Хрестоматияпо общей психологии. Психология памяти. Под ред. Ю. Б. Гиппенрейтер, В. Я. Рома­нова. М., Изд-во Моcк, ун-та, 1979. с. 272. 2 страница

Из всех идей, приобретенных прежцим опытом, у ней, каза­лось, раньше всего оживились те, которые относились к двум об­стоятельствам, произведшим на нее наиболее сильное впечатление, а именно: падение в реку и любовь к одному молодому человеку. Если больной показывали картину, изображавшую реку или бу­шующее море, то у ней являлось волнение, затем приступ спазма­тической оцепенелости с бесчувственностью. Вода, в особенности приведенная в движение, производила на нее такое сильное впе­чатление, что у больной делалась дрожь, даже когда при ней пе­реливали воду из одного сосуда в другой. Кроме того, умывая себе руки, она только тихо погружала их в воду.

С самого первого периода болезни больной, по-видимому, до­ставляли большое удовольствие посещения любимого ею человека, и это наблюдалось даже тогда, когда она совершенно бесчувствен­но относилась ко всему окружающему. Этот молодой человек при­ходил каждый вечер, и по некоторым признакам можно было заметить, что больная, никогда не помнившая ни.чего происходив­шего кругом ее, в известное время с волнением ожидала, что вот-вот дверь откроется... Если же «он» не являлся, больная весь ве­чер была в дурном расположении духа.

«Очень замечателен способ, посредством которого к ней воз­вратилась память. Здоровье и физические силы больной, по-види­мому, восстановились вполне, ее словарь заметно, увеличился, умственные способности понемногу возвращались, когда она вдруг узнала, что любимый ею человек ухаживает за другой. Эта мысль пробудила в ней ревность, дошедшую до того, что однажды боль­ная впала в бесчувственное состояние, которое своей силой и про­должительностью очень походило на припадок, бывший до болез­ни. На самом же деле это послужило к совершенному выздоров­лению. По окончании припадка забвение покинуло ее, и она точно проснувшись после двенадцатимесячного сна, сразу узнала все окружавшее: своих деда и бабку, старых друзей и старый родной дом. К больной вернулись все умственные способности и все преж­ние сведения, но зато у ней не осталось никаких воспоминаний от того периода времени, который прошел от первого припадка до самого возвращения сознания. Она говорила, но не слышала, так

как глухота еще оставалась; но она по-прежнему могла читать и писать, а потому легко объяснялась со своими близкими. С это­го времени она показывала блестящие успехи, хотя глухота не по­кидала еще ее. По движению губ своей матери (и только ее од­ной) она догадывалась обо всем, что та ей говорила, и вскоре мать и дочь свободно объяснялись между собой. Больная ничего не знала о перемене, случившейся с ее возлюбленным во время ее «второго сознания». Тяжелое объяснение было неизбежно; она перенесла его необыкновенно твердо. Затем ее силы, физические и умственные, вполне восстановились».

Впоследствии, окончив обзор всех этих фактов, мы увидим, какие выводы относительно механизма памяти можно- получить, если основываться на ее патологии. Теперь мы скажем лишь не­сколько замечаний, следующих из предложенных нами фактов.

Сперва необходимо заметить, что все приведенные факты явля-" ются, с точки зрения психологии, двумя различными типами болез­ненного состояния, хотя врачи обыкновенно называют их общим именем лолных амнезий.

Первый тип отличается тем, что здесь амнезия распространяет­ся лишь на наименее автоматические и наименее организованные формы памяти. В случаях, относящихся к этому патологическому типу, не утрачиваются ни привычки, ни способности к тому или другому ремеслу, например, к шитью, вышиванию и т. п., ни спо­собность к чтению, письму и речи на родном или иностранных язы­ках: таким образом память сохраняется в своей организованной или полуорганизованной форме. Болезненное расстройство пора­жает высшие, наименее постоянные проявления памяти, имеющие чисто «субъективный» характер, которые, сопутствуемые сознани­ем и локализацией во времени, представляют собой то, что в пре­дыдущей главе мы определили именем психической памяти в соб­ственном смысле этого слова. Кроме того, мы видим, что здесь амнезия распространяется на самые свежие факты и что она обык­новенно касается большего или меньшего периода прошлого. На первый взгляд факт этот кажется нам странным, так как мы при­выкли к мысли, что наибольшей свежестью и силой обладают наши последние воспоминания. В действительности же являющий­ся здесь результат — вполне логичен, так как устойчивость воспо­минания находится в прямо пропорциональной зависимости от степени его организации. Теперь я не стану останавливаться на этом пункте, так как после он подвергнется более точному разбору.

