В одиночку

Что же стало с человеком, который прошел период двадцатилетнего возраста в одиночку? Я расскажу вам историю тридцатипятилетней женщины, назовем ее Блэр.

“Я мечтала красоваться на обложке журнала " Тайм", но в то же время хотела иметь четверых детей”.

Сейчас Блэр понимает, что это конфликтное представление. Она стала старше. В юные годы, сделав прыжок наверх, она ощущала уверенность в себе. В 1954 году ей было шестнадцать лет, она только что закончила школу и была охвачена желанием добиться успеха.

“У меня была такая мечта”.

В шестнадцать лет она не пошла учиться в колледж, да родители этого и не требовали. Девушка начала работать помощником у торговца автомобилями. Через несколько лет Блэр стала хорошим специалистом, открыла вместе с одной женщиной свое дело и стала заниматься автомобильным бизнесом. Она быстро стала популярной. Так же легко она добивалась и признания родителей, когда жила дома. Блэр идеализировала отца как интеллектуального, остроумного человека, политика-радикала, который всегца добивался успеха. Он был очень рад, когда Блэр перепрыгнула через два класса в школе. Это дало ей преимущество перед другими. Из семьи она первая добилась успеха.

Через несколько лет после занятия автомобильным бизнесом она решила покорить одну из Чикагских рекламных пирамид. Она выбрала среднее рекламное агентство. “Ты собиралась стать президентом рекламного агентства? ” — спросила я у нее.

“Я бы так не сказала. Когда начальник пригласил меня на ланч в мой день рождения, он спросил: кем ты хочешь стать, когда тебе исполнится двадцать пять лет? И я ответила: вице-президентом этого рекламного агентства. Я думала, это будет моим крупнейшим достижением”.

Начальник стал для нее центральной фигурой в период двадцатилетнего возраста. Он благословил ее на достижение высокой цели. Она восхищалась им и ловила каждое его слово.

“Этот мужчина меня притягивал. Он составлял для меня документы, а я только впитывала все, что он говорил. Мы вместе ездили в служебные командировки. Он даже оставался в моем номере, но у нас не было интимных отношений. У него было железное правило: не смешивать личное со служебным”.

Однако не все было так безоблачно в новой жизни Блэр. Ее соблазнил поэт, начальник ее группы, которая занималась книгами. Она поддалась на его ласковые речи, а когда он узнал, что она беременна, он бросил ее.

Она пыталась разрешить мучительное противоречие: “Я привлекала мужчин, но через некоторое время они говорили, что я для них слишком умна. В бизнесе мне удавалось многое. Люди принимали мои идеи и воздавали мне должное. В одном мире я пользовалась заслуженным уважением, а в другом мире — терпела неудачи”.

Это было в пятидесятые годы. Движение за равноправие женщин было мертво, феминистское движение еще не родилось. Блэр осмелилась утвердиться в своих амбициозных планах, в то время как большинство женщин были прикованы к кухне в этот период американской истории.

Когда ее отец сбежал с мексиканской танцовщицей, Блэр восприняла это как личное оскорбление. Она начала подозревать, что он не был таким уж интеллектуалом и политиком-радикалом, как она это себе представляла. Блэр даже опасалась, что у нее все может сложиться так же, как у ее отца: сплошной внешний блеск и никаких личных привязанностей. Она сознательно отождествляла себя только с отцом.

Если сначала ее отличала осторожность в отношениях с мужчинами, то сейчас она демонстрировала безразличие.

Она говорила какому-нибудь знакомому: “Заходи в любое время, когда будешь в городе” или: “Приходи на обед, проведем вместе выходные”, — создавая у мужчин впечатление, что ей хорошо независимо от того, был ли с ней рядом мужчина или нет. Любой мужчина, который был с ней, чувствовал, что свободно может уйти. Когда он уходил, у нее сердце обливалось кровью, и это расстраивало ее планы.

Платой за пустые любовные связи были два аборта. Все силы уходили у нее на то, чтобы доказать свою профессиональную компетентность, и эта борьба несколько смягчала ее неудовлетворенность сексуальной жизнью. Что ей было делать? Выйти замуж и присоединиться к тем, которые были уже пойманы в клетку? Дальше мириться с тем, что начальник не воспринимает ее всерьез, возможно, считая, что нет смысла учить женщину, которая все равно выйдет замуж и родит ребенка? Она пыталась подавить в себе эти мысли и загоняла эмоции внутрь. Если бы ее чувства вырвались наружу, она просто утонула бы в своих противоречиях.

