Глава I. Личность как субъект социальных и государственно-правовых отношений 3 страница

В настоящее время любой национальный суверенитет носит достаточно условный характер в силу общности глобальных проблем и несмотря на то, что он является центральным звеном современного международного права. Главным субъектом этого суверенитета в международной системе остается государство. Только государство правомочно формулировать и осуществлять международную политику. Все другие организации, группы и отдельно взятые лица таким правом не обладают.

В свое время А. Смит, обосновывая идею благосостояния индивидов, ратовал за преимущества международной коммерции, которая благоприятствует установлению мира между народами и создает новый тип человека — космополитического коммерсанта, «гражданина мира». Но и этот убедительный апологет homo economicus в своей теории столкнулся с проблемой национальных конфронтаций и невозможностью разрешить ее только развитием либерально-рыночных отношений. Упование на то, что государство организует оборону и встанет на защиту национальных интересов, содержало допущения не только теоретического толка, но и действительного. Национальные экономики развивались лишь при условии усложнения. Товарно-денежные связи имели тенденцию к экспансии, содействуя интернациональному разделению труда, экономической специализации, межгосударственной борьбой за сферы влияния и т. д. Даже И. Канту представлялось, что если государство выступит инициатором и гарантом мирных торговых отношений и демократизации, то не за горами эра нового миропорядка. И впоследствии либерально-буржуазная мысль пробивала идею нового мирного миропорядка на основе свободной коммерции во всемирном масштабе. Первая мировая война воспринималась либеральными мыслителями как волюнтаристская регрессия, попытка некоторых нецивилизованных сил вернуться к традиционным, варварским порядкам. События Второй мировой войны заставили считаться с национально-государственными суверенитетами, оформлять их в международное право, объединять возможности противостояния войне и другим разрушительным силам, наконец, менять теоретическую аргументацию относительно общественного развития. В историческом опыте многих стран выяснялось, что либеральные свободы и демократические установки и институты не препятствуют силовому напряжению и развязыванию войн. Обнаруживалось, что увеличение стран с демократическим строем не обязательно приводит к реализации демократических принципов в межгосударственных взаимодействиях.

Современный мир активно осваивает и использует либерально-демократические завоевания и ценности.

Доминирующей системой ценностей в большинстве стран в настоящее время остаются ценности либерально-демократические, основанные на принципе толерантности. Однако это не значит, что они носят тотальный характер и не претерпевают изменений, взаимодействуя как с национальными менталитетами, так и с реалиями глобальной экономики и политики. Такая особенность либерально-демократический ценностей позволяет ученым определять их как «метаполитическую мировоззренческую систему, у которой есть длительный путь становления, а ее содержание зависит от конкретных социально-исторических условий и национально-культурных традиций»⁴⁰.

Однако демократия не сводится к либерализму, так же как либерализм не есть демократия. «В современном российском общественном сознании, — отмечает В. В. Соргин, — диалектика взаимоотношений либерализма и демократии не подвергалась критическому рассмотрению, в результате чего происходила аберрация, порой существенная, каждого из этих понятий. Итогом было теоретическое и идеологическое упрощение и искажение этих ценностей и их взаимоотношений, что получило и практическое выражение. Например, для современного демократического движения России было характерно утверждение, что частная собственность, рынок, индивидуализм, конкуренция есть самодостаточная база демократии. На практике же демократия и, тем более, социальная справедливость их этих либеральных ценностей автоматически никогда не вытекает. Их соединение, нахождение той модели " либеральной демократии", которая бы не нанесла ущерба ни либерализму, ни демократии, потребовала от западных обществ длительного исторического периода»⁴¹.

Исследование либерально-демократических ценностей продиктовано не только потребностями в нашей стране, но и обстоятельствами, имеющими глобальный характер. Многие принципы либеральной идеологии и демократических завоеваний сегодня являются доминирующими в обустройстве хозяйственной и социально-политической жизни: свободная конкуренция как основа рыночных отношений, регулируемых государством; правовое государство, в котором интересы различных групп населения регулируется через представительные органы; осуществление через конституционное право экономических и социокультурных свобод личности.

Но и сегодня либерализм и демократизм различаются друг от друг, во-первых, определением роли государства в регулировании экономики и, во-вторых, величиной государственных расходов на социальные нужды.