Примером второго, более редкого типа амнезии могут служить наблюдения Шарпеля и Винслова. В случаях этого второго, типа разрушение бывает лолное: все формы памяти — организованная, п.олуорганизованная и сознательная — исчезают; перед нами амне­зия совершенная. Мы знаем уже, что авторы, определявшие это состояние, сравнивают такого больного с ребенком, а сознание его с tabula rasa. Конечно, словам этим нельзя придавать их бук­вального значения. Из всех примеров перевоспитания, какие мы

3* 35

видели, можно заключить, что если уничтожается весь приобре­тенный опыт, то в мозгу все-таки сохраняются некоторые скрытые свойства. Замечательно- быстрые успехи, особенно в последнем периоде болезни, мы можем понять лишь в том случае, если до­пустим подобное предположение. Факты заставляют нас думать, что восстановление умственной деятельности, представляющееся нам делом искусства, в действительности есть еще более дело природы. Память снова начинает действовать, потому что на место атрофированных нервных элементов постепенно являются новые, имеющие те же первичные и приобретенные свойства, какие имели и их предшественники.

II. ПЕРИОДИЧЕСКИЕ ИЛИ ПЕРЕМЕЖАЮЩИЕСЯ ПОТЕРИ ПАМЯТИ. ПРИМЕРЫ

Изучение периодических амнезий скорее может способство­вать выяснению природы нашего «я» и существования сознатель­ной личности, чем разъяснению механизма памяти с-какой-нибудь новой его стороны. Это изучение могло бы составить интересную главу труда, никогда еще не появлявшегося в полном виде, кото­рому можно бы было дать такое название: «О болезнях и за­блуждениях личности». Нам будет очень трудно при этом удер­живаться от того, чтобы не затрагивать ежеминутно вопроса о «личности», но все же я постараюсь остаться в пределах лишь безусловно необходимого для ясности изложения.

Я приведу только немногие факты, довольно известные. Изу­чение случаев так называемого «двойного сознания» очень рас­пространено. Подробное и поучительное наблюдение д-ра Азама прекрасно определит читателям, что разумеем мы под именем периодической амнезии. Итак, я сделаю беглый обзор главнейших фактов, начиная с тех, в которых периодическая амнезия наибо­лее резко выражена, и кончая теми, в которых это болезненное состояние является весьма слабым.

I. Наиболее чистый, ясный и полный случай периодической амнезии, часто приводимый авторами, описан Мэкнишем в его «Философии сна». «Одна молодая американка,.проснувшись от долгого сна, забыла все, что знала и чему училась. Память ее стала tabula rasa. Ее надо было учить всему сызнова. Она должна была вновь усвоить привычку читать (вначале по складам), писать, считать, узнавать предметы и окружающих ее лиц. По прошест­вии нескольких месяцев она вторично впала в глубокий сон и по пробуждении стала такою, какою была до первого сна: у ней были все ее прежние сведения и воспоминания о своей юности, но она вовсе не помнила того, что с ней случилось в промежутке между двумя приступами сна. В продолжение более чем 4-х лет у ней периодически были оба эти состояния, возникавшие всегда после

глубокого и долгого сна... Она не сознавала двойственности своей личности, подобно тому как два отдельных лица не сознают отно­сительных свойств друг друга. В своем старом, здоровом состо­янии она сохраняла все прежние сведения. В состоянии же новом она обладала теми сведениями, какие приобрела во время болез­ни. В старом состоянии она имела прекрасный почерк; в новом — писала плохо, так как не успела еще достаточно ознакомиться с письмом. Когда ее хотели с кем-нибудь познакомить, то представ­ляли ей это лицо в оба периода, так как иначе не было бы полного знакомства. Так же делалось и относительно всего остального».

