О сельской общине и решение крестьянского вопроса.

Вопрос о сельской общине самый важный изо всех не только русских, но и вообще современных вопросов. Разбор этого вопроса непременно делится на две части: общую и местную. Общность земель противна по усовершенство- ванию хлебопашества по ненадёжности и непродолжительности владения.[16]

Владение продолжительное хуже собственности в этом отношении. Однако самые низкие хлебопашества во Франции, где все собственники, а высшие в Англии, где все владельцы. Итак, владение не мешает развитию хозяйства, точно так же как и собственность не всегда бывает полезною для его развития. Общность владения не может считаться важною преградой в этом деле.

Местная сторона вопроса о крестьянской общине.

Мировое устройство по преимуществу возможно для той земли, где оно существует доселе и где не нужно его создавать или вводить, а только расширить. Эту организацию долго очень старались подавлять систематически и не могли подавить; значит, она очень крепко срослась с русской жизнью, и всякое вырывание такого сросшегося элемента непременно сопровождается болью и страданием во всём организме. Община хлебопашественная, очевидно, всех легче устраивается и, по-видимому, всех полезнее; Россия же земля и теперь, и надолго по преимуществу хлебопашественная. Общинное устройство, будучи ограничено, заменится у нас по необходимости расширением административности в России. Ужасно то, что размножается чиновничество, которое народ называет крапивным семенем. Всякое государство и общество гражданское состоит из двух начал: из живого исторического, в котором заключается вся жизнь общества, и из рассудочного, умозрительного, которое само по себе ничего создать не может, но мало-помалу приводит в порядок, иногда отстраняет, иногда развивает основное, т. е. живое, начало. Работа постоянного умничанья идёт у нас со времён Петра безостановочно и беззапиночно. Всё у нас стало ново и бескоренно: дворяне, цехи, городовое устройство, чиновничество во всех его разветвлениях, выборы, просвещение с его прививным характером.[17]

Община есть одно уцелевшее гражданское учреждение всей русской истории. Отними его, не останется ничего; из его же развития может развиться целый гражданский мир. Сторона общего вопроса труднее, чем местная.[18]

В пользу нашей общины должно заметить, что она почти не нуждается в средствах противонищенственных, ибо сама отстраняет нищенство почти совершенно; а предварять зло всегда лучше, чем исправлять зло. Все другие противонищественные средства не годятся никуда. Налагая налог на имущих в пользу неимущих, мы даём одним право без обязанности, другим обязанность без права.

При общине возможна временная нищета, ибо все члены общины суть товарищи и пайщики. Взаимное вспоможение имеет уже характер не милости, но обязанности общественной, истекающей из самого отношения товарищей друг к другу и обусловленной взаимною и общею пользою. Нищета безвыходная при общине делится на два случая: на нищету, происходящую от разврата, и на нищету от сиротства или несчастия. В первом случае община очищает себя исключением виновного, как неисправного и негодного товарища. Второй случай, встречающийся весьма редко, достаточно покрывается чувством братского сострадания и никогда не может служить источником общественного зла.[19]

В Европе идёт борьба капитала и труда и о необходимости померить этих двух соперников или слить их выгоды. Община промышленная есть или будет развитием общины земледельческой.

Учреждение артелей в России довольно известно: оно имеет круг действий шире всех подобных учреждений в других землях. Отчего? Оттого, что в артель собираются люди, которые с малых лет уже жили по своим деревням жизнью общинною. Вся основа артели — крестьяне или вышедшие из крестьянства. Право приобретать собственность, данное крестьянину, не нарушает общины. Личная деятельность и предприимчивость должны иметь свои права и свой круг действия.[20]

Хомяков выделил основные на его взгляд достоинства крестьянской общины: нищета возможна лишь временная; Россия издавна страна хлебопашественная, поэтому общинная форма собственности для неё будет более полезна; если заменить ограниченное устройство общины на административность, то это приведёт к увеличению числа чиновников. Хомяков здесь критикует бюрократическую империю Николая.

Кошелев возражал против общины по мировоззренческим соображениям. Для него поддерживать общину — это значит стеснять свободу личности, а вместе с тем и задерживать процесс исторического развития.

Из письма Кошелева к Хомякову:

«... Разве всё, что было, вечно быть должно? Общинное начало было везде, где право собственности не было ещё развито. На Западе оно уничтожилось давно, а в России община есть не что иное, «... как остаток младенчества нашего народа и отсутствие будущности для образованного общества». В хлебопашестве собственность частная, а не общественная, имеет преимущество неоспоримое. Община не применима к быту ремесленников и торговцев. [21]

По мнению Кошелева у общины есть два недостатка точки зрения экономических соображений. Во- первых, периодические переделы общинной земли препятствуют интенсификации земледелия; во- вторых, позиция Хомякова непоследовательна - принцип общинной собственности он пропагандирует по отношению к крестьянам, но не собирается распространять его на помещичьи земли. Это ведёт к увековечиванию сословного деления, упрочению осуждаемого славянофилами «раздвоения» в русской жизни, к углублению пропасти между народом и «образованным обществом».[22]

Самарин подходил к вопросу об общине с тех же позиций, что и Хомяков. Всматриваясь в общественный быт крестьян, сохранивших очень многое от древней Руси, Ю. Ф. Самарин находит, что «они все отношения между собою и к другим, даже вовсе не родственные, понимают под формами родства или вытекающего из него старшинства и меньшинства.

