Упреки. Ярость

На другой день к вечеру Батшеба, сговорившись с Лидди, стала собираться в путь, она решила на время уехать из дому, чтобы избежать встречи с мистером Болдвудом, который вот-вот мог вернуться и прийти к ней для объяснения по поводу ее письма. Компаньонка Батшебы в знак примирения получила недельный отпуск и могла навестить сестру, муж которой с немалым успехом делал плетеные загородки и кормушки для скота; семья жила в очаровательной местности среди густых зарослей орешника, в окрестностях Иелбери. Мисс Эвердин обещала оказать им честь и погостить у них денек-другой, чтобы познакомиться с хитроумными нововведениями в изделиях этого обитателя лесов.

Наказав Габриэлю и Мэриен тщательно запереть на ночь все службы, она вышла из дому. Только что пронеслась гроза с ливнем, которая очистила воздух, омыла листку и придала ей блеск, но под деревьями было по-прежнему сухо. Живописные холмы и лощины источали напоенную ароматами прохладу; казалось, это было свежее, девственное дыхание самой земли; веселое щебетанье птиц придавало еще большую прелесть пейзажу. Перед Батшебой в громадах туч зияли огненные пещеры самых фантастических очертаний, говорившие о близости солнца, которое в разгаре лета садилось на крайнем северо-западе.

Батшеба прошла около двух миль, наблюдая, как медленно отступает день, и размышляя о том, как часы труда мирно переходят в часы раздумий, сменяясь затем часами молитвы и сна; вдруг она увидела, что с Иелберийского холма спускается тот самый человек, от которого она так отчаянно стремилась скрыться. Болдвуд шел к ней навстречу, но поступь его странно изменилась: раньше в ней чувствовалась спокойная, сдержанная сила, и казалось, он на ходу что-то взвешивает в уме. Сейчас его походка стала вялой, словно он с трудом передвигал ноги.

Болдвуд впервые в жизни обнаружил, что женщины обладают искусством уклоняться от своих обещаний, хотя бы это и грозило гибелью другому человеку. Он крепко надеялся, что Батшеба девушка положительная, с твердым характером, далеко не такая ветреная, как другие представительницы ее пола; он полагал, что она благоразумно изберет правильный путь и даст ему согласие, хотя и не смотрит на него сквозь радужную призму безрассудной любви. Но теперь от его былых надежд остались лишь жалкие осколки, - так в разбитом зеркале отражается изломанный образ человека. Он был в такой же мере уязвлен, как и потрясен.

Он шагал, глядя себе под ноги, и не замечал Батшебы, пока они не подошли совсем близко друг к другу. Услышав размеренный стук ее каблучков, он поднял голову. Его искаженное лицо выдавало всю глубину и силу страсти, остановленной в своем разбеге ее письмом.

- Ах, это вы, мистер Болдвуд, - пролепетала она, и лицо ее залилось краской смущения.

Тот, кто обладает способностью молча высказывать упреки, умеет находить средства, действующие сильнее слов. Глаза выражают оттенки переживаний, недоступные языку, и мертвенная бледность губ красноречивее любого рассказа. В такой сдержанности и безмолвии есть своего рода величие и терпкий привкус скорби. Во взоре Болдвуда было нечто, не передаваемое словами.

- Как! Вы меня испугались? - удивился он, заметив, что она слегка отшатнулась в сторону.

- Зачем вы это говорите? - спросила Батшеба.

- Мне так показалось, - отвечал он. - И это меня чрезвычайно удивило: разве можно бояться человека, который питает к вам такое чувство?

Девушка овладела собой и устремила на него спокойный взгляд, выжидая, что будет дальше.

- Вы знаете, что это за чувство, - медленно продолжал Болдвуд. - Оно сильно, как смерть. Вы не можете его оборвать своим торопливым отказом.

- Ах, если бы вы не испытывали ко мне такого сильного чувства, пролепетала она. - Вы слишком великодушны. Я, право же, этого не заслуживаю. И сейчас я не в силах вас слушать.

- Слушать меня? А что мне остается вам сказать? Вы не пойдете за меня вот и все! Из вашего письма это яснее ясного. Нам с вами не о чем больше говорить.

Батшебе никак не удавалось найти выход из ужасающе неловкого положения. В смущении она пробормотала: " До свидания", - и двинулась дальше. Но Болдвуд быстро нагнал ее, ступая большими, тяжелыми шагами.

- Батшеба, дорогая моя... неужели вы окончательно мне отказываете?

- Да, окончательно.

- О Батшеба!.. Сжальтесь надо мной! - простонал Болдвуд. - Ради бога!.. Ах! Я дошел до такого... до последнего унижения... прошу женщину о пощаде! Но ведь эта женщина вы... вы!

