Студопедия

Главная страница Случайная страница

Разделы сайта

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника






Последнего съезда и развития революции (1960 г.).






 

Разворачивание массовых движений наводило ужас на «верхи». Так называемая буржуазная оппозиция фактически была сведена на нет. Она активно искала возможности сговора с Батистой, который сам был не прочь создать видимость единства в правящих кругах, хотя вовсе не собирался делиться с властью с кем бы то ни было. Тиран есть тиран!

Батисте было выгодно, скажем, встречаться с Косме де ла Торриенте, поскольку, как писала «Боэмия», «сам факт встреч… является очевидным свидетельством того, что правительство активно ищет мира». Но и эти сообщения являлись едва прикрытой ложью, так как репрессивный аппарат работал на полную мощь, ежедневно унося десятки и сотни жизней, несогласных с режимом, бросая людей в тюрьмы за малейшее неповиновение властям.

Приближение гражданской войны пугало «верхи», и они откровенно признавали это со страниц прессы. 15 декабря 1955 года «Боэмия» прокомментировала ситуацию: «Все без исключения политические деятели заинтересованы в том, чтобы нарушить повстанческие планы Фиделя Кастро. Если, находясь у власти, мы продолжим спать, тем самым мы откроем Фиделю Кастро путь к революции. Хотел бы я знать, кто из оппозиции или правительства уцелеет, если на Кубе победит фиделизм?»

Однако вопрос об отмене планов Фиделя не входил в компетенцию правительства или оппозиции. Повстанческое движение уже набирало силу. Оно зрело в недрах народной борьбы. Ноябрь – декабрь 1955 года стали своего рода «смотром» боевых сил революции. Из числа активистов Движения 26 июля была отобрана первая группа кандидатов в формирующуюся колонну повстанцев, ядро будущей Повстанческой армии. Одним из первых 23 декабря 1955 года в Мексику отправился лидер студенчества провинции Матансас Хосе Смит Комас, человек кристальной чистоты и огромного мужества, земляк и близкий друг Хосе Антонио Эчеверрии. Он был представлен Фиделю еще в Гаване и сразу же завоевал его симпатию своей убежденностью в необходимости борьбы, самоотверженностью и немногословностью, даже скорее молчаливостью.

С первых минут знакомства Фидель увидел в нем целеустремленного человека. Привлекала и его тяга к знаниям, мечты об университете. Фидель видел перед собой яркую личность, которую жизнь приучила к самостоятельности в мыслях и действиях.

Хосе Смиту пришлось выехать даже несколько раньше, чем планировалось –

на этом настоял Фидель. Причин было много. В Мексике нужен был человек, который бы досконально знал принципы начальной военной подготовки повстанцев. На это место

не было лучшей кандидатуры, чем Смит, который сразу после встречи с Фиделем стал почти ежедневно ездить на тренировки из Карденаса на стадион «Серо». К тому же

4 декабря, во время того самого бейсбольного матча на стадионе «Серро», он попал в поле зрения полиции, которая после этого открыла на него охоту. Спецслужбы пополняли досье Смита фотографиями: вот он сражающихся с полицией манифестантов на улицах родного Карденаса, а здесь – беседует с портовиками в дни «жаркого декабря». Рисковать его свободой Движение не имело права. Ньико, Айде и Рене, обсудив ситуацию, решили, что Смита необходимо в срочном порядке спасать от батистовских ищеек, отправив

в Мексику. Его выездом с Кубы занимался лично Хесус Рейес Гарсиа, на которого и была возложена задача отбора повстанцев в отряд. С этой целью, находясь уже в Мексике как будущий экспедиционер, он периодически ездил на Кубу в «служебные командировки».

