Формы сотрудничества научной

И ЖИТЕЙСКОЙ ПСИХОЛОГИИ¹

Связь научной психологии с практикой характеризуется точностью постановки прикладных задач и методов их решения. Как правило, такие задачи порождались трудностями, возникающими во внепсихологических областях, а их устранение выходило за пределы компетенции соответст­вующих специалистов. Заметим также, что прикладные отрасли могли появляться независимо (в том числе и во времени) от становления обще­психологической науки.

Возможные примеры. 1. В 1796 г. в Гринвиче был уволен сотрудник об­серватории за грубую ошибку (почти в секунду) в определении местоположе­ния звезды. Применявшийся в то время метод решения этой задачи (метод Брэдли) состоял в следующем. Нужно было регулировать моменты прохож­дения звезды по координатной сетке телескопа, отсчитывая при этом секун­ды и отмечая (высчитывая) положение звезды секундой раньше и секундой позже ее прохождения. Астроном из Кенигсберга Бессель пришел к выводу, что ошибка сотрудника не была следствием небрежности. В 1816 г. он опуб­ликовал результаты своих 10-летних наблюдений за временем реакции чело­века. Оказалось, что время двигательной реакции является весьма изменчи­вой характеристикой, и различия между людьми равны примерно 1 с. Так, из разъяснения досадной «ошибки», связанной с особенностями организма кон­кретного человека, возникла дифференциальная психология, изучающая и из­меряющая индивидуальные различия людей.

2. Интересно, что именно ошибкам человека при выполнении той или иной деятельности, проблемам «человеческого фактора» обязаны своим появлением многие отрасли психологии. В ответ на трудности управления современной вы­сокосовершенной техникой человеком-оператором возникла инженерная пси-

¹ Петухов В.В., Столиц В.В. Психология: Методические указания. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1989. С. 18—21.

48 Тема 1. Общая характеристика психологии как науки

хология. Изучение трудностей в обучении и воспитании, кризисов развития че­ловека в определенные периоды его жизни положило начало психологии педа­гогической и возрастной.

Отрасли психологии можно различать по нескольким критериям. Во-первых, по сферам деятельности (в частности, профессиональной), нужды которых они обслуживают, т.е. по тому, что делает человек: психология тру­да, инженерная, педагогическая и др. Во-вторых, по тому, кто именно эту деятельность выполняет, является ее субъектом и вместе с тем объектом психологического анализа: человек определенного возраста (детская и воз­растная психология), группы людей (социальная психология), представи­тель той или иной национальности (этнопсихология), пациент психиатра (патопсихология) и т.д. Наконец, отрасли психологии могут определяться по конкретным научным проблемам: проблема связи нарушений психики с мозговыми поражениями (нейропсихология), психических и физиологиче­ских процессов (психофизиология).

В реальной работе психолога научные отрасли широко взаимодей­ствуют. Например, психолог на производстве обладает знаниями как ин­женерной психологии (или психологии труда), так и социальной. Психо­логическая сторона школьной работы относится одновременно к сферам возрастной и педагогической психологии. Разработка практических при­ложений нейропсихологии — прежде всего, проблемы реабилитации боль­ных с мозговыми поражениями в той или иной профессиональной дея­тельности — требует знания психологии труда.

Понятно, что психолог-практик — это не просто житейский психолог. Конечно, он далеко не всегда имеет готовые образцы решения задач и дол­жен изучать, изобретательно использовать повседневный опыт, и все же для него этот опыт оформлен концептуально, а задачи довольно четко разделе­ны на решаемые и нерешаемые. Следует подчеркнуть, что относительная ав­тономия прикладных отраслей от их общих психологических оснований позволяет устанавливать собственные практические связи с другими наука­ми — социологией, биологией, физиологией, медициной.

Многообразны формы сотрудничества научной и житейской психоло­гии, типичный пример которых — психотерапевтический сеанс. Терапевт не может создать и передать пациенту новые способы освоения своего аф­фективного прошлого, разрешения внутренних конфликтов. Пациент стро­ит эти способы только сам, но терапевт помогает, провоцирует их открытие и присутствует при нем, как врач при рождении ребенка. Он уточняет ус­ловия открытия, пытается объяснить его закономерности. Итогами такого сотрудничества являются, с одной стороны, полноценная жизнь здорового человека, с другой, — развитие центрального раздела психологической нау­ки — изучение личности.

Возможны удачные случаи самотерапии, самостоятельного осмысле­ния и преодоления тяжелых душевных недугов, когда научный и житей­ский психологи как бы совмещаются в одном человеке.

Петухов В.В., Столин В.В. Отрасли психологии... 49

Типичный пример. М.М.Зощенко в «Повести о разуме» проводит психоло­гический анализ источников собственного личностного кризиса. Он подробно исследует варианты скрытого содержания аффектогенных символов, снови­дений и состояний (протянутая рука нищего, рев тигра, отвращение к еде и т. д.), затем постепенно определяет (не «вспоминает», а именно определяет) пе­ренесенную в раннем детстве травму, и, благодаря ее сознательному освоению, достигает самоизлечения. Найденные им и проверенные на себе приемы обо­гащают арсенал практических методов психотерапии.

