Студопедия

Главная страница Случайная страница

Разделы сайта

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника






Глава: 9. Игры с Люцифером






Отец Браун, Вы верите в предсказания? — Я не совсем понял, — сказал он, — в каком смысле вы употребили слово " верить". Конеч­но, если это шарлатанство... — Нет, Нет! — вскричала дама. — Учитель совсем не шарлатан. Для меня большая честь, что он при­шел. Он провидец, пророк. Предсказывает он не какую-нибудь уда­чу в делах. Он открывает глубокие духовные истины о нас самих, о нашей подлинной сути. — Вот именно, — сказал отец Браун. — Если это шарлатанство, ничего против не имею. Мало ли шарлатан­ства на таких базарах, да никто и не примет их всерьез! Но если дело дошло до духовных истин, я считаю, что это бесовская ложь, от которой надо держаться подальше....Если кто-нибудь притво­рится шпионом и станет лгать противнику, вреда не будет. Но если человек действительно работает на врага....— Вы думаете,.. — на­чал Хардкасл. — Да, — отвечал священник. — Я думаю, что ваш провидец связан с Врагом рода человеческого.

Г. К. Честертон374

 

Теософская борьба " за чистоту религиозной мысли" на самом деле уничтожает и саму религиозную мысль, и ре­лигиозную практику как таковую. Здесь мы встречаемся с реальной философской логикой, которая стремительно ве­дет от отрицания монотеизма к демонизму.

Божество выше человеческого разума — с этим согла­сится любой философ. Если нечто не может быть дано в разуме, в сознании, то оно и не может быть предметом че­ловеческой деятельности, оно не может быть целью жизни и работы человека. С этим также нельзя спорить. Отсюда вывод: " Сколь бы ни возвышены были сотворенные разу­мом цели, они преходящи. А то, что за пределами разума, не может быть названо целью" 375. Если Бог непостижим, то он не может присутствовать в человеческом сознании и, значит, не может быть предметом разумной человеческой деятельности, не может быть целью человеческой жизни. Следовательно, религия как связь с Богом невозможна. Буддисты правы: путь к Абсолюту немыслим.

Но одно обстоятельство осталось неучтенным этой логи­кой: а что, если Абсолют проявляет Себя? Что, если " Бог жаждет, чтобы Его жаждали" 376? Да, человек не может своими усилиями и своей практикой обрести Бога. Но разве не может Бог выйти за пределы Своей непостижимости? Если Божество безлично — то да, Оно неспособно на такой по­ступок. И такое Божество, как логично описывает Блават­ская, есть тьма, которая не может ни думать, ни делать, ни действовать, ни любить377. Но Личность способна к любви. И потому Бог есть Свет, Бог есть Творец, Бог есть Промыс­литель и Спаситель.

Если не осознать, если не прочувствовать этого еван­гельского возвещения, то рушится всякая основа для вся­кой монотеистической религии вообще.

Это и произошло в теософии. Отринув Евангелие, " Стар­ший Махатма" утверждает: " Что касается Бога, то мы не можем рассматривать Его как вечного или бесконечного или самосущего. Нет места Ему при наличности Материи, неопровержимые свойства и качества которой вполне нам известны, другими словами, мы верим только в Материю, в Материю как видимую Природу, и Материю в ее незри­мости как невидимый, вездесущий Протей".

 

Письма Елены Рерих 1929-1938. Т. 1, с. 273. После этих вполне ясных заверений Махатм весьма неожиданно было читать у Л. В. Ша­пошниковой в ее рекламной статье о " всепримиряющем и всепобежда­ющем" учении Рерихов, будто " творчество роднит земного человека с Богом-творцом и указывает ему (человеку) тем самым эволюционный путь в звездных пространствах Космоса... Материя бесцеремонно по­теснила дух, разорвала связи с Высшим, усомнилась в существовании космического творчества и присвоила себе функции Бога-творца " (Шапошникова Л. В. " Синтез действенного блага... ". // Человек. №1, 1994, с. 92 и 97). Тут я оказываюсь перед выбором: или я должен ска­зать, что Вице-президент Международного центра Рерихов Л. В. Ша­пошникова пропагандирует учение, которого не знает, и не стесняется публично демонстрировать свое невежество и неосведомленность в са­мой теософии. Или же я должен публично признать, что моя критикес­са слишком хорошо усвоила уроки Елены Ивановны и практикует пуб­личную ложь. Неужели не знает Вице-президент теософов, что пред­ставление о Боге как Творце казалось Рерих кощунственным и несовме­стимым с ее радикальным монизмом? Это какая же материя " присвои­ла себе функции Бога-Творца"? Уж не та ли, которую в качестве един­ственного предмета своей веры признают Махатмы? Боюсь все же, что Шапошникова знает, что делает. То, что в иные годы она выдавала за материализм, теперь она представляет почти что христианством.

 

Это даже занятно: сакраментальное " Бога нет" говорят не люди, но Махатмы. Являются ли эти Махатмы просто философами? — Нет, это или некие надчеловеческие духи,

 

" Семеро из Махатм и есть те самые Планетарные духи каждого, которых мы поодиночке зовем Богом, ибо, истинно, Им под силу тво­рить планетные системы" — Шамбала — твердыня Света. — Томск, 1994, с. 229.

 

или же особо " посвященные", умеющие на любой вопрос получать ответ из мира духов же. Значит, перед нами заме­чательный случай атеистического сверхъестественного от­кровения: некое сообщество духов утверждает, что они есть, а вот Бога нет.

Сказав, будто " природа — наш единственный и вели­чайший Учитель и законодатель" 378, Е. Рерих слукавила. Ее учителя — отнюдь не природа, у которой действитель­но религиозный человек может поучиться многому.

 

" Пойди к муравью, ленивец, посмотри на действия его, и будь мудрым. Нет у него ни начальника, ни приставника, ни повелителя; но он заготовляет летом хлеб свой, собирает во время жатвы пищу свою. Или пойди к пчеле, и познай, как она трудолюбива..." — Притч. 6, 6-8.

 

Ее учителя — Духи Космоса и Махатмы. И их первый урок: Бога нет, но вы — боги.

 

Урок, кстати говоря, не слишком убедительный. Из того факта, что при инвентаризации всемирной массы материи не удалось " познать" Личного Бога-Творца, никак не следует, что его нет. Аргумент Махатм вполне на уровне " Гагарин в космос летал — Бога не видал". Бог, буду­чи Причиной мира, не может быть " частью" Своего творения и потому, конечно, Его обитель нельзя найти при космологической инвентариза­ции Вселенной. Если мы делаем опись школьного имущества, мы не сможем указать в ней: " стульев — триста сорок; парт — сто пятьдесят; лестничных переходов — двадцать четыре;... архитектор — 1 экз."

 

Не обретя Бога, оккультисты обожествили то, что ока­залось у них под рукой: себя самих и материю. Поэтому по сути всего лишь практический атеизм, а отнюдь не " рели­гиозный синтез" проповедуют теософы. " Атеист — один из самых славных титулов человечества, знак отличия ми­ровых героев, мучеников, спасителей мира, — уверяет Анна Безант. — Никакая философия, никакое богословие не не­сли миру ничего достойного по сравнению с благой вестью атеизма. Честь же и слава этим передовым борцам прогрес­са, этому почетному авангарду армии свободы. Честь и слава тому, кто в своем усердии о человеке забыл Бога" 379.

С меньшим азартом, но с не менее глубокой убежденно­стью о том же пишут и Махатмы, учащие жизни без Бога: " Ни философия наша, ни мы сами не верим в Бога, менее всего в того, местоимение которого требует прописной бук­вы. Мы отрицаем Бога как философы и как буддисты" 380. Бога как Творца, Судию, Искупителя они не знают. На­против, попытка говорить о Боге, трансцендентном по от­ношению к миру космических стихий, вызывает у них воз­мущение: " Обособление Бога от Проявленной Природы и порождает все ошибки, все страшные противоречия" 381.

