О человеке

В дефиниции человека все философы обычно рассматривали «разумное» как его собственное видовое отличие, понимая под «разумным» мыслительную душу, представляющую собой суще­ственную часть человека....

Без труда не найти ни априорного, ни апостериорного довода в пользу предполагаемого заключения, если они не основаны на присущей человеку деятельности, ибо форма познается на осно­вании присущей ей деятельности, подобно тому как материя по­знается на основании изменения.

Потому-то предполагаемое заключение доказывается на ос­новании деятельности мышления так: мышление есть деятель­ность, присущая человеку, следовательно, она исходит от фор­мы, присущей человеку, и следовательно, мыслительная форма присуща человеку

Однако этот довод вызывает возражение, так как согласно тем, кто его выдвигает, разум относится к мышлению только страдательно, а не деятельно; следовательно, упомянутое поло­жение «Присущая человеку деятельность исходит из присущей ему формы» не доказывает, что мыслительная часть есть форма, присущая человеку, ибо эта деятельность определяется не фор­мой, а умопостигаемым объектом — согласно одним, либо чув­ственным представлением — согласно другим.

Потому, исходя из данного мнения, я формулирую довод ина­че, а именно так: человек мыслит в формальном и собственном значении слова, следовательно, мыслительная душа собственно и есть форма человека.

Посылка кажется довольно очевидной в соответствии с суж­дениями Аристотеля о том, что мышление есть деятельность, присущая человеку. Деятельность же в отличие от поступка или делания формально заключена в самом действующем и не осу­ществляется им в чем-то другом. Точно так же в «Этике» Арис­тотель видит счастье человека в мышлении, причем ясно, что это счастье формально заключено в человеке, а значит, в нем заключена и та деятельность, в которой состоит счастье.

Однако надо попытаться доказать посылку путем рассужде­ний наперекор наглецу, который бы это отрицал, и доказать, по­нимая в посылке мышление в собственном значении слова — как то, под чем я подразумеваю акт познания, превосходящий весь в целом род чувственного познания.

Потому эта посылка доказывается одним способом так: че­ловек познает посредством акта познания, который не является органическим, следовательно, он мыслит в собственном значе­нии слова. Следствие становится очевидным на основании уже изложенного довода, так как мышление в собственном значении слова есть познание, превосходящее весь в целом род ощущения, а всякое ощущение есть органическое познание, согласно II кн. «О душе». Посылка этой энтимемы доказывается тем, что орган ограничен определенным родом чувственно воспринимаемых вещей, и это потому, что он заключается в усредненном соотно­шении крайностей данного рода. Однако мы испытываем в са­мих себе некое познание, которое присуще нам не благодаря по­добному органу, так как иначе оно было бы ограничено именно чувственно воспринимаемыми вещами определенного рода; мы же испытываем противоположное этому, потому что познаем посредством такого акта отличие любого рода чувственно вое-

принимаемых вещей от чего-то другого, не принадлежащего к этому роду, и, следовательно, мы познаем обе крайности. Такое следствие становится очевидным, согласно Философу.

Но против этого, во-первых, выдвигается возражение, что органическое познание есть то, что присуще определенной части тела, тогда как то познание, о котором утверждается, что по­средством него мы отличаем чувственно воспринимаемые вещи от вещей, не воспринимаемых чувствами, изначально присуще всему телу и потому не осуществляется через посредство какого-либо органа в собственном смысле слова. Однако оно не превос­ходит по совершенству весь в целом род чувственного познания, потому что оно изначально присуще всему телу, и, таким обра­зом, является материальным как то, что присуще целому через посредство части; ведь такова особенность всего материального, что оно присуще целому через посредство части. Во-вторых, от­рицается положение о том, что этот акт познания не присущ ка­кому-либо органу, поскольку он присущ органу воображения, доказательством чему служит то, что при повреждении органа создается помеха познанию. Не убедительно и приведенное до­казательство ограничения органа одним родом чувственно вос­принимаемого, так как воображение простирается на все чувствен­но воспринимаемое.

