Среди металла

(В машинном отделе)

Когда, поутру, войдешь в машинный отдел - это царство стали, меди, железа - увидишь спокойный, неподвижный и хо­лодно блестящий металл, разнообразно изогнутый, щегольски чистый, красиво размещенный, присмотришься ко всем сложным организмам, каждый член которых создан человеческим умом и сработан его рукой, - чувствуешь гордость за человека, удив­ляешься его силе, радуешься его победе над бездушным желе­зом, холодной сталью и блестящей медью и с глубокой благо­дарностью вспоминаешь имена... людей, ожививших бездушные массы, из которых раньше делалось гораздо более мечей, чем плугов.

Как своеобразно хороши и как сильны все эти блестящие станки, поршни, цилиндры, центрифуги, сколько могучего в серой массе парового котла, сколько холодной силы в зубьях разно­образных пил, сколько щегольского, кокетливого блеска в арма­туре и мощи в громадных маховиках, «приводящих в движение

десяти- и стопудовые части машин. Все это стоит молча, не­подвижно, блещет силой, гармонией частей и полно смысла, полно движения пока еще в потенции, но возможного, - стоит дать руке человека один толчок и тысячи пудов железа завертятся с головокружительной быстротой. (...)

Всюду - чудеса из металлов, и всюду все молчит и не дви­жется, ожидая команды человека, своего создателя и владыки.

А он - этот творец и владыка - тут же, около своих сталь­ных детищ. Он ползает вокруг них и под ними, весь в грязном масле, в поту, в рваной одежде, с грязной тряпкой в руке и с утомлением на эфиопски черном лице, глаза у него страшно тупы, он неразговорчив, малоподвижен, автоматичен, в его фигуре нет ничего, что напоминало бы о нем, как о владыке железа. Он просто жалок и ничтожен в сравнении с блестящим, сильным, красивым металлом, созданным для облегчения человеческой жизни и человеческого труда.

На него - живую плоть и кровь - почему-то неприятно смотреть в царстве бездушных машин.

Уходишь из отдела с чувством удивления пред машинами, с чувством смущения и обиды за человека...

«Нижегородский листок», № 200 от 22 июля 1896 года;

Горький А. М. Собр. соч., в 30-ти т., т. 23. М., 1953, с. 158-159.

С ВСЕРОССИЙСКОЙ ВЫСТАВКИ

(впечатления, наблюдения, наброски, сцены и т. д. От нашего специального корреспондента)

Мая

...Я приехал в Нижний 15-го и на меня, нижегородца, знаю­щего город, как свои пять пальцев, - он произвел странное впечатление чистотой, которая еще год тому назад совершенно не была ему свойственна, новыми зданиями, скверами, сетью проволок, опутавших его главные улицы, по которым проложена линия электрической железной дороги, и всей своей физиономией, благообразной, чистенько умытой, утопающей в смешанном аромате свежерастворенной извести, асфальта, масляной краски и, конечно, карболки.

Приятно было видеть все это внешнее благообразие, но скоро за ним почувствовалась фальшь, глубокая внутренняя ложь; грязь, гниль и сор, накопленный десятками лет, не уничто­жен в течение одного года, и не только окраины города оста­ются в первобытно-чумазом виде, но и многие из бойких улиц центра все так же грязны и так же пахнут, как это было год, пять и десять лет тому назад.

И невольно вспоминаются наши волгари, люди «по старой вере» благочестивые, сытые, жестокие; люди, ворочающие сотнями

тысяч, имеющие десятки барж и пароходов и обсчитывающие своих рабочих на двугривенные; люди, от которых в будни пахнет дегтем, потом и кислой капустой и которые, надевая на себя в торжественных случаях вместо долгополых сюртуков и поддевок «цивильное» платье, и в цивильном платье остаются кулаками и сквозь тонкий аромат духов Аткинсона отдают скаредничеством, кислой капустой, потом, нефтью и всеми другими специфи­ческими запахами истых волгарей.

Город убил свыше трех млн. на придание себе благоустроен­ного вида; но, проезжая по его мостовым, все равно, как и в былые времена, испытываешь ощущение морской качки и ломоту в костях. «Волгарь», орган местного купечества, патриотически говорит в одной из своих статей, посвященных выставке, о ее национальном значении, о ее крупной экономической важности и, главное, о настоятельной необходимости для русских знакомиться с русской индустрией, покупать русские вещи. А что предприняло богатое нижегородское купечество для вящего привлечения на выставку посетителей и облегчило ли оно хотя бы немного условия жизни в Нижнем во время выставки?

Оно не только не сделало чего-либо в этом направлении, напротив, цены на квартиры безбожно подняты, а отношение к квартирантам прямо-таки поражает своей свирепостью, истекаю­щей из алчного желания сорвать лишний рубль.

Местное «Общество поощрения высшего образования» устрои­ло, как это вам, наверное, уже известно, квартиры для учителей и учительниц с платой по 15 коп. за сутки и, ввиду обилия требова­ний на эти квартиры, по всей вероятности, не в состоянии будет удовлетворить массы требований, - сотни учащих будут лишены возможности увидеть выставку. Богачи-нижегородцы, имеющие в городе громадные дома, могли бы до некоторой степени облегчить симпатичную задачу общества. Им также не мешало бы поза­ботиться устройством свободного доступа на выставку для балахнинских, горбатовских, семеновских и других кустарей, - памя­туя, что большинству их, «тысячников и миллионщиков», именно кустарь помог наживать состояние. Им вообще следовало бы из чувства патриотизма, о котором они ныне так много говорят, и из сознания своих выгод так или иначе помочь городу воз­можно дешевле принять гостей, дабы возможно больше при­влечь их... Само собой разумеется, что ничего в этом духе не делается, и нет надежд, что будет сделано хотя что-либо...