Это был опытный в делах конспирации человек, сознательно связавший свою судьбу с Движением 26 июля. 19 сентября он отметил свое тридцатилетие, а через день он выехал в Мексику как турист. Умный, серьезный, умеющий быстро разобраться и найти разумный выход из самой запутанной жизненной ситуации, Хесус Рейес быстро снискал уважение своих соратников. За его плечами – большой жизненный опыт человека, начавшего работать в шесть лет и отдававшего все заработанное семье, которой никак не удавалось вырваться из нищеты. Казалось, не было дела, которое он не испробовал: разносчик газет, поденщик, сельскохозяйственный рабочий, трамвайный кондуктор, продавец фруктов, грузчик, шофер, механик. За три года работы механиком он изучил все, что имело хоть какое-то отношение к машинам. Его познания в этой области вызывали зависть у иных дипломированных инженеров, хотя он не успел закончить даже начальную школу: вместо шести лет проучился четыре, да и то урывками. Общительный и активный, он, живя в Марианао, успел сдружиться с самыми видными ортодоксами этого небольшого пригорода Гаваны. Среди его друзей были известные журналисты Хуан Мануэль Маркес и Феликс Эльмуса Агаиссе. Он стал для них верным другом, несмотря на большую разницу в возрасте и уровне интеллектуального развития. И это оказалось немаловажным обстоятельством, когда Хесуса Рейеса зачислили в состав первого контингента повстанцев.

По прибытии в Мехико в одной из квартир-казарм по улице Рамона Гушмана он встретился с Фиделем. После обстоятельной беседы Хесус Рейес был назначен

на должность, связанную не только с военным оснащением, но и с отбором новобранцев.

4 декабря он вернулся на Кубу и в течение месяца отбирал группу будущих экспедиционеров, а с 5 января 1956 года вместе с ней снова выехал в Мексику. Под его руководством эта группа начала интенсивные тренировки на заранее арендованном полигоне. После его вынужденного выезда в США для приобретения яхты работа по обучению новобранцев была возложена на Хосе Смита. 26 января Хесус Рейес вернулся

в Мехико и доложил Фиделю, что выбрал надежную, сравнительно недорогую яхту и заключил с ее хозяином предварительную сделку.

В конце 1955 года в Мехико прибыл Педро Мирет, доставивший тысячу долларов, собранную в рабочих кварталах Гаваны. И сразу отбыл на Кубу со специальным заданием Фиделя: выбрать надежное место для высадки вооруженного отряда и в самое ближайшее время доложить о результатах.

2 января 1956 года Педро Мирет и Ньико, все еще остававшийся на Кубе, встретились в Сантьяго-де-Куба с Франком Паисом и вместе выехали в Мансанильо

к Селии Санчес Мандулей. Она была назначена ответственной за безопасность операции по высадке экспедиционеров. Затем Мирет отправился к Фиделю и обстоятельно доложил о результатах поиска места для высадки. Сам он рекомендовал район Мансанильо.

По мнению комиссии, этот город был лучшим с точки зрения стратегии. Во-первых, он расположен у самого подножия гор Сьерра-Маэстра, где в конечном итоге и намеревались обосноваться повстанцы. Во-вторых, отсутствие в этом районе удобных коммуникаций тоже было в интересах повстанцев: в случае столкновения противник лишался возможности быстрого маневрирования. В-третьих, внушала абсолютное доверие кандидатура ответственного за организацию встречи – Селия Санчес. Ее хорошо знали местные крестьяне. Она пользовалась у них авторитетом как дочь врача, который по первому зову приезжал к беднякам и лечил их, не беря за это ни единого сентаво. Благодарные крестьяне и угольщики платили семье доктора преданностью.

Работа по подготовке к высадке, проведенная как в Мехико, так и на самой Кубе, не вызывала опасений. Все было продумано вплоть до мелочей.

Но и противник не дремал. Более того, он принял эффективные меры против революционеров. Пока это касалось только тотального контроля над обществом. Режим официально запретил празднование 103-й годовщины со дня рождения Хосе Марти, которую должны были отмечать 28 января. Всем политическим партиям, включая ортодоксов, было дано соответствующее распоряжение за подписью самого министра внутренних дел Сантьяго Рея. Все торжества были отменены, в том числе и традиционная процедура возложения венков к памятнику Хосе Марти в Центральном парке. Примечательно, что бывший президент Кубы Грау Сан-Мартин получил на этот счет особо строгое предупреждение. Зная, что он в погоне за популярностью любит покрасоваться на фоне памятника Марти, режим вообще запретил ему появляться

на улице в этот день. Все это походило на домашний арест.

