Автономность против стыда и сомнений

Для описания развития и кризисов человеческой личности как серии сменяющих друг друга базальных установок, подобных ^вере и надежде против безнадежности, мы прибегаем к терми-^НУ «чувства», хотя подобно «чувству здоровья» или «чувству

нездоровья» такие понятия охватывают целый спектр пережи­ваний — от поверхностных до глубинных, от сознательных д₀ бессознательных. Далее, в то же время они суть способы пере­живания, доступные самонаблюдению; способы действования, доступные объективному наблюдению; и наконец, бессозна­тельные внутренние состояния, определяемые тестами и ана­лизом. В дальнейшем очень важно иметь в виду все эти три измерения.

Мышечное созревание делает возможным стадию экспери­ментирования с двумя одновременными наборами социальных модальностей: удержанием и отпусканием. Конфликты между этими модальностями могут вести либо к враждебным, либо к доброжелательным ожиданиям и установкам. Поэтому удер-1 живание может становиться деструктивным и грубым захватом или задерживанием, а может превращаться в способ заботы: иметь и сохранять. Отпускание также может превращаться в i стремление давать волю своим разрушительным страстям или же становиться пассивной готовностью оставлять «все как есть» и полагаться на естественный ход событий.

Поэтому внешний контроль на этой стадии должен быть строго успокаивающим. Ребенок должен чувствовать, что ба-зальной вере в существование, являющейся его сокровищем, уцелевшим от вспышек ярости оральной стадии, ничто не угро­жает со стороны этого внезапного, противоположного исходному, жестокого желания сделать выбор, присваивать безоговорочно или упрямо уничтожать. Внешняя твердость должна предохра­нить ребенка от потенциальной анархии со стороны его еще не тренированного чувства различения, его неспособности ос­торожно удерживать и отпускать. Окружение ребенка, поощ­рявшее его «становиться на ноги», должно также предохранять его от бессмысленных и капризных опытов, вызывающих пере­живания стыда и сомнений.

Последняя опасность — одна из наиболее хорошо известных нам. Если ребенку не позволяется постепенный и хорошо руко­водимый опыт автономности в свободном выборе (или же если опыт этот исходно ослаблен утратой чувства веры и надежды)' то он обращает против себя имеющееся у него побуждение раз-личать и манипулировать. Он сам с собой будет манипулировать

103

сверх всякой меры и у него преждевременно разовьется совесть /_и переживания стыда). Вместо того чтобы добиваться облада­ния предметами для исследования их путем целенаправленно­го повторения (проб отпускания — удержания), он сам стано­вится одержим своей собственной повторяемостью. Конечно, посредством такой одержимости он затем выучивается, как воз­вращать себе предметы из окружающего мира и как достигать власти над ними путем упорного и мелочного контроля. Одна­ко такая внешняя победа составит инфантильную модель невро­за компульсивности. Это также является инфантильным ис­точником позднейших попыток уже во взрослой жизни «пра­вить», отталкиваясь скорее от буквы, нежели от духа закона.

Стыд является недостаточно хорошо изученной эмоцией, поскольку в нашей цивилизации он очень рано и легко погло­щается чувством вины. Стыд предполагает, что некто полнос­тью выставлен на общее обозрение, и он осознает такое свое по­ложение. Одним словом, стыд предполагает самосознание <...>.

Стыд уже очень рано выражается в желании закрыть лицо, «зарыться в землю». Но, как мне кажется, здесь действует глав­ным образом гнев, направленный на себя. Тот, кто переживает стыд, хотел бы заставить весь мир не смотреть на него, не заме­чать его «наготы». Он хотел бы ослепить весь мир. Или же, на­против, он может желать сам стать невидимым <...>. Видимый стыд предшествует слышимой вине, которая заключается в чувстве собственной скверности, когда никто этого не видит и все спокойны — за исключением голоса совести (superego).

И ребенок, и взрослый могут до известной степени рассмат­ривать себя, свое тело и свои желания как порочные и грязные, но есть предел их терпения и есть предел их веры в непогреши­мость тех, кто высказывает на их счет такие суждения. Ребенок и взрослый могут совершенно по-другому повернуть ситуацию и рассматривать уже как зло единственно факт существования своих судей: в этом случае, чтобы освободиться от чувства сты-Да, ему нужно только выждать, пока они уйдут, или же уйти самому.

Сомнение есть брат стыда. Тогда как стыд зависит от созна­ния собственной неправоты в глазах других, сомнение, как за­ставляют меня считать клинические наблюдения, во многом

связано с осознанием того, что собственное тело имеет перед­нюю и заднюю стороны — и особенно заднюю. Дело в том, что обратная сторона тела, с ее агрессивным и либидинозным фо­кусом в сфинктерах, недоступна зрению самого ребенка, и она же может быть полностью подчинена воле других людей. Зад­няя сторона собственного тела является для маленького ребен­ка неизвестной областью, той зоной тела, которая магически подчиняема вторжениям со стороны тех, кто может ущемить присущее ребенку стремление к автономии и кто называет «пло­хими» те функции кишечника, которые самому ребенку достав­ляют удовольствие и облегчение. Это основополагающее чув­ство сомнения во всем том, что человек оставляет сзади, со­здает почву для позднейших и более вербализованных форм компульсивных сомнений; они находят свое воплощение в па­ранойяльных страхах относительно тайных преследователей, угрожающих сзади.

Кроме того, эта стадия становится решающей для (установ­ления окончательных типов) таких соотношений, как любовь — ненависть, сотрудничество — своеволие, свобода самовыраже­ния — подавление этой свободы. Из чувства самоконтроля и без утраты положительной самооценки происходит устойчивое чувство доброжелательности и гордости; из чувства утраты са­моконтроля и чужеродного внешнего сверхконтроля происхо­дит устойчивая склонность к сомнению и стыду.

Если для кого-то из читателей «негативные» потенции рас­смотренных стадий выглядят неадекватно подчеркнутыми, то мы должны напомнить ему, что это не результат работы по пре­имуществу с материалом клиники. Взрослые и, как кажется, вполне зрелые и не склонные к неврозам люди выказывают большую чувствительность относительно возможной позорной «потери лица» и страх нападения «со спины», которые являют­ся совершенно иррациональными.

Мы связали основополагающую веру с институтом религии. У индивида также существует постоянная потребность полу­чать подтверждение границ своей воли со стороны «взрослого» порядка вещей. В свою очередь, эта потребность индивида под­тверждает и разграничивает волю и притязания других. Все это подтверждается и гарантируется принципом закона и порядка-

g повседневной жизни, точно так же как и в деятельности вер­ховных судов — государственных и международных, — этот прин­цип определяет каждому его меру привилегий и ограничений, обязанностей и прав. Правовое чувство собственного достоинства И законной независимости от окружающих его взрослых вызыва­ет у ребенка, проявляющего доброжелательное отношение к сво­ему окружению, уверенное ожидание, что воспитанный у него в детстве тип автономии не приведет к неоправданным сомнени­ям или стыду в дальнейшей жизни. Поэтому чувство автоно­мии, воспитанное в детстве и видоизмененное в течение даль­нейшей жизни, служит гарантией сохранения чувства спра­ведливости в экономической и политической жизни и само подкрепляется последним.