Нередко различные терапевтические приемы содержат в своей осно­ве житейские эмпирические правила управления поведением и лишь за­тем получают выражение в теоретических понятиях.

Возможный пример. Широко известна закономерность: чрезмерное желание, стремление к какой-либо цели препятствует ее достижению. Так, австрийский психолог В.Франкл считает многие невротические расстройства — случаи заи­кания, нарушения моторики и т.п. (при объективной сохранности двигательной сферы) следствием именно гипернаправленности человека, мешающей преодо­леть недуг. Предложенный им терапевтический прием основан на житейском правиле — «бороться с врагом его же оружием»: следует пожелать как раз то­го, от чего на самом деле человек хочет отказаться и чем, к несчастью, облада­ет. Один из пациентов Франкла, по профессии бухгалтер, страдал судорогами мышц руки и очень плохо писал. Профессиональная непригодность привела его к крайне тяжелому общему состоянию. Выход же оказался неожиданным: па­циента попросили написать что-нибудь как можно хуже, т.е. показать, что он может нацарапать такие каракули, которые никто не сможет разобрать, — и че­ловек излечился от недуга. Затем этот прием был обобщен в теоретическом по­нятии «парадоксальной интенции (стремления)».

Интересны влияния научных понятий и концепций на житейские представления людей о своей психической жизни. Средствами такого представления стали, в частности, некоторые понятия психоанализа (аф­фективный «комплекс», «архетип», «внутренняя цензура» и др.), термины, предложенные для описания эмоциональной сферы («стресс»), защитных механизмов личности («компенсация», «замещение», «рационализация», «вытеснение»). Попадая в разговорную речь, эти термины получают со­держания, не всегда относящиеся к их первоначальному смыслу, но они оказываются эффективными средствами осмысления и даже открытия (построения) человеком собственных индивидуальных средств.

Следует отметить, что научный психолог подчас профессионально должен становиться психологом житейским: подготовка к работе с не­которыми методами диагностики личности, обучение правильной и пол­ной интерпретации результатов занимает около двух—трех лет. Практи­ка проведения психологических экспериментов является подчас тонким искусством, требующим мастерства и интуиции.

Наконец, существуют и такие психологические тексты, где грань ме­жду научной и житейской психологией трудно установить. Так, в руко­водствах по деловому общению даются конкретные практические советы

4 Зак. 2652

50 Тема 1. Общая характеристика психологии как науки

по адекватному социальному поведению, взаимодействию с другими людь­ми, которые делают контакты успешными. С одной стороны, это своего ро­да «учебники» житейской психологии, с другой — систематический пере­чень результатов, дающий материал для научного исследования.

Таким образом, положение психологической науки определяется ее двумя разнонаправленными традициями. Первая из них — стремление стать естественнонаучной дисциплиной, вторая — занять место житейской психологии. Обе эти цели принципиально не достижимы, но каждая из них порождает свои конкретные задачи.

С одной стороны, по сравнению с житейской психологией, научная представляет собой специальную дисциплину, обладающую понятийным и методическим аппаратом для изучения психической жизни человека, законов ее организации и развития. Точность и регулярность фиксации получаемого опыта, возможность строгой проверки и направленного вос­производства сближают ее с естественными науками.

С другой стороны, психологическая наука имеет особенности, связан­ные со спецификой объекта изучения — его способностью к внутреннему отражению своих состояний. Обыденные представления человека о себе, являясь средствами и результатами разрешения реальных жизненных за­дач, могут быть устойчивыми и существовать независимо от их научных объяснений. Гуманитарный аспект психологии заключается не только в изучении, но и в практике создания этих представлений как способов пре­одоления конфликтных ситуаций, осмысления и продуктивного развития жизненного опыта.

Научная и житейская психология, сохраняя принципиальные раз­личия, вступают в необходимые взаимные связи. Психологическая наука, развитие которой можно, вслед за Л.С.Рубинштейном, представить в ви­де пирамиды, сильна своим основанием. Житейское осмысление разнооб­разной психической реальности не исчезает с появлением специальной науки, но является, напротив, постоянным источником ее жизнедеятель­ности. Вместе с тем, научные достижения активно проникают в обыден­ную жизнь, предлагая новые эффективные средства понимания ее зако­нов, воспитания и развития личности.

Научная психология в целом — это попытка осознать, осмыслить, воспроизвести и усовершенствовать существующий и постоянно разви­вающий опыт психической жизни современного человека.

Тема 2

Становление предмета психологии

Объект и предмет научного познания. Различие пред­ставлений о предмете психологии. Проблема изучения созна­ния в философии. Явления сознания как предмет эксперимен­тального психологического исследования. Структура сознания, его свойства. «Поток сознания». Метод интроспекции, его ос­новные правила, возможности и ограничения. Примеры геш-тальтфеноменов, понятие инсайта. Проблема объективного ме­тода в психологии. Предмет и задачи психологии поведения. Общее представление о научении и его видах. Понятие про­межуточной переменной. Проблема активности действующего субъекта в психологии и физиологии. Неосознаваемые процес­сы в поведении человека. Проблема бессознательного в психо­анализе. Представление об аффективных комплексах и методе свободных ассоциаций. Категория деятельности в психологии. Порождение и функционирование сознательных (психических) представлений в реальном процессе жизни людей. Принцип единства сознания и деятельности.