Однако первое возражение было исключено тем, что уже было затронуто, так как посредством этого акта познания мы отлича­ем весь в целом род чувственно воспринимаемого от чего-то, на­ходящегося за пределами всего этого рода; неубедительно и то доказательство, согласно которому названному акту создается помеха при повреждении органа воображения, ибо это происхо­дит благодаря порядку, определяющему действие этих способно­стей, а не потому, что мышление осуществляется через посред­ство данного органа.

Главная посылка доказывается и по-иному, поскольку в нас есть некое нематериальное познание, никакое же чувственное по­знание не является нематериальным, следовательно, и т. д.

Слово «нематериальное» часто употребляется Философом с этой целью, но оно кажется неопределенным. Ведь с этой целью оно может пониматься трояко. Или познание нематериально, поскольку оно бестелесно, таким образом, что оно не осуществляется через посредство телесной части и органа, и тогда данное положение тождественно уже высказанному положению о неорганическом познании. Или познание нематериально иным образом, так как

оно ни в коей мере не является протяженным, и тогда говорится гораздо больше того, что оно не является органическим; ведь все органическое есть протяженное, потому что оно воспринимается в чем-то протяженном, так как если бы оно и воспринималось изна­чально всем составным существом, то, поскольку последнее явля­ется протяженным, деятельность также была бы протяженной. Третьим способом нематериальность познания может быть поня­та в сопоставлении с объектом, именно потому что оно рассматри­вает объект с точки зрения нематериальных отношений постоль­ку, поскольку оно отвлекается от «здесь» и «теперь» и подобного им, называемого материальными условиями. Но если бы немате­риальность доказывалась вторым способом, предполагаемое зак­лючение было бы получено скорее, нежели путем ее доказатель­ства первым способом. Однако, по-видимому, это не может быть доказано, кроме как на основании условий, определяющих объект, который рассматривается в этом акте, или, пожалуй, на основании размышления, ибо мы испытываем, что размышляем над актом этого познания, а количественное не способно размышлять о са­мом себе, и потому доказательство посылки в конечном счете ис­ходит из объекта данного акта.

Таким образом, мы обладаем в себе неким познанием объек­та в том аспекте, в каком невозможно какое-либо чувственное познание его, следовательно, и т. д. Посылка доказывается тем, что мы испытываем в самих себе, что мы познаем-актуально общее, и испытываем, что познаем сущее или качество в некото­ром более общем аспекте, чем тот, в котором познается первич­ный чувственно воспринимаемый объект, даже по отношению к высшей чувственной способности. Мы также испытываем, что познаем отношения, проистекающие из природы вещей, даже если те не воспринимаются чувствами. Мы также испытываем, что отличаем весь род чувственно воспринимаемых вещей от чего-то, не принадлежащего к этому роду. Мы также испытываем, что познаем мысленные отношения, которые являются вторич­ными интенциями, а именно отношения общего, рода и вида, соединения и других логических интенций. Мы также испыты­ваем, что познаем тот акт, посредством которого мы познаем названное, и то, благодаря чему этот акт нам присущ; это обес­печивается посредством акта размышления над прямым актом и его носителем. Мы также испытываем, что соглашаемся с неко­торыми положениями, такими, как первоначала, исключая воз­можность противоречия или ошибки. Мы также испытываем, что

познаем неизвестное на основании известного путем рассужде­ния, так что мы не можем не соглашаться с очевидностью рас­суждения или выведенного заключения. Познание же всего это­го невозможно для какой бы то ни было чувственной способнос­ти, следовательно, и т. д. Если же кто-либо станет нагло отри­цать, что эти акты присущи человеку или что он испытывает эти акты в самом себе, не нужно спорить с ним дальше, а надо ска­зать ему, что он — неразумное животное. Подобно тому как не следует спорить с говорящим: «Я не вижу там цвета», а следует сказать ему: «Тебе недостает одного из чувств, ибо ты слеп». Так что посредством некоего чувства, то есть внутреннего восприя­тия, мы испытываем эти акты в нас самих; и потому, если кто-либо станет отрицать их, следует сказать, что он — не человек, так как не обладает тем видением, опыт которого есть у других. Цит. по: Человек: Мыслители прошлого и настоящего о его жизни, смерти и бессмертии. Древний мир — эпоха Просвещения. М., 1991. С. 179—183.