Божественный ребенок

Юнг К.Г.

Ю 50 Божественный ребенок: / воспитание: Сб. - М.: " О. АСТ-ЛТД", 1997. - 400, с.

ISBN 5-7370-0493-4 (" Олимп") ISBN 5-15-000037-Х (000 " Издательство АСТ-ЛТД"

В предлагаемом издании собраны речи, выступления, лекции, статьи, эссе по проблемам глубинных основ психики человека, воспитания личности известного швейцарского философа, ученика и последователя 3. Фрейда, основателя аналитической психологии Карла Густава Юнга (1875-1961). Созданные в разное время, эти работы позволяют не только ознакомиться со взглядами выдающегося ученого, но и лучше понять себя, свое окружение.

Сборник рассчитан на всех, кто интересуется вопросами психологии личности, воспитания.

ББК 88.5

Содержание:

Антропологический персонаж Юнга. П. С. Гуревич

К. Г. ЮНГ. Божественный ребенок, Аналитическая психология и воспитание

(пер. Д. В. Дмитриева) 19

Очерки о современных событиях (пер. Д. В. Дмитриев) 60

O Настоящее и будущее (пер. Д. В.Дмитриева) 177

Об архетипах коллективного бессознательного (пер. Д. В. Дмитриева) 248

О феноменологии духа в сказках (пер. Т. А. Ребеко.) 291

Божественный ребенок (пер. Т. А. Ребеко) 345

Глоссарий 382

(классики ЗАРУБЕЖНОЙ ПСИХОЛОГИИ)

Карл Густав

ЮНГ

Божественный ребенок

Москва, 1997

Антропологический персонаж Юнга

Предлагаемый сборник философских текстов швейцарского психолога, создателя аналитической психологии К. Г. Юнга (1875— 1961) знакомит широкий круг читателей и специалистов с основными философско-антропологическими идеями выдающегося мыслителя. Со страниц его произведений встает уникальный образ антропологического персонажа, во многом отличающийся от того, как рисовал человека 3. Фрейд — основатель психоанализа.

Психоанализ в целом радикально изменил философские представления о человеке, обеспечив своеобразный антропологический поворот в его постижении. С одной стороны, философское творчество 3. Фрейда опиралось на просветительские воззрения, культивирующие разум. Обнаружив иррациональность человеческого поведения, 3. Фрейд не мог до конца избавиться от рационалистических традиций. Венский психоаналитик надеялся, что с помощью специальной техники богатство подсознательного человеческого опыта может быть вынесено на светлый суд разума. Так, образ просветительски ориентированной личности сохранял себя в подтексте психоаналитической концепции.

Философы-рационалисты XVIII в. осознали мощный потенциал человеческого разумения. Все должно быть подвластно свету разума, считали они. Там, куда разум еще не проник, господствует тьма стихийного и бесформенного. Но это господство временно, ибо прогресс разума — это прогресс человека и его нельзя остановить. Хляби неорганизованного, стихийного, бессознательного должны быть укрощены. Рационалистический оптимизм еще не раскалывали трещины пессимизма. Но в XIX в. ситуация уже меняется. И хотя 3. Фрейд еще оставался под сильным влиянием рационалистических взглядов, но творчество его уже шло в русле философии жизни, как она разрабатывалась А. Шопенгауэром, Ф. Ницше и другими мыслителями. Уже в романтической традиции воображение ценилось выше, нежели разум.

П. С. ГУРЕВИЧ

Некий парадокс просматривается в том, что философскими антропологами называют в основном тех, кто толкует о важности темы человека, независимо от собственного вклада в ее разработку. Так, мало кому придет в голову назвать философским антропологом 3. Фрейда, а вот его ученик и продолжатель традиции Э. Фромм легко проходит по этому ведомству, поскольку (выскажем такое предположение) у него есть специальные и постоянные пассажи о значении темы человека.

Или другой пример — Н. А. Бердяев. Он безусловно числится видным представителем персоналистской традиции. А вот причастность к философской антропологии основателей философии жизни ни в одной энциклопедии до сих пор не отмечена. Даже в книге М. Бубера «Проблема человека» (М., 1997) в серьезном очерке философско-антропологической мысли говорится об Аристотеле и Канте, о Гегеле и Марксе, но мельком о Шопенгауэре. А ведь немецкий философ (вернемся к этому сюжету) предельно обострил философско-антропологическую тему и дал ей новое истолкование.

В XIX в. Ч. Дарвин доказал, что человек как природное существо представляет собой завершение эволюционного процесса, венец его. Казалось бы, экспертиза науки внушительна и диагноз поставлен, философу остается только подвести теоретическую базу под это грандиозное открытие. Однако в этом же веке рождается новая установка. Причем именно в философии. Сначала А. Шопенгауэр, а затем Ф. Ницше задумываются над странностью человека как живого существа. Путем чисто философского умозрения формируется мысль о том, что человек, вероятно, выпадает из цепи природных «тварей». Он эксцентричен и вовсе не производит впечатления «венца творения». Напротив, если сделать, условно говоря, допущение, что человек — уже установившееся животное, то ничего, кроме «халтуры природы», не получается.

И вот тогда, казалось бы, вопреки научным фактам философы выдвигают идею о том, что человек есть «еще не установившееся животное» (Ф. Ницше). Он не только не замыкает некую природную цепь, а попросту выпадает из ее звеньев. Все, что до этого оценивалось как приобретение человека, с новой точки зрения выглядит процессом его вырождения. Эти идеи радикально преобразили философскую антропологию. ^

Фрейд во многом следует за философами жизни. Он склоняется к мысли, что культура стала бременем для природного человека. Иначе говоря, он следует за Ницше, который предлагал вернуться к дионисийскому (природному) человеку, преодолев в себе аполлоническое (окультуренное) начало. Рассуждая о либидо,

Антропологический персонаж Юнга

Фрейд видит в любви и особенно в ее поэтических формах восстание против инстинкта и берется лечить любовь как невротическое переживание. Для Фрейда, как и для Ницше, важно возвращение к природному человеку.

Философская антропология XIX в. показала, что человек является не столько венцом творения, сколько «дезертиром природы», ее «вольноотпущенником». О каждом живом существе на нашей планете можно в принципе сказать: оно сложилось окончательно. Животное действует так, как записано в его инстинктуальной программе: пауки безошибочно мастерят орудия лова; птицы совершают дальние перелеты без навигационных приборов; пчелы строят соты, не подозревая о необходимости предварительного архитектурного проекта...

Фрейд еще верил в живительную силу истории. Человек, возможно, создаст достойные себя условия жизни. Потеснится и жестокость. Фрейд еще не оценивал разрушительное как тайну. Он склонялся к мысли, что деструктивное — это результат непрожитой жизни. Иначе говоря, те тенденции, которые могли бы реализоваться фактически, оставшись без воплощения, рождают огромную энергию уничтожения. Человечество, в принципе, может спастись от гибели. Однако, возможно, пройдет тысячелетие, прежде чем человек перерастет свою дочеловеческую историю.