Блэр компенсировала отсутствие детей повышенным вниманием к своим племянницам и племянникам. Она сконцентрировала силы на достижении более высокого профессионального уровня, чем любая другая женщина, которую она знала. Она пыталась быть смелее, чем они. Однажды Блэр обнаружила перед своей дверью коробку с подарком. На карточке было написано: “Для одной-единственной”.

Когда ей исполнилось двадцать шесть лет, она преодолела зависимость от своего наставника. Его пригласили тогда на лучшее место в другую фирму, но, как он выразился, предложение не включало приглашение и женщины, чей статус и заработная плата могли вызвать бурю в машинописном бюро.

“Только через несколько лет он признался, что в начале, когда я пришла к ним, он не думал, что я смогу добиться поста вице-президента рекламного агентства. А тут он боялся взять меня с собой, так как я обошла бы его”.

Блэр несколько раз сменила квартиру, стала вице-президентом более престижного рекламного агентства, где она поддерживала уже национальные интересы. В двадцать семь лет она перепрыгнула свою мечту и неожиданно для себя самой стала президентом компании.

В личном плане ничего не происходило. “Не то чтобы я не встретила подходящего мужчину. Я добилась большего успеха в бизнесе, чем могла себе представить. Все кругом были женаты. Я только в своих фантазиях представляла себя женой”.

Что значит быть женой, она видела на примере своей матери. Мать и младшая сестра Блэр вышли замуж по расчету: они хотели иметь красивый дом, высокое положение в обществе и постоянную защиту. “Я думала, что никогда не выйду замуж, как они. Это самое плохое, что можно сделать. Однако все закончилось именно так”. Блэр выбрала в мужья жесткого бизнесмена с политическими амбициями.

Сразу после свадьбы она отказалась от работы. Исполняя роль женщины, она со злорадством подчеркивала свое превосходство.

“Мне кажется, ты не слишком рада тому, что мы устраиваем эти деловые приемы”, — сказал ей как-то муж.

“Я делаю именно то, чего ты хотел, — выкрикнула она в ответ. — Я фешенебельная жена. Мое имя мелькает в газетах. Это ты хотел, чтобы я не работала”.

Все это расстраивало ее мужа. Его работа была пронизана жестокой борьбой, а возраст приближался уже к сорока.

“Почему бы нам не разбежаться и не зажить спокойно? — предложил он как-то вечером, когда она успокоилась. — Я устал притворяться перед клиентами”.

Блэр свернулась калачиком и притворилась спящей.

“Ты меня не любишь”, — сказал он, ожидая услышать опровержение. Однако она промолчала.

Блэр не могла объяснить, что страдает, повторяя жизнь матери, и ненавидела себя за это. Когда она занималась административной работой, то чувствовала себя иначе, теперь же стала играть роль “плохой матери”. Она хотела быть больше женщиной, чем была.

Это случается довольно часто. Люди в переходе к тридцатилетнему возрасту внезапно оказываются в роли своих родителей, не понимая, почему так происходит. Возможно, они ненавидят устройство своей новой жизни и чувствуют, что ими управляют какие-то демонические силы. Во многих случаях в нас действительно присутствуют негативные задатки, перешедшие от родителей. Но мы должны их изжить, превратить в позитивные качества и через конфликт прийти к своей индивидуальности.

В этот период Блэр вела себя как одержимая. Она стала набирать вес. Жир заполнял ее тела, застывал, как “заливное”, и закрыл собой все: внешность, сексуальное желание, мечты. “Я понимала, что чувствую себе не очень хорошо. Я не владела собой. Что-то меня сковывало, но я не понимала что. Я думала, что во всем виноват мой вес”.

В тридцать лет Блэр сказала мужу: “Я хочу уехать от тебя и избавиться от этого отвратительного жира! ”

Несмотря на все ее раннее личностное развитие, ей понадобилось пять лет, прежде чем она начала приводить в порядок свои противоречивые чувства. Как и многие люди, Блэр думала, что все проблемы закончатся, как только она разведется с мужем.

