоянием людей. А ведь они все только над этой верой-то моей и смеются. Но как мне не веровать: я видел истину, — не то что изобрел умом, а видел, видел, и живой образ ее наполнил душу мою навеки. Я видел ее в такой восполненной целости, что не могу поверить, чтоб ее не могло быть у людей».

В какой-то мере философия «смешного человека» Ф.М.Достоевского перекликается с «символом пещеры» Платона. Однажды посмотрев на свет истины, он не может больше лгать и целью своей ставит открыть эту истину другим. И, как в диалоге Сократа и Главкона в " Пире", те, другие, что до сих пор смотрят на тени от истины, смеются над ним: «Сон, дескать, видел, бред, галлюцинацию», – однако осознание истины удерживает молодого человека на земле и даёт ему сил для будущего противостояния безразличию и насмешкам окружающих. То есть, если снова обратиться к главам из «Дневника», можно сказать, что Достоевский-философ выводит не только «формулу самоубийства», но и некую формулу отказа от него. Разрешение проблемы автор видит в христианском миропонимании, в принятии библейской истины, в осознании бессмертия человеческой души и ощущении неразрывности с высшим началом.

Таким образом, рассмотренные фрагменты из «Дневника писателя» и из фантастического рассказа «Сон смешного человека» находятся в неразрывной связи друг с другом. Главы «Дневника» являются как бы «сырьем», разнородным собранием философских мыслей, которые впоследствии обрамляются в художественное произведение. Автор находится на пересечении литературы, религии и философии, что позволяет ему более ярко и доступно, нежели людям сугубо философского склада ума, выразить своё отношение к наиболее острым проблемам как России второй половины XIX века, так и России современной. И, что самое важное, Ф.М.Достоевский даёт ключ к решению этой проблемы, словно эхом повторяя слова, сказанные задолго до него римским философом Эпиктетом: «Только душа бессмертна».

Составитель комментария-1: Кожевникова Е. А., РтФ, гр. 25043, 2007 г.