Государственная община - последний вид, выражение земского и церковного единства. Общинный быт основан не на личности и не может быть на ней основан, он предлагает высший акт свободы и сознания- самоотречение. Община выражает единство.

Русский человек утратил вместе с патриархальными нравами, общечеловеческое свойство. «Задача нашей внутренней истории определяется как просветление народного общинного начала — общинным церковным. Разрушение общины привело бы к тому, что крестьянин, лишённый устоявшихся связей, окажется один на один с миром наживы и конкуренции и потеряет нравственный ориентир, которым он сызмальства обладал в общинном быту, а станет жертвой новых отрепьевых и пугачёвых, только с университетским дипломом.[23]

Самарин считался ведущим теоретиком славянофильства по крестьянскому вопросу. В общине он выделяет три формы владения землёй:

1) общинное владение всей прирезанной к селению землёй, которое осуществляет «коллективная единица» - мирское сообщество.

2) совокупное владение такими землями, как выгон, пастбище, поля, запущенные под пар, лесные дачи;

3) личное владение усадьбой, огородом, пахотной землёй, сенокосом, которые даются крестьянину на более или менее продолжительный срок или бессрочно. Личным владением крестьянин распоряжается как хозяин: общество не может вмешиваться в его распоряжения, посягать на результат его труда и заработки; крестьянин трудится на своём участке единолично, соображаясь со своими рабочими силами.

Исходя из практики уравнительного наделения землёй в общинах – по количеству тягл, Самарин сформулировал теорию тяглового надела: «Тягло представляет известное количество рабочих сил и физических потребностей, принятое за единицу, подобно тому как у нас в старину соха представляла условную единицу поземельную... число тягл бывает обыкновенно несколько менее половины и несколько более трети мужских душ». [24]

И Кошелев, и Самарин считали общину спасением от социальных потрясений, хотя и понимали, что в ней таятся внутренние противоречия, она не может быть вековечной, но решит эту проблему будущее.

Аксаков считал, что суть общины не столько в выполнении определённых социально-экономических функций, сколько нравственно-воспитательная.

Бердяев Н.А. считал, что славянофилы были люди родового быта, типические русские помещики, крепкие земле. В славянофилах жила мечта о русском христианском, православном быте, о христианской — крестьянской - общине, о христианской семье, о христианском патриархальном государстве, в котором все отношения построены по образцу отцов и детей.

Но славянофилы всё же были универсалистами, не отрицали окончательно Запада.[25]

В 1839 году был организован секретный комитет, в котором прорабатывались варианты решения крестьянского вопроса. Камнем преткновения был вопрос о правах на землю.[26]

Крестьянский вопрос горячо обсуждался в славянофильском кружке. Хомяков, Кошелев, Аксаков, Самарин были единодушны в признании необходимости полного освобождения крестьян посредством одновременного выкупа по всей России. Что касается братьев Ивана и Петра Киреевских, то, по воспоминаниям А. Кошелева, они опасались радикальных и спешных мер по этому вопросу.

В 1842 году Хомяков выступил в журнале «Москвитянин» со статьёй «О сельских условиях». Из вариантов установления рыночных отношений между помещиком и крестьянами Хомяков предлагал «половинчество», т. е. половину продуктов крестьянского труда за половину помещичьей земли. Он писал о необходимости освобождения крестьян с землёй, на которую они имеют исторические права, и о сохранении общины. Хомяков требует наделения крестьян землёй не как милостыни, а как законного наследственного права крестьян на пользование землёй. [27]

Из всех славянофилов Киреевский менее всего занимался крестьянским вопросом. Он протестовал против немедленного освобождения крестьян в конце 50-х — начале 60-х годов. Он считал необходимым подождать, когда «дух истиннно христианской веры» воплотится в общественной жизни.

Он считал, что крепостное право - это не только экономическая, но и личная зависимость. У крестьян выработалось чувство холопства, у чиновников- презрение к холопам, в результате «не наделённые высоким нравственным чувством и независимые, как помещик от крестьян, чиновники быстро доведут их до полного обнищания, а сами крестьяне развратятся с помощью кабаков. Крестьянство это защитник и хранитель общинного уклада и религиозной жизни.[28]

Антитеза «Россия – Европа».

Вечным в учении славянофилов является тема «Восток и Запад, Россия и Европа за этой историко-географической противоположностью стоит принципиальная антитеза — антитеза принуждающей власти и творческой свободы. Суть славянофильской философии составляет противопоставление: с одной стороны, рационализм, рассудочность, практицизм, индивидуализм, как ориентиры европейской культуры; а с другой — идеал цельной личности и соборных начал в русской культуре.