Оставим пока вопрос, относящийся исключительно к подобно­му чередованию двух личностей в одной, и скажем только, что в приведенном случае получились две полные и друг от друга независимые памяти." Здесь мы наблюдаем,, что не только память' личных фактов, память совершенно сознательная, делится на две части, никогда не смешивающиеся и вполне независимые друг от друга, но то же случилось и с памятью полуорганическою, полу­сознательною, благодаря которой мы можем говорить, читать и писать. Из описания этого случая нельзя видеть, существовало ли это разделение памяти и относительно чисто органических форм ее — привычек: например, учили ли вновь эту больную пользовать­ся руками для своих постоянных нужд (есть, одеваться и т. п.). Впрочем, если предположить, что эта группа приобретенных дви­жений сохранилась, все-таки раздвоение состояний сознания на вполне самостоятельные группы выразилось в данном случае на­столько резко, что может убедить в том самого скептического на­блюдателя.

II. Вторая, не столь полная, но гораздо чаще встречающая форма периодической амнезии прекрасно выяснена тем же д-ром Азамом в известном случае Фелиды X..., подобное же явление наблюдал у одной из своих больных д-р Дюфэ. Эти случаи на­столько известны и, кроме того, относительно их так легко обра­титься к источникам, что. я довольствуюсь самым кратким изложе­нием их.

Одна истеричная женщина с. 1895 г. подверглась странной бо­лезни, заключавшейся в том, что больная жила двойною жизнью и попеременно была то в одном, то в другом состоянии, которым д-р Азам дает название «первого» и «второго». Эта женщина в своем нормальном, «первом» состоянии была серьезной, важной, сдержанной и трудолюбивой. Но вот она впадает в глубокий сон, теряет сознание и, придя в себя, является уже во «втором» состо­янии. Характер ее меняется совершенно: она становится веселой, шумливой, изобретательной и кокетливой. «Она отлично помнит * обо всем, что было во время таких же предшествовавших состоя­ний и во время ее нормальной жизни». Спустя несколько времени, более или менее продолжительного, у ней снова делается оцепе­нение, после которого она является в своем «первом» состоянии. Теперь она уже забыла обо всем, случавшемся в ее «втором» со-

стоянии, и -помнит только нормальные периоды. Заметим еще, что чем старше становилась больная, тем менее продолжительны и часты делались периоды нормального состояния и что переход из одного состояния в другое, сначала длившийся около десяти ми­нут, стал совершаться с неуловимой быстротой.

Это главнейшие черты данного наблюдения. Так как мы иссле­довали их подробно, то можем резюмировать их в нескольких словах. Больная периодически бывает в двух различных состоя­ниях: в одном из них она обладает полной памятью, в другом ча­стичной, касающейся всех.предшествовавших периодов лишь это­го состояния.

Аналогичный этому случай больной де Блуа описывается д-ром Дюфэ. Во время периода, подобного «второму состоянию» Фелиды, больная помнит мельчайшие факты, происходившие в нормальном состоянии, так же как и те, которые относились к со­стоянию сомнамбулизма. Здесь совершалась такая же перемена характера: в болезненном периоде, когда больная обладала мол-ной памятью, она называла свое нормальное состояние «глупым».

Здесь надо обратить внимание на то, что при этой форме пе­риодической амнезии одна часть памяти всегда сохранялась у больных и в том и другом состояниях. «В обоих состояниях, го­ворит д-р Азам, больная умеет читать, писать, считать, кроить и шить». Значит, в этих случаях мы не видим того совершенного раздвоения памяти, как в случае, приводимом Мэкнишем. Полу­сознательные формы памяти действовали неизменно в обоих со­стояниях умственной жизни больных.