Вопросы к семинарским занятиям:

О Сознание как предмет психологии. Основные метафоры и свойства сознания.

© Метод интроспекции и проблема самонаблюдения. Субъективный отчет.

© Поведение как предмет психологии. Основные понятия, задачи и методы классического бихевиоризма.

0 Необихевиоризм. Активность и целостность поведения. Понятие промежуточной переменной.

© Неосознаваемые процессы и их классификация. Явления и понятие установки.

© Бессознательное: его проявления, отношение к сознанию и методы исследования.

О Сознание как предмет психологии. Основные метафоры и свойства сознания

В.Вундт СОЗНАНИЕ И ВНИМАНИЕ ¹

На вопрос о задаче психологии примыкающие к эмпирическому на­правлению психологи обыкновенно отвечают: эта наука должна изучать состояния сознания, их связь и отношения, чтобы найти, в конце концов, законы, управляющие этими отношениями.

Хотя это определение и кажется неопровержимым, однако оно до известной степени делает круг. Ибо, если спросить вслед за тем, что же такое сознание, состояние которого должна изучать психология, то ответ будет гласить: сознание представляет собою сумму сознаваемых нами со­стояний. Однако это не препятствует нам считать вышеприведенное оп­ределение наиболее простым, а поэтому пока и наилучшим. Ведь всем предметам, данным нам в опыте, присуще то, что мы, в сущности, можем не определить их, а лишь указать на них; или, если они сложны по при­роде своей, перечислить их свойства. Такое перечисление свойств мы, как известно, называем описанием, и к вышеприведенному вопросу о сущно­сти психологии мы всего удобнее подойдем, если попытаемся возможно более точно описать во всех его свойствах сознание, состояния которого являются предметом психологического исследования.

В этом нам должен помочь небольшой инструмент, который хорошо знаком каждому, сколько-нибудь причастному к музыке человеку, — мет­роном. В сущности, это не что иное, как часовой механизм с вертикально поставленным маятником, по которому может передвигаться небольшой груз для того, чтобы удары следовали друг за другом через равные интер­валы с большей или меньшей скоростью. Если груз передвинуть к верхне­му концу маятника, то удары следуют друг за другом с интервалом прибли­зительно в 2 с; если переместить его возможно ближе к нижнему концу, то время сокращается приблизительно до ¹/₃с. Можно установить любую сте­пень скорости между этими двумя пределами. Однако можно еще значи­тельно увеличить число возможных степеней скорости ударов, если совсем

¹ Хрестоматия по вниманию / Под ред. А.Н.Леонтьева, А.А.Пузырея, В.Я.Романова. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1976. С. 8—24.

Вундт В. Сознание и внимание 53

снять груз с маятника, причем интер­вал между двумя ударами сокраща- i»|»*»as|»|»*a> > |»|»»» ется до V₄c. Точно так же можно с I I I I I I I I I I I I I I I I

достаточной точностью установить и д

любой из медленных темпов, если

ИМееТСЯ ПОМОЩНИК, КОТОРЫЙ ВМеСТО |»а»ав|»|»а»в|В|»|»|»|»*»|ВА

того чтобы предоставить маятнику I I I I | | 1 | | | | I I I I I

свободно качаться, раскачивает его В

из стороны в сторону, отсчитывая ин­
тервалы по секундным часам. Этот Рис. 1
инструмент не только пригоден для

обучения пению и музыке, но и представляет собой простейший психологи­ческий прибор, который, как мы увидим, допускает такое многостороннее применение, что с его помощью можно демонстрировать все существенное содержание психологии сознания. Но чтобы метроном был пригоден для этой цели, он должен удовлетворять одному требованию, которому отвечает не всякий применяющийся на практике инструмент: именно сила ударов маятника должна быть в достаточной мере одинаковой, так, чтобы, даже внимательно прислушиваясь, нельзя было заметить разницу в силе сле­дующих друг за другом ударов. Чтобы испытать инструмент в этом от­ношении, самое лучшее изменять произвольно субъективное ударение от­дельных ударов такта, как это показано наглядно на следующих двух рядах тактов (см. рис. 1).

В этой схеме отдельные удары обозначены нотами, а более сильные удары — ударениями, поставленными над нотами. Ряд А представляет по­этому так называемый восходящий, а ряд В — нисходящий такт. Если окажется, что в ударах маятника мы по произволу можем слушать то вос­ходящий, то нисходящий такт, т.е. можем слышать один и тот же удар то подчеркнутым более сильно, то звучащим более слабо, то такой инст­румент будет пригодным для всех излагающихся ниже психологических экспериментов.