Итак, антропологический персонаж 3. Фрейда — это человек, вытолкнутый из природы, переживающий постоянный конфликт сознания и подсознания, рационального и иррационального. Романтики XIX в. исходили из культа бессознательного как глубинного источника творчества. Их усилиями в общественном мнении укрепилась мысль, что сознание не является единственной формой духовной жизни. Но до конца столетия не было ясного представления о том, как рождается бессознательное, какова его структура. что связывает его с сознанием. На рубеже веков 3. Фрейд разработал психологическую концепцию, направленную на изучение скрытых связей и основ человеческой душевной жизни.

Теперь посмотрим, как преобразилась антропологическая концепция в философии Юнга. О нем в отечественной философии написано немало. Издания его книг, философских текстов сопровождались предисловиями, комментариями. И все-таки есть необходимость, предваряя предлагаемые материалы, отметить малоосвещенные стороны юнговских рассуждений о человеке.

Антропологический персонаж Юнга отличается от фрейдовского. Преодолевается философское представление о том, что человек — принципиально разорванное, рассогласованное создание.

П. С. ГУРЕВИЧ

Вынашивается мысль о целостности человеческой психики, в которой бессознательное вовсе не противостоит фатально сознанию. Человек выступает как особый, род сущего, который вполне самодостаточен как живая целостность.

Уже в своей докторской диссертации Юнг обозначил пять главных тем, которые станут для него державными, проходящими через все его творчество. Первая идея состояла в утверждении автономии психических содержаний. Когда человек находится в сомнамбулическом состоянии, в его психике рождаются галлюцинаторные видения, он слышит голоса. Эти феномены могут с течением времени укрепляться, и тогда есть вероятность появления второй «бессознательной» личности. Она способна в определенных обстоятельствах подменить первую.

Вторая идея позволяла понять целесообразность таких психических нарушений, которые оценивались в качестве переходных, кризисных состояний. Именно эти состояния выполняют защитные функции и одновременно не только спасают личность, но и содействуют развитию ее. Без них человек оказался бы жертвой тяжелых обстоятельств. Далее (речь идет о третьем и четвертом положении диссертации) бессознательное трактуется как вместилище утраченных для сознания воспоминаний. Интуитивное восприятие значительно превосходит возможности сознательного мышления. Наконец, Юнг показал в своей работе, что девочкамедиум, которая в состоянии душевного просветления передала мифологическую модель космоса, не знала источников, в которых эта модель описывается. Между тем ее версия оказалась близкой к оккультным системам. Это — провозвестие идеи архетипа.

Теперь можно поставить вопрос: каковы те новые моменты, которые отличают философию Юнга от его предшественников? Можно указать, по крайней мере, на несколько пунктов. Во-первых, Юнг значительно расширил понятие либидо. Фрейд отмечал, что все вокруг пропитано пряным ароматом многоликого Эроса. Его присутствие обнаруживается далеко за пределами эрогенных зон — в политике, в молитвенном экстазе, в житейской сутолоке. Эрос — глубинная, трудноутоляемая потребность человека. Он неизбывен, неисчерпаем. Все мы то и дело вязнем в оргастическом исступлении, в эротическом движении мысли, в сладчайших фантазийных грехах. Это не только страсть, но и стиль современной жизни, специфический способ существования людей.

Юнг отказал либидо в столь всепроницающей мощи. Он убедился в том, что неврозы обусловлены не только сексуальностью. Не менее значимы в их возникновении, считал Юнг, такие факторы,

Антропологический персонаж Юнга

как социальные коллизии, подавленность трагическими жизненными обстоятельствами, невозможность обрести престиж и т. д.

Само понятие либидо приобрело у Юнга более широкий смысл. В нем, по Юнгу, обнаруживается мощный жизненный порыв, истоком которого является сексуальность. Однако эта энергия ею не исчерпывается. Безусловно, для человеческой психики чрезвычайно значима драматургия сознательного и бессознательного. Однако Юнг обратил внимание и на то, что они взаимодействуют, уравновешивая друг друга. Деятельность сознательного выравнивается сознательной установкой, а деятельность сознания в целом — бессознательной установкой.

Психологического индивида Юнг рассматривает как некую целостность. Если бессознательные процессы вообще существуют, рассуждает он, то они определенно принадлежат к тотальности индивида. Ведь не являются же они составными частями лишь сознательного Я. Если бы они были его частью, то они должны были бы быть сознательными, так как все, что находится в непосредственной близости к Я, является сознательным. Сознание даже можно приравнять к отношению между Я и психическими содержаниями.

Сознание — способность человека воспринимать и оценивать окружающую реальность, не утрачивая при этом внутреннего духовного опыта. Подлинное состояние человека тогда, когда ему одновременно внятен мир и он сам. В таком состоянии человек помышляет о себе, ощущает себя. Противоположные состояния — сон, анестезия, кома. М. К. Мамардашвили сравнивает сознание со светящейся точкой, с таинственным миром перспективы, в котором мгновенно рождается связь и соотнесение того, что я увидел, что я почувствовал, что я пережил, что я подумал.

В психоанализе сознание — это калейдоскоп чувственных и умственных образов, при котором одновременно возникает ощущение, что именно я переживаю пролетающие образы. Человек не только существует, но и отдает себе отчет в том, что наделен светлым даром. В отличие от животных, человек обладает самосознанием. При этом существует определенная неясность: предстают ли нашему сознанию действительные образы, или же они есть продукт рефлексивного самоосознания.

По мнению Юнга, психические процессы имеют количественный энергетический аспект. «Все происходит в согласии с психологическим законом, — отмечал он, — неизменно действующим в личной жизни. Если что-нибудь важное обесценивается и исчезает в нашей сознательной жизни, то — по этому поводу — появ-

П. С. ГУРЕВИЧ

ляется компенсация утраченного в бессознательном»1. Таким образом, во-вторых. Юнг фактически преодолел противопоставление сознательного и бессознательного, размышляя о их внутреннем единстве.

Юнг, и это, - пожалуй, третье отличие его концепции, возвел над индивидуальным бессознательным фундамент коллективного бессознательного. Это термин, введенный Юнгом для обозначения одной из форм бессознательного (части психики, которая содержит воспоминания и импульсы, не осознаваемые индивидом). Коллективное бессознательное принадлежит всему человечеству и является продуктом наследуемых структур мозга. Коллективное бессознательное отличается от индивидуальной (личной) формы бессознательного, которое основывается на опыте конкретного человека. Согласно Юнгу, коллективное бессознательное содержит архетипы, или общечеловеческие первообразы и идеи.

Если вспомнить о Фрейде, то он фактически стирал границу между коллективной и индивидуальной психикой. Можно сказать, что он выводил первую из второй. У Юнга совсем иной поворот мысли. Более общее, универсальное лежит в основе мировых процессов. Оно-то и обусловливает менее общее, специфическое. Индивидуальное бессознательное, следовательно, выводится из уни версального бессознательного. Людей скрепляет не только современная культура, цивилизационный уклад, общее сознание. Их также связывают еще более глубокие и прочные узы бессознательного предкультурного и раннекультурного совместного существования, запечатленные на глубинном уровне человеческой психики.