Объективной предпосылкой возникновения либеральных и демократических установок были и остаются условия, в которых подавляется свобода личности. Антиподом либерализма являются идеология и практика авторитаризма и тоталитаризма. Так, социально-политический опыт ХХ столетия, в частности Вторая мировая война и ее последствия, открыли новую эпоху в отстаивании фундаментальной идеи либерализма и демократизма. В 1948 году ООН была принята Декларация прав человека, которая кодифицировала осуждение тоталитарных режимов. Международная конвенция не участвовала в делах государств, среди которых были и такие, где существовали авторитарные и тоталитарных системы, но в своей деятельности она поддерживала гражданско-правовые движения против репрессий. Идея свободы и прав личности вошла во многие мировоззренческие доктрины, но только в либерализме она стала системообразующей. Этот вывод является общепризнанным.

Ряд исследователей обратил внимание на то, что исходным содержанием либерализма было утверждение свободы совести. Оно формировалось задолго до появления политического либерализма в ходе западноевропейской реформации и борьбы за веротерпимость. Право свободы совести как божественного правомочия каждого верующего повлияло на оформление всех других субъективных прав. Не только индивидуальная потребность, но и индивидуальное разрешение представлялись признанием от Бога как «священных», «прирожденных», «неотчуждаемых» прав и тем самым возвышались над любыми соображениями политической и социальной целесообразности. Именно такое утверждение «естественных прав» в последующей социально-политической практике просветителей становилось этическим критерием «позитивного права». Последующая рационализация либеральной свободы совести и прав человека приноравливалась к буржуазным экономическим интересам. Социальные историки обращают внимание на то, что «тема экономической независимости (частной собственности) как условия национального богатства начинала доминировать над всеми другими правовыми проблема и затемняла их исходный смысл. Гуманитарные права замыкались на образ homo economicus и его рыночной свободы. В итоге дело оборачивалось тем, что уже к 20-м годам XIX века концепция прав человека и гражданина делалась легкой добычей позитивистской, консервативной и социалистической критики»⁴².

В качестве идеологии, то есть практически действующих идей, либерализм постоянно и устойчиво воспроизводит четыре декларации. Это — индивидуализм, эгалитаризм, универсализм и мелиоризм. Их описал в своей монографии «Либерализм» американский ученый Джон Грэй⁴³.

Проблематику толерантности можно обнаружить в каждом из либеральных постулатов. Принцип индивидуализма пытается отрегулировать эту конфликтность тем, что интересы и потребности индивида объявляет главенствующими перед посягательствами на них со стороны любого коллектива. Эгалитаризм как требование признать за всеми людьми равного достоинства их моральных ценностей и равенства всех перед законом так же, как и индивидуализм, является нормой долженствования. С позиции универсализма предполагается понимать человечество как сообщество свободных людей, причем свободных в своем разнообразии. Наконец, мелиоризм — утверждение о возможности исправления и совершенствования любых социальных и политических институтов — в отличие от идеи прогресса допускает разные соотношения сознательных и стихийных процессов⁴⁴.

Опыт обоснования этих принципов в современных либерально-идеологических практиках резко отличается от практик, связанных с эпохой европейских буржуазных революций и модернизацией общественной жизни. Критик западного либерализма Д. Данн отмечает, что идеологи либерализма демонстрируют «усыхание» благородных идей. «Из идеологии свободы либерализм превратился в " прагматическое и социологической описание" механизмов функционирования " плюралистического общества", оценку которых с точки зрения того, действительно ли эти механизмы работают на свободу, он уже не способен дать»⁴⁵, — пишет Д. Данн в своей книге «Западная политическая теория в преддверии будущего».

В настоящее время отечественные ученые активно и обстоятельно анализируют причины, сдерживающие формирование либерально-демократических ценностей в нашей стране. Исторический опыт и культурные достижения России не позволяют перечеркивать оригинальные события национального самосознания и их закономерности. Специалисты разных отраслей социального и гуманитарного знания сходятся в том, что без выяснения национальной специфики социального развития невозможно вхождение России в современный цивилизованный мир и развитие России независимой, свободной и полноправной страной. Приобретение собственного национального достоинства — стимул для многих российских ученых. Вот почему расхожая истина о том, что история — хороший учитель, сегодня воспринимается добросовестными исследователями как актуальный императив, и они не спешат формулировать концепции, обобщать только реалии, не сверив и не сопоставив их с историческими перспективами.

