Б) Системный кризис общества (Т. И. Заславская, 1993).

В 1993 г. к теме кризиса советской системы обращается Т. И. Заславская. Отправным пунктом ее рассуждений оказывается вопрос об отношении к труду… Разрыв между образом идеального работника и реальным отсутствием заинтересованности в труде объяснялся теперь несколько иначе, чем 10 лет тому назад. В новой ситуации стало возможным утверждать следующее: “Условием успешного функционирования экономики советского общества было малообразованное неквалифицированное социально неразвитое и политически пассивное население. Но работники этого типа были неспособны к творческому труду, личности же инновационного типа в тоталитарном обществе не приживались и гибли, что замедляло научно-технический прогресс. Вместе с тем социальное и техническое развитие общества способствовало росту образования и культуры, создавая тем самым противоречие между содержанием экономических отношений и социальным качеством их субъектов. В конечном счете, углубление этого противоречия привело к упадку всех сфер общественной жизни - от экономики до нравственности. Многообразие возникших проблем свидетельствовало о системном характере кризиса”[27].

…Приведенная оценка ситуации показывает неоднозначность и разнонаправленность социальных процессов. Ясно, что передовые отрасли промышленного производства - например, авиационная промышленность, космос, электроэнергетика, отрасли оборонной промышленности - требовали и обеспечивались достаточно образованным контингентом работников соответствующих предприятий. И в то же время даже в этих отраслях производства применялась огромная масса неквалифицированного труда. Поэтому во многих отношениях предшествующая оценка десятилетней давности была более точной: незаинтересованность основной массы работников объяснялась прежде всего организацией экономики, ее социальными факторами, непродуманной политикой в области распределения и стимулирования труда, неумением и нежеланием государства выделить решающие направления технического прогресса и создать на этих направлениях ощутимые преимущества. Реальная политика в этой области диктовалась в гораздо большей степени заботой об уравнительности всех и вся, включая примерное равенство в условиях оплаты труда между академиком и уборщицей.

Что касается политики в области образования, то она ориентировалась на задачи, опережающие потребности производства. В результате сформировался значительный слой образованных людей, не находивших применения своим знаниям и способностям. Создание этого слоя, включенного в какой-то степени в рыночные отношения в системе государственного социализма, стало предпосылкой политики перестройки[28]. Но оно не стимулировало развитие производства и технический прогресс. В рамках этого слоя накапливался значительный потенциал социального недовольства и неудовлетворенности.

Т. И. Заславская справедливо отмечает, что “представления инициаторов перестройки о целях предстоящей трансформации общества не были четкими и однозначными”[29]. Главный ориентир руководство увидело в общей демократизации социальной системы. Оно исходило из того, что ключ к развитию экономики лежит не столько в ней самой, сколько в политической, правовой и социальной сферах. Именно этим объяснялась смена лозунгов “ускорения” на “перестройку”. По мнению Т. И. Заславской, необходимы были три условия, обеспечивающие успех избранного политического курса: 1) сильная политическая власть, имеющая четкую цель и конкретную программу действий; 2) готовность большей части общества следовать этой цели; 3) наличие “критической массы” инновационных личностей.

На первых этапах перестройки эти условия имели место, но к концу 90-х годов они как бы растворились[30].

Решающим моментом стал… раскол политической элиты, неумелые действия по созданию социальной базы перестройки, консервативное сопротивление принятому политическому курсу в практике работы аппарата и всей государственно-партийной машины, несогласованность политики центра с местными органами власти. Вскоре последовал и раскол в самом Политбюро и Секретариате ЦК КПСС, которые не сумели выработать новые формы политического руководства страной, соответствующие новой политике. Т. И. Заславская отмечает вместе с тем, что важным фактором ослабления власти стало “нарастающее стремление республик к политическому суверенитету и экономической независимости” [31].

Однако ей, как, впрочем, и другим авторитетным российским социологам, не удалось проанализировать развитие политического конфликта между Центром и Российской Федерацией, персонифицированным в отношениях М. Горбачева и Б. Ельцина в конце 90 - начале 91 года, которые и стали спусковым крючком кризиса, за которым последовал распад СССР.