III. Чтобы закончить наш обзор различных случаев периодиче­ской амнезии, возьмем такие примеры, где это состояние является в очень слабой степени. Случаи эти можно наблюдать при сомнам­булизме, естественном и искусственном. Вообще когда проходит приступ сомнамбулизма, больные забывают все, что они говорили и делали, но при каждом новом приступе у них является воспоми­нание о предшествовавших приступах. Исключения из этого за­кона встречаются очень редко. Авторы много раз приводили рас­сказанную Макарио историю одной девушки, изнасилованной во время припадка сомнамбулизма. Придя в себя, она совершенно не помнила причиненного ей насилия, но в следующий 'приступ она рассказала об этом матери. Гамильтон приводит случай с одним бедным подмастерьем, который всякий раз как засыпал, представ­лял себя богатым отцом семейства, сенатором; каждую ночь он возвращался к этой идее, рассказывал ее внятным голосом и отка­зывался признать свое настоящее звание подмастерья, когда ему об этом говорили. Нет никакой цели привести здесь еще массу из­вестных примеров подобного рода, из которых может быть сделан только один вывод, а именно — во время приступов сомнамбулиз­ма наряду с нормальной памятью появляется еще другая, частная, временная память, обладающая иногда очень странным содержа­нием.

Резюмируя главные черты, свойственные периодическим амне­зиям, мы, пользуясь приведенными выше наблюдениями, прежде всего можем указать на образование двух памятей.

При полной периодической амнезии (как, например, в случае Мэкниша) обе памяти исключают одна другую: с появлением од­ной исчезает другая. Можно сказать, что каждая из них требует для себя полного материала. Организованная память, посредст­вом которой человек имеет возможность говорить, читать и писать, при этом вовсе не составляет основания, общего обоим состояни­ям. В каждом состоянии развивается своя особенная память на слова, письменные знаки и на те движения, которые нами употреб­ляются при изображении этих знаков.

В, случаях же неполной периодической амнезии (примерами ее могут служить случаи Азама, Дюфэ, сомнамбулизм) происходит чередование памяти нормальной с частной. Первая распространя­ется на всю совокупность состояний сознания; вторая же — только на ограниченную группу состояний, которые, выделяясь из числа остальных с помощью естественной сортировки, составляют в ум­ственной жизни индивидуума отрывочные группы, время от време­ни соединяющиеся между собой. Но здесь обе памяти имеют общую основу, заключающуюся в наиболее постоянных и в то же время наименее сознательных формах памяти, одинаково дей­ствующих в той и другой группах.

По причине подобного рода " раздвоения памяти индивидуум является перед самим собой или по крайней мере пред посторон­ними лицами существом, живущим двойною жизнью.

Ясно, что это образование двух памятей, вполне или отчасти исключающих одна другую, не есть явление первичное; это — симптом болезненного состояния, выражение психического рас­стройства, которое надо еще выяснить. Здесь мы, к великому со­жалению, должны, хотя мимоходом, заняться рассмотрением обширного вопроса, а именно вопроса об условиях личности.

Прежде всего мы должны отбросить идею о каком-то «я», по­нимаемом как сущность, отличная от состояний сознания.

«Я» такое, каким оно кажется самому еебе, состоит из суммы состояний сознания. Между ними всегда бывает одно главное состояние, около которого собираются состояния вторичные, стре­мящиеся вытеснить его; в свою онередь эти состояния возникают посредством других, едва лишь сознаваемых. После более или менее долгой борьбы состояние, имеющее главное значение, усту­пает свое место другому, вокруг которого совершается такая же группировка. Можно сравнить без всякой метафоры механизм сознания с механизмом видения предметов. Когда мы смотрим на какой-нибудь предмет, то получаем ясное и точное зрительное восприятие только от одного пункта, вокруг которого распростра­няется поле зрения; ясность и отчетливость изображения на пос­леднем ослабевают при удалении от центра и приближении к окружности. Наше «я» для каждого данного момента времени,

наше «настоящее», постоянно возобновляющееся, главным образом поддерживается памятью, так сказать, питается ею, другими сло­вами, с нашим настоящим состоянием все время соединяются другие, удаленные во времени и локализованные " в прошедшем, которые и придают-нашей личности тот вид, в каком она является в данный момент. Следовательно, наше «я» может быть рассма­триваемо с двух сторон: или в форме настоящей, текущей — тог­да оно заключает в себе совокупность наличных состояний созна­ния; или же в непрерывной связи-с, его прошедшим —и тогда «я» составляется с помощью выше описанного нами механизма па-" мяти.