Псевдоапофатическое богословие нужно теософам лишь для того, чтобы нейтрализовать христианскую привычку просить Бога о помощи и вразумлении. По видимости, воз­величивая Божество, теософия на самом деле просто запре­щает Ему действовать. " Эн Соф не может быть Творцом или даже Формовщиком Вселенной; — заявляет Блаватс­кая, — также не может он быть Светом. Поэтому Эн Соф есть также тьма. Неподвижно Бесконечный и абсолютно Безграничный не может ни желать, ни думать, ни действо­вать" 382.

Философская мысль о том, что Абсолют не может кон­тактировать с миром конечного и относительного, оказы­вается не более чем приемом вежливого выпроваживания за дверь собственно Божественного Откровения. " Что вы, — уверяют оккультисты, — разве можно себе представить, что Бесконечное и Абсолютное Бытие будет интересоваться нашими мелкими земными проблемами? Разве можно уни­жать абстрактность и высоту Абсолюта связью с нашим миром? ".

И пока пораженный этим размышлением слушатель ра­стерянно бредет к согласию с этим тезисом, ему предлага­ется альтернативный вариант религиозной жизни. Альтер­нативный — но вполне логичный.

Раз доказано, что Бог не может общаться с людьми, — значит, надо общаться с " небожителями" рангом пониже. Бог недостижим, Он не умаляет Себя до того, чтобы зани­маться людьми, но в Космосе водятся некие духи, заинте­ресованные в прогрессе человечества — вот с ними и надо работать.

Вот как построена эта логика у Блаватской: " Оккульти­сты принимают откровение, как исходящее от божествен­ных, но все же конечных Существ, проявленных Жизней, но никогда не от Непроявленной Единой Жизни; от Сущ­ностей, называемых — первородным человеком, Дхиани-Буддами, или Дхиан-Коганами, Риши-Праджапати у ин­дусов, Элохимами или Сынами Божьими у евреев, Планетар­ными Духами всех народов, ставшими Богами для людей" 383.

Но если вместо Божества надо общаться с иными духа­ми, а последних существует множество — то с какими из них? Очевидно, что сотрудничать надо с теми, которые бо­лее всего богоподобны. Если Божество уклонялось от творения относительного, конечного мира, то, очевидно, и са­мые высокие и мудрые духи должны были поступать по­добным же образом. И такие духи есть. " Ангелам Первич­ного Света было приказано " творить"; одна треть из них восстали и " отказались"; тогда как те из них, которые " под­чинились", оказались неуспешными, что весьма знамена­тельно" 384. Бог христиан — действительно " творец". Но Он — демиург-неудачник, Его деяния оказались неуспешными, а вот божества оккультистов не творили ни наш мир, ни человека, но именно поэтому человек должен теперь за­быть своего Творца и прийти к тому, кто его не желал и не творил. Так Блаватская излагает историю бунта Люцифера.

Раз Божество не может унизить себя общением с миром — надо сдружиться с мудрым Люцифером... И впредь мы не­однократно будем замечать, как мысль теософов с вызыва­ющей вопросы регулярностью от любой философской выси соскальзывает в апологию Сатаны.

Лев Гумилев говорил, что " атеизмов не меньше, чем религий" 385, и именно как " сложную систему мистическо­го атеизма" он определял шаманизм386. После только что прочитанных строк Е. Блаватской и Е. Рерих очевидно, что гумилевское определение шаманизма замечательно подхо­дит и для теософии.

Конечно, это не означает, что теософия действительно есть вид шаманизма. Нет, — традиционный шаманизм го­раздо более сложная и развитая религиозная система. Ос­новная идея шаманизма — трехуровневость мироздания. Небесный мир, земля и мир подземья как бы слоями ле­жат друг на друге, их объединяет " мировая ось" или " ми­ровое древо", которое пронизает все эти ярусы и, если че­ловек нашел эту ось, позволяет ему передвигаться из мира в мир. Напротив, теософия рисует радикально одномерный, плоский мир. Небеса и преисподняя пусты, нет ничего прин­ципиально иного по отношению к нашему миру387. Но что роднит теософию с шаманизмом — это вовлеченность в ду-хообщение при отсутствии интереса к Богу-Творцу. И если первая сторона этой практики заставляет дать ей имя " ми­стической", то вторая понуждает дополнить ее характерис­тику словом " атеизм".

В свою очередь, то, что роднит теософию с шаманиз­мом, отличает ее от " научного атеизма" и от обычного философского пантеизма. Проповедь самообожествления в ней — не более чем " экзотерическая" оболочка. Уверения в том, что истинный Бог и Господь находится внутри каждого из нас — всего лишь педагогический прием. Просто сначала надо отучить христианина обращаться за помощью к жи­вому и реальному Христу, отучить его искать помощи у действительного Бога. Вновь вспомним дивное признание Блаватской: " Какое-то время назад я, возможно, верила в Иисуса, но не верила в Бога, а сейчас, когда я перестала верить в Иисуса, я начала верить в Бога. Я не могу пове­рить в Его божественность и тождественность Богу" 388. Вот что интересно: свою собственную тождественность с Боже­ственным началом Блаватская утверждает. А за Иисусом такую тождественность madame не признает...

Когда же ученик Блаватской также утратит ощущение божественности Личности Иисуса Христа и совсем уж при­выкнет считать, что вся Вселенная живет в глубинах его сознания, ему можно будет открыть, наконец, последнюю, эзотерическую тайну теософии. Оказывается, молиться и поклоняться все же надо. Но не Христу — а " Владыке Кос­моса". Открыв в себе некий духовный свет, надо найти его источник все-таки вне себя.

И начинаются рассуждения об " астральном свете": " Толь­ко астральный свет, главная действующая сила в магии, может раскрыть нам все секреты природы... Астральный свет идентичен с Акашей индусов... Акаша является неот­личимой частью каждой магической церемонии... Акаша или оккультное электричество; она же " анима мунди", т. е. астральный свет" 389. " Акаша, Астральный Свет, есть Все­мирная душа, Mysterium Magnum, из которой рождается все сущее" 390. " Великий Посредник Магии, Mysterium Magnum, Астральный Свет есть именно то, что церковь называет Люцифером" 391. " Черное отражение белого Лика и есть Астральный Свет или " Demon est Deus in versus" 392.

Я-то старался сказать максимально мягко: свет, кото­рый созерцают йоги и оккультисты, не есть Божествен­ный, он может быть естественным и достаточно светлым (" сапфировидным"). А Блаватская, как всегда, радикальна в своих суждениях: " черное отражение и есть Астральный Свет".

Я говорил, что не все то, что переживается человеком как " откровение", есть действительно откровение, идущееот Бога. А Блаватская достаточно прямо говорит о том, что та сила, с помощью которой оккультистам открываются " все секреты природы", и есть Люцифер (" астральный свет").

Я говорил, что нельзя всю историю внебиблейских ре­лигиозных исканий человечества свести к истории демоно­логии и что не всякое язычество есть поклонение диаволу (поклонение диаволу — это уже прямой сатанизм). Я про­бовал предположить, что не всегда религиозная практика, уклоняясь от Христа, сразу встречается с Сатаной — но Блаватская настаивает, что ее " Великий Посредник" и есть Люцифер.

Я готов был бы порассуждать на тему, что и с точки зре­ния христианства в космосе можно узреть некие небожествен­ные и в то же время нелюциферические световые духовные образования.

