Вторая лекция

Изложение плана курса, или общие соображения об иерархии положительных наук

Определив в прошлой лекции по возможности точно общий характер соображений, которые я намерен представить в этом курсе по всем главным отраслям естественной философии, я должен теперь указать план, которому мы должны следовать, т. е. предложить наиболее удобную и рациональную классифи­кацию главных положительных наук для того, чтобы затем последовательно изучать их с установленной уже точки зрения. Это второе общее исследование необходимо, чтобы с самого начала окончательно выяснить истинный дух этого курса.

Прежде всего нетрудно понять, что мне незачем останавливаться на слишком, к сожалению, легкой критике предложенных в течение двух последних веков многочисленных классификаций общей системы человеческих познаний, рассматриваемых во всем их объеме. Теперь все вполне убедились, что всякого рода энциклопедические подразделения, построенные, как у Бэкона и д'Аламбера, на некоторых особенностях различных способностей человеческого ума, уже по самому принципу совершенно неправильны, – даже если эти особенности реальны, а не фиктивны, как это часто бывает, – ибо в каждой сфере деятельности наш разум сразу применяет все свои главные способности. Что же касается всех других классификаций, то достаточно указать на возникавшие при появлении их споры, которые убедили окончательно, что в каждой изних есть какой-нибудь крупный недостаток; таким образом ни одна классификация не заслужила всеобщего одобрения, и по этому предмету существует столько же мнений, сколько людей. В общем эти попытки были так дурно задуманы, что вызвали у всех умных людей невольное предубеждение против подобных предложений.

Не останавливаясь более на столь прочно установленном факте, гораздо важнее отыскать его причину. Объяснить себе глубокое несовершенство этих энциклопедических попыток, так часто возобновлявшихся до последнего времени, совсем не трудно. Мне незачем указывать, что когда благодаря неосновательности первых попыток все подобного рода работы совершенно лишились всеобщего доверия, за классификации стали браться чаще всего люди, совершенно незнакомые с классифицируемыми ими предметами. Кроме этого замечания, относящегося только к личности классификаторов, есть еще одно гораздо более важное соображение, заимствованное из самой природы предмета и показывающее, почему до сих пор невозможно было достичь действительно удовлетворительной энциклопедической теории. Причина лежит в недостатке однородности, которая до последнего времени существовала между отдельными частями интеллектуальной системы, из которых одни сделались последовательно положительными, тогда как другие все еще оставались теологическими или метафизическими. При таком нестройном положении вещей установление какой бы то ни было рациональной классификации было, конечно, невозможно. Как расположить в одной системе столь глубоко противоречивые понятия?

Вследствие этого именно затруднения потерпели неудачу все классификаторы, причем ни один из них не заметил его отчетливо. Для всякого, однако, кто понимал действительное положение человеческого духа, было ясно, что подобное предприятие преждевременно, и что оно может быть выпол­нено с успехом только тогда, когда наши главные понятия станут положительными.

Так как на основании данных в прошлой лекции объяснений можно считать это основательное условие выполненным, то теперь можно приступить к действительно рациональному и прочному построению системы, все части которой сделались, наконец, однородными.

С другой стороны, общая теория классификаций, установленная в последнее время философскими работами ботаников и зоологов, позволяет надеяться на действительный успех подобного предприятия, так как она дает нам верного руководителя в виде истинного основного принципа искусства классифицирования, принципа, который до тех пор не был ни разу ясно понят.

Этот принцип вытекает как необходимое следствие прямого применения положительного метода к самому вопросу о классификации, который, как и всякий другой, надлежит рассматривать с помощью наблюдений, а не решать априор­ными соображениями. На основании этого принципа класси­фикация должна вытекать из изучения самих классифициру­емых предметов и определяться действительным сродством и естественными связями, которые между ними существуют; таким образом, сама классификация должна быть выражением наиболее общего факта, обнаруженного внимательным срав­нением охватываемых ею предметов.

Применяя это основное правило к настоящему случаю, мы должны приступить к классификации положительных наук на основании существующей между ними взаимной зависимости, и эта зависимость, если она реальна, может вытекать только из зависимости между соответствующими явлениями.

Но прежде чем совершить эту важную энциклопедическую операцию в указанном выше направлении, необходимо, чтобы не сбиться с пути в таком обширном труде, отметить границы предмета предполагаемой классификации с большей, чем мы делали до сих пор, точностью.

Все поступки человеческие приводятся или к размышлению или к действию, и поэтому самое общее деление наших познаний состоит в отличии теоретических познаний от практических. Если мы остановимся на этом первом делении, то очевидно, что в курсе, подобном нашему, могут быть рассматриваемы только теоретические познания, ибо здесь вопрос идет не об изучении всей совокупности человеческих знаний, а только системы основных понятий о явлениях различных классов, которая дает прочную основу для всех других наших соображений и которая в свою очередь не опирается ни на какую предыдущую интеллектуальную систему.