Батшеба умела управлять собой. Но у нее невольно вырвались не совсем внятные слова:

- Вы не слишком-то высокого мнения о женщинах. - Она проговорила это чуть слышно, - было невыразимо печально и мучительно видеть человека, ставшего игрушкой страсти, и потеря мужского достоинства вызывала в ней инстинктивный протест.

- Вы свели меня с ума, - продолжал он. - Я потерял всякую власть над собой. И вот я умоляю вас! Ах, если б вы знали, как я вас боготворю! Нет, вам этого не понять. Но все же из простого милосердия не отталкивайте меня ведь я так одинок!

- Как я могу вас отталкивать? Ведь вы никогда не были мне близки... Сейчас ей стало ясно, что она никогда его не любила, и на минуту она позабыла о вызове, опрометчиво брошенном ему в тот февральский день.

- Но было время, когда я вовсе не думал о вас, и вы первая обратили на меня внимание! Я не упрекаю вас, ведь я понимаю, что, не привлеки вы меня к себе тем шутливым письмом в Валентинов день, было бы еще хуже - я жил бы как сыч в своем холодном дупле, - хотя знакомство с вами и принесло мне несчастье. Но, повторяю, было время, когда я не знал вас и не думал о вас, и это вы завлекли меня. Не говорите, что вы и не думали меня обнадеживать, все равно я вам не поверю!

- Да разве я вас обнадеживала! То было сущее ребячество, и я от скуки затеяла эту игру. Потом я горько раскаивалась, да, горько, даже плакала. И у вас хватает духу напоминать мне об этом?

- Я не виню вас, я скорблю об этом. Я принял всерьез то, что, по вашим словам, было шуткой. А теперь, когда я хочу услыхать от вас, что вы отказали мне в шутку, вы подтверждаете свой отказ до боли, до ужаса серьезно. Ваши желания идут вразрез с моими. Как было бы славно, если б мы оба испытывали одинаковые чувства - горячую любовь или полное равнодушие! Если бы я мог тогда предвидеть, какие мучения принесет мне ваша вздорная проделка, - я возненавидел бы вас! Но теперь я не могу вас проклинать, потому что слишком вас люблю!.. Я стал тряпкой и совсем раскис! Ах, Батшеба, вы первая женщина, которую я полюбил, и я так привык считать вас своей, что меня как громом поразил ваш отказ! Ведь вы мне, можно сказать, дали слово! Но я вовсе не хочу вас разжалобить, омрачить вашу душу! Какой в этом толк! Я должен все вытерпеть. Мне не станет легче, если вы будете страдать из-за меня.

- Я жалею вас... от всей души!.. - горячо сказала она.

- Не надо! Не надо меня жалеть! Ах, Батшеба! На что мне ваша жалость! Мне нужна ваша любовь! И если вы перестанете меня жалеть, как уже перестали любить, мне от этого ни тепло, ни холодно. Сокровище мое! Как нежно вы говорили со мной у зарослей осоки, возле моечной запруды, и в сарае во время стрижки овец, и еще совсем недавно, в тот дивный вечерний час у вас в гостиной! Ведь вы надеялись полюбить меня, были твердо уверены, что со временем привяжетесь ко мне?.. И все это забыто! Забыто!..

Она справилась со своим волнением, посмотрела ему в глаза спокойным ясным взглядом и сказала своим твердым низким голосом:

- Мистер Болдвуд, я не давала вам никаких обещаний. Но неужели вы считали меня совсем бесчувственной, когда оказали мне величайшую честь, какую оказывает женщине мужчина, объяснившись ей в любви? Естественно, что во мне пробудились какие-то чувства, ведь я не какая-нибудь бездушная кукла! То были мимолетные чувства, приятное волнение. Для большинства мужчин любовь своего рода развлечение, - и могла ли я думать, что для вас это вопрос жизни и смерти? Умоляю вас, образумьтесь и не судите так строго обо мне!

- К чему эти увещания? К чему? Мне ясно лишь одно: вы были почти моя, а теперь вы совсем не моя!.. Все изменилось, и только из-за вас, так и знайте! Раньше вы были для меня ничем, и я жил спокойно... Теперь вы опять стали ничем, - но как ужасна для меня эта ваша отчужденность! Господи! Лучше бы вы меня не завлекали! Ведь вы так безжалостно отшвырнули меня!

При всем своем мужестве Батшеба стала чувствовать, что она и впрямь " сосуд скудельный". Тщетно боролась она со своей женской слабостью, непрошеные чувства нахлынули бурным потоком. Упреки сыпались на нее градом. Она старалась успокоиться, глядя на деревья, облака и на знакомые ей картины, но это ей не удавалось.