Хотя.только что описанный опыт должен был служить лишь для испытания метронома, однако из него можно уже сделать один заслужива­ющий внимания психологический вывод. Именно при этом опыте заме­чается, что для нас в высшей степени трудно слышать удары маятника со­вершенно равными по силе, иначе говоря, слышать их не ритмически. Мы постоянно впадаем вновь в восходящий или нисходящий такт. Мы можем выразить этот вывод в таком положении: наше сознание ритмично по при­роде своей. Едва ли это обусловливается каким-либо специфическим, лишь сознанию присущим свойством, скорее это явление находится в тесной свя­зи со всей нашей психофизической организацией. Сознание ритмично по­тому, что вообще наш организм устроен ритмично. Так, движения сердца, дыхание наше, ходьба ритмичны. Правда, в обычном состоянии мы не ощу­щаем биений сердца. Но уже дыхательные движения воздействуют на нас

54 Тема 2. Становление предмета психологии

как слабые раздражения, и, прежде всего, движения при ходьбе образуют ясно различаемый задний фон нашего сознания. Ноги при ходьбе представ­ляют собой как бы естественные маятники, движения которых, подобно дви­жениям маятника метронома, обыкновенно следуют друг за другом ритми­чески, через равные интервалы времени. Когда мы воспринимаем в наше сознание впечатления через одинаковые интервалы, мы располагаем их в аналогичной этим нашим собственным внешним движениям ритмиче­ской форме, причем особый вид этой ритмической формы в каждом дан­ном случае (хотим ли мы, например, составить ряд из нисходящих или из восходящих тактов) в известных границах остается предоставленным на­шему свободному выбору, как это бывает, например, при движениях ходьбы и их видоизменениях — в обычной ходьбе, в беге, в прыганье и, наконец, в различных формах танцев. Наше сознание представляет собою не какое-ни­будь отдельное от нашего физического и духовного бытия существо, но со­вокупность наиболее существенных для духовной стороны этого бытия со­держаний.

Из вышеописанных опытов с метрономом можно получить и еще один результат, если мы будем изменять длину восходящих или нисходя­щих рядов тактов. В приведенной выше схеме каждый из рядов А и В со­стоит из 16 отдельных ударов или, если считать повышение и понижение за один удар, 8 двойных ударов. Если мы внимательно прослушаем ряд та­кой длины при средней скорости ударов метронома в 1—1^х/₂ с и после ко­роткой паузы повторим ряд точно такой же длины, то мы непосредственно заметим их равенство. Равным образом, тотчас же замечается и различие, если второй ряд будет хотя бы на один удар длиннее или короче. При этом безразлично, будет ли этот ряд состоять из восходящих или нисходящих тактов (по схеме А или В). Ясно, что такое непосредственное воспризнание равенства последующего ряда с предшествующим возможно лишь в том случае, если каждый из них был дан в сознании целиком, причем, однако, от­нюдь не требуется, чтобы оба они сознавались вместе. Это станет ясным без дальнейших объяснений, если мы представим себе условия аналогичного воспризнания при сложном зрительном впечатлении. Если посмотреть, на­пример, на правильный шестиугольник и затем во второе мгновение вновь на ту же фигуру, то мы непосредственно познаем оба впечатления как тож­дественные. Но такое воспризнание становится невозможным, если разде­лить фигуру на многие части и рассматривать их в отдельности. Совершен­но также и ряды тактов должны восприниматься в сознании целиком, если второй из них должен производить то же впечатление, что и первый. Раз­ница лишь в том, что шестиугольник, кроме того, воспринимается во всех своих частях разом, тогда как ряд тактов возникает последовательно. Но именно в силу этого такой ряд тактов как целое имеет ту выгоду, что дает возможность точно определить границу, до которой можно идти в прибав­лении отдельных звеньев этого ряда, если желательно воспринять его еще как и целое. При этом из такого рода опытов с метрономом выясняется, что

Вундт В. Сознание и внимание 55

объем в 16 следующих друг за другом в смене повышений и понижений (так называемый ²/₈ такт) ударов представляет собою тот maximum, которо­го может достигать ряд, если он должен еще сознаваться нами во всех сво­их частях. Поэтому мы можем смотреть на такой ряд как на меру объема сознания при данных условиях. Вместе с тем выясняется, что эта мера в из­вестных пределах независима от скорости, с которой следуют друг за другом удары маятника, так как связь их нарушается лишь в том случае, если или вообще ритм становится невозможным вследствие слишком медленного следования ударов друг за другом, или же в силу слишком большой скоро­сти нельзя удержать более простой ритм ²/₈ такта, и стремление к связно­му восприятию порождает более сложные сочетания. Первая граница ле­жит приблизительно около 2^х/₂. последняя — около 1 с.

Само собою разумеется, что, называя наибольший, еще целиком удер­живаемый при данных условиях в сознании ряд тактов «объемом созна­ния», мы разумеем под этим названием не совокупность всех состояний сознания в данный момент, но лишь составное целое, воспринимаемое в сознании, как единое. Образно выражаясь, мы измеряем при этом, если сравнить сознание с плоскостью ограниченного объема, не саму плоскость во всем ее протяжении, но лишь ее поперечник. Этим, конечно, не исклю­чается возможность многих других разбросанных содержаний, кроме из­меряемого. Но, в общем, их тем более можно оставить без внимания, что в этом случае благодаря сосредоточению сознания на измеряемом содержа­нии все лежащие вне его части образуют неопределенные, изменчивые и по большей части легко изолируемые содержания.