Весть об этом распоряжении министра дошла и до студентов. Оно возмутило их своей бесцеремонностью и цинизмом. В Федерации было решено, что утром 28 января –

и как можно раньше! – ФУС возложит венок к памятнику. Однако, подойдя

к Центральному парку, студенты увидели, что он оцеплен полицией. Похоже, она дежурила здесь с ночи. Пять студентов, в том числе и Эчеверриа, с венком в руках сумели проникнуть сквозь полицейский кордон и направились прямо к беломраморному изваянию. В одном из них полиция мгновенно узнала «преступника», известного им

по фотографии в досье. На группу сразу же напали, завязалась рукопашная схватка, послышались выстрелы. Тем временем венок все-таки был возложен. Из управления столичной полиции пришел приказ расправиться со студентами. Когда в университет явилась полиция, студенты находились в Зале мучеников. Выступления ораторов были прерваны, начались избиения и аресты.

Аналогичная ситуация сложилась и в Сантьяго-де-Куба: студенты, организованные Франком Паисом, устроили уличную манифестацию, украсив свои шеренги плакатами и изречениями Хосе Марти о политической свободе и необходимости свержения тирании. Шествие направилось к кладбищу Санта-Ифихения, к мавзолею Апостола свободы. Это красивейшее сооружение было воздвигнуто к его столетию и с тех пор стало любимым местом сбора протестующей молодежи. Митинг закончился потасовкой с явившейся для его разгона полицией.

Лидеры «оппозиции» не нашли ничего лучше, чем начать переговоры с Батистой. Но перед этим было решен обсудить в узком кругу дальнейшую линию поведения и возможность поддержки так называемого «гражданского диалога», который был так необходим диктатору, чтобы удержаться у власти. Совещание назначили на вечер

2 февраля 1956 года в особняке Мануэля Дорта Дуке на Пятой авениде. Собрался весь цвет Общества друзей республики: Косме де ла Торриенте, Миро Кардона, Рауль Чибас, Эмилио Очоа, Роберто Аграмонте, Рауль Барроса. Каждый из них пребывал далеко

не в радужном настроении, хотя съезжались они довольно организованно, без опозданий. Косме перед этим наведался в правительство – побеседовал с Батистой. И, надо полагать, получил определенные директивы. Но этот человек был не в состоянии объединить вокруг себя какие бы то ни было политические силы – тем более мнивших себя китами политики лидеров ортодоксов, смотревших на него как на живую реликвию. Это можно было понять даже по реакции номинального лидера ортодоксов Рауля Чибаса, явившегося

в особняк Дорта Дуке одним из первых и без всяких надежд на возрождение партии. Его заботили только два обстоятельства: как сохранить хотя бы видимость «оппозиционности» партии и не потерять доверие диктатора. И, между прочим, как

не допустить того, чтобы Батиста сам отдал предпочтение одному из пришедших

на сегодняшнее сборище. Чибас ощутил раздражение, когда понял, что сохранить эту встречу в тайне не удалось и что теперь придется следить за каждым своим словом.

Дело в том, что сюда же, к дому Дорта Дуке явились непрошеные гости – рядовые ортодоксы, которым стало известно о тайном сговоре лидеров. Как только Ньико доложили об этой акции, его осенило. Он вспомнил характеристику, данную Фиделем этим господам-ортодоксам, и лишний раз убедился, как тот точен в оценке их действий. Это подхлестнуло его вывести политиканов на чистую воду. Ньико помнил слова Фиделя: «Если раньше вся их деятельность сводилась к тому, чтобы путем обмана затруднить нашу работу, саботировать ее, ослабить наши ряды и расстроить ячейки, если потом им даже не хватало гражданской ответственности, чтобы разоблачить преступления, то

в силу какого принципа, какой идеи, какого соображения мы должны свернуть перед ними наши чистые знамена? Интриги и посредственность можно победить лишь идейной твердостью».