 

Термин " мировая душа", хоть и редко, но встречается в право­славной патристике. Например, св. Феофан Затворник пишет: " Душа мира, тоже невещественная, душевного свойства. Бог, создав сию душу невещественную, вложил в нее идеи всех тварей, и она инстинктивно, как говорится, выделывает их по мановению и возбуждению Божию" (св. Феофан Затворник. Письма. Вып. 2. — М., 1898, с. 116). " Душа мира" (по мысли св. Феофана, она " создана вместе со словами " да будет свет! " — с. 108.) оказывается тем живым началом, которое помогает материальному творению расслышать повеление Божие и ответствовать ему во встречном творческом усилии — производя жизнь.

 

А Блаватская опять отождествила ту " Все­мирную душу", с которой она общается, с Люцифером.

Таким образом, доктрина Блаватской и Рерихов таит в себе вполне стратегическое противоречие. Это противоре­чие между философским пантеизмом и оккультной прак­тикой.

Казалось бы, если все во мне — нужны только медита­ции и не нужно никаких " контактов" и молитвенных обра­щений ко внешнему духовному миру. Но нет, запретив мо­литься по-христиански, Рерих все же рекомендует некое подобие молитв. Не ко Христу, нет (ибо она уже пояснила, что " Христос" — это всего лишь часть человеческой души). Забыв молитвы Христу, надо обратиться с молитвами же к космическим духам и Махатмам.

И тогда, в новом опыте поклонения не-Богу, в новом мистическом опыте предстояния тем духам, что не призна­ют Творца, человек познает, что даже не в себе он должен найти " источник высшего наслаждения". Вот что обещает таким искателям духовных приключений Елена Рерих: " Никакой библейский Бог-Вседержитель, якобы сотворив­ший Землю и все звезды и Луну, чтобы светить ей, не мо­жет сравниться в Красоте и Истине с представлением Мощи и Ведения Великих Разумов, стоящий на ступенях Лестни­цы, Вершина которой теряется в Беспредельности" 393.

Христианская любовь к Богу высмеяна, но лишь затем, чтобы явить собственную " Песнь песней": " Урусвати, Дочь Моя... Урусвати чует. Урусвати знает. Урусвати явит. Урус­вати явлена чудо на земле зажечь", — кокетничает с Еле­ной Рерих ее космический наставник394.

И первой своей обязанностью этот новоявленный духов­ный наставник считает оповещение человека о том, что ему больше не нужно молиться словами " Отче наш". Христос зря утешил человечество тем, что у него есть Отец. Ок­культизм принес иную весть — " человечество есть великая Сирота" 395.

Но чтобы человек не слишком рано заметил, на что имен­но предлагается ему променять евангельскую веру в Хрис­та-Спасителя, теософские трактаты заполняются псевдобогословским порожняком. " Бог, боги, божественное, боже­ственные сущности" и т. д., — подобные синонимические выражения в невообразимой и какой-то нарочито неряш­ливой неточности пестрят в сочинениях Штейнера, отли­вая разными оттенками, временами даже почти до теизма, но как правило, самого решительного пантеизма или космотеизма, даже политеизма или, что в данном случае есть одно и то же, и атеизма", — передает о. Сергий Булгаков свое впечатление от работ Штейнера396. То, что отцу Сер­гию показалось " неряшливой неточностью", мне представ­ляется сознательным приемом. Пусть встречает человек зна­комые слова в незнакомом контексте, пусть не замечает поначалу, как потрошатся смыслы этих привычных слов и как постепенно нагнетается в них новое содержание. Тогда он уже не удивится, обнаружив, что прежние слова уже больше и не нужны, потому что для их новых смыслов уже найдены другие слова и другие образы.

Итог оккультных игр в " борьбу с антропоморфизмом" и в " расширение человеческого сознания за рамки традици­онных представлений о добре и зле" недвусмысленно под­вел Николай Гумилев, отдавший в свое время дань увлече­нию теософией:

 

Прежний ад нам показался раем,

Дьяволу мы в слуги нанялись

Оттого, что мы не различаем,

Зла от блага и от бездны высь397.

 

За пантеистическим мифом, за мифом о всеедином мо­низме бытия в конце концов реет тень люциферова крыла.

Теперь я почти не буду давать комментариев. И так по­нятно, что апология Люцифера не может вызвать симпа­тий у христиан. Но все же интересно, что истинный вдох­новитель теософских писаний все же не смог удержаться от того, чтобы не представиться почти официальным обра­зом. Сопоставление же рериховской апологетики первород­ного греха и действия Сатаны в Эдеме я приведу в специ­альной главе.

Итак, первое слово для изложения теософской демоно­логии, естественно, Блаватской: " Demon est Deus inversus. — Каббалистическая аксиома; буквально " дьявол есть пере­вернутый бог", что означает, что не существует ни зла, ни добра, но те силы, которые создают одно, творят и другое, в соответствии с природой материалов, на которые они воз­действуют398.

Е. Блаватская считает, что " если проанализировать его (Люцифера) бунт, то нельзя найти в нем ничего более дур­ного, чем требование свободной воли и независимой мыс­ли. Этот эпитет, " мятежный", является теологической кле­ветой, подобной клеветническим измышлениям фаталис­тов о Боге, которые делают из божества " Всемогущего" — дьявола, еще более дурного, чем сам " мятежный" дух; все­могущего Дьявола, который хочет, чтобы его приветство­вали как всемилостивого, когда он проявляет в высшей степени дьявольскую жестокость" 399.

Мы уже видели выше, как Блаватская толкует падение Люцифера: он отказался творить земного человека — но тем самым... спас его.

И здесь, по ее собственному признанию, мы слышим " основную ноту Эзотеризма" 400. Вот в какой симфонии она звучит: когда " ангелам было приказано творить", " Группа " огненные Ангелы" восстала и отказалась присоединиться к своим товарищам Дэвам. Экзотеризм индусов изобража­ет их в виде йогов, благочестие которых внушило им отка­заться от " творения", ибо они хотели вечно оставаться ку-марами, " девственными юношами", чтобы, если возможно, опередить своих товарищей в своем продвижении к Нирва­не. Но, по эзотерическому толкованию, это было самопо­жертвованием во благо человечества... Естественно — даже с точки зрения мертвой буквы — рассматривать Сатану, Змия в Книге Бытия как истинного создателя и благодете­ля, Отца Духовного Человечества" 401.

Сколько могли, противились эти " девственники" созда­нию жизни и человека. " В арийской аллегории восставшие Сыны Брамы все представлены как святые Аскеты и Йоги. Будучи вновь рожденными в каждой Кальпе, они обычно пытаются воспрепятствовать человеческому размножению. Когда Дакша, глава Создателей, порождает 10 000 сыновей с целью населения мира, Нарада, сын Брамы, великий Риши, вмешивается в намерения Дакши и дважды расстраивает их, убедив его Сыновей остаться святыми аскетами и от­вергнуть брак. За это Дакша проклинает Нараду" 402.

Эти восставшие духи, что " пренебрегли трудом творе­ния", есть " те высокие небесные Существа, кого Оккульт­ное Учение называет Манасвин, Мудрейшими, первейши­ми среди всех, и кто всех людей сделали бы самосознатель­ными духовно разумными существами, если бы не были " прокляты" и осуждены к падению" 403. " Они стали незави­симыми и свободными разумами, явленными в каждой Те­огонии, как сражающиеся за независимость и свободу, и, следовательно, — в обычном смысле — как " воспротивив­шиеся божественному пассивному закону". Таким образом, именно они есть те " Пламена" — Агнишватта — которые " остались позади", вместо того, чтобы последовать за дру­гими для создания людей на Земле. Но истинный эзотери­ческий смысл заключается в том, что большинство из них было предназначено к воплощению как будущие Ego гря­дущего посева Человечества" 404.

В Евангелии Христос говорит, что сатана — " человеко­убийца от начала" (Ин. 8, 44). " Тайная Доктрина" Блаватс­кой это подтверждает: ее " светлые духи" противились даже возникновению человека; затем они противятся браку и деторождению...