Если объем сознания в указанном смысле и представляет собою при соблюдении определенного такта, например, ²/_g, относительно определенную величину, которая в указанных границах остается неизменной при различ­ной скорости ударов маятника, зато изменение самого такта оказывает тем большее влияние на объем сознания. Такое изменение отчасти зависит от нашего произвола. В равномерно протекающем ряде тактов мы можем с одинаковым успехом слышать как ²/_g такта, так и более сложный, напри­мер, ⁴/₄ такта.

Такой ритм получается, когда мы вводим различные степени повы­
шения, например, ставим самое сильное из них в начале ряда, среднее по
силе — в середине и каждое из слабых — посредине обеих половин всего
такта, как это показано на только что приведенной схеме (см. рис. 2), в
которой самое сильное повышение обозначено тремя ударениями, среднее
— двумя и самое слабое — одним.
Помимо произвольного удара, однако,
и этот переход к более сложным
тактам в высокой степени зависит
от скорости в последовательности
ударов. Тогда как именно при боль­
ших интервалах лишь с трудом воз- Рис. 2

56 Тема 2. Становление предмета психологии

можно выйти за пределы простого ²/₈ такта, при коротких интервалах, на­оборот, необходимо известное напряжение для того, чтобы противостоять стремлению к переходу к более сложным ритмам. Когда мы слушаем не­посредственно, то при интервале в ^х/₂ с и менее очень легко возникает такт вроде вышеприведенного ⁴/₄ такта, который объединяет восемь ударов в один такт, тогда как простой ²/₈ такт содержит в себе лишь два удара. Ес­ли теперь измерить по вышеуказанному способу объем сознания для та­кого, более богато расчлененного ряда тактов, то окажется, что еще пять ⁴/₄ такта, построенных по приведенной выше схеме, схватываются как од­но целое, и если их повторить после известной паузы, они воспризнаются как тождественные. Таким образом, объем сознания при этом более сложном ритмическом делении составляет не менее 40 ударов такта вме­сто 16 при наиболее простой группировке. Можно, правда, произвольно составить еще более сложные расчленения такта, например, ⁶/₄ такта. Но так как это усложнение ритма со своей стороны требует известного на­пряжения, длина ряда, воспринимаемого еще как отдельное целое, не уве­личивается, но скорее уменьшается.

При этих опытах обнаруживается еще дальнейшее замечательное свойство сознания, тесно связанное с его ритмической природой. Три сте­пени повышения, которые мы видели в вышеприведенной схеме ⁴/₄ такта, образуют именно maximum различия, который нельзя перейти. Если мы причтем сюда еще понижения такта, то четыре степени интенсивности ис­черпают все возможные градации в силе впечатлений. Очевидно, что это количество степеней определяет также и ритмическое расчленение цело­го ряда, а вместе с тем и его объединение в сознании, и, наоборот, ритм движений такта обусловливает то число градаций интенсивности, которое в расчленении рядов необходимо в качестве опорных пунктов для объе­динения в сознании. Таким образом, оба момента находятся в тесной свя­зи друг с другом: ритмическая природа нашего сознания требует опреде­ленных границ для количества градаций в ударении, а это количество, в свою очередь, обусловливает специфическую ритмическую природу чело­веческого сознания.

Чем обширнее ряды тактов, объединяемых в целое при описанных опытах, тем яснее обнаруживается еще другое весьма важное для сущности сознания явление. Если обратить внимание на отношение воспринятого в данный момент удара такта к непосредственно предшествовавшим и, далее, сравнить эти непосредственно предшествовавшие удары с ударами объеди­ненного в целое ряда, воспринятыми еще раньше, то между всеми этими впе­чатлениями обнаружатся различия особого рода, существенно отличные от различий в интенсивности и равнозначных с ними различий в ударении. Для обозначения их всего целесообразнее воспользоваться выражениями, сложившимися в языке для обозначения зрительных впечатлений, в кото­рых эти различия равным образом относительно независимы от интенсив­ности света. Эти обозначения — ясность и отчетливость, значения которых

Вундт В. Сознание и внимание 57

почти совпадают друг с другом, но все-таки указывают различные стороны процесса, поскольку ясность более относится к собственному свойству впечатления, а отчетливость — к его ограничению от других впечатлений. Если мы перенесем теперь эти понятия в обобщенном смысле на содержа­ния сознания, то заметим, что ряд тактов дает нам самые различные степе­ни ясности и отчетливости, в которых мы ориентируемся по их отношению к удару такта, воспринимаемому в данный момент. Этот удар воспринима­ется всего яснее и отчетливее; ближе всего стоят к нему только что минув­шие удары, а затем чем далее отстоят от него удары, тем более они теряют в ясности. Если удар минул уже настолько давно, что впечатление от него вообще исчезает, то, выражаясь образно, говорят¹, что оно погрузилось под по­рог сознания. При обратном процессе образно говорят, что впечатление под­нимается над порогом. В подобном же смысле для обозначения постепен-. ного приближения к порогу сознания, как это мы наблюдаем в отношении давно минувших ударов в опытах с маятником метронома, пользуются об­разным выражением потемнения, а для противоположного изменения — прояснения содержаний сознания. Пользуясь такого рода выражениями, можно поэтому следующим образом формулировать условия объединения состоящего из разнообразных частей целого, например, ряда тактов: объе­динение возможно до тех пор, пока ни одна составная часть не погрузилась под порог сознания. Для обозначения наиболее бросающихся в глаза разли­чий ясности и отчетливости содержаний сознания обыкновенно пользуют­ся в соответствии с образами потемнения и прояснения еще двумя нагляд­ными выражениями: о наиболее отчетливо воспринимаемом содержании говорят, что оно находится в фиксационной точке (Blickpunkt) сознания, обо всех же остальных — что они лежат в зрительном поле (Blickfeld) созна­ния. В опытах с метрономом, таким образом, воздействующий на нас в дан­ный момент удар маятника каждый раз находится в этой внутренней точ­ке фиксации, тогда как предшествующие удары тем более переходят во внутреннее зрительное поле, чем далее они отстоят от данного удара. По­этому зрительное поле можно наглядно представить себе как окружающую фиксационную точку область, которая непрерывно тускнеет по направле­нию к периферии, пока, наконец, не соприкоснется с порогом сознания.