Юнг подчеркивал, что коллективное бессознательное не обязано своим существованием личному опыту и, следовательно, не является персональным приобретением. В то время как личностное бессознательное состоит в основном из таких содержаний, которые исчезли из сознания, будучи забытыми или подавленными, содержания коллективного бессознательного никогда не входили в сознание. Таким образом, они никогда не были индивидуальной находкой, но обязаны своим существованием исключительно наследственности. Содержание коллективного бессознательного в основном представлено архетипами.

Аналитическая психология Юнга, сохраняя связи с психоанализом, вместе с тем во многом разошлась с фрейдизмом. Уже отмечалось, что Юнг не принял тотально сексуальную мотивацию

'Юнг К. Проблема души современного человека // Это человек. Антология, 1995. С. 34.

Антропологический персонаж Юнга

человеческого поведения, из которой исходил Фрейд. Это вызваю преображение фрейдовской концепции либидо. Общий подход к психике со стороны Фрейда, как полагал Юнг, был механическим и автоматически причинным. Однако Юнг был убежден в том, что человеческие существа живут не только по законам, которые основаны на физических и механических причинах.

Юнг также критиковал Фрейда за то, что тот проводил слишком жесткое разграничение между «галлюцинацией» и «реальностью». Юнг интерпретировал психическую реальность как нечто, переживаемое самим индивидом. В этом контексте бессознательное оценивается не в качестве врага, а скорее как нечто потенциально полезное и созидательное. Сновидения, скажем, по истолкованию Юнга, перестают быть чем-то обманчивым, требующим расшифровки.

Исследователи Юнга, обращаясь к антропологическому содержанию его учения, отмечали, что оно есть прежде всего эмпирическая антропология. Психическая природа человека есть еще природа, хотя свободный дух, религия и культура уже не есть природа. К философско-антропологическому постижению можно отнести характерологию Юнга. Что это такое? Это учение о формировании и сущности характера и его значении для личности в целом, а также учение о личности вообще. Родоначальником этого учения следует считать немецкого философа XIX в. Юлиуса Банзена. Учение ставит себе целью объяснить характер, то есть индивидуальные особенности, человека. Обобщением получаемых результатов занимается типология.

Образование характера есть сознательный либо бессознательный процесс самоформирования (психогенетическая теория), вызываемый половым чувством, моментами его вытеснения и сублимации (Фрейд) или же честолюбивыми и властолюбивыми побуждениями (Адлер, Юнг). Согласно Юнгу, люди делятся на экстравертов, интровертов и амбовертов. Экстраверты общительны, легко вступают в контакт, нуждаются в компании. Интроверты погружены в себя, одиноки, нелюдимы, рассудительны.

Кстати, вы лично кто — интроверт или экстраверт? Этот вопрос я задаю в любой аудитории. Прошу поднять руку интровертов. Никто не рискует. Экстраверты, где вы? Молчат, затрудняются. Возможно, полагают, что они промежуточный, не ярко выраженный тип — «амбоверты». Ничего подобного... Основная масса опрашиваемых убеждена, что она не имеет никакого отношения к этой выдумке Юнга. Каждый считает себя не «экстра» и не «интро». Он вообще настолько самобытен...

П. С. ГУРЕВИЧ

Героиня отечественного фильма «Покровские ворота» говорит о себе: «Я вся такая несуразная, угловатая, такая противоречивая. Я вся такая внезапная». Вообще-то я застенчива, трудно вступаю в общение, боюсь выступать на собраниях. Люблю одиночество, всегда погружена в свои мысли. Выходит, я интроверт? Но я совсем забыла сказать вам, что я иногда хожу в гости... И этого еще мало для психологической характеристики? Ну зачем вы так сразу— поставили клеймо и обжалованию не подлежит! Я, может быть, с завтрашнего дня стану экстравертом... Что? Это в человеке окончательно, дано природой? Никогда бы не подумала.

Английский психолог Т. Айзенк считает, что экстравертивность — интровертивность складываются в зависимости от расположения звезд. Выходит, это астрологическая тайна.

Фрейд по своему темпераменту был экстравертом. Что касается Адлера, то он был интроверт. Каждый из них не заметил «иной» характер. Нет никаких оснований полагать, что в своей медицинской практике Адлер встречался со случаями невроза, принципиально отличавшимися от случаев, которые лечил Фрейд. Наоборот, кажется очевидным, что у того и другого клинический материал аналогичен. Исследователи были различными, оригинальным был склад их ума, одни и те же вещи они видели под разным углом, потому-то и разработали они диаметрально противоположные теории, Адлер видит и представляет себе, каким образом человек, чувствующий свою неполноценность, старается обеспечить свое мнимое превосходство над окружением путем «актов протеста», «построений» и тому подобных уловок. Причем эти средства он пускает в ход в равной степени перед родителями, учителями, начальниками, властями, перед всеми, к кому он обращается в трудном положении или с целью «приспособления» к общественному укладу, — словом, при каждом столкновении с каким-либо препятствием.

Анализируя эмпирический материал, Юнг поставил следующий вопрос: существуют ли по меньшей мере два разных человеческих типа, из которых один связан больше с объектом, чем с самим собой, а другой — больше с собой, чем с объектом? Инт роверсия выражается у нормального человека в форме сдержанности, созерцательности, часто склонности к нерешительности, к ускользанию от объектов, к настороженности и некоторой недоверчивости, побуждающей прятать свои чувства и скорее наблюдать, чем активно действовать.

Экстраверсия при нормальных условиях проявляется в натурах открытых, отзывчивых, услужливых, легко применяющихся к новой

Антропологический персонаж Юнга

обстановке, быстро завязывающих знакомства, беспечно и доверчиво подходящих к неизвестным ситуациям, отстраняющих все приходящие в голову сомнения. Интровертированный тип явно приписывает главную роль субъекту, экстравертированный — объекту.

Юнг разработал еще одно важное понятие — архетипы. Архетип — это прообраз, первичная форма, образец, структурный элемент так называемого коллективного бессознательного. Он находится в зародыше всех психических процессов и переживаний. Юнг обратил внимание на то, что в самых различных мифах, притчах, религиях, эзотерических доктринах (таких, как алхимия), сновидениях, фантазиях душевно больных и здоровых людей вне зависимости от эпохи и места вновь и вновь повторяются некоторые определенные структурные мотивы.

Архетипы сложились за многие тысячелетия человеческой истории и испокон века наследуются коллективным бессознательным. Они представляют собой символы, которые выражают наиболее фундаментальные взаимоотношения и цели. Их можно отыскать в фольклоре, сказках, легендах. Архетипы — символы материнского начала, рождения человека, его смерти, образы огня, моря и др. То же самое можно сказать о божественных образах (потерянный рай, Христос, Будда, Брама).

Юнг отмечал, что архетип как таковой существенно отличается от исторически ставших или переработанных духовных форм. На высших уровнях тайных учений архетипы предстают в такой оправе, которая, как правило, безошибочно указывает на слияние сознательной их переработки в суждениях и оценках. Непосредственные обнаружения архетипов, с которыми мы встречаемся в сновидениях или видениях, напротив, значительно более индивидуальны, непонятны или наивны, нежели, скажем, мифы. По существу, архетип представляет собой то бессознательное содержание, которое изменяется, становясь осознанным и воспринятым. Оно претерпевает изменения под влиянием того индивидуального сознания, на поверхности которого оно возникает.