Не в характере Ньико было терпеть проделки этих хамелеонов и махинаторов.

В нем росло желание сорвать тайное совещание, показать народу этих «голых королей» - как в андерсеновской сказке, которую он помнил с детства. Пришлось время увидеть этих субъектов в их истинном обличье! Ньико повел своих соратников к дому Мануэля Дорта Дуке.

Чибас не знал, с какой целью явилась эта молодежь, но и не ждал от нее ничего хорошего, хотя, надо признать, пока они вели себя достаточно скромно, разместившись

в патио и под деревьями небольшого садика, в котором утопал особняк.

У кого-то из присутствующих мелькнула мысль вызвать полицию, и он поделился ею с Чибасом. Но от этой идеи пришлось сразу отказаться.

- Это уж слишком! – прошипел Чибас. – Вызвав полицию, мы дадим им повод для открытого обвинения в сговоре с Батистой, - и взглянул на своего тезку, Рауля Барросу, направившегося в его сторону. Более всего озабоченный принятием закона о выплате «сахарного дифференциала» и видевший в этом ущемление своих финансовых интересов, Барроса вынашивал планы торга с правительством. И хотел знать мнение Чибаса на этот счет. Но почему-то, решив переменить тему разговора, он неожиданно для самого себя произнес:

- Фидель не сможет организовать на Кубе ничего, кроме еще одной Монкады.

- Согласен! Но… - и после небольшой паузы сказал то, что его действительно волновало, - сама возможность Монкады – единственное, что может заставить Батисту искать примирения с нами. Как ни неприятно, но это наш главный козырь в диалоге

с Батистой. А этот диалог нам нужен ничуть не меньше, чем ему. И «гражданский диалог» в наших интересах! Нельзя забывать, что массы – за Фиделя. К нему переметнулась и наша, партийная молодежь!

Перед ними внезапно выросла фигура ловкого манипулятора – Хосе Миро Кардоне. В руках он держал листовку, на которой было написано: «В 1956 году мы станем свободными или погибнем как мученики» и подпись «MR-26-7», что означало «Революционное движение 26 июля». Вмешавшись в разговор двух Раулей, он произнес: «С тех пор во всей стране на всех домах появляется этот зловещий лозунг». Но, заметив равнодушие к собственной персоне, отошел в сторону. Барроса тем временем наседал на Чибаса: «Батиста захочет с нами говорить. Наш диалог может принести неплохие плоды!» - и картинно развернул перед ним страничку «Боэмии» со статьей Педро Аломы Кесселя. Чибас не хуже Барросы знал, о чем может писать сей продажный журналист, уже успевший положить в свой карман не одну тысячу долларов, полученную от президента Батисты. Заголовок статьи был красноречив: «Надо разрушить повстанческие планы Фиделя». Призыв «не дремать, раз в наших руках власть» ласкал слух.

«Все обойдется», - подумал Косме, почти все время блаженно сидевший в кресле-качалке, хотя присутствие посторонних наблюдателей вокруг особняка его раздражало, но мало трогало. Как же! Реликт истории! И в самом деле, кто из присутствующих мог похвастать такой биографией? Полковник Освободительной армии, которой командовал сам Максимо Гомес, видел живого Марти! Хорошо еще, он не привирал, что пил кофе за одним столом с Апостолом свободы – на это у него ума хватило. Министр иностранных дел Кубы, председатель Ассамблеи самой Лиги наций – кажется, в 1923 году… Реликт истории требовал подобающего к себе отношения!

Подошло время принимать резолюции. Их было несколько. Две касались необходимости продолжения начатого диалога с Батистой. Одна – против продолжения встреч и общения с диктатором.

Как только было объявлено голосование, со всех сторон раздались крики: «Долой сговор! Долой предателей!» В движение пришли патио, сад и терраса. Ловко перемахнувший через парапет Ньико оказался у двери, ведущей в зал, где шло голосование. Густаво Амейхейрас последовал его примеру и встал с ним рядом – как соратник, а в случае необходимости и как телохранитель.