Но, не желая рождения детей, тем не менее они совсем не возражают против самоцельного плотского вожделения. Когда Небесные Йоги увидели, что человечеству, созданно­му по совершенному образу Божию, грозит скучное существование без всяких искушений, они решили пожертво­вать собою, лишить человека " инертного, неизменного и недвижного Совершенства" 405 и, пойдя против воли Бога, наделить человека плотскими страстями406.

Так вот она — та " сотня светлых духов", что являются единомышленниками Елены Рерих!

 

" Истинно знающих духов не более сотни на всем протяжении на­шей планеты" — Письма Елены Рерих 1929-1938. Т. 1, с. 322.

 

Это их Ego переходят из поколения в поколения и множат оккультные познания человечества. Приведенное выше уверение Е. Рерих в том, что пришельцы с Венеры регулярно воплощаются в " По­священных" учителях человечества, перестает быть безо­бидной фантазией, если знать, что " Учение" говорит о Ве­нере: Венера — это и есть другое имя Люцифера407. Люци­фер — гений " Звезды Утра" (Венеры)408.

И еще одну особенность духовной жизни Блаватской показывает процитированный только что ее рассказ о " Вос­ставших Аскетах". Оказывается, полнота жизни в Боге для Блаватской — это почти каторга. А вот стремление йогов и буддистов к пустоте Нирваны не вызывает в ней возмуще­ния против поисков " инертного, неизменного и недвижно­го Совершенства".

Это раньше невежественные христиане (вместе с пред­ставителями большинства земных религий**) уклонялись от контактов с Сатаной.

 

" Другие народы и религии совершили одинаковые ошибки в сво­ем толковании положения, которое является одним из наиболее глубо­ко-философских и детальных понятий древней мысли". — Блаватская Е. П. Тайная доктрина. Т. 2, с. 290.

 

Но пришла теософия и ясно сфор­мулировала свою задачу: " Совершенно необходимо дока­зать, что " Сыны Темной Мудрости" были столь же боже­ственными и чистыми, если не более чистыми, нежели все Михаилы и Гавриилы, столь прославляемые в церквах" 409. Решение задачи было найдено и доказано. И " теперь Сата­на будет явлен в сокровенном Учении как аллегория Добра и Жертвы, как Бог Мудрости" 410. Теперь мы узнаем, что вообще нет другого Бога, кроме Люцифера — " Именно са­тана является Богом нашей планеты и единым Богом, и это без всякого аллегорического намека на его злобность и развращенность. Ибо он един с Логосом" 411. Может быть, за пределами нашей земли и нашего мира и есть " Фохаты" и " Парафохаты". Но людям надо забыть мечту о том, чтобы встретить кого-то еще, помимо Люцифера: " Змей — ве­личайший Свет в нашем плане" 412. " Дьявол не есть " Бог этого периода", ибо это есть Божество всех веков и перио­дов с момента появления человека на Земле" 413.

Вся проповедь политеизма и " веротерпимости", панте­изма и дуализма, вся борьба с " антропоморфизмом" и " дог­матизмом" свелась к этому тезису. Есть " Единое Божество". Любая попытка мыслить какого-то еще Бога, в котором нет Зла — это " варварство и ужас". Вслед за признанием того, что Абсолют есть Добро и Зло, надлежит узнать, что к Абсолюту обращаться бесполезно. И, наконец, вывод: значит, надо общаться с тем, кто подоступнее.

В доступном " Магическом Посреднике" тоже есть двой­ственность добра и зла, и эту сложность его характера надо просто принять. Итак, знакомьтесь: новый и единственный бог всех народов — Люцифер.

Даже если он и бывал замечен в причинении какого-либо зла — так это вполне " безобидно". Для доказатель­ства этого Блаватская цитирует вишнуистский рассказ. По его сюжету некие злые духи (ракшасы) убивают человека. Сын убитого хочет мстить, но дед его останавливает: твой отец погиб по Закону кармы; демоны, сожравшие его, тут ни при чем. " Пусть эти безобидные духи тьмы не будут более истребляться" 414. И Блаватская делает вывод: " каж­дая подобная " жертва" или молитва к Богу о помощи не лучше, нежели действо Черной Магии". Прошение молит­вы Господней — " избави нас от лукавого" — это, оказыва­ется, и есть наичернейшая магия...

Все доказано. И у теософов теперь есть ключ к истинно­му разумению Библии: " Такие фразы как " В своем често­любии он (Сатана) поднял руку против Святилища Бога в Небесах", и т. д. должны читаться так: Устремленный За­коном Вечной Эволюции и Кармы, Ангел воплотился на земле в человека; и так как его Мудрость и Знание все же были божественны, хотя тело его от Земли, он (аллегори­чески) обвинен в раскрытии и выдаче Тайн Неба" 415. Ника­ких " изгнаний" не было: " Божественная Монада доброволь­но изгнала себя с Неба" 416.

И Блаватская даже знает, какими мотивами руковод­ствовался сей " Бог Мудрости": " Может быть, лучший син­тез этого чувства мы находим в трех строках Мильтона. Говорит " Падший": " В Безопасности царствовать можем мы здесь: и выбор мой, что царство стяжания достойно, хотя бы и в аду! Лучше царствовать в аду, чем в небе быть слу­гою! ". Лучше быть человеком, нежели затеряться среди без­вольных Духовных Сонм в Небесах" 417.

И, наконец, вполне откровенно: " Наиболее просвещен­ный, если только не величайший из современных каббали-стов, Элифас Леви описывает Сатану в следующих блестя­щих терминах: " Именно этот Ангел был достаточно горд, чтобы возомнить себя Богом; достаточно отважен, чтобы приобрести свою независимость ценою вечного страдания и мучения; достаточно прекрасен, чтобы возлюбить себя в полном божественном свете; достаточно мощен, чтобы все же царствовать во тьме среди мучения и сложить себе пре­стол из своего неугасимого костра. Это именно Сатана рес­публиканца и еретика Мильтона, князя анархии, которо­му служат иерархии чистых духов". Это описание, которое так искусно примиряет теологическую догму с каббалис­тической аллегорией и даже ухитряется включить в свою фразеологию политический комплимент, если прочесть его в истинном свете, — вполне точно. Да, воистину, этот ве­личайший из идеалов, этот вечно-живущий символ — нет, апофеоз самопожертвования ради умственной независимо­сти человечества; эта Вечно-Активная Энергия, протестую­щая против Статической Инерции — принципа, для кото­рого Самоутверждение есть преступление, а Мысль и Свет Знания ненавистны. Как говорит Элифас Леви, с неподра­жаемой справедливостью и иронией: " Именно этот мни­мый герой мрачных вечностей наделен клеветнически бе­зобразием и украшен рогами, которые гораздо лучше при­личествуют его неумолимому мучителю" 418.

Всем, полагающим, что теософия способна мирно ужить­ся и духовно обогатить христианство, стоит вслушаться в слова Блаватской: " Разъясним этот вопрос раз и навсегда: тот, на кого священство всех догматических религий, пре­имущественно христианских, указывает как на Сатану, врага Бога, в действительности является высочайшим бо­жественным Духом — Оккультною Мудростию на Земле — которая естественно антагонистична каждой земной, пре­ходящей иллюзии, включая и догматичные или церков­ные религии" 419.

И все же, даже после всего сказанного, Блаватская при­знает, что " эта тайна теперь частично раскрыта" 420. Что же откроется, когда " Тайная Доктрина" станет известна вполне? Можно судить лишь по намеку Блаватской на то, что " весь мыслящий мир" поклоняется Змею421.

У Елены Рерих это называется — " народу русскому да­дим простое понимание Бога" 422...

Вслед за Блаватской слово логично было бы предоста­вить Р. Штейнеру — несомненно, " мыслящему" человеку. Он тоже считает, что без Люцифера людям было бы скучно жить.

