Школьная готовность

По этому вопросу написано так много добрых, умных и не слиш­ком умных книг, что один их перечень занял бы немало страниц. Все эти книги можно разделить на две очень неравные стопки.

Первая, гигантская, толкует вопрос о школьной готовности так: есть Школа с ее Требованиями. Чтобы быть готовым к Школе (быть достойным этой чести, отвечающим этим высоким ожиданиям), «ре­бенок ДОЛЖЕН...». Далее перечисляются качества, которыми «долж­ны» обладать «настоящие школьники». В этих перечнях авторы могут расходиться между собой, но в подходе к детям они единодушны — ребенок всегда что-то ДОЛЖЕН Школе. В этом педагогическом мифе Школа оказывается своеобразным прокрустовым ложем, которое ни­кому не по росту. Одни дети «не дозрели», и их надо «подтягивать», другие, на беду, оказались талантливыми, «опередили» школьные нор­мы, и что с ними делает школьный Прокруст, страшно сказать.

Этой жутковатой действительности противостоит несколько (до чего же мало!) книг, авторы которых в корне пересмотрели традиционный взгляд на школьную готовность. Не дети должны быть подготовлены к школе, а школа должна быть готова учить, развивать и любить самых разных детей, принимать и понимать их такими, какие они есть, и помогать их личностному росту. Принимать ребенка в уникальном своеобразии его качеств — это не значит записывать (принимать) в школу всех без исключения детей, ставя тайные пометки в списке будущих первоклассников: «слабый», «нервный», «из неблагополучной семьи». Принимать ребенка— это значит относиться с безусловным (не зависящим от условных школьных правил) уважением к его чувствам, желаниям, убеждениям. Малыш, плачущий и цепляющийся за маму первого сентября, или ребенок, твердо убежденный, что «все девчонки — ябеды» или что слово папа надо писать с заглавной буквы, — все эти дети нуждаются прежде всего в принятии, понимании их особых чувств, особой точки зрения. Не встретив понимания, они будут либо упрямо отстаивать свою позицию, либо откажутся ее иметь (событие, родственное духовному самоубийству).

«Не плачь, дорогой, посмотри — сколько вокруг детей и никто не плачет...» — если учительница встретит испуганного первоклашку та­кой ласковой, доброжелательной речью, то первое, что она сообщит ему, —это неприятие его чувств и предпочтение других детей. «Я пла­чу, а ей это не нравится. Ей нравлюсь не я, а другие дети», — вот что может услышать ребенок в словах самого искреннего, благожелатель­ного, но не принявшего детских слез учителя.

«Тебе немного страшно, что мама сейчас оставит тебя одного сре­ди незнакомых ребят. Но она побудет здесь, пока ты ее сам не отпустишь» — такая речь учителя имеет для ребенка совсем другой смысл: «Меня здесь, пожалуй, понимают. И не осуждают. Может быть, все это не так страшно?»

С точки зрения традиционной педагогики, выступающей под ло­зунгом «Ученик (НЕ) ДОЛЖЕН...», подобное поведение учителя — потакание детской слабости. С точки зрения гуманистической педа­гогики, уважающей детскую индивидуальность, а не только школьные правила, такое поведение учителя естественно, человечно. И не стоит мучить себя обычным: «Если я этому ученику позволю войти в класс с мамой, то и другие тоже захотят!» Во-первых, плачет и глубоко пере­живает страх разлуки именно этот малыш, а другие уже весело щебечут и испытывают совсем другие чувства. Во-вторых, если кто-то (заметь­те: не все, а лишь некоторые) завтра приведет на урок маму, то что в этом страшного? «Не по Правилам!» Но школьные правила — это не шконы Ньютона. Вы не можете в четверг отменить закон тяготения, но устроить в четверг родительский день — в вашей власти.

Итак, школьные правила — это не то, что кем-то (а не вами) уста­новлено раз и навсегда и к чему надо готовить будущих учеников. 11равила общей жизни — это то, что создается, творится ЗДЕСЬ-и-ТЕПЕРЬ — в каждом классе, учителем ВМЕСТЕ с детьми. И если Миша написал «Мой Папа» (с заглавной буквы), серьезно задумайтесь, прежде чем исправить эту ошибку красной ручкой. Может быть, правила орфографии тоже не стоит навязывать детям в готовом и неприкосновенном виде, может быть, и их лучше вырабатывать вместе с классом? В этом случае глубокое убеждение Миши в том, что tuina — это имя любимого человека, может помочь и мальчику, и всем то одноклассникам яснее осознать орфографическую норму. «Мы изучали такое правило: ВСЕ имена собственные надо писать с заглавной буквы. Есть и другое мнение: с заглавной буквы надо писать названия всех любимых предметов, людей, животных, а
нклюбимых — с маленькой буквы. Смотрите, как интересно: " Вчера я встретила Машу и вику", — пишет мне одна девочка. И я сразу узнаю, кого она любит, а кого — нет. Какое правило лучше? Какому правилу вы хотите подчиняться? Вы­порите сами!»

Рискованный путь? Еще бы: давать человеку свободу выбора все-i да рискованно — ведь он может выбрать совсем не то, что вы. И тем но менее это риск оправданный: именно с личного выбора начинаются личные убеждения. А ведь вы хотите, чтобы новые знания, нор­мы, правила стали для ваших питомцев личными убеждениями, а не сухими анонимными сведениями. Между «Я ТАК СЧИТАЮ» и «НАМ ТАК (ЖАЗАЛ И» — пропасть, где не может быть «золотой середины». И вам надо выбрать, в какую школу вы собираетесь ввести ваших воспитан­ников.

Правила одной школы: «Я — учитель. Я знаю, как надо. Делай, как и, и ты будешь отличником!» Правила другой школы: «Я еще не знаю, Как нам построить отличную общую жизнь. Но я знаю, что сообща мы Сможем это сделать. Давайте договоримся, как нам жить вместе!» Вы Ко гите, вы готовы договариваться с вашими учениками, давать им возможность выбора, сообща вырабатывать средства регуляции кон­фликтов, которые неминуемы в ситуации выбора собственной точки (рения, но необязательно должны носить скандальный характер? I (; ли вы готовы, то пресловутая проблема школьной готовности в ос­новном решена, а наш опыт общения с детьми может оказаться вам полезным.