В) “Высокий критериальный кризис” (Ю.А. Левада, 1997)

Несколько иной подход к рассмотрению кризиса, в сравнении с двумя предшествующими авторами, предлагает Ю.А.Левада[32]… Одну из главных задач социологического анализа на современном этапе он видит в выявлении социальных типов переходного периода, которые и выступают в качестве субъектов кризисного развития. Эти типы…не являются вечными продуктами неизменной советской (тоталитарной) системы. Прежде всего, в силу того обстоятельства, что сама система не оставалась неизменной. Она неоднократно претерпевала преобразования… В первом приближении Ю. А. Левада выделяет четыре этапа истории российского общества:... раннесоветский период, позднесоветский период, период перестройки и постперестроечный период. В каждом из этих периодов общество оказывается структурировано по-своему. Автор… ограничивается выделением в каждом из них двух наиболее существенных слоев - “верхнего” и “нижнего”, или сознания политической и культурной элиты и массового сознания.

Так, перестройка характеризуется тем, что изменилась политическая и публичная сцена в стране, но изменения сцены оказалось недостаточным для того, чтобы выдвинулись новые актеры. “Правящая политическая элита, провозгласившая себя, устами М. Горбачева, инициатором обновления, на деле оказалась парализованной и все более расколотой, шаг за шагом теряющей бразды правления… Перестройка оказалась в значительной степени верхушечным переворотом, не получившим поддержки за пределами столиц и в массовом сознании. Трагедия ее в том, что она в принципе завершила советский период нашей истории, но не создала предпосылок для управляемых и постепенных перемен…

В постперестроечный период, вновь оказавшийся “господством хаоса”, выяснилось, что в результате всех преобразований в выигрыше оказались две социальные группы, интересы которых взаимно переплелись - административная верхушка и новый бизнес. Союз этих двух сил стал складываться на предыдущем этапе, когда с помощью закона о кооперации были открыты шлюзы для коммерциализация хозяйственных кадров и сращивания государственной бюрократии с приватизированным ею же самой бизнесом. Можно сказать, что именно этот союз стал доминирующей экономической и политической реальностью российской жизни 90-х годов. На фасаде же общественной жизни были провозглашены лозунги демократии и рыночных отношений. Это несовпадение декларации и реального положения дел и стало источником хаотического состояния. Эта коллизия привела к углублению кризиса, который стал, по словам Левады, кризисом “высокого” критериального порядка [33]. Он породил атмосферу, в которой на поверхность всюду выходят переходные, химерные временные типажи, неспособные к длительному существованию и воспроизводству… В этих условиях коридоры власти заполнились чиновниками на час, циничными дельцами и авантюристами, ориентированными на собственную выгоду и карьеру. Если для советских времен... было характерно универсальное “назначенчество сверху”, то после распада правящей иерархии карьерное продвижение в самых различных сферах стало обеспечиваться личной ловкостью. Таково, по оценке Ю. А. Левады, положение в верхах.

Что же касается массовых слоев населения, то их сознание характеризуется тремя более или менее устойчивыми характеристиками - “терпением”, “мобилизацией” (в период выборных кампаний) и “двоемыслием”. Особенно важным представляется “потенциал двоемыслия”. “В условиях тотального отчуждения человека от государственных институтов, - объясняет это феномен Ю. А. Левада, - неизбежно возникает противопоставление критериев сделанного “для себя” и “для чужого” (чуждого, враждебного, по отношению к которому оправданы любой обман и лукавство)... Место коллективного заложничества, характерного для времен тоталитаризма (“все отвечают за одного”), занимает механизм лукавого двоемыслия. Наиболее явное проявление этого сейчас - повсеместное и даже ставшее неизбежным укрывательство доходов и уклонение от уплаты налогов. Подобный механизм на время может служить средством защиты человека или фирмы от “всевидящего глаза” власти, прикрытием негласной сделки между ними. В перспективе же - средством разложения всех участников сделки”[34].