" Никогда не следовало бы говорить, что люциферический элемент есть нечто при всех обстоятельствах злое. Ибо, в духе люциферического элемента, душа человека должна любить события и существ сверхчувственных миров. Про­тив мирового порядка грешат лишь тогда, когда направля­ют на чувственное тот род любви, который должен был бы влечь к сверхчувственному... Без люциферического элемента душа прогрезила бы всю жизнь в наблюдении чувственно­го бытия и не ощутила бы побуждения подняться над ним. Без противоположного ариманического элемента душа под­пала бы люциферическому; она бы очень низко ставила значение чувственного мира. Она бы ничего не хотела знать о чувственном мире. Совершенно невозможно говорить о желании избежать люциферического и ариманического эле­ментов, путем искоренения их в себе. Если бы человек ис­коренил в себе люциферический элемент, ему нельзя было бы больше стремиться душой к сверхчувственному; а если бы он уничтожил ариманический элемент, он не мог бы больше правильно отнестись к чувственному миру и оце­нить все его значение. Человек ставит себя в правильное отношение к одному из этих элементов, создавая ему пра­вильный противовес в другом. Все вредные действия этих мировых существ проистекают единственно из того, что они проявляются там или здесь без ограничений и не гармони­зируются надлежащим образом противоположной силой" 423. Блаватская теософский журнал назвала " Люцифер". Журнал с таким же названием Штейнер издавал в Берлине с 1903 по 1908 г.424

Свое слово в защиту Люцифера сказали и Рерихи. " Ко­нечно, Люцифер вполне отвечал данному ему имени и, вероятно, весьма скорбит, что столь прекрасное его имя в по­зднейшие времена стараниями невежественных священно­служителей было узурпировано ими для Его тени — или Антипода" 425. Это пишется Председателю Общества, то есть совсем своему. В письмах для менее посвященных, конеч­но, Люциферу перепадают не только комплименты, но и ругань.

Рериховские Бог и Сатана смотрятся друг в друга как в зеркало и охотно меняются своими местами и функциями. " Христианский мир все еще поклоняется Богу в Дьяволе и Дьяволу в Боге" (Письма Махатм, 72). Рерихам Духи Кос­моса подтверждают то откровение, что они некогда дали Блаватской: " Рекорды мышления ужасны и смешны. Ис­тинно Мы, Братья человечества, не узнаем себя в представ­лениях человеческих. Наши Облики так фантастичны, что мы думаем, что если бы люди применили фантазию на про­тивоположное, то Наше Изображение приняло бы верную форму" (Иерархия, 12).

Но если предложено поменять местами облики Бога и сатаны, то вслед за оправданием Люцифера естественно ожидать демонизации Христа. И такие нотки также зву­чат в теософии. Например, в " Тайной Доктрине" Блаватс­кой обнаруживается, что " Логос и Сатана едины. Таково было философское воззрение древности на эту, ныне иска­женную догму. Глагол и Люцифер едины в их двояком ас­пекте; и " Князь Воздуха" (princeps aeris huius) не есть " Бог того периода", но вечно сущий принцип" 426.

В данном случае Блаватской за ее откровенность можно даже простить обычный для нее произвол в терминах и пере­водах (она придумала выражение " князь сего воздуха" — princeps aeris huius — которого нет в Новом Завете, пере­путав его с " князем века сего", princeps huius saeculi — 1 Кор. 2, 6).

В другом месте она именует Иисуса Люцифером, уве­ряя, что именно это говорится в Откр. 22, 16 — " Я, Иисус, есмь корень и потомок Давида, звезда светлая и утренняя". Она выстраивает ряд: звезда утренняя — Эосфор — Люци­фер427. Но этот ряд строится на изначальной подтасовке: " утренняя звезда" в тексте ап. Иоанна — это aster proinos, и увидеть здесь eosphoros затруднительно.

Библейский Иегова Блаватской отождествляется с Са­таной. " Иегова был связан с Сатурном и народ израильский, как отдельная нация, зародился под этим светилом" 428. Если вспомнить теософские мифы о Сатурне, его бесплод­ности и его связи с Люцифером, то эта фраза становится вполне небезобидной. И еще более значимой для православ­ного христианина она становится, если вспомнить, что на иконах Спасителя в Его крестчатый нимб вписано (по-гре­чески) Его Божественное имя — " О on", Сущий, то есть — Иегова.

Блаватская, естественно, повторяет любимую гностичес­кую сказку о том, что Бог, открывшийся в Ветхом Завете — это Сатана, и что Христос пришел с Ним бороться429. И все же Христос в историческом смысле проиграл. " Дух Земли, который открылся евреям как Иегова. Это был тот же дух, который после смерти Иисуса принял его облик и олицет­ворил его, как воскресшего Христа" 430. Кстати — кто же тогда открывал апостолам " тайны Небесного Царства" в пос­лепасхальных беседах, на которые так любят ссылать­ся и гностики и оккультисты? Если это был враг Христа — то зачем же его слушать?

И зачем же еще числить среди своих предшественников Оригена, который не упускал случая, чтобы привести биб­лейский текст с точным именем Бога — " Иегова"? Блават­ская просто рубит сплеча: " Иегова-Франкенштейн" 431. За­чем же Рерихи заявляют, что они единомысленны с Ориге­ном, который всегда боролся с этим гностическим кощун­ством?

Но даже Иисус в восприятии Блаватской отбрасывает какую-то весьма мрачную тень. Она рассуждает об астро­номическом феномене констелляции (когда несколько пла­нет выстраиваются с точки зрения земного наблюдателя друг за другом, сливаясь в одну звезду и резко усиливая свое общее свечение) и говорит, что этот " астрологический" знак — знамение катастроф.

Вот этот ряд всемирных катастроф: 2449 год до н. э. — " катастрофа Китайской империи" (я, правда, отнюдь не уверен, что Китайская империя тогда уже существовала); Вифлеемская Рождественская звезда; и звезда 1563 г., предвестившая Великую чуму.

Рождество Христово оказывается в довольно пугающем ряду. Блаватская дипломатично предлагает читателю са­мому решить, с какими чувствами воспринимать Рождество: " Предрекал ли этот феномен добро или зло — на этот вопрос прекрасно отвечает последующая история и разви­тие христианства; ни одна из религий не породила такое количество жертв, не пролила такие потоки крови, не зас­тавила столь значительную часть человечества пострадать от того, что ныне называется " благодеянием христианства и цивилизации" 432. Итак, Рождество Христово — катастро­фа не меньшая, чем Великая чума или пятисотлетняя граж­данская война в Китае.

Этот ряд имеет, кстати, продолжение, позволяющее су­дить о " пророческом" даре Блаватской. Еще одну констел­ляцию, происшедшую в 1881 г., она также считает вели­ким знамением наступающих бед и перемен. " 1881 год — это число великого Зверя, число 666 Апокалипсиса — этой каббалистической книги. Смотрите сами: 1+8+8+1 равно 18; 18, разделенное на три дает нам три раза по шесть, или, если их разместить в один ряд, 666... 1881 год, одну треть которого мы уже прожили, обещает нам, по предска­заниям астрологов и астрономов, длинный и печальный ряд бедствий как на суше, так и на море".

 

Блаватская Е. П. Скрижали кармы, ее. 395-396. Блаватская пере­числяет эти беды: " землетрясения, которые разрушили город Касамич-полу на острове Ишья, деревню в Калифорнии и остров Хиос. В воен­ном отношении Великобритания потерпела поражение от буров; Ирлан­дия взволнована; чума в Месопотамии; готовится новая война между Турцией и Грецией...". Гибель деревни в Калифорнии, конечно, траге­дия, но, думается, что все-таки это не самый печальный год за послед­ние полтысячелетия. И уж на титул 666 он явно не тянет. Хотя, конеч­но, антихристова тень легла на убийство террористами русского импе­ратора Александра Освободителя. Но Блаватская именно этого не чув­ствует — она убийство Императора ставит в один ряд с кончинами Ага-хана, лорда Бэконсфильда, Карлейля, Элиота, Рубинштейна (с. 394).