Итак, в труде, подобном нашему, следует рассматривать общие рассуждения, а не их приложения, если только последние не могут послужить для объяснения первых. Вероятно это и понимал Бэкон, хотя весьма несовершенно, под своей первой философией, которая, по его мнению, должна быть извлечена из совокупности наук и которую так различно и постоянно, так странно объясняли пробовавшие комментировать его мысль метафизики.

Без сомнения, рассматривая всю совокупность занятий человечества, следует признать, что изучение природы как бы предназначено послужить истинной разумной основой воздействия человека на природу, ибо познание управляющих явлениями законов, которое позволяет нам постоянно предвидеть самые явления, одно только может дать нам возможность в нашей деятельности с пользой для нас видоизменять одни явления при помощи других. Наши естественные и прямые средства влиятния на окружающие нас тела совершенно несоразмерны с нашими потребностями. Каждый раз когда мы совершаем какое-нибудь сильное воздействие, это удается только благодаря тому, что наше знание законов природы позволяет намввести в число определенных обстоятельств, под влиянием которых происходят явления, несколько новых элементов, в известных случаях оказывающихся, несмотря на всю свою незначительность, достаточно сильными, чтобы изменить в нашу пользу окончательный результат действия всех вместе взятых внешних причин. Одним словом: на науке основано предвидение, на предвидении – действие. В такой очень простой формуле точно выражается отношение науки к искусству, если принимать эти два слова в их полном значении.

Несмотря, однако, на все значение этой связи, которую не следует упускать из виду, понимать науки только как основы искусств значило бы понимать их весьма несовершенным образом, а, к несчастью, в наши дни многие слишком склоняются к такому взгляду. Как бы ни были велики услуги, которые научные теории оказали промышленности, хотя бы даже наше могущество, по энергичному выражению Бэкона, и было пропорционально нашим познаниям, мы все же не должны забывать, что науки прежде всего имеют более прямое и возвышенное назначение: удовлетворять наш разум в его основной потребности познавать законы явлений. Чтобы понять, как глубока и могуча эта потребность, достаточно обратить внимание на физиологическое влияние удивления и вспомнить, что наиболее ужасное из всех возможных для нас ощущений мы испытываем, когда нам кажется, что какое-нибудь явление происходит противно тем естественным законам, к которым мы привыкли...

Я считаю нужным здесь особенно отметить одно сообра­жение, которое буду часто повторять в этом курсе, чтобы указать на необходимость нам защитить себя против чрезмер­ного влияния существующих привычек, которые препятствуют образованию благородных истинных взглядов на важность и назначение наук. Если бы главная сила нашего организма не исправляла в умах ученых, иногда непроизвольно, неполноту и узость общего направления нашего века, то человеческий ум, ограничиваясь имеющими немедленное практическое при­менение исследованиями, благодаря одному этому, как пра­вильно заметил Кондорсе, остановился бы в своем прогрессе даже по отношению к тем практическим применениям, ради которых так неразумно пожертвовали бы чисто теоретическими работами, ибо самые важные приложения постоянно вытекают из теорий, созданных с чисто научными целями и существо­вавших иногда по целым векам без всяких практических результатов. Можно указать (как на весьма замечательный пример) на блестящую теорию конических сечений, созданную греческими геометрами, которая много поколений спустя вы­звала обновление астрономии и дала возможность довести мореплавание до той высокой степени совершенства, на которой оно стоит теперь, и которой оно никогда не достигло бы без чисто теоретических работ Архимеда и Аполлония; таким образом Кондорсе по этому поводу с полным основание мог сказать: «моряк, которого спасают от кораблекрушения точные определения долготы, обязан своей жизнью теории, созданной две тысячи лет тому назад гениальными мыслителями, которые имели в виду только простые геометрические соображения».

Очевидно, что признав самым общим образом изучение природы за рациональную основу воздействия на нее, человек должен приступать к теоретическим исследованиям совершенно не задаваясь какими бы то ни было практическими целями, ибо наши средства для открытия истины так слабы, что если мы не сосредоточим их исключительно на одной цели, и при отыскании истины будем еще задаваться и посторонними вопросами о немедленной практической пользе, то почти никогда не будем в состоянии найти самую истину.