Из последнего образного выражения уже ясно, что так называемая точка фиксации сознания, в общем, обозначает лишь идеальное сосредо­точие центральной области, внутри которой могут ясно и отчетливо вос­приниматься многие впечатления. Так, например, воздействующий на нас в данный момент удар при опытах с метрономом, конечно, находится в фиксационной точке сознания, но только что перед ним воспринятые уда­ры сохраняют еще достаточную степень ясности и отчетливости, чтобы объ­единяться с ним в более ограниченной, отличающейся от остального зри­тельного поля своею большею ясностью области. И в этом отношении психические процессы соответствуют заимствованному из сферы зритель­ных восприятий образу, где также один из пунктов так называемого зри-

58 Тема 2. Становление предмета психологии

тельного поля является точкой фиксации, кругом которой может быть яс­но воспринято еще значительное количество впечатлений. Именно этому обстоятельству обязаны мы тем, что вообще можем в одно мгновение схва­тить какой-либо цельный образ, например, прочесть слово. Для центральной части зрительного поля нашего сознания, непосредственно прилегающей к внутренней фиксационной точке, давно уже создано под давлением прак­тических потребностей слово, которое принято и в психологии. Именно мы называем психический процесс, происходящий при более ясном воспри­ятии ограниченной сравнительно со всем полем сознания области содержа­ний, вниманием. Поэтому о тех впечатлениях или иных содержаниях, ко­торые в данное мгновение отличаются от остальных содержаний сознания особенной ясностью, мы говорим, что они находятся в фокусе внимания. Со­храняя прежний образ, мы можем поэтому мыслить их как центральную, расположенную вокруг внутренней фиксационной точки область, которая отделена от остального, все более тускнеющего по направлению к перифе­рии зрительного поля более или менее резкой пограничной линией. Отсю­да сейчас же возникает новая экспериментальная задача, дающая важное добавление к вышеизложенному измерению всего объема сознания. Она за­ключается в ответе на возникающий теперь вопрос: как велик этот более тесный объем внимания?

Насколько удобны ритмические ряды, в силу присущего им расчле­нения, для определения всего объема сознания, настолько же малопригод­ны они, в силу того же самого свойства, для разрешения второй задачи. Ибо ясно, что как раз вследствие той связи, которую ритм известного ря­да тактов устанавливает между фокусом внимания и остальным полем сознания, точное разграничение между обеими областями становится не­возможным. Правда, мы замечаем с достаточной ясностью, что вместе с не­посредственно воздействующим ударом такта в фокус внимания попада­ют также и некоторые предшествующие ему удары, но сколько именно — это остается неизвестным. В этом отношении чувство зрения находится, конечно, в более благоприятных условиях. В чувстве зрения именно мож­но наблюдать, что физиологические условия зрения, взятые сами по себе, независимо от психологического ограничения нашего ясного восприятия ограничивают восприятие протяженных предметов, так как более ясное отличие впечатления ограничено так называемой областью «ясного виде­ния», окружающей фиксационную точку. В этом легко убедиться, если твердо фиксировать одним глазом на расстоянии 20-25 см центральную букву о на прилагаемой таблице (см. рис. 3), а другой глаз закрыть.

Тогда можно, направляя внимание на расположенные по краям точ­ки зрительного поля, воспринимать еще буквы, лежащие на периферии это­го круга из букв, например, верхнее h или находящееся справа i. Этот опыт требует известного навыка в фиксации, так как при естественном, неприну­жденном зрении мы всегда бываем склонны направлять на тот пункт, на который обращено наше внимание, также и нашу оптическую линию. Если