Распространение в России и развитие сил вещественных, уничтожение областных прав, угнетение быта общинного, покорение всякой личности мысли государства, сосредоточение мысли государства в лице государя, - добро и зло допетровской России. С Петром начинается новая эпоха. Россия сходится с Западом, который до того времени был совершенно чужд < ей>. Она из Москвы выдвигается на границу, на морской берег, чтобы быть доступнее влиянию других земель, торговых и просвещённых. Петербург был и будет единственно городом правительственным, и, может быть, для здорового и разумного развития России не осталось и не останется бесполезным такое разъединение в самом центре государства. Жизнь власти государственной и жизнь духа народного разделились даже местом их сосредоточения. [29]

Все обычаи старины, все права и вольности городов и сословий были принесены на жертву для составления плотного тела государства, когда люди, охранённые вещественною властью, стали жить не друг с другом, а, так сказать, друг подле друга, язва безнравственности общественной распространилась безмерно, и все худшие страсти человека. Явился Пётр, и он осознав всю потребность и значение слово государство, он ударил по России, как страшная, но благодетельная гроза. Удар по сословию судей-воров; удар по боярам, думающим о родах своих и забывающим родину; удар по монахам, ищущим душеспасения в келиях и поборов по городам, и забывающим церковь, и человечество, и братство христианское.

Средства, употреблённые Петром, были грубые и вещественные - поработил личность всех своих подданных.[30]

При всём том перед Западом мы имеем выгоды неисчислимые. На нашей первоначальной истории не лежит пятно завоевания. Кровь и вражда не служили основанием государству русскому, и деды не завещали внукам преданий ненависти и мщения. Церковь, ограничив круг своего действия, никогда не утрачивала чистоты своей жизни внутренней и не проповедовала детям своим уроков неправосудия и насилия.

Россия будет продвигаться вперёд смело и безошибочно, занимая случайные открытия Запада, но придавая им смысл более глубокий или открывая в них те человеческие начала, которые для Запада остались тайными, спрашивая у истории церкви и законов её — светил путеводительных для будущего нашего развития и воскрешая древние формы жизни русской, потому что они были основаны на святости уз семейных и на неисчерпанной индивидуальности нашего племени. Тогда, в просвещённых и стройных размерах, в оригинальной красоте общества, соединяющего патриархальность быта областного с глубоким смыслом государства, представляющего нравственное и христианское лицо, воскреснет древняя Русь, но уже сознающая себя, а не случайная, полная сил живых и органических, а не колеблющаяся вечно между бытием и смертью.[31]

Киреевский подчёркивал, что полностью оторвать Россию от европейского просвещения невозможно. Во-первых, европейское просвещение прочно вошло в русскую культуру, и оторваться от Европы означало бы оторваться от мировой культуры, во- вторых, ещё сохранилось прекрасное, благородное, христианское, хотя всё это подавлено логико-технической образованностью.[32]

Статья Киреевского «О характере просвещения в Европы и его отношении к просвещению России». Начиная с эпохи Петра Великого до половины XIX века, русские образованные люди единственным источником просвещения считали Запад. Во второй статье «О характере просвещения...» Киреевский опроверг два крайних мнения: одно, что русская образованность стоит гораздо ниже западной, другое — что России надо вернуться к ушедшим формам старины. [33]

В философии истории Киреевский сосредоточился на обосновании самобытности исторического пути России, основанном на православии.

Просвещение допетровской Руси в основном сосредоточилось в монастырях. Киреевский положительно оценивал реформы Петра I, неизбежность заимствования просвещения иноземного. [34]

Киреевский задаётся вопросом, как был разрушен уклад Древней Руси, куда делись городские веча, раздолье русской жизни, как возможен был Пётр «разрушитель русского и вводитель немецкого», почему русское начало уступило иностранному.

В общественном устройстве прежней России есть много отличий от Запада, и, во- первых, образование общества в маленькие так называемые миры.

Частная, личная самобытность, основа западного развития, была так же мало известна, как и самовластие общественное. Человек принадлежал тому миру, мир ему. Поземельная собственность, источник личных прав на Западе, была у нас принадлежность общества.[35]

В России было бесчисленное множество маленьких миров, составлявших Россию, было всё покрыто сетью церквей, монастырей, жилищ уединённых отшельников, откуда постоянно распространялись повсюду одинаковые понятия об отношениях общественных и частных.[36]

Пётр разрушитель русского и носитель немецкого. Почему в этом случае произошло торжествование иностранного начала над русским?

Если правда, что самая особенность русского быта заключалась в его живом исхождением из чистого христианства и что форма этого быта упала вместе с ослаблением духа, то теперь эта мёртвая форма не имела бы никакой важности. Но истреблять оставшиеся формы может только тот, кто не верит, что когда-нибудь Россия возвратится к тому живительному духу, которым дышит её церковь.[37]