- Господа! – спокойно сказал Ньико. – Мы протестуем! Нам не нужны переговоры

с правительством, с Батистой. Мы против того, что здесь происходит!

Кто-то из переговорщиков произнес: «Тощий! Где негритенок?» Эти слова имели прямое отношение к тощему Ньико. Ну а «негритенок» - прямой намек на Каликсто Гарсию, его неразлучного друга.

После слов Ньико молодежь организованно отошла и скрылась в патио. Смиряя гнев из-за появления нежданных гостей, руководящий совет партии ортодоксов огласил результаты голосования. Большинством голосов (44 против 7) была одобрена резолюция, призывавшая к продолжению диалога с правительством.

Вскоре журнал «Боэмия» опубликовал подробный отчет об этом совещании, сообщая о «гражданском подвиге» и «мужестве» партийных лидеров, принявших «мудрое» решение и требовавших от Фиделя Кастро объяснений в связи с «вторжением» Ньико и его людей в дом Дорта Дуке. Лидеры-ортодоксы настаивали, чтобы Фидель публично осудил поведение Ньико.

Через неделю та же «Боэмия» поместила объяснение Фиделя. Это было отповедь лидера монкадистов, яростно вставшего на защиту Ньико Лопеса. Фидель поднял личность своего соратника и друга на недосягаемую для политиканов высоту, защитил

от нападок «отважного и благородного товарища, который храбро сражался 26 июля у стен Байамо, провел два год в изгнании, где нередко спал под открытым небом, голодал, но не пожелал просить милостыню у богатых эмигрантов». Перед читателями популярного в стране журнала предстала высоконравственная, несгибаемая личность.

«На Кубе, - писал Фидель, - он всегда был в авангарде гражданских демонстраций, его почти ежедневно избивали и преследовали. Он работал на рынке, чтобы прокормить свою семью и семьи своих товарищей, погибших в сражении. Он, - подчеркивал Фидель, - является живым примером самопожертвования. Его заслуги дают ему право на то, чтобы его выслушали те, с кем он состоит - писал Фидель, - он всегда был в авангарде гражданских демонстраций, его почти ежедневно избивали и преследовали. Он работал на рынке, чтобы прокормить свою семью и семьи своих товарищей, погибших в сражении. Он, - подчеркивал Фидель, - является живым примером самопожертвования. Его заслуги дают ему право на то, чтобы его выслушали те, с кем он состоит в одной партии. Он заслуживает того, чтобы ему доверяли больше, чем многим другим из числа тех, кто собирается один раз в месяц для принятия какой-нибудь незначительной резолюции, а все остальное время убивает на коммерцию или просто на личные дела и называет это служением Кубе».

Так Фидель воспользовался «инцидентом» для публичного осуждения политики лидеров ортодоксов и заявил, что именно в ошибочности их линии поведения следует искать причину «инцидента». Он выразил свое возмущение тем, что в клеветнической кампании, развязанной против монкадистов, сегодня участвуют те, кто изображает себя противником режима. Завершил он свою отповедь такими словами: «Я глубоко огорчен разрывом между руководством партии ортодоксов и ее революционным крылом, которое представлено Движением 26 июля». Тем самым – и это чрезвычайно важно для общественного мнения – было публично заявлено об отделении Движения 26 июля от верхушки партии ортодоксов.

24 февраля, в самый разгар баталий внутри партии ортодоксов, Революционный директорат объявил курс на вооруженную борьбу с режимом. Через неделю после публикации отповеди Фиделя на страницах той же «Боэмии» появилась речь Эчеверрии на митинге в университете, где он открыто, во всеуслышание заявил: «Наша цель – вести войну против тирании всеми доступными средствами и методами. В этом мы видим единственный выход из сложившейся ужасной ситуации, возможность избавиться от зла, захлестнувшего Кубу. Ни позорная слава, ни хитрые маневры в виде заговоров

не помогут. Выход только один – великая революция, которая обновит всю систему».