Многие возлагают на развод большие надежды, полагая, что смогут избавиться от неразрешимых проблем, уйдя от человека, который в них виноват. В случае с Блэр проблемой был конфликт между существованием ее в роли жены и бытием в роли ловкого бизнесмена. Теперь она сама должна была изжить свои фантазии, связанные с представлениями о роли жены в семье. Кроме того, что Блэр оказалась в сложной надуманной ситуации, она к тому же подорвала свое здоровье. Это удалось ей так же хорошо, как достижение успеха в жизни, где ее называли “машиной успеха”.

К несчастью, прежде чем Блэр осознала тупик в отношениях с супругом, ее противоречивые чувства вырвались наружу. После нескольких безобразных сцен с битьем посуды дальнейшее совместное проживание вряд ли было возможно.

“Я окончательно ушла только через три года. Если бы у меня был шанс все повторить, то я уже не стала бы долго раздумывать. В первый раз я честно проанализировала свои чувства. Я больше не могла быть чьим-то придатком. Больше я не разрешу мужчинам походя вмешиваться в мою жизнь, как бывало раньше. Все мои проблемы были связаны не с отцом, как я думала раньше, а с матерью и моими представлениями о роли женщины. Сейчас я стала полноценным человеком, который не боится полюбить кого-то или дать возможность полюбить себя. Буду надеяться, что это так”.

Здесь можно было бы прервать нашу историю, так как Блэр удалось разрешить проблемы, возникшие в период перехода к тридцатилетнему возрасту. Но перемена, произошедшая в отношении Блэр к себе в тридцать пять лет, позволит нам лучше понять ее развитие.

В свой тридцатипятилетний юбилей Блэр купила маленький дом. Кажется, теперь она хорошо устроилась и стала домовладелицей. Если она кого-то приглашает, а делает она это сейчас выборочно, то принимает гостя дома. Она с удовольствием готовит и не чувствует себя больше роботом в роли “плохой матери”. Ее новая работа достаточно представительна и предъявляет к ней высокие требования, но она уже не стремится дойти до вершины.

“Сейчас мне все видится иначе. Я повзрослела. Я была наверху и теперь предоставляю другим возможность добиваться успеха. Меня больше интересует качество моей работы. Я делаю свое дело без неприятного ощущения в желудке и опасения, что вот именно теперь они узнают, что я не заканчивала колледж и не умею произносить красивые слова”.

Она как будто выжидает, прежде чем восстановить основные недостающие звенья своей жизни. Главное теперь — дети, которых она так и не завела. “Сейчас я уверена, что дети, которые у меня будут, всегда будут чьими-то: моей сестры или мужчины, за которого я выйду замуж, — она улыбается мне и допивает остатки бренди. — Я получила больше, чем ожидала. Это, наверное, и есть жизнь. Может быть, вы получите курицу, а не кости”.

Отдача

Конечно, не каждый может принимать решения, в корне меняющие жизнь. Посмотрим, что происходит с теми, у кого на переходе к тридцатилетию рушится стабильная до того жизненная основа. Реакции различны. История Розалин показывает нам один из способов решить задачи развития личности, которые не были разрешены ранее.

Девичество Розалин прошло, но взрослой она пока не стала. Период исканий в двадцать лет не материализовал ее мечту, он только разрушил ее. Эта мечта была типичной для девушки, которая выходит замуж с целью вырваться из-под родительской опеки.

“Уезжая учиться в колледж, я думала: " Ну все, вырвалась. Мать меня больше не достанет! " Однако время учебы прошло, предложений выйти замуж не было. и я должна была вернуться обратно в Бруклин. Я собиралась пойти на работу и получать шестьдесят пять долларов в неделю, но — тут-то я и встретила Бордена, за которого вышла замуж. Что говорить о выборе, сделанном в течение десяти минут? ”

Более ненавистной перспективой, чем жизнь в Бруклине, была дпя Розалин лишь возможность однажды выйти замуж за закомплексованного хлюпика из элитного клуба, но подвернулся Борден Рэйберн из Клейтона.

