Миллионный житель

Я не хотела лететь в Красноярск. Не потому, что разлюбила книжные выставки. И не потому, что третий раз. А потому, что два года подряд я прилетала туда из Питера, а Коваленко приезжал на поезде из Томска. Так поддерживался наш сезонный преступный роман. Мы снимали квартиру на неделю и предавались утехам. Я была в командировке и на свидании. Коваленко навещал дочь и тоже был на свидании. И никто, кроме нас, об этом не знал.

А потом Коваленковская жена догадалась.

И вот я представила, как приеду в этот город, буду ходить по тем же улицам… одна. Буду торчать на выставочном стенде, разглядывать толпу читателей-покупателей… И Коваленко в этой толпе больше не высмотрю. И словечком будет не с кем перекинуться. Только знай как попугай рассказывай про наш ассортимент. И в туалет выйти — целое дело, потому что от нашего издательства я летаю одна. Экономим.

Но что поделать. Прилетела, открыла стенд, сняла квартиру.

А они, эти съемные квартиры, как назло, все одинаковые. Мебель обязательно вся из разных гарнитуров. На кухне пропасть посуды — человек на тридцать хватит. Затоптанный ковер. Санузел совмещенный. А сливного бачка нет, нужно в трубе вентиль отворачивать и заворачивать. Все так же, только Коваленко на этот раз со мной нет.

Я купила пачку макарон и кочан капусты и долго думала, смогу ли я их доесть за неделю одна.

Сходила на автовокзал и взяла билет до Томска. Это же недалеко, можно после выставки заехать. Родных навестить. И Коваленко конечно же.

Утром с тоской поехала на Взлётку. Это район, где выставочный центр расположен. Но по выставке даже не походишь. В прошлом году меня хоть Коваленко подменял, а я бегала и покупала книжки. А тут сиди и работай. И вся культурная программа проходит мимо меня. И города толком не разглядишь: утром темно и вечером темно. А где-то на горизонте во мраке виднеются горы.

Эти книжные выставки — удивительное дело. Я там работаю каждый год — в Москве, в Питере, в Красноярске. И каждый год в каждом городе вижу одни и те же лица. Впрочем, у нас, издателей, лица тоже не особо меняются.

И вот в первый же день подбегает ко мне дяденька в красном свитере. Я его сразу вспомнила. Даже свитер тот же. В прошлом году он сидел у стены и с какой-то табуретки пытался торговать открытками. Старинными открытками и их копиями. Интересно, конечно. Но вот его разговоры меня повергали в глубочайшее недоумение.

— Я миллионер, — говорил он, чуть запрокинув кудрявую голову. — Да, и не удивляйтесь, самый настоящий. По предварительной оценке, у меня состояние на несколько миллионов. Долларов, конечно.

Я оглядывала его наряд. Свитер, наверное, вязала мама. Мысль о жене я почему-то отмела как нелепую. Закатанные тренировочные штаны. Резиновые сапоги, в конце концов.

Бред какой-то. Если он и впрямь миллионер, почему не купил себе отдельный стенд, а ютится со своей коробкой у стены на птичьих правах? Стенд стоит копейки, тут же все на спонсорские деньги делается.

С другой стороны, про миллионеров так и говорят, что они ходят в старых потертых пиджаках, маскируются. А может, это у них шик такой специальный.

Этого чудака звали Игорь.

— Здравствуйте-здравствуйте! — приободрился он, завидев меня.

Я тоже приободрилась. Может, он покараулит стенд, а я схожу в туалет. Если миллионер, то, наверное, книжки у нас не будет тырить. А если не миллионер?

— А вы где в этом году? — спросила я.

— Да я там, в другом павильоне. С коллегами.

Я потом поглядела на этот стенд. Что-то вроде Общества сибирских коллекционеров. Карты продают старинные, книжки антикварные, ну и прочее в таком духе. Я даже нашла открытку с изображением Томского сумасшедшего дома, похожего интерьерами на Таврический дворец. Но шесть тысяч даже за дворец — это многовато.

Игорь принес под мышкой альбом со своими открытками. Как бы невзначай присел, рассказывая, какие у него там удивительные японки на этот раз.

— Представляете, настоящие японки! Начало века! Ничего, если я тут, с краешку?

— Конечно-конечно, — сказала я торопливо.

Отказывать — для меня сущее мучение. Поэтому меня всегда обманывают цыгане и продавцы. Я не могу сказать: «Нет, я этого не хочу, мне этого не надо». И покупаю всякую ерунду. А потом отдаю соседке. Я не могу сказать назойливому гостю, что мне пора спать, молча сижу и жду, когда слезут с моей головы. Но многие либо не понимают этого, либо отлично понимают и извлекают из моей безотказности свою выгоду.

