ЭРА ОБЩНОСТИ» И «ЭРА ОБЩЕСТВА ]1887/1935. ДВЕ ЭРЫ

Подводя итог всему вышеизложенному, можно ска­зать, что в рамках великих культурных эволюций друг другу противостоят две эры, причем эра общности предшествует эре общества. Первая характеризуется социальной волей в форме единодушия, обычая и рели­гии; вторая — социальной волей в форме конвенции, политики и публичного мнения. Этим понятиям соот­ветствуют, в свою очередь, разновидности совместной жизни, которые я подразделяю следующим образом:

А. Общность

1. Семейная жизнь = единодушие. Объемлет чело­века со всеми его настроениями. Подлинным ее субъектом является народ.

2. Деревенская жизнь = обычай. Объемлет чело­века со всем его нравом. Ее подлинным субъек­том является интегральное существо.

3. Городская жизнь = религия. Объемлет человека вместе с его совестью. Подлинным субъектом тут выступает церковь.

В. Общество

1. Крупногородская жизнь = конвенция. Полагает человека со всеми его стремлениями. Подлин­ным ее субъектом является общество как тако­вое.

2. Национальная жизнь = политика. Полагает че­ловека со всей его расчетливостью. Подлинным субъектом такой жизни является государство.

3. Космополитическая жизнь = публичное мне­ние. Полагает человека со всей его сознатель­ностью. Здесь подлинным субъектом является республика ученых.

С каждой из этих категорий связывается, далее, преобладающий род занятий и обусловленная ими ос­новная направленность духа. Их взаимная соотнесен­ность может быть представлена следующим образом:

А

1. Домохозяйство: основано на расположенности, а именно на склонности и любви ко всякому по­рождению, созиданию, сохранению. Нормы его задаются взаимопониманием.

2. Земледелие: основано на привычке, а именно на регулярно повторяющемся труде. Мера и на­правление совместного труда указываются обыкновением.

3. Искусство: основано на памяти, а именно на полученной выучке, усвоенных правилах и со­бственных идеях. Воля искусных людей скрепля­ется их верой в свою миссию и свое дело.

В

1. Торговля: основана на осмотрительности, а именно на внимании, сравнении, расчете, составляющих основное условие всякой сделки. Торговля [Handel] есть чистое (т.е. произволь­ное) действие [Handlung]. А контракт есть торго­вое обыкновение и предмет веры в торговле.

2. Промышленность: основана на принятии реше­ний, а именно на разумном и эффективном при­менении капитала и на продаже рабочей силы. На фабрике все подчиняется уставу.

3. Наука: основана на понятиях, что очевидно само по себе. В форме ученых мнений она устанавли­вает для себя свои собственные законы и выра­жает свои истины и воззрения, которые затем проникают в литературу, в прессу и тем самым в общественное мнение.