“Он пришел из жизни, о которой я читала. Я никогда не хотела работать и не понимала все эти призывы к борьбе за освобождение женщины. Зависела ли я от мужа? Конечно, полностью. Я зависела от него материально. Я ничего не знала о реальной жизни, а своей жизнью была довольна. Она состояла, в основном, из хождений по магазинам и покупок”.

Но взаимопонимания у этой пары не было. В возрасте от двадцати до тридцати лет все друзья Розалин развелись со своими женами, и она флиртовала на стороне, тоже подумывая о разводе. Но Борден сказал: “Нет. Мы с тобой очень счастливы”. Они решили завести второго ребенка. Однажды, когда малышу исполнился год, Борден вернулся вечером из офиса и спросил Розалин, счастлива ли она.

“Да, а ты разве нет? ”

“У меня есть другая женщина, — сказал Борден. — Я люблю ее”.

“Как долго это продолжается? ” — спросила она.

“С того времени, как ты забеременела”.

“Все это время я была счастлива”.

“Я это знаю”, — сказал он.

“Вот это-то и ужасно”.

(Борден считал себя высоконравственным человеком.)

“Хорошо, — с трудом произнесла она. — Я ухожу”.

“Нет. Ты не можешь забрать детей с собой”. Борден убедил Розалин, что она сможет снова стать счастливой. По его словам, он может иметь великолепный брачный союз и волнующую подругу. Он объяснил, что для их брака это будет даже хорошо.

В течение полутора лет Розалин думала: “Эти люди держат меня в подчинении. Они похожи на мою мать, и именно ее место занял сейчас Борден. Жить в таких условиях невозможно. Я вышла за него замуж, чтобы спастись от матери, Бруклина и всего вульгарного окружения. Но я недостаточно знаю все его капризы. Я хочу душевного равновесия”.

В тридцать лет ей надоело быть для Бордена женщиной на побегушках. Она хотела бы радикально изменить свой образ жизни. В глубине души она чувствовала себя необычным человеком, художником или медиумом.

“Я уезжаю в Калифорнию”, — сказала она мужу.

“А почему? ” — спросил он.

“Я не хочу больше здесь оставаться”.

“Твой уход сделает меня несчастным”, — сказал он.

Она встретила скульптора, работающего в области рекламы. Правда, сейчас он находился в периоде бездействия. Он пережил уже три инкарнации. “Я хочу продолжить себя духовно”, — сказал он.

“Да, да”, — ответила Розалин.

Когда она уходила, Борден преподнес ей в качестве прощального подарка кредитную карточку. Она выехала в первый день Нового года на “Ровере ТС2000” вместе со скульптором и своими детьми. Дети сидели на заднем сидении. Им понравилось рвать простыни в номерах мотеля Говарда Джонсона, в то время как взрослые покуривали какие-то сигаретки, держа их шпилькой для волос. Говард Джонсон кормил их, так как Роза-лин оплачивала еду и ночлег своей кредитной карточкой. Они ехали дальше, ориентируясь по карте погоды и переезжая из прохладных зон в теплые. Они следовали по маршруту 66 из Чикаго в Техас через Аризону, где стояла теплая погода, а затем направились в Калифорнию. Это была полная свобода.

Скульптор проявил интерес к графству Марин. Розалин сказала, что она была тесно знакома с некоторыми парнями в Биг-Шур. Там “отрывались” люди искусства.

Розалин думала: “Я не представляю, что будет дальше. Раньше я всегда точно знала, что со мной может случиться”.

После ухода Розалин Борден порвал отношения с другой женщиной — слишком уж она за него цеплялась.

Вот еще один тип реакции на период осознания своих тридцати: отступление. Если не сработал принцип передачи зависимости от родителей к мужу и женщина не видит смысла идти вперед, толчок может задать обратное направление, туда, где девушка находилась до того, как ее романтические иллюзии были отравлены реальностью. Она пытается снова и снова пройти период отрыва от родительских корней. Она ищет новых людей и группы, в которые можно влиться. Это биография женщины, которая выбрала отступление. Однако встречаются и мужчины, занимающие такую позицию.