Оценивая концепцию архетипов Юнга, известный американский исследователь С. Гроф отмечает, что в прошлом многие традиционно мыслящие психиатры и психологи оценивали проявления юнговских архетипов как плоды воображения человеческого разума, сконструированные им из данных реального сенсорного восприятия других людей, животных, объектов и событий материального мира. В любом случае архетипические феномены следует понимать как упорядочивающие принципы, стоящие над материальной реальностью и ей предшествующие, а не как ее производные.

П. С. ГУРЕВИЧ

Термин «архетип» в широком смысле может использоваться для обозначения всех статических образований и конфигураций, а также динамических событий Вупсихике, обладающих универсальным трансиндивидуальным качеством. Испытуемые (это Гроф рассказывает о собственных опытах) могут переживать полное отождестви ление с архетипами Мученика, Странника, Отверженного, Просветленного, Проводника, Тирана, Дурака, Мудрого Старца, Злого Искусителя, Аскета или Отшельника'.

В экспериментах с некоторыми наиболее универсальными архетипами может произойти отождествление с Матерью, Отцом, Ребенком, Женщиной, Мужчиной или Любовником. Многие в высшей степени универсальные роли переживаются как сокровенные и священные, что можно видеть на примере архетипов Великой Матери, Ужасной Матери, Матери-Земли, Матери-Природы. Другие из переживаемых событий значительно более специфичны и необычны, к ним принадлежит тема вечного проклятия в историях о Тантале, Сизифе, Агасфере и Летучем Голландце, тема рождения или смерти героя, миф о супергерое, который совершает труднейшие подвиги.

Представленные здесь работы Юнга дают возможность осознать неисчерпаемость человеческой психики, ее соотнесенность с универсальным опытом человечества, рождение неуловимых связей между сознанием и бессознательным.

П. Гуревич

К. Г. Юнг

Божественный ребенок

Троф '.' '1.' iip'.\" e-i; iMit м(ч(л М, 1.Ч9.1; Гроф С' 06'исги че ювг геского бес.: > качельного М, 1994

Аналитическая психология и воспитание

ТРИ ЛЕКЦИИ, ПРОЧИТАННЫЕ К. Г. ЮНГОМ В ЛОНДОНЕ В МАЕ 1924

I ЛЕКЦИЯ

Дамы и господа!

Психология — одна из самых молодых наук. Хотя термин «психология» существовал уже давно, но сама она представляла собой лишь один из разделов философии, а именно тот, в котором философ устанавливал законы человеческой души с точки зрения данного философского направления. Я вспоминаю, что, будучи еще молодым студентом, имел возможность слышать от одного профессора, как мало знают о действительной природе психических процессов и о том, что из себя должна представлять душа.

Если вы изучаете начала современной психологии, вы несомненно будете под впечатлением той борьбы, которую вели исследователи прошлого против устоявшихся схоластических понятий. Громадная сила средневекового догматизма и его господство над эмпирическими представлениями, глубоко укоренившаяся власть априорных допущений и наивная вера в святые идеи почтенного возраста, естественно, привели современный дух к реакции, которая обнаружилась в материалистической эпохе XIX века, от духа которой мы до сих пор не вполне освободились.

Успех эмпирического принципа был настолько непоколебим, что отблески его победы достигли и материалистической философии, которая в действительности является скорее психологической реакцией, чем определенной научной теорией. Это была чрезмерная реакция на средневековый идеализм, и она не имела ничего общего с сущностью эмпиризма.

к. г. юнг

Так, естественным образом, современная научная психология нашла свою колыбель в материалистическом мировоззрении. Это была физиологическая психология, эмпирически основанная на экспериментальном базисе, рассматривающая психический процесс исключительно извне, и главным образом с точки зрения его физиологических феноменов. Такое состояние вещей было вполне удовлетворительным до тех пор, пока психология относилась к области философии и естествознанию. До тех пор, пока она была ограничена психологической лабораторией, она могла оставаться чисто экспериментальной и рассматривающей психический процесс исключительно извне.

Но мир академической лаборатории скоро стал тесен для тех, кто использовал психологию на практике. Этими первопроходцами стали врачи. Неврологи, как и психиатры, занимавшиеся психическими расстройствами, особенно остро ощущали необходимость в прикладной психологии. Находясь в стороне от академической психологии, медики нашли свой подход к пониманию человеческого духа и к психологическому лечению его нарушений.

Это был гипнотизм, который развился из того, что в конце XVIII века называлось «месмеризмом», а в начале XIX века — «животным магнетизмом». Развитие гипнотизма привело через Шарко, Либоля и Бернхайма к медицинской психологии, которую представляет Пьер Жане. Другой из учеников Шарко, Фрейд из Вены, использовал вначале гипнотический метод в тех же случаях, что и Жане, но пришел к другим результатам. В то время как метод Жане в основном остался экспериментальным и описательным, Фрейд пошел дальше и глубже в изучении тех сфер психики, которые представлялись медицинской науке того времени недостойным внимания, а именно: болезненных фантазий пациента и их изменений в подсознательных слоях духа.

Было бы несправедливо утверждать, заметим мы, что Жане недооценил это обстоятельство. Случилось обратное. Большая заслуга Жане состоит в том, что он указал на существование и значение подсознательных процессов в психологической структуре невротических и умственных отклонений и расстройств.

Аналитическая психология и воспитание

Особая заслуга Фрейда не в том, что он открыл генезис подсознательной деятельности, а в том, что объяснил ее действительную природу и прежде всего разработал практический метод эффективной работы с ней.

Независимо от Фрейда, я подошел к практической психологии со стороны экспериментальной лабораторной психологии в результате применения главным образом так называемого метода ассоциаций. Как Фрейд сделал особым предметом своего анализа болезненную фантазию пациента, так и я пытался понять, почему неожиданно возникающие отклонения выступают в процессе ассоциативного эксперимента. Таким образом я открыл, что эти отклонения рождены бессознательными процессами, которые принадлежат к комплексам, как я их называл, определяющим чувства.

Практические выводы о психологическом механизме, к которым я пришел, подобны фрейдовским, — ведь в течение многих лет я был его учеником и сотрудником. Но в то же время, хоть я и признавал истинность его выводов, основанных на фактах, я не скрывал своих сомнений по поводу применимости его сексуальной теории. Присущий ему догматизм, заслуживающий сожаления, стал причиной того, почему я разошелся с Фрейдом и пошел своим путем. Моя научная совесть не позволила мне поддерживать почти фантастическое убеждение, которое превращало одностороннее и потому наверное толкование фактов в догму.

При этом заслуги Фрейда ни в коей мере не умаляются. Хоть он и разделяет с другими учеными открытие значимости бессознательного для причинности и структуры неврозов и психозов, только его оригинальной и своеобразной заслугой является метод толкования сновидений, или как минимум его смелая попытка открыть тайные двери сновидений. Я не думаю, что Фрейдом сказано последнее слово о сновидениях, но обоснование снов и выработка подходов к их толкованию, несомненно, краеугольные камни того впечатляющего здания, которое именуется психоанализом.