Достаточно трезвый анализ ситуации высокого категориального кризиса Ю.А.Левада завершает следующим выводом. “ Из действующих в настоящее время на российской общественной сцене социальных типов нет ни одного, который бы обладал устойчивостью и мог бы жить перспективными интересами. Безоговорочно доминируют краткосрочные ориентации - выжить, сохранить статус, получить немедленный выигрыш и др. Поэтому нет и стабильных, институционализированных социально-антропологических типов”[35] …

Рассмотрев три варианта объяснения российского кризиса ведущими социологами страны, заметим, что, несмотря на сугубо индивидуальный подход к анализу соответствующей проблематики каждым из авторов, можно отметить некоторые результаты коллективной работы мысли. Прежде всего, как явствует из приведенных материалов, каждый из авторов имеет дело с разными этапами развития кризиса. То, что лишь намечалось в 1983 г., в виде некоторой тенденции (Т. И. Заславская), обнаружилось гораздо явственнее в 90-е годы. Можно сказать, что главным достижением работы коллективной мысли в этом направлении является преодоление общих генерализирующих суждений о природе кризиса вообще. Все более отчетливо выявляется важнейшая методологическая предпосылка анализа масштабных социальных процессов: предварительное расчленение проблемы и выяснение специфики ситуации на каждом из этапов развития кризиса. В то же время, выявляя специфику кризисной ситуации в каждый данный момент, необходимо видеть преемственность происходящего: корни нынешнего состояния заложены в предшествующем историческом материале. Но это отнюдь не означает, будто предшествующее полностью детерминирует настоящее. Задача поиска субъекта конкретных социальных действий, который обладает собственными намерениями и представлениями о происходящем и должном, о своей роли в политике и экономике, о возможностях риска, содействует более углубленному пониманию как самого кризиса, так и перспектив выхода из него.

Приведенные выше концепции вскрывают одну важную особенность российского кризиса, обнаруживающуюся на разных его этапах. Это готовность политической элиты к крайностям, к шараханью от одной точки зрения к другой - от ниспровержения опыта 70-летней истории Советской власти к апологетике либерального капитализма. Главный урок практического свойства, следовательно, состоит в необходимости научиться преодолевать крайности, научиться находить срединную линию при решении каждого вопроса политического и экономического характера. Это связано с повышением роли культуры именно как стабилизирующего фактора…

Общие черты рассмотренных концепций кризиса состоят в том, что корни кризисных явлений усматриваются не в свойствах российского национального характера, а в специфической ситуации, сложившейся в СССР в 70-е годы.

Георг Зиммель (1858 – 1918) – один из классиков немецкой социологии, основоположник формальной социологии. Автор фундаментального исследования «Социология» (1908) и многих других работ. Незадолго до смерти он опубликовал так называемую «малую социологию» - небольшую книгу «Основные вопросы социологии» (1917).

В центре теоретического анализа Зиммеля находились проблемы человеческих взаимодействий и их форм. Ниже помещен фрагмент из первой главы его книги «Социальная дифференциация» (1890), который мы назвали «О реальности общества». Эту актуальную методологическую проблему Зиммель рассматривает с позиций взаимодействия как универсального регулятивного принципа: «все со всем находится в известном взаимодействии». Если это достаточно тесное взаимодействие, то оно позволяет выделить взаимодействующие части в самостоятельный объект. Это относится и к обществу, в котором постоянно взаимодействуют индивиды и группы людей. Как результат их взаимодействий общество реально и не заключает в себе ничего мистического, о чем говорят сторонники индивидуалистического реализма или номиналисты.

Устойчивые взаимодействия индивидов позволяют выделить определенные их формы, благодаря которым из индивидов и получается общество. Зиммель назвал их формами «обобществления» (Vergesellschaftung, англ. sociation), или культурными формами, благодаря которым устойчивые типы взаимодействий индивидов становятся элементами общества. По-видимому, их можно назвать формами социализации. Учение об этих формах он назвал «чистой», или формальной социологией.

Несмотря на методологическую формальность этого учения, оно посвящено содержательным сторонам общественных отношений. Яркой иллюстрацией этого служит работа Зиммеля «Конфликт», построенная вокруг главного тезиса: «конфликт – это форма социализации».