Спустя некоторое время, поварившись в котле общинной жизни в Биг-Шур, Розалин поняла, что если даже на Восточном побережье произойдет ядерный взрыв, эти люди просто ничего не услышат об этом. Там не было телевидения, печатных изданий, общения в том смысле, как его понимала Розалин. Вся жизнь состояла из трех вещей: наличия грузовика, рубки леса и музыки. Сначала Розалин подумала, что сама виновата в том, что чувствует себя здесь не в своей тарелке. Она пыталась ходить на вечеринки, которые устраивались в ближайшей коммуне, пробовала погрузиться в шумный мир, слушая игру на бамбуковой флейте и удары барабана. Однако она увидела, что эти люди играют на музыкальных инструментах незамысловато и бездарно. Ей казалось, что они вообще не слышали о существовании правительств, войн, настоящих газет. “О, нет, — решила она, — эти люди просто скучны”.

Она жила благодаря своим поездкам в небольшие городки Сейфвей и Кармел. Это было возвращением в цивилизованный мир. Она никогда не покупала сразу все, что нужно, и приезжала туда каждый день, иногда даже по два раза. В магазине на роскошных полках ее ждал целый ряд периодических изданий. Она начинала погружение в этот увлекательный мир со знакомства с международными новостями и прочитывала газеты от корки до корки. Но здесь не было энергичных людей. И Розалин опять превратилась в механизм для совершения покупок. Со старой жизнью ее связывала эта тонкая нить.

К этому времени выяснилось, что ее “прославленный” скульптор оказался “пустым местом”. Его нисколько не смущало, что они не работали, он наслаждался жизнью в Калифорнии. Больше всего Розалин огорчало, что он материально зависел от ее чеков на алименты. Он прекрасно переносил эту зависимость, а это приводило Розалин в ярость. Ее все сильнее тянуло в город. Наконец она забрала его и детей и переехала в Кармел. Здесь хотя бы было телевидение.

Я встретилась с Розалин после того, как она присоединилась к женщинам, “плывущим по течению”. Многим из них исполнилось тридцать — тридцать два года, когда их непрочные брачные союзы, которые сначала были “великолепными”, распались. В аэропорту меня встретила оживленная разведенная женщина, оказавшаяся старшей в группе таких же “плывущих по течению” подруг. Ее машина представляла собой кучу металлолома. Подруга, врезавшаяся в ее машину, сказала:

“Классно я в тебя сегодня врезалась”. Старшая рассмеялась. Здесь существует только одно правило: ничего нельзя принимать всерьез. Здесь на дорогах бесчисленное множество поворотов. Они заканчиваются, когда этого меньше всего ожидаешь, и на горизонте появляется холодное озеро, в котором выдры играют съедобными моллюсками, как дети с погремушками. Здесь нет обычных цветов, кроме дикой сирени и редко встречающихся красных водяных лилий. Розалин арендует маленький домик. Если смотреть на озеро, можно увидеть Пойнт-Лобос, окруженное обнаженными породами местечко, в котором, по слухам, впервые приземлился НЛО. Многие из тех, кто живет здесь, приехали неизвестно откуда и неизвестно зачем. Кармел — это образ жизни.

Большинство знакомых Розалин — люди зрелого возраста. У них есть сбережения, и это позволяет им теперь “остановить мгновение” жизни. Люди, живущие на холмах и у холмов, делают свой выбор и остаются один на один с жизнью в домах из стекла и бетона, временно изолированные друг от друга. “Мы здесь смотрим на жизнь следующим образом, — говорит старшая: — Не принимать ничего близко к сердцу, что бы ни случилось”.

Розалин провела здесь уже два года. Она дала себе слово продержаться три года, исповедуя основное правило калифор-нийцев: не принимать ничего близко к сердцу. Туман ее девических иллюзий рассеялся, и она столкнулась с неискоренимым чувством пустоты.

“Думаю, я такая же, какой и была. Мне не удалось обрести никакие возвышенные поэтические чувства”.

Переселившись в Калифорнию, она каждый день делала одно и то же: погрузившись в себя, переключала телевизионные каналы, читала статьи в журналах и ела сладости — и все это одновременно. Она не концентрировала свои мысли на чем-нибудь. Ей важно было просто чем-то занять себя. У нее был и иной выбор: контакты с другими людьми.