Я ни в коей мере не хотел бы преуменьшать заслуги Фрейда, как это мне часто приписывают мои недруги. Но я должен высказать признательность тем ученым, которые

К. Г. ЮНГ

способствовали своей деятельностью получению таких результатов, без которых ни Фрейд, ни я были бы неспособны выполнить нашу задачу. Это — Пьер Жане, Август Форель, Теодор Флурно, Мортон Пранц, Евгент Блейлер, которых мы с благодарностью вспоминаем всякий раз, когда говорим о началах новой медицинской психологии.

Взгляд на структуру неврозов и психозов, который мы приобрели с помощью методов аналитической психологии, позволяет подчеркнуть, что функциональные неврозы, а также многие психозы причинно обусловлены бессознательными феноменами, природа которых позволяет нам понять, как появляется болезнь.

Значение этого открытия так же велико, как и обнаружение специфического возбудителя туберкулеза или других часто встречающихся инфекционных болезней. Наряду со строгим медицинским значением аналитической психологии была существенно обогащена психология нормы, т. к. понимание снов открыло почти необозримый простор для развития сознания из удаленных и темнейших глубин бессознательного, а практическое применение аналитического метода позволило нам исследовать и различать типичные функции и представления в поведении нормального индивидуума.

В то время как психоанализ, оставаясь медицинской психологией, занимается только аномальными случаями и врач сосредоточен на них, психология сновидений и человеческого поведения направлена на изучение обыкновенных людей и преследует терапевтические цели. В действительности было бы желательно, чтобы педагог, если он хочет понять внутренний мир своих воспитанников, обращал внимание на результаты аналитической психологии.

Но это включает в себя и хорошее знание патологии, т. к. отклонение от нормы и болезнь недалеки друг от друга, и если мы ожидаем от честного воспитателя определенных знаний о том, что представлют собой телесные заболевания детей, то можно также ожидать от него и некоторого знания душевных расстройств.

Есть пять групп душевных расстройств, о которых должен знать каждый воспитатель:

Аналитическая психология и воспитание

1. Умственно отсталый ребенок — наиболее часто встречающийся случай — имбецильность, которая характеризуется главным образом низкой интеллектуальностью и общей неспособностью понимания. Часто встречающийся тип — флегматичный, замедленный и бесчувственный ребенок. Более редкий и тяжелый для изучения тип, нежели имбецильный, — легко возбудимый, весьма активный и раздражительный ребенок. Его психическая неполноценность так же несомненна, как и в первом случае, но часто является чрезвычайно односторонней. От этих врожденных, практически неподдающихся лечению и воспитанию форм нужно отличать ребенка с задержкой психического развития. Развитие такого ребенка очень замедленно, временами почти незаметно, и часто необходим точный диагноз опытного психиатра, чтобы понять, идет ли речь об идиоте или нет. Очень часто такие дети реагируют так же, как и имбецилы.

Я однажды консультировал шестилетнего мальчика, страдавшего острыми приступами ярости, во время которых он ломал свои игрушки и угрожал родителям и воспитательнице; кроме того, он «не хотел разговаривать», как это описывали его родители. Это был маленький, упитанный мальчик, но чрезвычайно злой, сердитый, своенравный и отсталый. Он был, несомненно, идиотом и не мог говорить. Он никогда не учился. Но его идиотизм был не в такой тяжелой форме, чтобы этим объяснять его речевой дефект. Его общее поведение указывало на невроз. Всегда, когда маленький ребенок демонстрирует симптомы невроза, не стоит терять много времени на исследование его подсознания. Нужно начать исследования в другом месте, и в первую очередь у матери, ибо родители, как правило, являются или прямыми источниками неврозов у детей, или как минимум важнейшей составной частью этого источника. В данном случае я понял, что ребенок был единственным мальчиком среди семи девочек. Мать была честолюбивой, своенравной женщиной, и она восприняла как оскорбление, когда я сказал, что ее сын нездоров. Она была убеждена, что ее сын должен быть умным, а если он не мог быть таким, то только потому, что не хотел из вредности и упрямства.

К. Г. ЮНГ

Конечно, мальчик совсем не учился, но знал намного меньше, чем был бы способен знать, если бы имел более разумную мать, ведь ее честолюбие принуждало его быть сердито-своенравным. Так как он был совсем не понят и изолирован в себе самом, его приступы ярости развились из простого сомнения в себе. Я видел другого 14-летнего мальчика при подобных обстоятельствах, убившего в приступе ярости топором своего отчима, который требовал от него слишком многого.

Отсталое умственное развитие встречается нередко у единственных в семье детей или у детей, родители которых отчуждены друг от друга в результате душевной несовместимости, или оно есть следствие болезни матери во время беременности или очень длительных родов, или при деформации черепа во время родов. Если таких детей не портит честолюбие воспитателей, они достигают со временем относительной умственной зрелости, хотя и позднее, чем их товарищи.

2. Группу составляют морально-дефектные дети. Случаи «морального слабоумия», врожденные или возникшие в результате органического повреждения частей головного мозга из-за болезни или травмы, не поддаются лечению. От этой группы надо отличать ребенка с отсталым моральным развитием — болезненно аутоэротический тип. Эти случаи показывают ненадежность, фальшивость ранней сексуальной активности наряду с полным отсутствием любви и человеческого чувства. Такова жуткая цена аутоэротизма.

Такие дети, часто незаконнорожденные, никогда или очень часто не имели счастья воспитываться в душевной атмосфере действительных родителей. Эти дети страдают от почти органического отсутствия того, в чем каждый ребенок жизненно нуждается. Некоторые из них усыновляются приемными родителями, но далеко не все; у неусыновленных развиваются в высшей степени эгоцентрические представления с неосознанной целью — дать самим себе то, чего они не получали от родителей. Такие случаи ни в коей мере не являются неизлечимыми. Я видел мальчика, который в свои пять лет мучил свою четырехлетнюю сестру, а в восемь лет пытался убить своего отца и к восемнадцати годам развился в нормального юношу, несмотря на поставленный диагноз· неизлечим, «моральное слабоумие».

Аналитическая психология и воспитание

3. Группа — эпилептический ребенок. Такие случаи, к сожалению, не редки. Конечно, легко узнать явный эпилептический случай, но то, что известно как «птималь»', является очень темным и сложным состоянием, при котором нет очевидных припадков, но есть своеобразные и часто почти незаметные изменения сознания, переходящие тем не менее в характерный тип эпилептика с его раздражительностью, хмуростью и жадностью, с его навязчивой сентиментальностью, болезненной любовью к справедливости, с его эгоизмом, с его узким кругом интересов. Сейчас невозможно перечислить все из многообразных" форм эпилептического состояния, но я, чтобы проиллюстрировать симптоматологию такого состояния, хочу упомянуть об одном маленьком мальчике, у которого примерно с семи лет стали наблюдаться некоторые особенности. Первое, что было замечено, — это то, что он иногда исчезал, а затем его находили спрятавшимся в подвале или в темном углу. Далее, было невозможно получить от него объяснения, почему он так неожиданно убегал и исчезал. Иногда он прекращал игру, подбегал к матери и прятал лицо, уткнувшись ей в фартук. Сначала это было так редко, что на его странное поведение не обратили внимания, но когда он то же самое делал в школе, где он неожиданно покидал парту и бежал к учителю, домашние его обеспокоились. Никто, однако. не думал о возможности серьезного заболевания.