В Мексике тем временем шла подготовка полигонов для тренировок повстанцев, которые должны были прибыть в самое ближайшее время. Условия работы все более усложнялись. Но находились друзья среди мексиканцев и помощники среди кубинских эмигрантов, из числа тех, кто успел закрепиться в этой стране намного раньше, чем монкадисты. Мария Антония Гонсалес Родригес, которую повстанцы, несмотря на ее юный возраст, с любовью называли «мамой», подключила к работе своего мужа-мексиканца, Аделино Паломо, человека прогрессивных убеждений. Присоединился и кубинский священник-эмигрант Фернандо Санчес Амайя Пардаль. Он скрупулезно вел

в своем дневнике летопись жизни повстанцев. Преданными сподвижниками стали сестры Орхидея и Ондина Пино, эмигрантки с Кубы, проживавшие в Мексике. Не без влияния сестер их брат Онелио Пино Искъерда стал капитаном шхуны.

Предложил свои услуги и знания военного специалиста проживавший в Мехико уроженец Кубы Альберто Байо, бывший полковник республиканской армии Испании. Он щедро делился с Фиделем и с его соратниками опытом ведения партизанской войны, накопленным в горах Испании. Отдал все свое состояние на совершенствование военного мастерства экспедиционеров. Он учил повстанцев не только мужеству, столь необходимому в экстремальных условиях революции, но и бескорыстию и высочайшему благородству. После победы революции Альберто Байо Хирод переехал на Кубу. Ему было присвоено высшее воинское звание – команданте. Здесь он завершил свой жизненный путь, и его прах с почестями был предан родной земле.

В распоряжении национального руководства Движения было два арендованных ранчо неподалеку от Мехико, которые использовались для тренировок. Было создано несколько складов оружия. Боеприпасы рассредоточили в целях безопасности, адреса складов засекретили, а сами хранители боеприпасов никак не были связаны между собой. Особенно большое значение Фидель придавал складу оружия на улице Инхеньерос. Здесь с 10 августа 1955 года, не выходя из дома и никого не принимая, проживал Рене Медиа Моралес. Это был надежный соратник, прошедший с Фиделем и штурм Монкады, и тюрьму Модело. В Мексику он прибыл вместе с Монтане и Мельбой Эрнандес. Их отъезд с Кубы был тщательно законспирирован: пришлось выезжать не с Гаваны, а из

Сантьяго-де-Куба, билет покупать до столицы Гаити Порт-о-Пренса, а оттуда лететь

в Майами по заранее приобретенным на другое имя билетам. И уже из Майами, только им ведомыми путями революционеры добирались в Мехико. Приходилось «прятать концы» на тот случай, если за ними вдруг увяжется «хвост». Такое вполне могло произойти, поскольку из страны одновременно выезжали три монкадиста, за которыми велось постоянная слежка. На дорогу вместо пяти часов, необходимых для перелета с Кубы

в Мексику, потратили пять дней, зато этот путь был более надежен. По прибытии

в Мехико Рене Бедиа осмотрел все достопримечательности столицы ацтеков – на это ушло два дня. Но уже на третий день он приступил к своей ответственной работе хранителя оружия. Кандидатура Рене Бедиа была выбрана не случайно. Это был зрелый человек (ему шел тридцать третий год), строгий, последовательный революционер с крепкой жизненной закалкой, которую дали ему подполье и тюрьма. Служба военной разведки отлично знала его приметы. Фотографии монкадиста в анфас и в профиль хранились

в досье спецслужб со времен штурма Монкады. Они спохватились сразу же, как только он исчез из поля зрения агентов.

Предписание Фиделя в отношении Рене Бедиа было необычайно строгим: поселиться в доме по улице Инхеньерос и никогда, ни при каких обстоятельствах его

не покидать, ни с кем не встречаться, никого не принимать. Так Фидель «законсервировал одного из своих самых верных соратников, сберегая его жизнь для революции. Что же до склада оружия, его не обнаружили даже во время облавы в июне-июле 1956 года, когда благодаря доносу – возможно, агента Батисты, возможно, предателя – Федеральное управление полиции Мексики раскрыло оружейный след повстанцев.