«Одесские новости», № 3643 от 28 мая 1896 года;

Сб. мате­риалов к изучению истории русской журналистики, вып. 3. М., 1956, с. 268.

Июня

Выставка сильно-таки протекает. Небо чуть не ежедневно изливает на выставочную территорию целые моря воды – точно

смыть с нее что-то хочет. Способы передвижения по выставке довольно-таки затруднительны! Электрическая дорога Подобедова и К° не действует еще, есть артель ребят, одетых в костюмы моря­ков и развозящих публику по дорожкам в трехколесных креслах. Но этих кресел мало, они дороги и вязнут в песке. Смотреть, как моряк натужится, стараясь спихнуть с места кресло с пасса, жиром, - неприятно, еще менее приятно слушать, как моряк при этом пыхтит. Отсутствие удобного передвижения сильно затруд­няет осмотр такой громадной площади - дойдешь от входа, положим, до огнеупорных построек, и через полчаса надо уходить назад, потому что времени для осмотра больше нет. Выставка открыта только с 10 до 6 ч.

Публика очень неохотно посещает выставку - далеко от го­рода. Приезжих еще мало. И на выставке видишь все «сво­их» - всюду экспоненты, «братья-писатели» и начальство.

Но поскольку публика есть, она собирается около трех облю­бованных ею отделов - Средней Азии, Сибири и Крайнего Севера. В Средней Азии пестрота, в Сибири - чучела медведей, у павильона Крайнего Севера - живые тюлени и Соловецкие чайки, - вот что массами привлекает серую 30-копеечную публику. Объяснений ей никто и никаких не дает - она ходит, хлопая глазами, и при виде тюленей говорит о фараонах и о Черном
море, будто бы месте их постоянного жительства. Протозан, выставленный в отделе Средней Азии, в коллекции кавказской утвари и оружия, при мне один почтенный купец объяснил своему семейству так:

- А это, должно быть, алебарда Емельки Пугача...

В отделе Сибири внимание публики останавливают на себе два громадные золотые шара, поддерживаемые гномами. (...)

Около этих шаров, на двух больших черных столах, взятых за уровень моря, вылеплены рельефные карты названных округов. Лепка - превосходная, место рождения руд показано точно и ясно пестрыми, черными, серебряными и золотыми шариками, рассы­панными по горам. Вы видите, где добывается серебро, золото, уголь, самоцветные камни, и видите, что в обоих округах исследо­вано гор менее половины. (...) Большинство россыпей принадлежит кабинету его величества, являющемуся главным и самым интересным экспонентом отдела. Посредине отдела сложен красивый грот из всех минералов, открытых до сей поры в окру­гах. Представлено 44 породы. Грот производит чарующее впечат­ление. У входа в него помещен медальон работы Екатеринбургской гранильной мастерской, принадлежащей, тоже его величеству. На овальной доске, из розового орлеца, помещен императорский орел из яшмы. Работа - чудная и вообще работы Екатерин­бургской мастерской поражают своей художественностью. Три рельефные панно, изображающие цветы и вырезанные из больших, крайне ценных кусков замечательно богатого красками орлеца, положительно приводят в восторг своей чисто волшебной ориги­нальностью. Камню приданы такие мягкие формы, точно это не камень; точно из воска вылеплены эти фантастические узоры. (...) В одной из витрин с работами мастерской лежат в атласном ящике разные вазочки из редких по ценности минералов. Вазоч­ки - самых причудливых форм, сплошь покрыты тонкой резь­бой - цветы, гирлянды листьев, букашки, изображенные на них, кажутся живыми и наклеенными, а не вырезанными из камня. Стоит несколько ваз из колыванской яшмы, на пьедесталах из порфира, - и снова останавливаешься перед ними, поражаясь мяг­костью и красотой работы. Одна из ваз стоит 8 000 р., есть и дороже. В круглой витрине, покрытой выпуклым стеклом, помеще­ны образцы золотых самородков и золотого песка с кабинетских россыпей. Тут же громадный кусок печана с изумрудами, ряд нешлифованных изумрудов, очень крупных. Вообще экспозиты кабинета чрезвычайно интересны: что ни вещь, - то редкость, или как образец творчества природы, или как образец работы чело­веческого ума и рук.

Но... мы не можем жить без «но». Но не представлены от­шлифованные и граненые самоцветные камни, нет никаких указа­ний на способ добычи и обработки руд, нет ничего, что бы уясняло дело горной промышленности в Сибири. Заведующий отделом - лицо мифическое, и видеть его удается редкому из смертных. Справок взять негде. Ходишь - и видишь камни и изде­лия из камней, но как и какими инструментами достигаются эти удивительные эффекты? Неизвестно. Хоть бы в фотографиях представили последовательные изображения добычи и промывки золота, картину горной работы, жизни шахтеров, работу Екате­ринбургской мастерской. Ведь нашли же возможным донцы-углепромышленники устроить павильон в виде шахты, входя в который вы сразу постигаете все премудрости условий работы по добыче угля. И, наконец, кабинет поместил модель паровой машины, изобретенной неким самоучкой Иваном Ивановичем еще в 1763 году и работавшей на приисках в 1864 году. Конечно, это интересно, но было бы еще более интересно и поучительно видеть условия работы в Нерчинском и Алтайском округах в настоящее время, тем более интересно, что рассказы об этих усло­виях носят почти всегда фантастически ужасный колорит.

Просветить Россию, ознакомив ее с Сибирью, следует, осо­бенно теперь, когда Сибирь, по милости железной дороги, под­винулась к нам так близко.

«Одесские новости», № 3655 от 9 июня 1896 г.;

Сборник материалов для изучения истории русской журналистики, вып. 3. М., 1956, с. 269-271.