 

За всем этим каббалистическим маскарадом в сознание читателя проникает ощущение того, что Рождество Хрис­тово — одно из ужаснейших событий в истории Земли...

В " Письмах Махатм" религиозная реальность мира вы­глядит так: " Существуют " Коганы тьмы" — не то, что на­зывают диаволами, но несовершенные " разумы", которые никогда не войдут в число " строителей" Вселенной, чис­тых планетных Разумов. Свету Дхиан-Коганов противо­поставляются " мамо Коганы" и их разрушительный разум. Они — те боги, которым индусские, христианские, магоме­танские и все другие фанатические религии и секты по­клоняются. Дхиан-Коганы соответствуют Буддхи, а мамо являются олицетворениями вроде Шивы, Иеговы и других выдуманных чудовищ с невежеством в их хвосте" (Письмо 153). Кстати, замечу, что здесь теософам, несомненно, уда­лось объединить все религии: они все, оказывается, равно ими презираются.

Кроме того, " Планетные Духи", инструктирующие шамбалистов, заверяют, что Бог — это " демон мстительный, несправедливый, жестокий и тупой,.. небесный тиран, на которого христиане так щедро расточают свое раболепное обожание" (Письма Махатм, 57).

И опять возникает вопрос: в глазах какого же " космократора" Бог выглядит как " чудовище" и " тиран"? Чей взгляд на Бога передают Махатмы? Что за демократический дух привел Блаватскую к выводу: " я не признаю ни Иегову, ни любого другого небесного аристократа" 433?

Мышление Блаватской устроено вполне оригинально. Едва только богословская мысль пробует отделить зло от добра и утвердить вслед за апостолом Иоанном, что " Бог есть свет, и нет в Нем никакой тьмы", как Блаватская сра­зу заявляет по адресу Бога Евангелия: " вражеский, лжи­вый, хитрый и ревнивый Бог" 434. " Наименование Сатана — " противник" — по праву принадлежит первому и самому жестокому " Противнику" всех других богов — Иегове, но не Змию, который говорил лишь слова симпатии и мудро­сти" 435. И даже толкуя языческие мифы, она дает им такое толкование, что во всех случаях божественный противник древнего Змея оказывается ужасающ. Некий миф описы­вает битву Солнца с Драконом, в ходе которой Солнце осу­шило море, и у Блаватской звучит: море — символ дракона и мудрости — было " выжжено свирепым Солнцем" 436.

Вот вечная коллизия: симпатичный Змей и свирепый Бог.

Теософы в полемике с христианами нередко делают изум­ленный вид: " Почему вы против почитания космических духов? Разве ваша Церковь не почитает ангелов? То, что Библия называет ангелами, мы и зовем " космическими иерархами"! Как сказано в отклике на мою статью, при­сланном в газету " Труд" Сергеем С. из Краснодара, " Непло­хо было бы церковникам получше изучить Библию. Отри­цая небесную иерархию сил света, они противоречат сами себе. Разве нет в Библии указаний об Ангелах, Архангелах и других высших существах?! " Но, во-первых, небесная иерархия христианской Церк­ви не заслоняет собою Творца. " Космическая иерархия" оккультистов отделяет собою людей от Божества; " небес­ная иерархия" Церкви — соединяет с Ним. Поэтому и пре­дупреждает ап. Павел в своей антигностической полемике, что " ни ангелы, ни другая какая тварь не может отлучить нас от любви Божией во Христе Иисусе, Господе нашем" (Рим. 8, 38-39). Оккультные же " ангелы" норовят Лик Христа заменить ликом " владыки Шамбалы".

Во-вторых, никакое " служение ангелам" в христианстве не допускается (см., например, Ориген. Против Цельса. V, 8). Ангелы, почитаемые христианами, почитаются именно в качестве служителей Творца. Ангелы исполняют волю Твор­ца. И у Творца есть Свой замысел о мире, своя воля как о мире в целом, так и о каждом человеке. По мнению же оккультистов Космическая Иерархия занимается земными делами не потому, что через нее волит Бог, а потому, что Абсолют как раз и знать ничего не знает о нашем мире. Верховное Божество слишком возвышенно, чтобы пачкать­ся о материю, а потому интерес к миру людей проявляют лишь " Иерархи" мелкого ранга.

В-третьих, Ангелы христианского богословия — сми­ренные вестники воли Бога. И они не будут наставлять людей в оккультных истинах, возвещающих, что Творца нет, что воли у Божества и быть не может, и что вообще они терпеть не могут " небесных аристократов" и " тиранов". Ангелы, отрицающие волю Творца, в Библии как раз и называются бесами.

Теософы полагают, что они нашли и в Новом Завете ме­сто, которое можно использовать для защиты своей " кос­мической иерархии" — послание Иуды437. Апостол Иуда явно укоряет тех " мечтателей, которые отвергают началь­ства и злословят высокие власти. Михаил Архангел, когда говорил с диаволом, споря о Моисеевом теле, не смел про­изнести укоризненного суда, но сказал: " да запретит тебе Гос­подь". А сии злословят то, чего не знают..." (Иуд. 1, 8-10).

Это место из послания Иуды чрезвычайно интересно. Во-первых, он цитирует здесь не каноническое Писание, а апокрифическое " Восхождение Моисея", как чуть ниже станет цитировать апокрифическую же " Книгу Еноха". Кроме того, эту цитату он приводит для вразумления тех, кто произносят хулу на ангелов — причем оказывается недостойным даже резкий суд над теми ангелами, которые кажутся падшими.

При этом послание обращено к христианам (" Возлюб­ленные! "), но содержит в себе полемику с некоторыми лже­учителями, " Ибо вкрались некоторые люди, обращающие благодать Бога нашего в повод к распутству и отвергающи­еся единого Владыки Бога и Господа нашего Иисуса Хрис­та" (Иуд. 1, 4). Отсюда понятно, что оппонентами ап. Иуды являются люди, не вполне посторонние для христиан, но некоторые проповедники, признающие авторитет Еванге­лия и достаточно близкие к Церкви, для того, чтобы хрис­тиане могли прислушиваться к их мнениям и аргументам.

Кто же является оппонентом апостола Иуды? — Оче­видно, это гностики-антиномисты. Они противопоставляли Ветхий и Новый Заветы как откровения о двух разных бо­гах. Ветхий Завет — это действие злого бога-Демиурга, тогда как Евангелие — откровение доброго Спасителя. Иегова, таким образом оказывался сатаной, и тем более ангелы, исполнявшие Его волю. Евангелие отменило Ветхий Завет и все установления Иеговы и его ангелов. Естественно, что Мои­сеев закон, который " преподан через ангелов" (Гал. 3, 19), подлежит резкому осуждению и неисполнению. Посколь­ку же этот закон содержал в себе не только ритуальные предписания, но и нормы морали, антиномисты (то есть противозаконники) использовали евангельскую весть об освобождении от закона как индульгенцию для наруше­ния всех норм, в том числе и для распутства (Иуд. 1, 4).

Апостол Иуда не богослов. Он не вступает в прямую по­лемику по главному вопросу. Исповедав свою веру как веру апостолов, " единожды преданную святым" и изложив ее как веру в " единого Владыку Бога и Господа нашего Иису­са Христа", он предостерегает своих духовных чад от впа­дения в тяжкий и конкретный грех. Напомнив, что Содом был уничтожен за грех против ангелов, он обращается к источникам, авторитетным среди еретиков — к апокрифам. И на их основании показывает, что даже если считать Ан­гелов Ветхого Завета (вкупе с Иеговой) злыми духами — даже в этом случае лучше воздерживаться от публичного произношения хулы в их адрес. Это чисто пастырская по­зиция: удержать людей от лишнего греха. Если они не прислушиваются к аргументам (или если обстоятельства не позволили Апостолу написать развернутое послание), то нужно хотя бы не позволить их инакомыслию перейти в прямую хулу на Бога и его вестников.