Как бы то ни было, верно, что совокупность наших по­знаний о природе и совокупность выведенных из этих по­знаний приемов воздействия на природу в нашу пользу со­ставляют две совершенно отдельные по существу своему системы, которые следует и рассматривать, и изучать совершенно независимо одна от другой. Кроме того, так как первая система лежит в основе второй, то при методическом изучении ее и следует рассматривать раньше даже в том случае, если бы мы захотели охватить всю массу человеческих знаний: как теоретических, так и прикладных. Мне кажется, что именно система теоретических знаний и должна теперь быть предметом действительно рационального курса положительной философии, так, по крайней мере, я ее понимаю. Без сомнения, можно было бы задумать более обширный курс, затрагивающий в одно и то же время общие положения теории и практики, но я не думаю, что подобное предприятие, не говоря уже о его размерах, может быть предпринято при теперешнем состоянии человечества. Мне кажется, что для его осуществления нужно предварительно совершить еще одну и очень важную и совершенно особенную работу, до сих пор не исполненную, а именно: на основании научных теорий в истинном смысле этого слова выработать особые специальные понятия, должен­ствующие служить прямым основанием общих практических приемов.

При том развитии, какого уже достиг наш разум, науки не прилагаются к искусствам немедленно, по крайней мере в наиболее сложных случаях: между этими двумя рядами идей есть еще средний, который, с философской точки зрения, определен очень слабо, но проявляет себя заметнее, если обратить внимание на класс людей, занимающихся им специально.

Между собственно учеными и директорами промышленных предприятий понемногу формируется новый промежуточный класс инженеров, специальное назначение которых состоит в установлении отношений между теорией и практикой. Совер­шенно не заботясь о прогрессе науки, эти лица изучают ее в современном ее состоянии для того, чтобы сделать те применения к промышленности, на которые наука способна. Таково по меньшей мере естественное положение вещей, хотя в этом отношении существует еще большое смешение. Собра­ние доктрин, которые относятся к этому классу и должны непосредственно создать настоящие теории различных искусств, могло бы, конечно, дать материал для весьма интересных и важных философских соображений. Но труд, который охватил бы их вместе с теориями, основанными на науках в чистом смысле этого слова, был бы теперь совершенно преждевременным, так как эти доктрины, лежащие между этой теорией и прямой практикой, еще не создались, и в настоящее время существует несколько несовершенных элементов, относящихся к наиболее развившимся наукам и искусствам, которые могут позволить нам только допустить возможность такого рода труда для всей совокупности человеческих действий...

Мы поймем еще лучше трудность построения промежуточ­ных доктрин, на которые я только что указал, если мы обратим внимание на то, что всякое искусство зависит не от одной соответствующей ему науки, а от нескольких сразу, так что самые важные искусства пользуются содействием почти всех главных наук. Ограничиваясь только наиболее выдающимся примером, я укажу на то, что хорошая теория земледелия требует соединения познаний по химии, физиологии, физике и даже астрономии и математике; то же самое можно сказать и об изящных искусствах. Но из этого замечания легко понять, почему эти теории остались до сих пор незаконченными, раз их построение требует предварительного развития всех основ­ных наук. Оно же дает и новое основание не включать идей этого класса в курс положительной философии, так как общие теории отдельных главных искусств не в состоянии помочь систематическому образованию этой философии, а, наоборот, должны, как мы видели, явиться в будущем одним из самых полезных следствий построения ее.

Итак, мы должны в этом курсе рассматривать только научные теории, а совсем не их приложения. Прежде чем, однако, приступить к классификации отдельных частей теории, мне остается указать на существующее между науками в чистом смысле этого слова различие, которое окончательно определит предмет предпринимаемого нами исследования. По отношению к какому роду явлений надо различать два класса естественных наук: науки абстрактные, общие, стремятся путем изучения всех возможных случаев к открытию управляющих различного рода явлениями законов; науки конкретные, частные, описа­тельные, иногда называемые собственно естественными наука­ми, состоят в приложении этих законов к истории различных существующих тел. Поэтому первые являются основными, и ими-то мы и займемся в этом курсе; другие, как бы они не были важны сами по себе, занимают только второстепенное место и поэтому совершенно не должны входить в состав труда, естественные размеры которого так велики, что заставляют нас сокращать их до наименьшего по возможности объема...

...Положительная философия оказывается естественным образом разделенной на пять главных наук, последовательность которых определяется неизменным и необходимым подчине­нием, основанным, независимо от всяких гипотез, на одном только внимательном сравнении соответствующих явлений; эти науки суть астрономия, физика, химия, физиология и, наконец, социальная физика. Первая изучает явления самые общие, самые простые, самые отвлеченные и наиболее удаленные от человечества; они влияют на все другие, не подвергаясь влиянию последних. Наоборот, в социальной физике рассматриваются явления наиболее частные, наиболее сложные, наиболее кон­кретные и наиболее затрагивающие прямые интересы челове­чества; эти явления более или менее зависят от всех пред­ыдущих, не оказывая в свою очередь на них никакого влияния.

Между этими пределами степень частности и сложности явлений и непосредственности интереса их для человека, а равно и их последовательная зависимость идут, постепенно увеличиваясь, от одного предела к другому.

Таковы общие и глубокие соотношения, которые мы должны установить между отдельными главными науками не на ос­новании произвольных и пустых различий между ними, а на основании правильно примененного истинно философского наблюдения.