В феврале Фаустино Перес привез очередной взнос, 8250 долларов. В скором времени Хесус Рейес совершил несколько поездок в США: все деньги пошли на закупку первой партии оружия.

В начале марта на пароходе «Андреа Гритти» в Мехико прибыла еще одна группа повстанцев, в которую вошли ее руководитель, Хуан Альмейда Боске, и рядовые бойцы: Хулио Диас Гонсалес, Антонио Дарио Лопес и Исраэль Кабрера. Исраэля все звали

не иначе как Кабрерита. Это был всеобщий любимец, двадцатилетний романтик с еле заметным пушком над губой и в то же время опытный боец: в столице не было демонстрации, в которой бы он не отличился. Находясь в Гаване, Кабрерита успел пойти полный курс начальной военной подготовки, причем в условиях подполья.

Прибытие Хуана Альмейды стало важным рубежом в организации повстанческих сил в Мексике: теперь командиры всех трех взводов были в сборе. Это Хосе Смит – командир авангарда, Хуан Альмейда Боске – командир центра и Рауль Кастро,

на которого было возложено командование арьергардом. Теперь каждый повстанец проходил целевую военную подготовку с учетом специфики своего взвода.

Между тем политическая жизнь на Кубе активизировалась. 24 февраля, в день национального праздника, Революционный директорат официально объявил о своем существовании и провозгласил цель – свержение Батисты и уничтожение режима.

Относительно тихий март, развеявший надежды оппозиции на примирение

с властью, сменился апрелем, который принес собой три важных политических события. Эти события взбудоражили общество, хотя и не имели значительных последствий для режима.

Первое – происшествие в батистовской армии под названием «заговор чистых». Заговор был раскрыт 4 апреля, за несколько часов до приведения его в исполнение. Участников, основную массу которой составляли молодые офицеры, близкие к Высшему военному училищу, и отчасти его выпускники, арестовали. Тридцать заговорщиков

во главе с полковником с Рамоном Баркином, майором Энрике Борбонетом и лейтенантом Хосе Рамоном Фернандесом предали военно-полевому суду и приговорили к разным срокам тюремного заключения: от четырех до шести лет. Кроме того, сто офицеров были уволены из армии либо понижены в звании. В действительности «заговор чистых» был более масштабным явлением, но Батиста предпочел не раздувать и без того яркое пламя, охватившее армию, которую диктатор считал своей главной опорой.

Второе. 20 апреля группа бойцов Революционного директората во главе с Хуаном Педро Карбо ворвалась на телестудию и захватила 4-й канал, по которому обычно вещала пробатистовская молодежная организация. Цель – обращение к народу с призывом

не доверять тем, кто ратует за так называемый «гражданский диалог» с Батистой. Атака оказалась неудачной. Охрана и срочно вызванный наряд полиции применили оружие, завязалась перестрелка, в которой двое бойцов получили тяжелые ранения, а юный Эмилио Камачо, доставленный в госпиталь «Каликсто Гарсиа», вскоре, не теряя сознания, скончался на глазах у изумленных врачей и медицинских сестер. Всех восхитило мужество, с которым этот чико (мальчонка) переносил тяжелейшее ранение.

Третье. 29 апреля группа юношей во главе с Рейнальдо Гарсией атаковала казарму Гойкурия в Матансасе. Это был вооруженный штурм (по образцу Монкады) с целью захвата оружия. Однако группа не успела сделать и шага к стенам казармы, как наткнулась на шквал огня. Вывод напрашивался сам собой: кто-то совершил предательство. Это предположение подтвердилось, когда организаторы штурма провели собственное расследование. Было установлено, что имел место факт дезертирства из группы накануне атаки. Рейнальдо Гарсиа как руководитель этой акции действовал от имени группы Прио Сокарраса, лидера Кубинской революционной партии (аутентиков), хотя и поддерживал контакты с Революционным директоратом и Движением 26 июля,

в частности, с Луисом Бонито. Но сотрудничество складывалось плохо, и, как правило, попытки найти общий язык заканчивались еще более глубокими разногласиями. Эчеверриа склонял Рейнальдо к тому, чтобы провести операцию по убийству Батисты, когда тот приедет на отдых в Варадеро. Тем более что один из его родственников, кузен Рейнальдо, часто привлекался к охране территории курорта, когда там находился диктатор. Среди тех, кто помогал ему в подготовке атаки на казарму Гойкурия, был Эваристо Эвелио Монтес де Ока Родригес, который вынужден был сразу после провала этой операции выехать в Мексику, где он вошел в состав контингента экспедиционеров и позже принял участие в высадке с «Гранмы».