Так церковные апологеты древности ссылались на уста­новления римских законов для того, чтобы защитить хри­стиан от гонений, и так же церковные иерархи нашего вре­мени предлагали властям вспомнить " ленинские нормы вза­имоотношения церкви и государства" — что никак не оз­начало, что сами церковные люди рассматривали ленинс­кие тексты как источник, авторитетный для них самих.

Что же касается апостола Иуды, то он не поддерживает гностиков, а именно полемизирует с ними. И он оспарива­ет тот самый тезис о вреде ветхозаветных откровений, ко­торый является центральным для современной теософии (" Иегова и Сатана едины и тождественны в каждой подроб­ности" 438). Он не христианскую веру опирает на апокрифы, но апокрифы использует для вразумления еретиков (как чуть позднее христианские философы будут использовать греческих философов для обращения эллинов в евангельс­кую веру). И из послания ап. Иуды никак нельзя сделать вывод, что люди должны доверяться всем ангелам без раз­бора, даже тем, " не сохранившим своего достоинства" и потому соблюдаемым Богом " в вечных узах, под мраком, на суд великого дня" (Иуд. 1, 6).

Вдохновители теософов принадлежат к числу именно этих духовных сил.

Здесь мы имеем дело с фактом, которого не может не признать даже самая внеконфессиональная история рели­гии. Фактом является то, что именно существа, почитае­мые во многих религиях Земли за демонов, в теософии пред­стают как подлинные спасители человечества. В свою оче­редь, это значит, что с точки зрения христианства теосо­фия не может не восприниматься как сатанизм. Если ис­следователь корректно владеет языком христианского бо­гословия, а также знаком с основными вероучительными текстами теософии, то, даже не будучи христианином, он логикой фактов будет подведен к выводу о том, что учение г-жи Блаватской и христианство — это не взаимодополня­ющие, но взаимоисключающие системы.

Более того, по признанию Блаватской, " христианская религия не является единственной, унизившей этих Богов

до Демонов, зороастризм и даже браманизм воспользова­лись этим, чтобы захватить власть над умами людей" 439. К этому фронту сопротивления космическим владыкам мож­но добавить, очевидно, и ислам. Дхиан-Коганов, кажется, слишком мало (рериховская " сотня светлых духов") — и потому не все религии человечества они смогли обратить на почитание себя.

Чтобы богословский перевертыш, который устраивает теософия, был воспринимаем зримо, " космические иерархи" устроили семье Рерих одну замечательную инсценировку.

В 1911 г. Елене Рерих было видение Гигантской Огнен­ной Рыбы, низвергнутой с Небес. " Сумерки, вечерние, едем с Н. К. в дорожном тарантасе. Налетает страшный ураган, небо становится бархатным, черным, деревья со свистом пригибаются к земле. Наш тарантас опрокидывается, мы летим в канаву, но остаемся невредимыми. С ужасающим ударом грома чернота небес разверзается, и из Горнила Огня, как молния, низвергается на землю Гигантская Огненная чешуйчатая Рыба, головою вниз, ее раздвоенный хвост за­вился в кариатиду и уперся в черноту небес. Гигантский огненный столб соединил Небеса с Землею" 440. Тут же Е. Ре­рих совершенно справедливо поясняет, что Рыба — это сим­вол Христа. Но дело в том, что сам Христос говорит: " Я видел сатану, спадшего с неба, как молнию" (Лк. 10, 18). В видении же Рерих с неба как молния ниспадает Христос...

Скажете, этот и иные символы рериховской речи надо воспринимать в другом, небиблейском контексте? Но обра­щается-то Рерих прежде всего к России, к христианам. И если действительно она заинтересована во взаимопонима­нии и мире между религиями, то ей вряд ли следовало бы употреблять такие символы, которые неизбежно покажут­ся христианам сатанинскими. А, значит, Рерихи взялись за дело, основами которого они не владели. Если человек не знает принципов диалога — лучше в диалог не вступать.

 

Я помню довольно громкий скандал, происшедший в Москве на одном из семинаров, посвященных иудео-христианскому примирению. Сам семинар был посвящен Анне Франк и ее " Дневнику". Один из вы­соких иерархов нашей Церкви в своем выступлении сказал, что Анна Франк и другие евреи, уничтоженные нацистами, прошли " скорбной крестной дорогой на свою Голгофу". Каково же было удивление Влады­ки, когда он увидел, что эта его фраза вызвала бурю возмущения у иудеев. И понятно — образ Креста, распятия, Голгофы для них отнюдь не обладает той высотой, какую он имеет в глазах христиан. Получи­лось, что, не желая этого, христианин обидел иудеев (которые, впро­чем, в этой ситуации тоже отнюдь не проявили " широты взглядов").

 

Но " диалог религий" — это для простодушных " непос­вященных". Движения " Нового мира" прекрасно понима­ют, кого они приглашают на место Бога. И разве что из развлечения они слегка перелицовывают имя своего вла­дыки — Sant, Nat, Sat Guru, Sanat.

 

Marrs Т. The Dark Secrets of the New Age. — Westchester, 1987, p. 79-83. Впрочем, надо заметить, что на санскрите эти слова не имеют никакого демонического привкуса. Sant — реальный, бытийный; Sat guru — учитель бытия; sanat — вечно; nat — танцевать. Но в оккульт­ном люциферизме эти звуки начинают дополняться уже сугубо запад­ным и антихристианским смыслом. В конце концов, даже не все гео­графические названия или имена переводятся на другой язык фонети­чески точно — поскольку звукосочетание, обычное в одном языке, ста­новится просто неприличным в другом. Попытки нью-эйджеров встро­ить эти безобидные санскритские термины в ткань европейских языков все же отдают вполне сознательным кощунством.

 

Рериховцы могут сколь угодно " эзотерически" и " диа­лектически" толковать апологию Люцифера у Блаватской и иных оккультных мэтров. Но ведь трудно требовать от христиан, чтобы они пришли в восторг при виде книг, на­чиненных такими пассажами о сатане. Если же и это счи­тается обязательным в свете курса на веротерпимость, то тогда уж лучше сразу назначить настоятелем Оптиной пу­стыни того сатаниста, что на Пасху 1993 года зарезал там трех монахов...

Идеи Махатм овладевают массами. Некогда Блаватская заявила, что " Люцифер есть Логос в своем высшем аспек­те. Слово — перворожденный брат Сатаны... Сатана и По­мазанник были отождествлены древней мыслью" 441. Сегод­ня это звучит уже не в " Тайной Доктрине", а вполне от­крыто, по государственному телевидению. Современный лидер российских оккультистов Отари Кандауров заявил 10 апреля 1994 г. в телепередаче " Оазис": " Христос — учи­тель человечества. Сатанаил — экзаменатор",

 

Это почти цитата из Блаватской: " Дьявол не есть какой-либо прин­цип зла, но есть некто, производящий обучение" (Блаватская Е. П. Ра­зоблаченная Изида. Т. 2, с. 575).

 

" Христос и Сатанаил связаны в одно целое. Христос — планетарный логос, в эзотерической символике Христос и Сатанаил изоб­ражаются как двуглавый змий".

Было пояснено, что Сата­наил не мог отпасть от Бога, ибо отпасть от Абсолюта нельзя и некуда. " И потому Христос и Сатана — это братья и сим­волизируют они два равных начала мироздания".