Проблема толерантности присутствует в исследованиях, посвященных возникновению и развитию гражданско-правового сознания в России, особенно в работах тех авторов, которые обращаются к современной либерализации и демократизации страны и стремятся выяснить их исторические предпосылки и действительные условия. Отправным моментом изучения становится тот очевидный факт, что в жизнедеятельности людей во многих странах мир реализуются либерально-демократические ценности. Они не только образуют гражданско-правовую основу и выступают регуляторами индивидуальных и общественных отношений, но и входят в состав моральных установок и ценностей. Важное место среди них занимает толерантность.

Это вовсе не означает, что в поведении россиян отсутствуют либерально-демократические установки или не реализуются нравственные нормы. Они есть, но для их приумножения и закрепления необходимы условия. В историческом опыте становления человеческого мира нравственные установки и ценности являются существенным фактором общественного развития. В связи с этим внимание отечественных ученых обращается к действительным основам функционирования либерально-демократических ценностей. Не только гражданско-правовой и нравственный опыт западноевропейских стран попадает в исследовательское поле наших ученых — они учитывают широкий контекст всемирной истории. Актуальность таких исследований проистекает также из «искажений», «смещений» либеральных и демократических установок, препятствующих адекватной политической практике. В развитии российского общественного сознания ценности того и другого политического течения были антагонистами, для снижения и разрешения противоречий между ними в стране не сложилось стабильных и легитимных условий.

В. В. Шелохов так определяет обстоятельства, не способствующие утверждению либерально-демократических ценностей в нашей стране: «Если на Западе либерализм формировался как идеология среднего класса, который в борьбе с феодальными порядками широко использовал самые крайние насильственные меры, включая и массовый террор, то в России провозвестниками либерализма выступили передовые представители дворянства и интеллигенции, стремившиеся до самого последнего, крайнего предела искать компромисс с традиционными социальными и политическими связями, рассчитывая избежать насильственного решения объективно назревших проблем. Если на Западе демократия в широком смысле этого слова возникла как альтернатива либерализму, так или иначе уже сложившемуся в открытую ценностную систему и способному адаптировать демократические ценности, то в России либерализм формировался в условиях уже существующей демократической традиции, выступая в конечном счете альтернативой ей... Не случайно в русском либерализме по мере его формирования шел процесс накопления консервативных черт и тенденций»⁴⁶.

Отечественные ученые сходятся на том, что чрезвычайно важным становится научное осмысление исторического опыта либеральных и демократических идей в России в свете нынешней ее политики и идеологического состояния⁴⁷.

В нашей стране был своя оригинальная история общественной мысли и практики. Демократизм и либерализм как политические практики в России со второй половине XIX столетия вошли в ожесточенное столкновение, что деформировало их становление как нормативно-ценностных систем и платформ политического регулирования. «Наши демократы не уставали доказывать ненужность либеральных свобод, а либералы из " образованного общества" сторонились крестьянского демократизма, усматривая в нем главную опасность свободе и правам личности. В результате демократизм в России все больше принимал плебейски разрушительный характер, а либерализм вынужден был сближаться с охранительной тенденцией, поддерживая действия правящей элиты»⁴⁸.

Русский либерализм отличался многообразием течений и, как отмечает Э. Ю. Соловьев, в своем историческом развитии, несмотря на программно-политическую неоднозначность, «шаг за шагом приближался ко все большей определенности правопонимания»⁴⁹. В современной оценке исторических вех русского либерализма ученые активно выделяют опыт и достижения русских религиозных философов конца XIX — начала XX ввека, которые в своих сочинениях откликнулись на ущемление личных свобод, учиняемое правительством и церковью. В. С. Соловьев одним из первых попытался обосновать неотчуждаемые субъективные права с помощью кантовской категории личности как «цели самой по себе» и «возможности неограниченной действительности». Русские религиозные либералы трактовали права человека как необходимое выражение христианской этической культуры, и авторитет державности остался у большинства из них незыблемым.

В начале ХХ в. такие русские либералы, как П. И. Новгородцев, В. Гессен, Л. И. Петражицкий, Б. А. Кистяковский, С. И. Гессен⁵⁰, сделали прорыв к социалистическим и демократическим идеям Нового времени. Старое либеральное правило «равенство перед законом» при качественно ином понимании российской истории и действительности в их учениях трансформировалось в понятие «равенства исходных шансов». Суть этого понятия П. И. Новгородцев выразил так: «Именно во имя охраны свободы право должно взять на себя заботу о материальных условиях существования; во имя достоинства личности оно должно взять на себя заботу об ограждении права на достойное человеческое существование" ⁵¹. Конституционное обеспечение личных свобод рассматривалось как наилучший гарант политической стабильности. В связи с этим конституционно-правовая дисциплина признавалась более важной, " первичной", создававшей предпосылки для устранения насилия, произвола, политической дикости.