По-видимому, тождественность проявлений одного и того же «я» обусловливается только одной памятью. Но согласиться с этим — значит видеть лишь одну часть дела, доходя до крайности в желании оказать протест учению о «сущностях». Основой этого «я», этой изменчивой совокупности состояний, которая беспрерыв­но образуется, исчезает и снова слагается, является нечто более постоянное, вечно остающееся в нас: этой основой служит то смутное сознание, которое заключает в себе результат всех жиз­ненных отправлений нашего организма, воспринимает ощущения от органов собственного тела и обыкновенно носит название обще­го чувства. Оно настолько неясно, что его невозможно определить точнее. Это — способ нашего индивидуального бытия, который, повторяясь беспрерывно, так же мало заметан для нас, как какая-нибудь привычка. Тем не менее, хотя мы и не можем уло­вить этого чувствования и его медленных изменений, являющихся нашим нормальным состоянием, все-таки оно сохраняет способ­ность внезапно или быстро изменяться, вслед за чем 'совершается перемена во всей личности субъекта. Все психиатры утверждают, что в самом зарождении душевных болезней вовсе не замечается расстройств познавательной сферы, а происходят лишь изменения в характере субъекта, которые составляют психическое выражение изменений общего чувства. Так бывает и при каком-нибудь орга­ническом страдании, о котором мы часто и не догадываемся, но которое оказывает свое действие на общее чувство, изменяя по­стоянное, присущее индивидууму чувствование бытия в состояние (без причины, говорит больной) печали, томления, тоски, а иног­да— в состояние радости, довольства, избытка сил и совершенно­го счастья: в подобных случаях все эти чувствования представля­ют ложное выражение тяжкого расстройства организма; наиболее резкий пример мы наблюдаем в так называемом чувстве благосо­стояния умирающих. Все изменения общего чувства возникают от какой-нибудь физиологической причины, отзвуком которой они и являются в сознании... В действительности это ощущение бытия, чувствование жизни, которое, восстановляясь беспрерывно, остает­ся всегда неясным для нашего сознания, именно и является глав­ной основой личности. Оно составляет основу потому, что, всегда присутствуя и действуя без отдыха и покоя, оно не нуждается ни

в сне, ни во временном замирании и существует до тех пор, пока существует жизнь, одним из проявлений которой оно служит.