Вундт 8. Сознание и внимание

же приучиться направлять свое вни­мание на различные области зри­тельного поля, в то время как фикса­ционная точка остается неизменной, то такие опыты покажут, что фикса­ционная точка внимания и фикса­ционная точка поля зрения отнюдь не тождественны и при надлежа­щем управлении вполне могут отде­ляться друг от друга, ибо внимание может быть обращено и на так назы­ваемую непрямо видимую, т.е. нахо­дящуюся где-либо в стороне, точку. Отсюда становится в то же время яс­ным, что отчетливое восприятие в психологическом и отчетливое ви­дение в физиологическом смысле далеко не необходимо совпадают друг с другом. Если, например, фик­сировать среднюю букву о в выше­приведенной фигуре, в то время как внимание обращено на лежащую в стороне букву п, то расположенные вокруг п буквы f, g, s, i воспринима­ются отчетливо, тогда как находя­щиеся вокруг о буквы h, t, г, п отсту­пают в более темное зрительное поле сознания. Нужно только сделать эту таблицу из букв такой величины, чтобы при рассматривании ее с рас­стояния в 20—25 см она приблизи­тельно равнялась объему области яс­ного видения, причем за критерий последнего принимается возможность отчетливо различать буквы такой величины, как шрифт этой книги. По­этому только что упомянутые наблюдения сейчас же показывают нам, что объем фокуса внимания и области отчетливого видения в физиологиче­ском смысле также настолько далеко расходятся друг с другом, насколь­ко отчетливое видение в физиологическом смысле при вышеуказанных условиях, очевидно, охватывает гораздо большую область, чем объем фо­куса внимания. Помещенная выше фигура содержит 95 букв. Если бы мы должны были все физиологически отчетливо видимые предметы отчетли­во воспринимать также и в психологическом смысле, то, фиксируя букву о, мы схватили бы все буквы таблицы. Но это отнюдь не бывает, и в каж­дый данный момент мы всегда различаем лишь немногие буквы, окру-

60 Тема 2. Становление предмета психологии

жающие внутреннюю фиксационную точку внимания, будет ли она совпа­дать с внешней фиксационной точкой зрительного поля, как при обычном зрении, или же при нарушении этой связи лежать где-либо эксцентрически.

Хотя уже и эти наблюдения над одновременным восприятием про­извольно сгруппированных простых объектов, например, букв, с достаточ­ной определенностью указывают на довольно тесные границы объема вни­мания, однако с помощью только их нельзя решить вопрос о величине этого объема вполне точно, т.е. выразить его в числах, подобно тому, как это оказалось возможным при определении объема сознания посредством опытов с метрономом. Однако эти опыты над зрением можно без слож­ных приборов видоизменить таким образом, что они будут пригодны для разрешения этой задачи, если только не упускать из виду, что непосредст­венные результаты естественным образом и здесь имеют значение лишь при допущении особых условий. Для этой цели скомбинируем несколь­ко таких таблиц букв, как вышеприведенная, каждый раз с новым распо­ложением элементов. Кроме того, нужно изготовить несколько большую по размерам ширму из белого картона с маленьким черным кружком посредине. Этой ширмой S закрывают выбранную для отдельного опыта фигуру А и просят экспериментируемое лицо, которому фигура неизвест­на, фиксировать находящийся в центре маленький черный кружочек, при­чем другой глаз остается закрытым. Затем с большой скоростью сдвига­ют ширму на мгновение в сторону и вновь возможно быстрее закрывают ею фигуру. Скорость при этом должна быть достаточно большой для то­го, чтобы в то время, как фигура остается открытой, не произошло ни дви­жения глаза, ни отклонения внимания за поле зрения¹.

При повторении опыта необходимо точно так же каждый раз выби­рать таблицы букв, так как в противном случае отдельное моментальное впечатление будет дополняться предшествовавшими восприятиями. Что­бы получить однозначные результаты, нужно найти такие условия опыта, при которых влияние прежних впечатлений отпадало бы и задача, следо­вательно, сводилась бы к вопросу: как велико число простых, вновь всту­пающих в сознание содержаний, которые могут попасть в данный момент в фокус внимания? Относительно постановки вопроса можно было бы, ко­нечно, возразить против нашего метода проведения опытов, что буква яв­ляется не простым содержанием сознания и что можно было бы выбрать еще более простые объекты, например, точки. Но так как точки ничем не отличаются друг от друга, то это вновь в высшей степени затруднило бы опыт или даже сделало бы его невозможным. С другой стороны, в пользу

¹ Для более точного и равномерного выполнения этого опыта целесообразно вос­пользоваться одним простым прибором, так называемым тахистоскопом (от греч. tachiste — как можно скорее и scopeo — смотрю), у которого падающая ширма на очень короткое и точно измеримое время позволяет видеть открывающую фигуру. Но если нет этого аппарата под руками, то достаточно и вышеописанного опыта, для которого требуется только большая быстрота рук.

Вундт В. Сознание и внимание 61

буквенных обозначений говорит их привычность, благодаря которой бук­вы обычного шрифта схватываются так же быстро, как и отдельная точ­ка — факт, в котором легко убедиться через наблюдение. Вместе с тем буквенные обозначения благодаря своим характерным отличиям имеют ту выгоду, что они легко удерживаются в сознании даже после мгновен­ного воздействия, почему после опыта возможно бывает дать отчет об от­четливо воспринятых буквах. Если мы будем производить опыты указан­ным образом, то заметим, что неопытный еще наблюдатель по большей части может непосредственно схватить не более 3—4 букв. Но уже после немногих, конечно, как было сказано, каждый раз с новыми объектами произведенных опытов число удерживаемых в сознании букв повышает­ся до 6. Но уже выше этого числа количество удержанных букв не под­нимается, несмотря на дальнейшее упражнение, и остается неизменным у всех наблюдателей. Поэтому его можно считать постоянной величиной внимания для человеческого сознания.