- Я не завлекала вас, честное слово, не завлекала! - отвечала она с мужеством отчаяния. - Ну, зачем вы так на меня нападаете? Пусть я не права, но скажите это мне не так сурово. О сэр, простите меня и отнеситесь ко всему этому благодушно!

- Благодушно! Неужели одураченный человек с разбитым сердцем может проявлять благодушие? Если я проиграл, разве я стану притворяться, что я в восторге? Боже мой, до чего вы бессердечны! Если б я только знал, какую горькую участь вы мне готовите, я избегал бы вас, ни разу бы на вас не взглянул и не заговорил бы с вами. Вот я всю душу перед вами выворачиваю, но вам-то что! Вам нет дела до меня.

Молча, с подавленным видом она качала головой, словно отбрасывая упреки, какими осыпал ее этот статный, бронзовый от загара человек с головой римлянина, в расцвете сил, весь трепетавший от возбуждения.

- Дорогая моя, любимая! Сейчас я сам не знаю, что мне делать, отказаться ли от вас в отчаянье или добиваться вас ценой любых унижений. Забудьте, что вы сказали " нет! " - и пусть все будет по-старому! Скажите, Батшеба, что вы только в шутку написали мне отказ, ну, скажите же мне это!

- Это значило бы солгать и ни к чему хорошему бы не привело. Вы приписываете мне слишком большую чувствительность. Уверяю вас, я по природе далеко не такая мягкая, как вы думаете. Я выросла среди чужих людей, испытала холод жизни и не способна к нежным чувствам.

Он возразил уже с раздражением:

- Может быть, отчасти это и правда, но вам не удастся меня убедить, мисс Эвердин! Вы совсем не такая холодная женщина, какой сейчас себя изображаете. Нет, нет! Вы не отвечаете на мое чувство вовсе не потому, что не можете полюбить. Конечно, вам хочется мне это внушить, скрыть от меня, что у вас тоже пылкое сердце. Вы способны любить, но только не меня. Я все знаю.

Ее сердце и без того учащенно билось, но тут оно заколотилось неистово, и она вся содрогнулась. Он добирается до Троя! Так он знает, что произошло? Через миг это имя сорвалось у него с губ.

- Как смел Трой посягнуть на мое сокровище! - яростно крикнул он. - Я не сделал ему никакого зла, - как же смел он завладеть вашим вниманием! Пока он не начал увиваться за вами, вы были согласны выйти за меня. При следующей же встрече вы ответили бы мне: " Да! " Попробуйте это отрицать! А ну, попробуйте!

Батшеба медлила с ответом, но врожденная честность не позволила ей солгать.

- Не могу, - прошептала она.

- Конечно, не можете. А он вскружил вам голову в мое отсутствие, он ограбил меня. Почему не покорил он вас раньше? Тогда никто бы не страдал. Тогда никто не стал бы жертвою сплетен! А теперь все ухмыляются, глядя на меня... Мне кажется, даже небо и холмы смеются надо мной, и я краснею от стыда, сознавая свое безумие. Я потерял уважение людей, свое доброе имя, положение в обществе, потерял безвозвратно... Ну, что ж, выходите за него! Выходите!

- Ах, сэр!.. Мистер Болдвуд!..

- Кто же вам мешает? Я отступаюсь от вас! Лучше всего мне уехать куда-нибудь подальше, спрятаться от людей и молиться день и ночь. На свою беду, я полюбил женщину. Теперь я стыжусь этого. Когда я умру, обо мне скажут: " Бедняга! Его доконала несчастная любовь! " Боже мой! Боже мой! Если бы еще никто не знал о моем позоре, и я сохранил бы уважение людей! Но теперь все потеряно, он похитил у меня любимую! Бесчестный он человек! Бесчестный!

Он выкрикнул это в такой ярости, что Батшеба невольно отшатнулась от него.

- Я женщина, - прошептала она в испуге. - Не говорите со мною так.

- Вы знали, прекрасно знали, что убьете меня своей изменой! Вас ослепили медь и пурпур! Ах, Батшеба! Вот уж поистине женское безумие!

Она вспыхнула.

- Вы забываетесь! - гневно крикнула она. - Все, решительно все ополчились на меня! Как вам не совестно так нападать на женщину! Меня некому защитить. Как вы безжалостны! Что ж, издевайтесь надо мной, ругайте меня, но сколько бы вас ни было, хоть целая тысяча, - я не сдамся!

- Уж наверное вы будете судачить с ним обо мне. Похвастаетесь: " Болдвуд готов был умереть за меня! " Да, да! И вы поддались ему, хотя и знали, что он вам не пара! Он целовал вас, называл вас своей! Слышите: он целовал вас! Попробуйте-ка это отрицать!