Но в России существовал кардинальный разрыв между многоукладными условиями жизни и их гражданско-правовым оформлением, что делало невозможным осуществление неолиберальных инициатив. «В России начала ХХ столетия, — замечает Э. Ю. Соловьев, — существовало, по крайней мере, две сферы, намертво закрытые для либеральной аргументации любого типа: это царский двор и подавляющая масса крестьян»⁵². Это отчетливо осознавали русские либералы — члены конституционно-демократической партии. В. А. Маклаков указывал на условия, препятствующие созданию толерантности как общественной культурной нормы: «В отношении русского народа к исторической власти, — писал он, — долго существовали две крайности: раболепное послушание или тайное сопротивление. Понятие согласия и сотрудничества с властью было обществу незнакомо. История вырабатывала два крайних типа общественных деятелей — " прислужников" и " бунтовщиков"»⁵³.

Русский либерализм не был " кабинетной" практикой, его деятели инициировали и претворяли многие гражданско-правовые мероприятия⁵⁴.

Причины несостоятельности русского дореволюционного либерализма достаточно подробно исследованы отечественными специалистами⁵⁵. Одной из них была мировая война, «не предопределявшаяся экономическими и политическими тенденциями национального развития. Она вызвала к жизни, с одной стороны, правительственные институты централизованного плано-принудительного регулирования, с другой — очаги " прямой" (внеконституционной) демократии на фронтах и в тылу»⁵⁶. Именно с этим стихийным демократическим проявлением связали свою политическую деятельность русские социал-демократы. Партийное строительство социал-демократов отразилось в их политических программах, в которых отсутствовала какая-либо аргументация в пользу индивидуальных прав и свобод.

Оценивая перспективу и продуктивность русской либеральной теории, И. К. Пантин пишет: «Как никто другой, русские либералы понимали, что основные ценности жизни, как личные, так и общественные, не зависят от простого изменения условий, а требуют для своего укоренения образования, опыта и усилия многих поколений. Более того, эти ценности представляют собой предпосылку изменений среды в направлении формирования современного общества... Русские либералы справедливо считали, что народы воспитываются в духе свободы не экономическим, а прежде всего политическим опытом. Быть материально обеспеченным — отнюдь не означает быть свободным, особенно в России, где всемогущество бюрократического аппарата и бессилие гражданина перед самоуправством чиновника вошло в плоть и кровь общественной жизни... Если свобода в любой ее ипостаси начинается с преобразования человека, то в нашей стране она начнется не с материального благосостояния, а с преодоления средствами права бюрократического характера государственной власти, с появления у большинства людей ощущения своей законности, безопасности и сопричастности к делам общества»⁵⁷.

Некоторые российские ученые указывает на то, что идеи либерализма и практика либеральных реформ в нашей стране напрямую импортировались из определенных кругов Запада, не связывались с уровнем и потребностями реального сознания россиян. «При ознакомлении с идеологией современных российских политиков, — пишет В. В. Согрин, — создается впечатление, что они не были знакомы не только с идеями, но даже с именами Б.Н. Чичерина, К. Д. Кавелина, П. Н. Милюкова, других выдающихся либералов дореволюционной России, чья эволюция заключала в себе важные уроки, которые помогли бы нашим современникам избежать многих просчетов, пройти этап ученичества с меньшими потерями»⁵⁸.

В ходе российской либерализации обнаружились фундаментальные противоречия реалий и их идеологических обоснований. В развитых либерально-демократических странах эти противоречия не раз подверглись значительному влиянию со стороны демократических установок и в некоторых случаях нашли свое разрешение.

Так, представители западного либерализма ХХ в. пересмотрели свои основные принципы. Экономическую доминанту пришлось подчинить политическому урегулирования. Справедливость стала трактоваться как «политическая справедливость», обеспечиваемая законом о «равенстве возможностей» каждого индивида. Организатором и гарантом либерально-демократических завоеваний в развитых странах выступает государство, представляющее организацию трех ветвей власти при верховенстве судебной, которая осуществляет нормативно-правовой надзор. Либеральные политтехнологи определяют пределы полномочий государства и отстаивают его обязанность не участвовать в рыночной экономике.