Впрочем, нужно заметить, что это определение объема внимания свя­зано с одним условием, как раз противоположным приведенному нами при объяснении измерения объема сознания. Последнее было возможно лишь благодаря воздействию рядов впечатлений, связанных в объединен­ное целое. При измерении объема внимания мы, наоборот должны были изолировать друг от друга отдельные впечатления, так, чтобы они образо­вывали любые необъединенные и неупорядоченные группы элементов. Эта разница условий зависит не исключительно от того, что один раз, при опытах с метрономом участвует чувство слуха, другой раз, при опытах со зрением — зрительное чувство. Скорее наоборот, мы уже сразу можем высказать предположение, что в первом случае главную роль играют пси­хологические условия соединения элементов в единое целое, в другом, — наоборот, изоляция их. Поэтому сам собою возникает вопрос: какое из­менение произойдет, если мы заставим до известной степени обменяться своими ролями зрение и слух, т.е. если на зрение будут воздействовать связные, объединенные в целое впечатления, а на слух, напротив, изолиро­ванные? Простейший же способ связать отдельные буквы в упорядочен­ное целое — это образовать из них слова и предложения. Ведь сами бук­вы — не что иное, как искусственно выделенные из такого естественного образования элементы. Если произвести описанные выше опыты (с та-хистоскопом) над этими действительными составными частями речи, то результаты, в самом деле, получатся совершенно иные. Положим, что экс-периментируемому лицу предлагается слово вроде следующего: wahlver-wandtschaften, тогда даже малоопытный наблюдатель может сразу про­честь его без предварительной подготовки. В то время, следовательно, как изолированных элементов он с трудом мог воспринять 6, теперь он без ма­лейшего затруднения воспринимает 20 и более элементов. Очевидно, что по существу это тот же случай, который самим нам встречался и при опытах с ритмическими слуховыми восприятиями. Лишь условия связи

62 Тема 2. Становление предмета психологии

здесь иные, поскольку то, что в зрительном образе дается нам как едино­временное впечатление, при слухе слагается из последовательности про­стых впечатлений. С этим стоит в связи еще другое различие. Слово толь­ко тогда может быть схвачено в одно мгновение, если оно уже раньше было известно нам как целое или, по крайней мере при сложных словах, в своих составных частях. Слово совершенно неизвестного нам языка удерживается поэтому не иначе, как лишь в комплексе необъединенных в целое букв, и мы видим, что тогда воспринимается не более 6 изолиро­ванных элементов. Напротив, при ритмическом ряде ударов маятника де­ло совсем не в форме такта, связывающего отдельные удары, так как мы можем мысленно представить себе любое ритмическое расчленение, лишь бы оно не противоречило общей природе сознания, например, не превыша­ло вышеупомянутое условие maximuma в 3 повышения. При всем том, как вытекает из этого требования, указанная разница в восприятии после­довательного и одновременного целого, как оно бывает при опытах над слухом и зрением, в сущности говоря, лишь кажущаяся. Адекватный на­шему ритмическому чувству размер, в общем, относится к нему не иначе, как соответствующее нашему чувству речи целое слово или целое пред­ложение. Поэтому и в опытах с чтением, совершенно так же как и в опы­тах с метрономом, мы должны будем предположить, что вниманием схва­тывается не целое, состоящее из многих элементов слов как целое, но что в объем его каждый данный момент попадает лишь ограниченная часть этого целого, от которой психическое сцепление элементов переходит к тем частям, которые находятся в более отдаленных зрительных полях сознания. В самом деле, существует общеизвестный факт, который дает поразительное доказательство этому сцеплению воспринятой вниманием части целого слова или предложения со смутно сознаваемыми содержа­ниями. Это, прежде всего, тот факт, что при беглом чтении мы очень лег­ко можем просмотреть опечатки или описки. Это было бы невозможно, если бы для того, чтобы читать, мы должны были бы одинаково отчетли­во воспринять в нашем сознании все элементы сравнительно длинного слова или даже целого предложения. В действительности же в фокус вни­мания в каждый данный момент попадают лишь немногие элементы, от которых затем тянутся нити психических связей к лишь неотчетливо воспринятым, даже отчасти лишь физиологически в области непрямого видения падающим впечатлениям; совершенно также и в слуховом вос­приятии ритма моментально воздействующие слуховые впечатления со­единяются с предшествовавшими, отошедшими в область более смутного сознания, и подготовляют наступление будущих, еще ожидающихся. Глав­ная разница обоих случаев лежит не столько в формальных условиях объ­ема внимания и сознания, сколько в свойстве элементов и их сочетаний. Если мы обратимся теперь, получив такие результаты от опытов над зре­нием, вновь к нашим наблюдениям над метрономом, то очевидно, что че-

Вундт В. Сознание и внимание 63

рез эту аналогию тотчас же

возникает вопрос, нельзя ли и р • • • • • •••••••••