Игорь хотел воспользоваться нашей торговой площадью. Положил альбом на краешек стола и развернул, сдвинув один из моих фолиантов.

— Пускай подходят смотрят, правда?

— Пускай, — выдавила я.

— Как думаете, на какой открытке развернуть?

Я выбрала самую обнаженную японку и ткнула в нее пальцем.

Игорь покраснел.

— Это я так… На всякий случай захватил… Может, кому такое интересно…

В первый день народу мало, книги наши все были на обозрении и в доступе, так что я даже в какой-то момент стала радоваться непрошенному соседу. Все-таки живой человек. Можно расспросить про миллионы.

Игорю лет сорок с хвостиком. А может, и все пятьдесят. Он худощав, глаза у него серые, очень ясные, почти прозрачные. Я то и дело глядела и думала: может, это глаза безумца? Безумный коллекционер?

— Игорь, ну расскажите про коллекцию. Как она у вас хранится? Это же специальные условия нужны…

— Ой, ну что вы. Я же постоянно над этим работаю. Вот сегодня всю ночь разбирал, готовился. Сижу, перекладываю, а Мишка рядом копошится. Так приятно.

Ни фига себе, у такого бирюка маленький сын. Жена тоже, что ли, имеется?

— А семья у вас большая?

— Ну как — большая? Я… и родители.

— А Мишка?

— Мишка? — рассмеялся он. — Так это ж кот, мой любимый кот! Мы его прошлым летом взяли. Знаете, вот встаю утром, иду умываться. А Мишка подойдет и эдак боднёт меня. Боднёт, представляете? Так приятно…

Игорь мечтательно улыбнулся и замолчал. Взгляд его затуманился. Понятно, подумала я. Когда жены нет, то и кот приятен. Когда боднёт. Когда умываешься.

— А коту много лет?

— Он у меня самый младший. Из последних.

— А что, есть и первые?

— Вы шутите? Конечно есть!

После моих расспросов я установила следующее. У Игоря несколько домов. За городом. В каждом живут по семь-восемь котов и по три собаки. Кто за этим всем ухаживает? Прислуга, как сказал Игорь, делая ударение на «и».

— Так а вы сами где живете? Где коллекция?

— Ну там, где главные коты. Там и коллекция.

Понятно, среди котов иерархия. Но вроде никто не обижается, пр и слуга заботится. Ну и ведь Игорь регулярно их навещает…

До закрытия выставки он мне рассказывал какие-то небылицы про то, как периодически открывает клад. Вроде того, что звонит ему какая-то старушка и предлагает за бесплатно сундук. Из подпола. А там, в сундуке, манускрипты. Или переписка великого князя. «Да, великого князя, и не удивляйтесь!» Или монеты. Игорь подарил мне фотографию древней монеты и сказал, что она, эта картинка, принесет мне счастье. Я еще потом долго не решалась ее выбросить. А потом на работе сунула в стопку обороток для распечаток. Может, зря?

Вечером мне стало так тоскливо, что я даже не пошла на банкет. Что я там буду, одна шататься с бокалом вина, как бедная родственница? Или приставать с разговором к полузнакомым издателям? На экскурсию тоже не хотелось. Я там уже была. Нас опять повезут в часовню, которая изображена на десяти рублях. И опять похвастаются, что в Красноярске наконец родился миллионный по счету житель.

И я отправилась варить макароны и тушить капусту. В квартире было холодно, я набросала на себя все одеяла, листала книжку и тщетно пыталась уснуть. К ночи за окнами завыл какой-то прямо ураган. Я думала, что мне выбьет стекла. Свистело так жутко, что я испугалась: наверное, штормовое предупреждение, красноярцы прячутся в подвалах, а я, иногородняя, останусь здесь, занесенная снегом через оконные проемы.

Утром стихло.

Игорь пришел как по расписанию и развернул свой альбом. Я вспомнила ночной кошмар и спросила:

— А вы слышали, как ночью выло? Или это только в моем районе?

— Слышал, а как же, — кивнул Игорь и медленно запрокинул голову. — Но к утру я договорился.

Мне стало еще тревожнее, чем ночью.

— С кем… договорились?

— Ну как? Со стихией. Я попросил, и утихло. Да, и не удивляйтесь. Мне сегодня, кстати, счастливый билетик попался. Так что японок, наверное, купят.

— Наверное, — пробормотала я.