Процессы современного мира влияют на изменчивость и адаптивность многих мировоззренческих систем и установок. В их содержании с очевидностью обнаруживаются корректировка на реальные общественные потребности и согласование с идеями и принципами своих политических конкурентов. Формирование современных демократических основ как раз свидетельствует об этом. На смену идеи «самодержавия народа» пришли идеи гражданского общества и института прав человека. В этих идеях выразился социокультурный уровень и интересы современных индивидов. Сегодня распространенной формой демократии является политическая система, апеллирующая к нормам и правилам социального общежития. В определении демократической свободы содержится требование о подчинении нормативному порядку всех участников и сегментов общественной жизни. При разнообразии условий человеческого бытия индивиды вынуждены соотносить свои возможности и желания с правилами жизни, которые диктует им цивилизованный порядок.

Критическая ситуация в странах либеральной демократии указывает на историческую ограниченность этой организационно-регулирующей системы, на поиск новых идей и принципов для разрешения таких противоречий, как индивидуальная разобщенность, социокультурная и материальная стратификация, потребительская гонка и т. д. Но это вовсе не означает, что деятели современной жизни откажутся от либерально-демократических приоритетов и завоеваний, от прав и свободы личности, справедливости, ненасилия, разнообразия.

Мы выделили те реальные процессы, в которых с очевидностью реализуются условия и предпосылки толерантности как политической необходимости и культурной нормы. Все эти процессы имеют глобальный характер. Ни одна страна в мире, ни один человек не могут не испытывать их влияние на свой уклад, потребности и интересы. Всемирная история действительно захватила всех и каждого необходимостью противостоять биологической и социальной энтропии как следствию гонки за сверхприбылью, национально-государственной дивергенции и разрыва между культурными завоеваниями и их использованием в общественном развитии. Неопределенность дальнейшего развития человечества не снимает с повестки дня вопрос не только о выживании, но и о достойной человеческой жизни. Сценарии выживания, использующие либо принцип изоляционизма, либо вестернизации или модернизации, в настоящее время несостоятельны, потому, что глобальные процессы и кризисы общественного развития постоянно создают ситуацию совместных действий и совместного принятия решений.

Действительно, глобализация хозяйственной жизни является продуктом европейской цивилизации и свое теоретическое и идеологическое оформление впервые получила на Западе, но в настоящее время она — всемирный процесс, охвативший жизнедеятельность людей во многих странах. Именно в ходе нее вызревают условия для диалога культур и создания общечеловеческих норм бытия. Однако чтобы продуктивно разворачивались культурные общение и сотрудничество, необходимо реализовать принцип толерантности по отношению к разнообразным позициям, ценностям, нормам, стереотипам и т. п. Более того, этот принцип необходимо кодифицировать как гражданско-правовую норму. Только с помощью такой правовой легитимации толерантность станет предпосылкой диалога культур и приобретет впоследствии моральную ценностью.

Требование гражданско-правового оформления принципа толерантности — отнюдь не абстрактный императив или логический вывод, вытекающий из анализа глобальных процессов, необходимости выживания всех и каждого в обстоятельствах многополярного мира и различного рода суверенизации. Его действительная основа создается реальной хозяйственной и социально-политической деятельностью в таких обстоятельствах. Условия толерантности обнаруживаются в практике международного урегулирования экономической экспансии и национальных конфликтов легитимными международными организациями. Ее реальной предпосылкой становится этос новых производственных предприятий, организованных как самоорганизующиеся системы и все чаще подлежащие правому контролю со стороны независимых участников общественной жизни. Толерантному поведению также способствуют новые виды деятельности и способы социализации, не укорененные в религиозно-конфессиональных традициях, автономные от этнической принадлежности и в силу своей мобильности и разнообразия незаидеологизированные.

В ХХ столетии особенностью социально-политической мысли стал кризис теории линейного и прогрессивного развития человечества. В научный оборот был введен термин «модернизация», и с его помощью стали не только обобщать те изменения, которые начались в западноевропейской жизни с XIV в., но и критически пересматривать методологию первых философских учений на эту тему. Непосредственной предпосылкой этого оставались те же процессы, «просигналившие» о «современном», «новом», modernus состоянии мира и человека: рационализация и интенсификация промышленного труда, научно-техническое переоснащение производства и превращение его в промышленное, секуляризация общественной жизни, возникновение и выделение новых видов духовно-практической деятельности в самостоятельные сферы, индивидуализация человеческого бытия и сознания, нормативно-ценностная ориентация. В отличие от своих предшественников авторы модернистских проектов подошли к этим изменениям с позиций циклизации и децентрализации общественного развития и оригинально реализовали нормативно-ценностную аргументацию.