Допустим теперь невозможное, а именно: что наше тело по волшебному мановению разом изменило свой состав, что прежние наши органы — скелет, сосуды, внутренности, мышцы и кожа — переменились на новые, исключая одну нервную систему, которая сохранила все свое прошедшее, запечатленное в ней. Без сомне­ния, приток необычных жизненных ощущений в этом случае по­влек бы за собой сильное расстройство. Между прежним общим чувством, глубоко сохраняющимся в нервной системе, и новым, имеющим силу необычного, глубокого потрясения, начался бы полный разлад. Гипотеза эта отчасти подтверждается болезненны­ми случаями. Неясные органические расстройства, как, например, полная анестезия тела, иногда производят такое изменение в об­щем чувстве, что субъекту его члены представляются обративши­мися в камень, масло, воск или дерево; иногда ему кажется, что пол, на котором он стоит, изменяется; иногда же считает себя мерт­вым. Но кроме этих патологических случаев обратим еще внимание на то, что делается с человеком в период полового развития: «Как только начинается деятельность известных частей тела, до сих пор сохранявших полный покой, и как только происходит в организме совершенный переворот, имеющий место в этот период жизни, — является в непродолжительный промежуток времени большой.нап­лыв в сознание небывалых до того ощущений, склонностей, смут­ных идей и новых стремлений. Постепенно эти новые элементы сознания входят в состав прежних идей, так что становятся частью «я» субъекта. «Я» поэтому совершенно изменяется; оно обновляет­ся, и самочувствие субъекта от этого подвергается коренному изменению. Пока усвоение новых чувствований не сделается пол­ным, в сознании не могут появляться новые элементы, и разделе­ние элементов первоначального «я» не может происходить без сильных движений в нашем сознании и бурных потрясений». Можно утверждать, что каждый раз, когда перемены общего чувства происходят быстро и становятся постоянными (вместо того чтобы появляться незаметно и быть временными), внезапно наступает расстройство между двумя элементами, составляющими в нормальном состоянии нашу личность, а именно между чувством нашего тела (самоощущением, самочувствием) и сознательной памятью. Если новое состояние держится упорно, то оно становит­ся центром, вокруг которого накапливаются новые ассоциации; таким образом, оно образует новую совокупность, новое «я». Анта­гонизм между этими двумя центрами притяжения — прежним, нахо­дящимся на пути к разъединению, и новым, находящимся в фазе организации или сформирования — производит, смотря по обстоя* тельствам, различные результаты. Или прежнее «я» исчезает, обогатив новое «я» своими приобретениями, то есть частью со­ставлявших его ассоциаций. Или же оба «я» сменяют друг друга поочередно, не вытесняя совершенно одно другого. Или, наконец,

прежнее «я» перестает существовать в памяти, но, не будучи ничем связано с общим чувством, оно появляется снова как чуждое «я»³.

Предшествующее отступление имело своею целью указать ос­нования того, что имело характер простого утверждения, а имен­но, что периодическая потеря памяти есть только вторичное явле­ние; причина ее заключается в органическом расстройстве, в том, что чувство существования, или, точнее говоря, чувство единства нашего тела, проходит поочередно через две фазы. Таков первона­чальный факт, влекущий к образованию двух центров ассоциации и последовательно к образованию двух памятей.

Чтобы закончить наши замечания, необходимо сказать еще несколько слов о той естественной связи, которая возникает между однородными по своим характерным чертам периодами амнезии, особенно между отдельными припадками сомнамбулизма, причем не обращается внимания на перерывы, в иных случаях очень дол­гие, имеющие место между этими периодами. Этот любопытный факт мы разберем лишь в отношении периодического и регулярно­го возврата одних и тех же воспоминаний. Это может показаться странным, на. первый взгляд, тем не менее такое явление имеет свое логическое основание и нисколько не противоречит нашему понятию о «я». Действительно, если «я» в каждую данную минуту составляет сумму имеющихся налицо состояний сознания и жиз­ненных отправлений, откуда берет начало наше сознание, то ясно, что всегда, когда этот физиологический и психический комплекс возобновляется в известной форме, мы снова видим прежнее «я», и снова возникают прежние ассоциации. При каждом приступе сомнамбулизма является особенное физиологическое состояние, внешние чувства при этом недоступны для большей части внешних раздражений, отчего многие ассоциации не могут быть возбужде­ны. Умственная жизнь делается менее сложной, так что зависит почти только от механических условий. Следовательно, эти состоя­ния необыкновенно похожи друг на друга благодаря своей просто­те, но в то же время совершенно различны с состоянием бодрст­вования. Отсюда ясно, что одинаковые условия порождают одина­ковые явления, что одни и те же элементы составляют одни и те же комбинации и что здесь могут возникать всегда одинаковые ас­социации с необходимым отсутствием всех остальных. Сомнамбу­лические припадки имеют обязательные условия своего существо­вания в болезненном состоянии организма, условия, которые при здоровом состоянии организма или совсем не имеют места, или побеждаются другими, им противоположными.

Как мы уже сказали, периодические амнезии, хотя и представ­ляют большой интерес, тем не менее разъясняют скорее природу

³ Таким именно образом объясняется часто цитируемый случай Leuret. Один психически больной, который не называл себя иначе как только «моя соб­ственная личность», сохранил очень точную память относительно своей жизни до начала своей болезни, но он относил этот период своей жизни к другому лицу. Значит, от прежнего «я» сохранилась только одна память.