Участники штурма были обречены. Часть из них пала от пуль охранников, раненых пристрелили на месте. Начальник местного управления полиции Пилар Гарсиа, известный в народе под кличкой «гиена», отдал, как и Чавиано в Монкаде, твердый приказ: «Пленных не берем!»

Но во всем этой происшествии обращает на себя внимание тот факт, что его описание попало на страницы одного из ведущих журналов США – «Life». С чего бы это? Ведь рядовое для сражающейся Кубы событие: и казарм – не счесть, и готовых их штурмовать революционеров – тьма. И тем не менее в журнале говорилось

о несоответствии числа убитых и количества гробов (их оказалось больше), понадобившихся для предания тел земле.

При всей своей разрозненности эти эпизоды борьбы отражали растущее недовольство народа, свидетельствуя в то же время об отсутствии единства в действиях революционеров. Режим маневрировал, но провозглашенное правительством программа «гражданского диалога» трещало по швам. Однако последние события показали, что следует более тщательно готовить акции против режима, чтобы раньше времени

не растратить революционную энергию. Час еще не пробил. И решающую роль

в приближении этого часа должен был сыграть экспедиционный отряд «Гранмы».

В мае повстанческий отряд пополнился новыми бойцами – за счет двух прибывших из Майами кубинских эмигрантов, покинувших страну сразу после 10 марта 1952 года. Это два неразлучных друга: Оскар Родригес Дельгадо и Сантьяго Ирцель Гонсалес, носившие ласковое прозвище «Химми». Они вошли в состав отряда, начали тренировки. Тогда же из США прибыл в Мехико Армандо Местре, совершивший «кругосветное» путешествие для того, чтобы оторваться от агентов, бдительно следивших за ближайшим другом Хуана Альмейды. Тюрьма для негра-рабочего Армандо Местре Мартинеса, как и для других монкадистов, стала школой самосовершенствования. Этот человек одновременно испытывал на себе классовый (как рабочий) и расовый (как негр) и связывал свое будущее с революцией. Это видно из его письма дяде: «Вы знаете, что по приговору суда мы должны отбывать наказание в Кабанье. Однако это судебное постановление не было выполнено. Министр внутренних дел решил отправить нас

в тюрьму на острове Пинос. Вы, дядюшка, понимаете разницу: одно дело – находиться

в Пиносе, а другое – в Кабанье, где недалеко родной дом, в котором живет больная мама. Но и это не заставит нас отказаться от своих идеалов. Мы не жалуемся. Если с нами так поступают, то пусть отправляют хоть на дно морское. Мы стараемся вести достойную жизнь, изучаем одиннадцать предметов на пользу себе и другим людям. Я горжусь своими друзьями и собой. Мы не просто друзья, мы – братья. Мы организовали школу, которой присвоили имя погибшего товарища. Она называется Идеологическая академия имени Абеля Сантамарии. При ней – библиотека имени Рауля Гомеса, другого погибшего брата. В этой библиотеке более шестисот книг, полученных от друзей, политических деятелей и университетских преподавателей».

С его отбытием в Мексику из двадцати одного монкадиста, включенного в состав экспедиционеров, на Кубе остался лишь Ньико.

Тем временем над будущими экспедиционерами сгущались совсем другие тучи, и неотвратимо близился час столкновения с Управлением федеральной полиции, которое

не без подсказки с Кубы вышло на Фиделя.

 

 






© 2023 :: MyLektsii.ru :: Мои Лекции
Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав.
Копирование текстов разрешено только с указанием индексируемой ссылки на источник.