Так тянулся день. Японок не покупали. Наши книжки понемножку разбирали, и помимо Игоря у меня то и дело возникали собеседники. К концу дня я уже не знала, о чем его спросить. Не про кошек же разговаривать.

— А вы на банкет вчера ходили? — вдруг вспомнила я интересную тему.

Про банкет все издатели всегда рассказывают одно и то же. Что коллеги налетели на угощение как дикие, за двадцать минут все слопали и выпили, а потом еще и прихватывали с чужих тарелок, если зазеваешься. При этом никто не хвастается, сколько бутылок вина и сколько пирожков вынес в своей собственной сумке. Мне, честно говоря, тоже всегда хотелось напихать пирожков для Коваленко, но я стеснялась. Я рассчитывала, что Игорь поддержит эту тему и охотно начнет клеймить невоспитанных издателей.

— Ой, и не спрашивайте, — отмахнулся он. — Я только на пять минут зашел. Я же не могу. Меня же Принцесса ждет.

Я чуть не поперхнулась. Принцесса? Впрочем, у миллионера, в загородном доме… Кто их знает…

— Ну Принцесса, Принцесса. Она у меня самая младшенькая.

Кошка. Я была разочарована.

— Хотите, покажу?

Полчаса Игорь листал мне на мобильнике кадры с котами, кошками и котятами всех мастей. Белая Принцесса там явно преобладала, так что я усомнилась, довольны ли остальные загородные коты и не готовят ли они бунт в защиту равных прав.

— Да ну вы что, ну Принцесса же! — приговаривал он постоянно с нежностью. Как будто мы с ним уже тысячу лет знакомы и я наизусть знаю всю эту его компанию. А Принцессу проглядела. Меня, кстати, он ни разу ни о чем не спросил за все это время. Даже про работу.

— Разве я вам не рассказывал, как она у меня появилась?

Я приготовилась слушать.

— Это случайность, чистая была случайность, — заговорил он даже как-то эпически, издалека, как будто предаваясь воспоминаниям. — Я не собирался ее брать. Хотя знаки в тот день уже были… Мой друг перевозил котят в автомобиле. А я случайно оказался рядом. Котята были в коробке из-под торта…

Неожиданно голос его дрогнул. А глаза покраснели и увлажнились. Как такое возможно? Вдруг бац — и у человека в одно мгновенье лопаются мельчайшие сосудики, потому что котята ехали в коробке из-под торта. Вообще с коробкой из-под торта у меня нехорошие ассоциации, и тоже на кошачью тему. Когда наш кот умер, мы положили его именно в коробку из-под торта, свернув калачиком. И укрыли там одеялком. Как будто ему еще могло быть холодно. Так и схоронили, в коробке. Мы с сестрой тогда были еще маленькие и ревели по коту месяца два.

Я перестала обращать внимание на проходящих людей.

— И вот мы уже поехали… мы уже отъехали… А я ему говорю: подожди, остановись!

Голос у Игоря сделался тоненьким, и нижнюю часть лица дернула какая-то судорога. Мне стало не до смеху.

— Я же чувствовал, у меня в тот день знаки были… И я ему говорю: там же что-то не так. Надо посмотреть. А он говорит — ерунда. Я заставил его остановить машину, заставил. Мы достали эту коробку из багажника и увидели: что Принцесса… Принцесса зажата между стенкой и крышкой… и хвостик у нее уже сломан. Еще чуть-чуть — и она бы задохнулась.

Голос у Игоря пресекся. Слезы текли по щекам. У меня по спине побежали мурашки.

— Извините, это я так, — прошептал он и порывисто встал. — Я… — и зашагал прочь от стенда. Японки остались лежать на моем столе.

Вечером я отчаянно шагала по красноярской брусчатке. Так нельзя, думала я, я тут свихнусь. Люди сходят с ума от одиночества. Вот ведь бедный мужик. Ну даже если миллионер. Эти миллионы же все в открытках. Он же их собирает, как сумасшедший. Ни жены, ни детей. Ну, старенькие родители. Может, он и голой женщины-то никогда не видел, с такими-то ясными глазами. Вот и все радости жизни: обложиться открыточками, перекладывать их из ящика в ящик по ночам. А то вдруг Мишка боднёт, или Принцесса на грудь запрыгнет… А как же приключения? Любовь? Секс, в конце концов?

А я что? А я обложилась книжками. Я сижу тут как сыч и никого не знаю. Мимо меня, что ли, жизнь, не проходит? Все, больше не могу, не хочу капусты, пойду в кино.