Те же мысли высказывал и Дмитрий Дибров в телебесе­де с Григорием Померанцем (3.7.1994). Восторженно пересказывая уроки, преподанные ему тантристами, Дибров утверждал, что творить во имя Зла есть то же, что творить во имя Добра (причем ведущий при этом столь светился восторгом, что даже его собеседник, в тот вечер исповедо­вавший синтез дзен-буддизма с христианством, предосте­рег его от заигрываний со Злом)...

Все это Е. Рерих называет " Величественным пантеиз­мом, выше которого не может подняться человеческая мысль" 442.

Елена Рерих не права. Философская мысль умеет под­ниматься выше имморалистического оккультного пантеиз­ма. В русской философской традиции самая серьезная кри­тика пантеизма была дана Л. М. Лопатиным. Он отмечает, что пантеизм может иметь две формы: " или мир провозгла­сить призраком и уничтожить его в Боге, или Бога заста­вить исчезнуть в мире до такой степени, чтобы от Него осталось только имя. В первом случае получается акосмизм, во втором атеизм; но ни того, ни другого миросозерцания уже нельзя назвать пантеизмом. Акосмизм признает Бога, но совершенно отрицает мир; следовательно, в нем ничего не остается, что могло бы соответствовать слову пан — в термине пантеизм; его с гораздо большим правом можно назвать исключительным монотеизмом. Атеизм совсем от­вергает Бога; стало быть, в нем вообще нет места никакому теизму. Итак, пантеизм в строгом и буквальном смысле переходит в свое отрицание" 443.

Теософия время от времени становится то одним, то дру­гим. Когда нужно напасть на христианское понимание Бога — теософия склоняется к материалистическому монизму. Если же нужно приучить человека к мысли о том, что оккульт­ных феноменов бояться не надо, и что никаких злых духов нет и быть не может, но есть лишь одна и единая духовная энергия, теософия становится монизмом уже вполне акос­мическим: есть только духовное Единое и ничего более. В истории философии пантеистический атеизм и пантеисти­ческий акосмизм существовали раздельно. Но поскольку теософия не имеет никакого философского вкуса и созида­ет свои построения по законам отнюдь не логики и не фи­лософии, а по принципам боевой рекламы — она спокойно сочетает в себе взаимоисключающие концепции. И это не признак терпимости или диалектичности. Это просто при-знак философского бескультурья. Философия не интересна для оккультистов. Им важно просто загипнотизировать побольше умов. Обрывки философских идей попадают в теософских книгах в совершенно нефилософскую среду и даже лишаются права на перекличку между собой, права на взаимное общение и коррекцию.

Я не знаю — был ли знаком Лопатин специально с тек­стами Блаватской. Отметив логическую противоречивость термина " пантеизм", Лопатин приступает к анализу исто­рических философских систем, в которых заметна склон­ность к пантеизму и показывает, что строгого пантеизма не проводится даже в них. Каприз логического абсурда не могла позволить себе более строгая и требовательная мысль древности и классики. " Без сомнения, — пишет Лопатин, — существуют системы, признающие бессознательный разум за основу мира и даже очень настаивающие на этом поня­тии. Но не менее достоверно и то, что разве десятая доля воззрений, именуемых пантеистическими, содержит такое учение. Его не знала древность; и в новое время оно стало развиваться в сравнительно позднюю эпоху. Идея бессоз­нательной духовности есть всецело немецкое изобрете­ние..." 444. Но именно эта, новомодная идея Гартмана и была воспринята теософией. От неприятных логических последст­вий пантеистического монизма пытались уйти 9 из 10 пан­теистически ориентированных философских систем, и толь­ко теософия со сладострастием Герострата возвестила са­мый шокирующий и самый бесплодный вариант пантеизма.

В религиозном мировоззрении есть такая особенность, что протология зависит от эсхатологии, возвещаемой дан­ной доктриной. То, каким мыслится начало мироздания, зависит от того, каким данная религия желает видеть итог мирового процесса. Христианство ожидает, что мир в сво­ем многообразии войдет в Бога, и Бог станет наполняю­щим все во всем; мир будет пропитан Вечностью — и все же не растворен в ней. Соответственно, христианская кос­могония говорит, что мир, которому предназначена Веч­ность Божией любви, и вошел в бытие по любящей воле Творца: " И увидел Бог, что это хорошо". Теософия же у истоков бытия помещает безлюбовный, бестворческий и безмыслящий холод. Нельзя ли из космогонии теософов заключить, что и конечный итог " мировой эволюции" им представляется таким же? Да, да, в теософских книгах много сказано о том, что их путь лежит к знанию и к све­ту, к любви и совершенствованию. И все же тень той без­любовной тьмы, которую теософы поместили у истоков своей эволюции, лежит на всех их построениях и их судьбах.

По наблюдению святых Отцов, когда человек вступает в общение с Князем тьмы, в его душу начинает постепенно проникать отчаяние. И вроде пробудившиеся в нем страсти должны толкать его к наслаждению жизнью, — но в иные минуты его новый " духовный покровитель" вдруг сбрасы­вает маску и дышит ему в лицо открытым холодом и жаж­дой уничтожения.

Несколько примеров общения с этим духом небытия приводит св. Игнатий Брянчанинов в " Аскетических опы­тах". Вот один из них: Петербургский чиновник занимает­ся молитвенным подвигом, некстати и без духовного руко­водства начитавшись преп. Симеона. Приходит рассказать о своих видениях в монастырь и говорит, что видит сия­ние, исходящее от икон, ощущает благоухание и сладость необычайную во рту и т. д. Монах, выслушав его, задает ему один-единственный вопрос: " А не приходила ли Вам в голову мысль убить себя? " Оказывается — уже пытался бросаться в реку, да оттащили... И монах поясняет, поче­му он задал такой вопрос: как во время покаянного плача бывает минута тихого и светлого спокойствия — так и в минуты ложных наслаждений, бывает, прелесть выдает себя и сквозь кажущуюся радость проступает конечная цель445.

Этот дух ненависти к жизни проявляется и в извращен­ном аскетизме тех праисторических " девственников", ко­торых воспевает Блаватская. Война с браком и рождением детей характерна для тех, кто борется с Творцом жизни. Дух, жаждущий небытия, опалил сердце Блаватской. 7 ап­реля 1883 г. она пишет В. П. Прибыткову: " дети у меня не плачут, потому что никаких детей, слава Богу, и нет" 446. Посланница Махатм славит Бога (которого, по ее мнению, нет) за отсутствие детей...

И более того — иногда ее духовные водители совсем пря­мо давали знать о своей цели, и тогда Блаватская ощуща­ла, к краю какой бездны она подошла: " Я согласилась бы на двадцать лет страданий, я с готовностью приняла бы жизнь, полную физической боли, если бы могла вернуть простую, теплую веру моей юности!.. В то время я верила, по крайней мере, во что-то, хотя бы в русского Бога. А сейчас, когда я живу в сравнительной роскоши и меня по­читают язычники и эти дураки англичане, я утратила веру во что бы то ни было. Я не верю ни во что, кроме бесконеч­ной глупости человечества. Все мои идеалы исчезли на­всегда, и у меня больше нет причин жить для чего-нибудь или кого-нибудь. Но я живу, потому что жизнь не оставля­ет меня в одиночестве, к тому же самоубийство было бы слишком постыдным выходом из положения".

 

Блаватская Е. П. Письма, ее. 355 и 361-372. " В такие минуты она была жалка и несчастна. Я никогда не забуду, как однажды она вос­кликнула: Хотела бы вернуться... хотела бы стать русской, христиан­кой, православной... тянет меня... и нет возврата!.. я в цепях!.. я не своя! ", — вспоминает Вс. Соловьев. (Соловьев Вс. С. Современная жри­ца Изиды. — М., 1994, с. 265).

Вожделенная " Нирвана" действительно обернулась пус­тотой.

 

 






© 2023 :: MyLektsii.ru :: Мои Лекции
Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав.
Копирование текстов разрешено только с указанием индексируемой ссылки на источник.