Значительным вкладом мыслителей-«модернистов» в современное научное знание является концепция о цивилизационном развитии. По мнению современного ученого-компаративиста О. Андерле, «концепция цивилизации стала доминирующей историко-культурной категорией, сходной по значению с преобладающей ранее концепцией нации… в науке основное внимание сместилось от народов и стран на более обширные структуры и процессы в масштабах цивилизаций»⁵⁹.

В обоснование категории цивилизации, а точнее – множества цивилизаций, была предпринята попытка соединить два взгляда на мир — принцип целостности и принцип плюрализма и тем самым разрешить заданную классиками философии задачу об отчужденном сознании и объяснить многообразие и разнообразие человеческих миров.

Именно против такой методологии впоследствии было направлено критическое выступление П. Сорокина⁶⁰. В ней ученый не допускал целостности человеческого мира и его тождественности социальной системе, или цивилизации. В противовес цивилизационной классификации он выделил типы культуры, в которых были зафиксированы динамические уровни взаимодействия личности человека, социальной среды и культурного богатства. Выделенные им «умозрительные, чувственные и интегральные культурные суперсистемы» автор «Динамики культурных перемен» считал «поистине бессмертными, могущими претерпеть любое количество флуктуаций в процессах трансформации, упадка и возрождения»⁶¹. Такое взаимодействие концепций и позиций способствовало, по мнению О. Андерле, «развитию целостной морфологии цивилизации своим трудом. Положение о целостности культуры подтверждается выявленной Сорокиным духовной гармонией всех культурных явлений какого-либо периода»⁶².

В настоящее время «в академической науке понятие цивилизации стало все шире использоваться при формировании общих культурно-исторических принципов и законов устроения и развития сложного человеческого общества. Оно приобрело ключевое значение в ряде влиятельных общеисторических, социологических, культурологических концепций, основанных на комплексном подходе к изучению общества и динамики его развития»⁶³.

Однако установка на целостное описание цивилизаций не раскрывает в аналитическом плане принципов ее функционирования и взаимодействия различных компонентов. Не случайно термин «цивилизация» усложняется за счет идеологизации исследовательского материала. В самой процедуре идеологизации как бы сохраняется тот первоначальный концепт «центризма», который возник еще в философских системах мыслителей Нового времени, освоивших достижения европейской культуры и стартовавших от ее состояния.

До сих пор термины, производные от слова «цивилизация», используются при аргументации стандартов общественного устройства. Американский исследователь международных отношений Г. Гонг обратил внимание на то, что идея соответствия стандартам «цивилизованности» с XVIII в. служила «европейским державам формой оправдания глобальной экспансии и воспринималась многими неевропейскими странами, которые длительное время поддерживали свои конкретные критерии " цивилизованности", как оскорбление и унижение и как огромная угроза… Культурное унижение и угрозы традиционному политическому и культурному порядку, в не меньшей степени, чем военные поражения, породили неразрешимые дилеммы, сопровождаемые чувством отчаяния»⁶⁴.

Лишь к началу ХХ в. критерии принадлежности к цивилизации стали определяться в фиксированных правовых принципах как составная часть международного права того времени, а общепризнанная кодификация норм межгосударственных и межнациональных отношений стала осуществляться только с 1947 г. созданной тогда же в рамках ООН Комиссией международного права⁶⁵.

Социальные нормы, принятые в межгосударственных отношениях, долгое время были обращены к организации европейскими государствами собственных возможностей сохранения суверенитета и национальных прав. Под их стандарты подгонялись международные отношения. На практике со странами, имевшими собственные системы общественного регулирования, у европейских стран развивались напряженные и противоречивые отношения. После Второй мировой войны, обозначившей кризис колониальной политики и европейской правовой системы, страны Азии и Африки стали настойчиво добиваться пересмотра тех принципов международного права, которые ограничивали их статус как цивилизованных обществ. Вместо критериев цивилизованности новыми принципами международного общения выступали недискриминация и права личности.