Ход конем

Добросовестно проработав тридцать лет в крупной нефтяной компании, мистер Гиффорд попросил перевести его в Мэйн. Его просьбу удовлетворили и сказали, что он может приступить к работе в Мэйне. Сумма, указанная в следующем чеке на зарплату, была вполовину меньше той, что он получал в Бостоне. Никаких предупреждений не было.

Его сын, молодой Гиф, посмотрев на это, по окончании колледжа пошел работать в маленький местный театр. Это была неустойчивая жизнь без каких-либо надежных обязательств (он, например, не мог бы сказать, почему женился), но, тем не менее, в течение семи лет это была приятная жизнь. Затем он стал быстро взрослеть. Это совпало с разводом. Гиф знал, что ему делать на следующем этапе: он хотел стать помощником по связям с общественностью у сенатора. Ему было двадцать девять лет.

Воодушевленный своей идеей, он поехал в Вашингтон. Очень скоро он убедил женщину, к которой всегда стремился, отказаться от своей независимости, скитаний по Европе и мечты получить степень бакалавра. Она вышла за него замуж, и у них родился ребенок.

“Чувство власти... Маленький мальчик из Мэйна внезапно оказывается в столице страны. Знакомится с ведущими журналистами, называет их по именам. У него появляется чувство, что он обладает влиянием. Если он читает газеты и находит что-то, требующее исправления, то звонит сенатору. Он прекрасно зарабатывает, может позволить себе обедать в городе. Вся система его жизни была безопасной и удобной”.

Периоды обретения корней и расширения в личной жизни и в профессиональном влиянии для тридцатилетнего Гифа были чудесными.

Однако положение изменилось, когда сенатор, на которого работал Гиф, решил выдвинуть свою кандидатуру в президенты. Мужчины вокруг Гифа начали подниматься как на дрожжах, так как сенатор был сейчас постоянно в центре внимания. По естественному закону выживания в Вашингтоне, когда так много людей начинают наделять властью, пускай эфемерной, право действовать по доверенности делает одних членов сенаторской команды жадными, а других — озлобленными.

“Я приходил вечером домой совершенно опустошенный. Я больше уже не мог играть с детьми. Я даже не мог говорить. После рюмки вина усталость проходила, и я мог рассказать жене, что произошло за день. Она по сути своей оптимистка и старалась меня поддержать. Но у меня было такое чувство, что я стал пленником. Сенатор мог позвонить в три часа ночи. Затем нас начали раздражать поездки. У меня крепкий тыл, дом, семья, но я чувствовал, что не принадлежу самому себе”.

Это типично для людей в тридцать пять лет. Обозначив границы своей беговой дорожки, многие из нас начинают еще стремительнее ползти по этой горе к вершине успеха.

Реакция Гиффорда была другой. Он остановился и огляделся вокруг. “Конечно, прекрасно было бы работать на президента, но если это не получится, что я буду делать? Мне скоро исполнится тридцать пять лет, а я не имею ни профессии, ни независимости. Я мог бы, конечно, вернуться к руководству театром, но где? Я не мог бы начать все сначала. Так какие у меня были варианты? Мне нужно было посмотреть на вещи реально, а реальностью для меня был Мэйн. Как только я сказал сенатору, что ухожу из его команды, я уже не мог больше ждать ни минуты, ни секунды”.

У Гифа было столько же обязательств перед семьей, сколько у обычного среднего мужчины, возможно, даже больше: от двух браков у него было пятеро детей. Тем не менее, интуиция подсказывала ему: “Отправляйся в Мэйн, пока не поздно”. Он последовал этому совету. Следующие два года промелькнули как одно мгновение. Он работал на губернатора Мэйна, одновременно искал возможности для осуществления своих обязательств, окончил курсы по торговле недвижимостью и открыл собственное риэлтерское бюро.

К сорока годам Гиф стал независим. Торговля недвижимостью — очень тяжелое дело, однако он занимается этим с огромным оптимизмом. Когда у него нет дохода, они с Энни живут на свои сбережения, но это тоже хорошо. Зимой они устраивают себе отпуск и отправляются кататься на лыжах.

В результате того, что Гиф произвел переоценку ценностей в тридцать пять лет при переходе к середине жизни, его не страшит первое проявление чувства, которое приходит к мужчинам к сорока годам, заставляя их ощущать себя экспрессивными, мягкими как женщины, заботящимися о семье. И действительно, он получает удовольствие от того, что дает волю этому чувству, а не стремится его подавить. “Я сказал Энни, что она может вернуться на работу в любое время, когда захочет. Если она сможет достаточно зарабатывать, пожалуйста, я останусь дома и буду смотреть за детьми. Я их обожаю. И, если честно вам сказать, сейчас я люблю красить дома и строить коттеджи”.

Кризис, связанный с серединой жизни, стоит не только денег, он стоит большего: по мере продвижения в нем мы отказываемся от безопасности. Если мужчина настаивает на сохранении или принимает, не моргнув глазом, статус-кво в распределении ролей, согласно которым все материальные тяготы будут только на его плечах (и многие делают это), то он не сможет увидеть свет в конце туннеля. Он просто окажется зацикленным. Умирая, он скажет жене: “Дорогая, страховка оплачена”, так как собирается заботиться о ней даже после смерти.

Если средняя супружеская пара собирается найти обновление в середине жизни, то раннее распределение ролей между добывающим хлеб мужем и заботливой женой должно быть пересмотрено. Это, конечно, легче сказать, чем сделать. Коммерческие способности жены зависят от модели поведения, которой она придерживалась до сих пор. Появляются субъективные вопросы: хочет ли она, осмелится ли предпринять попытку сделать это? Желает ли он, чтобы жена вышла на независимую орбиту, или боится соперничества? Она должна столкнуться с проблемой внутренней женской робости. Он должен побороть в себе комплекс Атласа.