Иногда он мог среди игры остановиться на несколько секунд, не давая объяснения и даже сам не зная почему. У него развился характер неприятный и раздражительный. Иногда у него были приступы ярости, во время одного из которых он бросил в свою младшую сестру ножницы с такой силой, что они пробили лобную кость как раз над глазом, Он чуть не убил тогда свою сестру. Поскольку его родители не подумали тогда обратиться к психиатру, этот случай остался непонятым, а к ребенку стали относиться как к злому мальчику. В двенадцать лет он имел первый объективно наблюдаемый эпилептический припадок, и с того момента стала очевидна его болезнь.

•Птималь (фр.) — малый припадок. — Примеч. авт.

К. Г. ЮНГ

Несмотря на большие трудности, я смог узнать от мальчика, что он в шесть лет испытал ужас. С тех пор он опасался маленького человечка с бородой, которого раньше никогда не видел, но черты его лица мог описать во всех подробностях. Этот человечек появился неожиданно и испугал его так, что он побежал прочь. Мне было очень трудно понять, чем этот человек столь ужасен. Понадобилось много времени, чтобы завоевать доверие мальчика, и он мне поведал: «Этот человечек пытался передать мне нечто страшное. Я не могу сказать, что это было, но это было страшно. Он подходил ко мне все ближе и ближе и настаивал на том, что я должен взять это, но я был так испуган, что убежал». Пока он все это говорил, он побледнел и начал трястись от страха.

Когда мне наконец удалось успокоить его, он продолжил: «Этот человек пытался отдать мне долг». — «Но за что долг?» — спросил я. Тогда мальчик встал, посмотрел недоверчиво вокруг и сказал почти шепотом: «Это был убийца». Когда мальчику было восемь лет, он чуть не убил свою сестру, как сказано выше. Позднее приступы страха продолжались, но видение изменилось. Ужасный человек больше не приходил, но появлялся образ монахини, сестры милосердия, сначала с закрытым лицом, но вскоре и с открытым, что явилось в высшей степени шокирующим фактором — лицом бледным как смерть. Больше года его преследовал этот образ. Приступы ярости прекратились позднее, несмотря на растущую возбудимость, но вместо них начались открытые эпилептические припадки. Очевидно, появление образа монахини означает превращение криминальной тенденции, символом которой был бородатый человек, в открытую болезнь.

Такие случаи возможно описывать только на путях аналитического обсуждения. Это и есть та причина, по которой я упомянул так много деталей этого случая. Он показывает, что может происходить в глубинах души ребенка.

4. Группа состоит из невротических детей. Я не буду давать здесь описание всей полноты симптомов и форм неврозов. Все они находятся между ненормальным поведением и просто истерическими припадками и состояниями. Нарушение может быть и телесным, например истерическая ли-

Аналитическая психология и воспитание

хорадка, ненормально низкая температура, спазмы, боли, продолжительные расстройства и т. п., и нарушение может быть умственным или моральным в форме возбуждения или депрессии, лжи, сексуальных извращений, воровства и т. п.

Я рассматривал случай одной очень маленькой девочки, которая с самых первых лет жизни страдала от запоров. Она была подвергнута всем мыслимым соматическим способам лечения. Но все было напрасно, так как врачи упускали из виду один важный фактор жизни ребенка, который был не телесного, а психологического рода, а именно ее мать. Когда я впервые увидел мать, я понял, что именно она являлась причиной, поэтому я предложил лечить ее и одновременно посоветовал оставить ребенка в покое. И уже на другой день после этого расстройство у ребенка исчезло. Решение проблемы оказалось простым. Маленькая девочка была младшим ребенком, обожаемым ее невротической матерью. Мать передавала все свои фобии ребенку и окружала его таким количеством пугающих забот, что девочка практически никогда не выходила из напряженного состояния, которое, как известно, не является благоприятным для процессов пищеварения.

5. Группа состоит из детей с различными формами психоза. Хотя такие случаи нечасты, их считают первой стадией того болезненного развития, которое позднее, после пубертата, ведет к dementia praecox1 во всех его многообразных проявлениях.

Такие дети ведут себя, как правило, своеобразно и при чудливо, они непонятливы, замкнуты, полностью погружены в свои ощущения, или тупые, или чрезвычайно взрывные по незначительным причинам.

Я наблюдал четырнадцатилетнего мальчика, у которого сексуальная активность началась неожиданно и преждевременно в довольно пугающих формах, что нарушало его сон и общее самочувствие. Расстройство началось тогда, когда мальчик решился танцевать, а девочка ему отказала. Он рассердился и ушел. Придя домой, он попытался сделать домашнее задание, но это оказалось невозможным из-за по-

'Dementia praecox (лат.) — раннее слабоумие. — Примеч. пер

К. Г. ЮШ

стоянно растущего и неописуемого возбуждения: эмоций, страха, ярости и сомнений, которые им овладели в такой мере, что он, наконец, выбежал в сад, где в почти бессознательном состоянии катался по земле. Через несколько часов возбуждение прошло, но началось сексуальное расстройство. Это типично патологическая эмоция, характерная для детей с плохой наследственностью. В семье этого мальчика были различные случаи dementia ргаесох. По моему мнению, каждому воспитателю, который хочет применять принципы аналитической психологии, необходимо обратить внимание на психопатологию ребенка.

К сожалению, есть такие книги по психоанализу, которые оставляют у читателей впечатление, что применять психоанализ очень просто и самые лучшие результаты получаются сами собой. Компетентный психиатр не может разделять такие поверхностные взгляды. Он должен предостеречь от недостаточных и легкомысленных попыток анализа состояний у детей.

Несомненно, большую ценность представляет для воспитателя знание того, что дает современная психология для понимания детской души. Но тот, кто хочет применять свои методы на детях, должен иметь основательные знания о болезненных состояниях, которыми он хочет заниматься. Я должен признаться, что я не могу понять, как может тот, кто не является ответственным врачом, отважиться исследовать детей без специальных знаний и врачебного совета.

Кроме того, это очень тяжелое дело — изучать детей; здесь приходится работать при совсем других обстоятельствах, чем при анализе взрослых. Как я доказал в своем докладе на конгрессе в Территете, ребенок имеет собственный склад души. Так же как его тело в процессе эмбрионального развития составляет часть материнского тела, так же и его душа в течение многих лет есть часть духовной атмосферы родителей. Это объясняет, почему так много детских неврозов являются скорее показателями духовной атмосферы между родителями, чем собственно болезнью самого ребенка.

Ребенок лишь частично имеет собственную психологию, большей же частью она зависит от психологии родителей.