Как бы ни страдала женщина, она всегда робеет перед страдающим мужчиной, и хотя Болдвуд отличался такой же страстной и пылкой натурой, как она, был ее двойником в мужском облике, лицо ее невольно передернулось.

- Оставьте меня, сэр! Оставьте! - прошептала она, задыхаясь. - Я для вас чужая. Пропустите же меня.

- Попробуйте отрицать, что он целовал вас!

- Я и не буду отрицать...

- А! Так он вас целовал! - хрипло простонал он.

- Целовал, - отчеканила она с вызовом, хотя и холодея от страха. - И я не стыжусь говорить правду.

- Будь он проклят! Будь проклят! - захлебнувшись от ярости, прошептал Болдвуд. - Я не смел коснуться вашей руки, а вы позволили этому наглецу целовать вас, хотя он и не имел на это никаких прав! Силы небесные! Он целовал вас! О! Когда-нибудь он раскается, что причинил другому человеку такие страдания, и тогда - уж я знаю! - он будет томиться, и терзаться, и проклинать, и тосковать... точь-в-точь как я теперь!..

- Ах, не проклинайте его, не желайте ему зла! - воскликнула она в ужасе. - Все, что угодно, только не это! О, будьте снисходительны к нему ведь я его люблю!..

Гнев Болдвуда достиг уже такого накала, когда человек теряет способность рассуждать и разбираться в окружающем. Казалось, надвигавшийся мрак сгущался у него в глазах. Он уже не слушал ее.

- Я проучу его, клянусь честью, проучу! Вот повстречаюсь с ним и не погляжу на его мундир, отхлещу нахального юнца, который подло украл единственную мою радость!.. Будь их хоть сотни таких наглецов, всех отхлещу!.. - Внезапно голос Болдвуда сорвался, и он заговорил как-то неестественно тихо. - Ах, Батшеба, дорогая моя, вы убили меня своим кокетством! Но простите меня! Я бранил вас, запугивал, вел себя, как последний грубиян, - а ведь весь грех на нем! Он наплел вам всяких небылиц и завладел вашим сердцем!.. Счастье его, что он вернулся в свой полк, что его здесь нет! Надеюсь, он не так скоро сюда нагрянет. Дай бог, чтобы он не попадался мне на глаза, иначе я не ручаюсь за себя. Батшеба, не подпускайте его близко ко мне, ни за что не подпускайте!

С минуту Болдвуд стоял с таким убитым видом, словно выдохнул душу вместе со страстными словами. Потом он повернулся и медленно зашагал прочь; вскоре его фигура растаяла в полумраке, и звук шагов потонул в глухом шелесте листвы.

Батшеба, все это время стоявшая неподвижно, как статуя, вдруг закрыла лицо руками, пытаясь осмыслить разыгравшуюся перед ней сцену. Ее пугал этот взрыв бешенства, совершенно неожиданный у столь спокойного человека. Она считала его хладнокровным и сдержанным - и вдруг он так показал себя!

Угроз фермера приходилось опасаться в связи с одним обстоятельством, о котором было известно ей одной: ее возлюбленный через день-другой должен был вернуться в Уэзербери. Трой не поехал, как думал Болдвуд, в казармы, находившиеся довольно далеко, он попросту отправился погостить к своим знакомым в Бат, причем оставалась еще добрая неделя до конца его отпуска.

Она с тревогой размышляла о том, что если он в ближайшее время навестит ее и повстречается с Болдвудом, то не миновать яростной стычки. Она дрожала при мысли, что Трой может пострадать. От малейшей искры в душе фермера вспыхнет гнев и ревность, и он опять потеряет власть над собой. Трой начнет ядовито насмехаться, а рассерженный фермер свирепо расправится с ним.

Неопытная в жизни девушка до смерти боялась, что ее сочтут увлекающейся, и под маской беспечности скрывала от людей овладевшее ею горячее, сильное чувство. Но сейчас куда девалась ее сдержанность? Батшеба позабыла о цели своего пути и в крайнем возбуждении шагала взад и вперед по дороге, взмахивая руками, хватаясь за голову и глухо всхлипывая. Наконец она опустилась на кучу камней на обочине и стала размышлять. Так просидела она довольно долго. На западе, над темной линией горизонта, наплывали медно-красные облака, подобно песчаным берегам и мысам, окаймлявшие прозрачный зеленоватый простор небес. Пурпурные отсветы скользили по облакам, и ее взор, как бы увлекаемый неустанным вращением земли, устремлялся на восток; там картина была совсем другая, - уже начали как-то неуверенно поблескивать звезды. Она смотрела, как они безмолвно трепещут, словно пытаясь разогнать разлитый в пространстве мрак, но все это скользило мимо ее сознания. Ее взволнованная мысль уносилась далеко, - душой она была с Троем.