Другие люди. Вероятно, в том, как она описывает их — со смешанным чувством уважения, — и лежит ключ к разгадке ее затруднительного положения. Сейчас она уже не стремится не походить на ничего не делающих поклонников Сиддхартхи и наслаждающихся жизнью отшельников. “Они меня разочаровали”. В тридцать два года Розалин начала, наконец, возвращение в мир взрослых. Это происходило медленно и мучительно.

Однажды она сидела после обеда на берегу идиллического озера, вся в слезах, и думала:

“Я очень сильно завишу от других людей и других вещей, так как сама из себя ничего не представляю. У меня нет работы. У меня есть дети. В моей жизни не было ничего, кроме материнской заботы. Вот так”.

Даже осознание своего зависимого положения было для нее шагом вперед. Это можно было представить как восстание Розалин против своих родителей. Она оставила этот конфликт неразрешенным: просто перенесла свою зависимость на идеального мужа, затем на искусственно водруженного на пьедестал любовника, затем на местечко Сейфвей, а в последний год — на Кармел. Она пыталась заполнить внутреннюю пустоту различными событиями.

В процессе борьбы за личную независимость, как пишет Эдит Якобсон в статье для журнала американской ассоциации психоаналитиков, такие люди могут умалить заслуги своих родителей и с презрением отойти от них в юности. Но, став взрос--шми, они продолжают подражать им, возлагая надежды на других людей или группы, чрезмерно восторгаясь ими, затем снова начинают выступать против фантомов своих родителей и ищут другой объект для восхваления и подражания. Не разрешив этот конфликт, они зацикливаются на юношеском этапе развития.

Розалин говорила: “Меня беспокоит возвращение в мир. Я думаю, что это нужно делать медленно и постепенно. В следующее лето я переезжаю в Лос-Анджелес. Мне не хватает уверенности в своих силах, и я не знаю, смогу ли найти для себя работу и быть интересной. Я также не знаю, удастся ли мне выйти из этого состояния и что-нибудь сделать. Но я должна попытаться”.

Иногда чувство долга является подарком.

Через несколько месяцев Розалин все же переехала в Лос-Анджелес. Ее дети рыдали на заднем сидении: “Мама, мы хотим вернуться к папе”. Мать добродушно подшучивала над ними: “Дети, мы увидим пальмы, Голливуд и кинозвезд”.

Когда я встретилась с Розалин в арендованном ею домике на Голливудских холмах, она уже совершила следующий шаг. В пишущую машинку было вставлено ее резюме. Мы говорили о ее возможной работе в качестве корректора сценариев. Но в действительности я думала о другом. Розалин должна была вновь обрести индивидуальность, которая была у нее пятнадцать лет назад, и освоиться с нею.

“Все здешние жители — евреи из Бруклина, как и я! Мне с ними интересно, таких людей я раньше не встречала. Это можно сравнить разве что с возвращением домой”.

Пройдя весь цикл развития, Розалин вернулась в Нью-Йорк. Она получила работу в крупном издательстве. Через год — ей уже стукнуло тридцать пять — Розалин позвонила мне с острова Файр: “Я выехала сюда с детьми и человеком, которого мы все любим, и сейчас пишу книгу”.

Это была уже третья ее книга.

Вернемся в период осознания своих тридцати. Когда мы в первый раз говорили об этом периоде, казалось, что его трудности неразрешимы. Мы встретились с супружескими парами, в которых из-за непоследовательности и отсутствия взаимопонимания накапливалось напряжение. Но мы также наблюдали супружеские пары, которым удавалось найти выход из этого положения. Проблема этого периода далеко не всегда связана с карьерой. Люди решают ее, занимаясь карьерой и не занимаясь ею. Некоторые люди решают ее, осознав свое зависимое положение, кто-то продолжает с ним мириться. В любом случае проблему надо решать, а не закрывать на нее глаза. Роз, например, обнаружила свой путь, экспериментируя с альтернативным образом жизни, который оказался более удобным для нее. Если бы она оставалась механизмом для совершения покупок, то в середине жизни пришла бы к мужу и гневно обвинила его: “Ты виноват в том, что я не раскрыла свои творческие возможности”.

Период осознания своих тридцати требует индивидуального подхода, но в любом случае необходимо одно — желание изменений.