Аналитическая психология и воспитание

Такая зависимость нормальна, и нарушать ее опасно для естественного созревания детской души. Отсюда. понятно какое негативное влияние может иметь раннее и грубое просвещение в сексуальных вопросах на отношение ребенка» своим родителям. Негативных последствий не избежать, если применять строго фрейдовский анализ, который в значительной части представляет собой анализ сексуальности, построенный на догме, что отношения между родителями и детьми являются естественно сексуальными.

Конечно, любой последователь Фрейда будет утверждать, что он имеет в виду не грубую сексуальность, а психосексуальность, что практически равно совершенно ненаучному и логически неоправданному расширению понятия вне рамок сексуальной терминологии. Неоправданно и то, что Эдипов комплекс считается причинным фактором. Этот комплекс не более чем признак, лишь символическая языковая фигура.

Если мы, например, какую-либо сильную привязанность к чему-либо обозначим как «брак», то, согласно примитивному духу, выражающему все через сексуальную или какую-либо другую метафору, мы отметим регрессивную тенденцию ребенка как «инцестную потребность в матери». Но это фигуральный способ выражения. Слово «инцест» имеет определенное значение и обозначает определенное отношение, так ^to применять подобное обозначение для характеристики фудностей развития самосознания ребенка неправомерно.

Подобная констатация не отрицает факт ранней сексуальной зрелости. Но такие случаи — чрезвычайно болезненные исключения, и никто не оправдывает врача, если он распространяет понятия патологии на область нормальных фактов. Нельзя называть покраснение болезнью кожи, радость — частным случаем сумасшествия, как и угрюмость — не всегда садизм, удовлетворение не обязательно сладострастие, а твердость не всегда сексуальная испорченность и т. д.

Если изучать историю человеческого духа, то видно, что развитие духа есть расширение возможностей сознания и что каждый шаг вперед представлял собой чрезвычайно болезненное и напряженное достижение. Можно даже сказать, что ничто для человека не является более трудным, чем са-

к. г. юнг

мому пожертвовать маленькой частью своего бессознательного.

Человек боится неизвестного, тем более дети. Отсюда, однако, нельзя заключать, что боязнь шагать вперед у ребенка необходимо связана с сексуальной зависимостью от родителей. Даже в тех случаях, когда у детей есть сексуальные симптомы, другими словами, налицо инцестные тенденции, я бы посоветовал обратиться к анализу психики родителей. Здесь можно найти удивительные вещи, например отца, бессознательно влюбленного в свою дочь, или мать, подсознательно флиртующую со своим сыном.

Я хочу описать такой случай — речь идет о семье с четырьмя детьми: две дочери и два сына. Все четыре ребенка — невротики. Девочки проявили еще до пубертата невротические черты. Я, избегая частностей, лишь в общем опишу судьбу этой семьи.

Старшая дочь была помолвлена в двадцать лет с одним во всех отношениях порядочным молодым человеком с хорошим воспитанием и академическим образованием. В то время как свадьба по разным внешним причинам отодвигалась, она начала общаться, как загипнотизированная, с одним служащим из фирмы своего отца. Казалось, она любит своего жениха, но была с ним так жеманна, что он не имел права ее ни разу поцеловать, в то время как с другим она зашла очень далеко. Она была чрезвычайно наивна, ребячлива и действовала бессознательно. Но однажды, к ее безотчетному ужасу, к ней пришло осознание того, что она делает. Она была сломлена и впала в истерику, продолжавшуюся много лет. Она сразу же прекратила свои отношения не только с этим служащим, но и со своим женихом, никак не объясняя своего поведения.

Вторая дочь вышла замуж, кажется, без трудностей, но за человека с более низким умственным уровнем. Она была фригидна и оставалась бездетной, но не прошло и года, как она влюбилась в друга своего мужа с такой страстью, что это привело к любовным отношениям между ними, продолжавшимся много лет.

Старший сын, одаренный молодой человек, впервые проявил невротическую нерешительность, когда должен был

Аналитическая психология и воспитание

выбрать профессию. Наконец, он решился изучать химию. Но едва приступив к ее изучению, почувствовал такую скуку, что бросил университет и возвратился домой к матери. Там он впал в своеобразное состояние затмения, сопровождавшееся галлюцинациями, но после того, как оно прошло, он решил изучать медицину. Однако и это желание исчезло еще до первого экзамена. Сразу все после своей помолвки он стал испытывать страх и сомнения в правильности своего выбора. Непосредственно за этим он впал в очень тяжелое, болезненное состояние духа, длившееся несколько месяцев.

Второй сын — психоастенический невротик, женоненавистник, серьезно готовившийся к жизни старого холостяка и в высшей степени сентиментально привязанный к матери.

Как врач, я имел дело со всеми четырьмя детьми. История каждого отдельного случая, несомненно, восходила к загадке их матери. Выявилось следующее: она была одаренная, жизнерадостная женщина, с молоду воспитывавшаяся в строгости и скромности. С большой требовательностью к себе самой и с волевым характером она сохранила заимствованные с детства принципы на всю жизнь и не допускала исключений. Она была совсем короткое время замужем, когда познакомилась с другом своего мужа, в которого влюбилась. Она была уверена, что эта любовь не останется без ответа. Так как этот вариант не укладывался в ее принципы, она вела себя так, как будто не происходило ничего особенного, и играла эту роль двадцать лет, не проявляя себя и молча, пока не умер тот человек. Ее отношения с мужем все это время были ровные и корректные.

Конечно, такое положение создало в ее семье гнетущую атмосферу, а ничто не влияет на детей больше, чем такая невысказанная атмосфера. Подобные обстоятельства имели заразное воздействие на установки детей. Девочки бессознательно перенимали установки матери, сыновья компенсировали это тем, что стали бессознательными любовниками, и эту бессознательную любовь уравновешивали осознанным отрицательным отношением к другим женщинам.

Можно представить, как тяжело на практике лечить такой случай. Было бы большой ошибкой считать, что чисто ин-

К. Г. ЮНГ

теллектуальное просвещение может помочь в данной ситуации. Нет такой техники, которая могла бы разрушить такую сильную блокировку. Так как лечение каждого серьезного случая ведет к конфликту вне действенности какой-либо психотерапевтической техники, никто не должен забавляться аналитической психологией как игрушкой. Те, кто пишет поверхностные и дешевые книги об этом предмете, либо не понимают широкого значения аналитической психологии, либо не знают действительную природу человеческой души.

II ЛЕКЦИЯ

Дамы и господа!

Научная психология была или часто академической, или простым накоплением фактов и экспериментами над изолированными функциями. Поэтому естественно, что фрейдовская, хотя и чрезмерно сексуализированная, гипотеза стала стимулирующим фактором при переходе к психологии душевных взаимосвязей. Его труд есть собственно психология, изучающая разветвление сексуального инстинкта в человеческой душе. Несмотря на неоспоримую важность сексуальности, все же нельзя признать, что все и вся зависят от этого инстинкта. Такая гипотеза широкой применимости действует сначала как оптический обман: она стирает все, что другого цвета, и видно лишь красное. Это обстоятельство важно потому, что первый ученик Фрейда — Адлер — выдвинул совершенно другую гипотезу столь же широкой применимости. Последователи Фрейда забывают обычно упомянуть заслуги Адлера потому, что сделали из своей сексуальной гипотезы фанатичную веру.