«я», чем природу памяти. Но все-таки они имеют нечто интересное и в этом последнем отношении, а потому мы к'ним возвратимся еще в следующем параграфе.

III. ПРОГРЕССИВНЫЕ ПОТЕРИ ПАМЯТИ. ВАЖНОСТЬ ИХ. ЗАКОН РЕГРЕССИИ (УТРАТЫ В ОБРАТНОМ ПОРЯДКЕ)

Под именем прогрессивных амнезий разумеются такие, которые посредством медленного, но упорного разрушения приводят в кон­це концов к совершенному уничтожению памяти. Такое определе­ние годится для большинства этих случаев. Исключения очень редки и заключаются в том, что иногда болезненное состояние перестает развиваться и потому не происходит совершенного ис­чезновения памяти. Ход болезни очень прост; как все, что делает­ся постепенно, он не отличается резкостью, но зато очень поучите-* лен, потому что, разъясняя нам способ дезорганизации, уничтоже­ния памяти, тем самым разъясняет и способ ее организации.

Мы не станем брать редкие, выделяющиеся и необыкновенные случаи. Довольно будет того, что мы выясним тип этого болезнен­ного состояния, вообще обладающий большим постоянством.

Первой причиной болезни является какое-нибудь поражение мозга, имеющее усиливающиеся последствия (мозговое кровоиз* лияние, апоплексия, размягчение, общий паралич, старческая ат­рофия и пр.). В первом периоде этих амнезий появляются только частные расстройства памяти. У больного часто бывает забывчи­вость, всегда относящаяся к недавним событиям. Оставив на вре­мя какую-нибудь работу, он вскоре о ней забывает. Факты, имев* шие место накануне или третьего дня, какое-нибудь приказание, принятое решение — все это быстро исчезает из памяти. Эта фор­ма амнезии служит самым обыкновенным симптомом общего паралича в первом периоде. Дома умалишенных имеют большое число больных этой категории, которые на следующий день после своего поступления в этот дом уверяют, что они живут в нем уже год, даже пять и десять лет; у них сохраняется очень неясное вос­поминание о том, что они покинули семью и дом; они не имеют понятия о названии ни текущего дня недели, ни месяца. Но память о том, что было сделано и усвоено ими до болезни, еще вполне тверда и отчетлива. Все знают, что резкое ослабление памяти и в старческом возрасте в большинстве случаев относится к фактам недавним.

На этом почти прекращаются данные психологии. Она, как можно подумать, допускает, что уничтожение памяти не зависит ни от какого закона. Но мы можем доказать совершенно обратное,

Чтобы найти упомянутый закон, надо психологически наблю­дать течение слабоумия⁴. Когда кончается период предвестников, о которых мы только что говорили, совершается общее и постепен­ное ослабление всех способностей, так что наконец индивидуум доходит до чисто растительной жизни. Врачи делают разницу меж­ду видами слабоумия, смотря по тому, от чего оно произошло (стар­ческое, паралитическое, эпилептическое и пр.). Для нас же это безразлично. В сущности процесс умственного разложения всегда бывает один и тот же, независимо от причин, и нам интересно именно это обстоятельство. Значит, у нас возникает такой вопрос: -можно ли видеть в процессе разложения законосообразность поте­ри памяти?

Многие психиатры, описавшие нам наблюдения над слабоуми­ем, не занимались этим вопросом, не считая его важным. Тем больше значения можем мы придать свидетельству этих врачей, если неожиданно встретим у них ответ на интересующий нас воп* рос. У лучших авторов психиатров (Гризингер, Бальярже, Фальре, Фовилль и пр.) сказано, что амнезия, касающаяся сначала лишь недавних фактов, затем распространяется на идеи, далее — на чувствования и привязанности и, наконец, — на поступки. Таким образом, отсюда мы имеем возможность вывести известный закон, для чего необходимо последовательно исследовать различные группы данных.