ПОДРАЗДЕЛЕНИЕ НА ЭПОХИ

В более раннюю эру основной тон задает семейная жизнь и домохозяйство, в более позднюю — торговля и крупногородская жизнь. Но если мы ближе рас­смотрим эру общности, то сможем обнаружить в ней несколько эпох. Все ее развитие направлено на при­ближение к обществу, в то время как общность, с другой стороны, сохраняет свою — пусть и убываю­щую — силу и остается реалией социальной жизни также и на всем протяжении общественной эры. Но первая эпоха формируется под воздействием нового базиса совместной жизни, возникающего с началом возделывания земли и почвы, т.е. под влиянием сосед­ства, действующего наряду с древним и по-прежнему сохраняющимся базисом кровного родства, под влия­нием деревенской общины наряду с родовой. Вторая эпоха начинается, когда деревни развиваются в горо­да. Общим для тех и других является пространствен­ный принцип совместной жизни, в противоположность временному принципу семьи (племени, народа). Ведь если последняя возводит свое происхождение к общим предкам, то ее невидимые, метафизические корни как бы скрываются под землей. Ныне живу­щих связывает здесь последовательность предшеству­ющих и последующих поколений, прошлое и буду­щее. В первом же случае наиболее прочные связи и отношения обусловлены действительной, физической почвой, постоянным местом обитания, видимой, ре­альной землей. Однако в течение общностной эры действенность этого более молодого, пространствен­ного принципа сдерживается более старым, вре­менным. С началом общественной эры он вырывает­ся на передний план и вызывает к бытию феномен крупного города. Последний, как показывает уже само его имя, в то же время представляет собой край­нее, избыточное проявление пространственного при­нципа в его городской форме, которая, благодаря такой возможности и ее действительному воплоще­нию, оказывается решительно противоположна сель­ской форме того же самого принципа, деревенскому поселению, которое существенным и даже необходи­мым образом пребывает в состоянии скованности. Отсюда становится ясно, в каком смысле весь ход развития можно понимать как прогрессирующую тенденцию городской жизни и сущности. «Можно сказать, что вся экономическая история общества (т.е. история современных наций) резюмируется в движении противоположности между городом и селом» (Marx К. Das Kapital. Bd.I. S.364[94]). Говоря точнее: существует опреде­ленная точка, начиная с которой города, если их оце­нивать по универсальной действенности и значению, в масштабах совокупного населения получают пере­вес над лежащей в их основе земельно-сельской орга­низацией, так что отныне последней приходится расходовать на пропитание и развитие первых большее количество своих собственных сил, чем то, которым она может пожертвовать без ущерба для собственно­го воспроизводства. Это означает, что она близится к своему распаду, за которым неминуемо последует распад вышеупомянутых, обусловленных ею органов и видов деятельности.

Таков всеобщий закон соотно­шения органической (растительной) и животной (сен­ситивной) жизни, каким он неизменно видится при нормальном и вместе с тем по возможности наиболее благоприятном ходе развития животного, а у челове­ка, поскольку животная жизнь и воля складываются у него в особую разновидность, в ментальную жизнь и воление, может помимо всеобщего приобрести еще и особенное значение. Ведь, следуя своему разуму, че­ловек способен дойти до саморазрушения: как непос­редственно, исходя из разума, так и опосредованно, поскольку, преследуя надлежащие цели, он способен сам определять свою судьбу и, таким образом, про­длевать, но также и укорачивать свою жизнь; а также потому, что его разрушение, как и вся его жизнь, может быть выражено в одной только ментальной сфере, помимо его животного бытия, а иногда про­должается даже и за пределами последнего. Так что в той мере, в какой принимаются во внимание эти (ментальные) феномены, собственно животное су­ществование остается как бы на полпути между ними и феноменами растительной жизни, и с известными оговорками может быть причислено либо к первым, либо ко вторым.

Итак, если в нормальном ходе разви­тия различается его восходящая линия, где раститель­ное преобладает над животным, и линия нисходящая, где это отношение меняется на обратное, то это раз­витие хотя и сохраняет свою всеобщую значимость, а следовательно и значимость для человека, однако, может здесь приобретать еще и особенное содержание, в котором животное, поскольку оно выражается в ментальном, проходит это развитие, и потому, со­размеренное с ним, все прочее животное совпадает с растительным и понимается в единстве с ним, на­сколько оно выражает последнее. Поэтому в восходя­щей линии, знаменуемой преобладанием раститель­но-животного, различаются три категории и ступени, в зависимости от того, как оно выражается 1) в расти­тельном как таковом, 2) в животном и 3) в менталь­ном. Соответствующая триада различается и в нисхо­дящей линии, которая характеризуется преобладани­ем животно-ментального.