Но догматизм и фанатизм — всегда лишь компенсации тайного сомнения. Религиозные преследования имеют место лишь там, где есть еретики. В человеке нет ни одного инстинкта, который бы не уравновешивался другим. Сексуальность была бы в человеке совершенно безгранична, если бы не было уравновешивающего фактора в виде столь

^^политическая психология и воспитание

же важного инстинкта, который противодействует безграничному и потому деструктивному функционированию сексуального инстинкта. Как сексуальность есть инстинкт, захватывающий человека принудительными импульсами, так есть и другая власть — власть инстинкта самосохранения, который помогает человеку противостоять всякого рода эмоциональным взрывам. Каждое ограничение слепого действия сексуальных инстинктов порождено инстинктом самосохранения, который и подразумевается гипотезой Адлера.

К сожалению, Адлер заходит слишком далеко и впадает в заблуждение односторонности и преувеличения в результате того, что почти полностью игнорирует точку зрения Фрейда. Психология Адлера — психология разветвления инстинкта самосохранения в человеческой душе.

Я допускаю, что односторонняя истина имеет преимущество простоты, но, если она становится гипотезой, — то это уже другое дело. Мы должны видеть, что многое в человеческой душе действительно зависит от сексуальности: временами — почти все, временами — очень мало, так как влияет инстинкт самосохранения иди инстинкт власти. Ошибка как Фрейда, так и Адлера в том, что они принимают непрерывное действие одного и того же инстинкта, как будто он имеет какой-то химический состав, который является неизменным, как два атома водорода в воде. Если бы это было так, человек имел бы главной чертой сексуальность — по Фрейду, а по Адлеру главной чертой было бы стремление к утверждению и сохранению себя. Иметь одновременно и те и другие качества невозможно.

Каждый знает, что инстинкты различаются по силе. Временами может преобладать сексуальность, временами ~ самоопределение и другие инстинкты. Это простое обстоятельство оба исследователя упустили. Если преобладает сексуальность, все сексуализируется, ибо тогда все несет сексуальный отпечаток и служит ей. Если превалирует голод, все практически сводится к этому чувству голода.

Мы можем легко объединить точки зрения Фрейда и Адлера, если постараемся рассматривать душу не как тве(щую и неизменную систему, а как подвижную и текучую деятельность, t За к. №

К. Г. ЮНГ

которая изменяется с калейдоскопической быстротой в соответствии с изменениями в иерархии инстинктов. Таким образом, может случиться, что мы должны будем объяснять человека до его свадьбы по Фрейду, и после нее — по Адлеру, что и проделывает здоровый человеческий разум уже давно.

Но такое объединение ставит нас в неприятную ситуацию. Вместо того чтобы радоваться кажущейся надежности простой истины, мы чувствуем себя брошенными в безграничное море постоянно изменяющихся условий, кидающих беспомощного индивида от одного изменения к другому.

Вечно изменчивая жизнь души есть большая, хотя и не очень удобная, истина, чем надежная твердость одного убеждения. Но это не делает проблему проще, хотя мы освобождены от кошмара «Nichts als»' неизбежного лейтмотива любой односторонности.

Как мы должны различать инстинкты? Сколько их? Что вообще есть инстинкты? Так попадают в область биологии и запутываются еще более, чем раньше. Я бы ввел ограничение в области психологии на какие-либо допущения о природе лежащих в основе биологических процессов. Может быть, наступит день, когда биолог, и не только он, но и физиолог протянут руку психологу в туннеле, который они вместе рыли через горы неизвестности, но с противоположных сторон. Но это время еще не наступило. Пока же мы должны учиться противопоставлять психологическим фактам нечто определенное. Вместо точного знания, что определенные факты «не более» чем сексуальность или воля к власти, мы должны принимать во внимание многочисленные стороны их проявлений и подвергнуть углубленному рассмотрению их.

Рассмотрим для примера религию. Может ли быть уверена наука, что нет такого факта, как «религиозный инстинкт»? Можем ли мы действительно принять, что религиозный феномен есть лишь вторичная функция сексуальности? Может нам кто-нибудь показать нормальные народы или расы, которые свободны от такой вытесненной сексуальности? Но если невозможно указать на расу или на какой-либо народ, полностью свободный от религиозных фе-

' N i с h t s als (нем.) — не более чем. — Примеч. пер.

Аналитическая психология и воспитание

номенов, то я действительно не знаю, откуда берется повод для допущения, что религиозный феномен — лишь простое вытеснение сексуальности.

И все-таки, разве история не дает фактов, в которых сексуальность была бы даже интегрирующей составной частью религиозного переживания? Это же относится и к искусству, которое тоже должно возникнуть из сексуального вытеснения, когда даже животные имеют эстетические и художественные инстинкты.

Смешное и почти болезненное преувеличение сексуальной точки зрения есть сам по себе симптом современного душевного расстройства, которое главным образом состоит в том, что в наше время нет правильной оценки сексуальности. Если все время недооценивать важный инстинкт, то следствием этого должна быть переоценка его проявлений. И чем несправедливее была недооценка, тем болезненнее будет следующая за ней переоценка. В действительности ни одно моральное суждение не может сделать сексуальность столь ненавистной, как неприличие и глупость психоаналитической литературы. Она ведет не иначе как к новой и более опасной девальвации сексуальности. Интеллектуальная неуклюжесть такой литературы делает невозможной правильную оценку сексуальности.

Школа Фрейда продолжает тему вытеснения сексуальности, вероятно, даже против личных намерений Фрейда. До него ничто не могло быть сексуальным, теперь все не что иное, как сексуальное. Если бы эти люди были способны понять соответствующее достоинство сексуального фактора, они бы не стали его так пачкать. Но в действительности они боятся огромного значения и огромной силы инстинкта и надеются свести его к интеллектуальному искажению. В результате происходит недооценка чувств, в то время как мы именно через соответствующие чувства можем надеяться продвинуться вперед в решении сексуальных проблем.

Сексуальная проблема — одна из психических проблем нашего времени, и именно потому, что это — болезнь, мы не должны позволять ей закрывать глаза науке. То обстоятельство, что наша современная оценка сексуальности в

к. г. юнг

чем-то неверна, не должно ограничивать наш дух настоль ко, что мы ничего, кроме сексуальности, не видели и сво лили красоту к набору извращенных фантазий.

Аналитическая психология занимается изучением комплексных психических систем и их изменением. Как и любая наука, она редуцирует эти взаимосвязи к первоначалам или элементам, С другой стороны, она пытается в соответствии с телеологической природой психики понять ее творческое действие. Редукгивная или строго аналитическая часть имеет задачу представить принципы структуры человеческой психики в соответствующей терминологии. Синтетическая или конструктивная часть пытается понятийно реконструирован функционирование сложных психических взаимосвязей.

В отличие от предшествующих этапов, аналитическа? психология не избегает заниматься комплексными