И я пошла в кино. Фильм назывался «Антон тут рядом». Как назло, показывали его в том же зале, где в прошлом году проходил поэтический вечер. Мы туда с Коваленко ходили. Пили коньяк в конце зала с красноярскими поэтами и слушали выступления. Весело было. Потом сбежали от поэтов и вернулись домой. Я сварила макарон, Коваленко их посыпал тертым сыром и угощал меня красноярским пивом. Уютный домашний вечер. Только дом этот одноразовый, как шампунь в пакетике или хрупкая зубная щетка, которые оставляют в ванной на полочке для таких жильцов. Шампунь использован, макароны доедены, выставка заканчивается. Ключи от квартиры оставьте в почтовом ящике…

А теперь в кинотеатре поставили красные глянцевые диванчики. Влезают туда два с половиной человека. Мне показалось, что все диванчики заняты влюбленными, а хотелось сесть одной и чтобы поскорее выключили свет. Но мест не было, и я села третьей лишней к какой-то паре, вжавшись в край.

Я знала, что «Антон» — это фильм про аутичного мальчика. Но я не сообразила, что кино документальное. Но меня обрушилась судьба аутиста, потерявшего мать и все связи с миром. На наших глазах Антона пихали то в приют, то в психушку, то к волонтерам… Перед нами разворачивался сюжет, безжалостный, как сама жизнь. Кончилось там все более-менее хорошо, насколько хорошо может быть с аутичным мальчиком. О нем вспомнил отец, и теперь они вместе рубят дрова и топят печь в деревянном домике, купленном на деньги сочувствующих. В финале показали лицо Антона крупным планом. Болезнь выдает только вечно приоткрытый рот. Глаза у Антона ясные, светлые, улыбка широкая. Взгляд вроде как осмысленный. Но сам он где-то как будто очень далеко — и от отца, и от домика, и от всех этих ребят с камерой, которые вокруг него суетятся. А режиссер за кадром говорил: «И почему, даже если кто-то с нами рядом, нам всем порой становится так одиноко…»

Свет в зале ослепил меня. Я настолько одурела, что мне показалось: сейчас все бросятся друг другу в объятья и станут лихорадочно восклицать: «И ты, и ты, брат? Ты тоже видел, да?» Но никто не бросился. После скупых аплодисментов все неловко стали натягивать пальто и вытекать из зала.

Я вышла на проспект и поспешила домой. «Домой» — в чужую выстуженную квартиру. Одна в этом городе, как в целом свете. Кого я тут знаю? Этого дядечку с кошками? Красноярских поэтов? Я готова была пристать к любому на улице, только чтобы услышать человеческий голос. Но так и не решилась. И не потому, что опасалась нарваться на неприятности. Мне казалось, что никто не ответит даже, который час. Что сквозь меня пройдут, как сквозь привидение.

Я не знала, куда идти, все казалось чужим и нереальным. Дорогу пересекал дворник, шаркая метлой. Унылая сгорбившаяся фигура. Идет сметать выпавший снег. Или домой идет. И кто его там ждет, этого сутулого мужичка? Я машинально поглядела ему в лицо. Рот его был приоткрыт, в точности так, как у Антона. Я остолбенела. Бросилась вдоль по улице, подвывая себе под нос от ужаса. Мне вдруг захотелось в тепло, к чаю с вареньем, к каким-то дорогим и любимым людям. К маме? К бабушке? К Люсе?

Вдруг мне показалось, что вся телефонная книжка у меня в мобильнике — это одна большая фикция, если я кому-то позвоню, мне никто не ответит. Мобильник молчит уже четвертый день.

Да это потому, что я в роуминге, утешала я себя. Но на самом деле сделалось страшновато.

Я вернулась в квартиру, зажгла газ и долго грела над ним руки. Где-то в трубах гудела вода, наверху скрипели шаги моих временных соседей.

Может, надо пригласить этого Игоря в гости? Завтра? Может быть, ему одиноко? Может, он никого, кроме кошек, не видит годами? Купим бутылку вина, я расскажу ему про кино. Или нет, лучше про что-нибудь веселое. Про детство. Да ну, тьфу, ерунда, конечно. Скорее всего, еще что-нибудь не то про меня подумает. И вина он наверняка не пьет. Да и как он придет? У него же Принцесса…

В этот момент телефон вздрогнул и прогудел. Мне кто-то пишет, есть еще какие-то живые люди, кроме меня!

Писала мама: «Танечка, чем тебя кормить дома — в гостях?»

Я ответила: «Испеки мне манную коврижку, как в детстве».

«Духовка не работает», — ответила мама.

За три сообщения роуминг съел все мои деньги. Я уронила телефон на стол и разрыдалась.