Согласно такой идее, в народной жизни растительно-животному соответст­вовала бы сельская, а животно-ментальному — город­ская сущность; первая — поскольку она сохраняет свою значимость и в городе и даже позволяет орга­низму в целом достичь расцвета и наивысшей точки своего развития, вторая — поскольку в крупном горо­де она высвобождается и, отчасти способствуя созре­ванию плодов, отчасти их потребляя, существует будто бы за счет самой себя, но в то же время, мало-помалу подчиняя себе целое, отчасти пользуется имею­щимися у него силами, отчасти же (и, пожалуй, имен­но поэтому) его разрушает.

О КОММУНИЗМЕ И СОЦИАЛИЗМЕ

Все движение в целом, в его первичном (и проходящем также сквозь все последующие) проявлении, может быть понято как движение от изначального (простого, семейного) коммунизма и от происходящего из него и на него опирающегося (деревенско-городского) индивидуализма – к независимому (крупногородскому и универсальному) индивидуализму и учреждаемому им (государственному и интернациональному) социализму. Последний подразумевается уже в самом понятии общества, хотя поначалу лишь в форме фактической сопряженности капитализма и всех его возможностей с государством, которое, словно его доверенное лицо, поддерживает и обеспечивает порядок сообщения и связей; но постепенно переходит к попыткам использовать государственный механизм для того, чтобы сосредоточить в единой инстанции управление этим сообщением и самим трудом, что, однако, привело бы к упразднению общества и общественной цивилизации в целом…

Такие противоположные начала, их развитие и противоборство, свойственны двум культурным массивам и народным пластам, относительно которых мы можем, повидимому, располагать познаниями в астрономических масштабах: более раннему – южноевропейскому, античному, - который в Афинах достигает расцвета, а в Риме находит свою смерть, и более позднему – североевропейскому, или современному, - который всюду следует непосредственно за первым, во многих отношениях порождается и поддерживается им…

- Опираясь на предложенные понятия и приобретенные знания, мы надеемся понять те течения и противоборства, которые, зародившись в последние столетия, продолжаются в современную эпоху и распространяются за ее пределы. В виду этого мы мыслим германскую культуру, - выросшую на развалинах римской империи и ставшую ее наследницей в условиях повсеместного перехода к исповеданию христианской религии и плодотворного влияния церковной власти, - как охваченную постоянным прогрессивным и в то же время регрессивным развитием, и именно в этом развитии порождающую те противоположности, которые легли в основу вышеизложенного воззрения.

Вильям Исаак Томас (1863-1947) – относится к числу пионеров американской социологии (Богардус). Он был одним из первых американских социологов, получивших степень доктора социологии. С 1895 года являлся сотрудником отделения социологии Чикагского университета. В отличие от других социологов раннего периода постоянно настаивал на эмпирических исследованиях социальных проблем и сам проводил такого рода исследования. Его первая работа “The Unadjasted Girl” («Неприспособившаяся девушка»), обратила на себя внимание конкретностью предмета изучения и всесторонним анализом одной из вечных проблем повседневности, характерных как для американского общества начала ХХ века, так и для любого общества, в котором семья выступает в качестве первичной ячейки. Следующая работа ”The Child in America” («Ребенок в Америке») была написана совместно с Дороти Томас. Именно здесь было сформулировано положение, известное как «теорема Томаса»: «Если люди воспринимают некоторую ситуацию в качестве реальной, то она будет реальной и по своим последствиям».

Однако наибольшую известность В. Томас получил в связи с исследованием, которое проводилось в течение восьми лет и было осуществлено совместно с Флорианом Знанецким. В 1918-1920 гг. была опубликована книга «Польский крестьянин в Европе и Америке», которая до сих пор остается в составе социологической классики. В основе ее - анализ документов, биографии, написанные по заказу, личные документы в виде частных писем и дневников. М. Блумер считает эту работу особенно значимой для американской социологии, поскольку она «повернула социологию от абстрактной теории и книжных исследований к изучению эмпирического мира с использованием теоретического каркаса».

В. Томас ввел в оборот немало новых терминов, в числе которых: «жизненная организация» (“life-organization”), «социальные установки» (“social attitudes”), «четыре желания», «определение ситуации».