Апробация работы

В первой главе диссертации рассматриваются историография вопроса, очерчиваются основные этапы изучения, обозначаются ключевые задачи исследований портретов Александра. К числу наиболее актуальных проблем относится необходимость разработки метода исследования, адекватного предмету. Непосредственным материалом является не оригинал, но его многократное отражение в копиях, описаниях произведений искусства в литературных и исторических пассажах, изображениях на монетах, данных археологических раскопок. Проблемы трансляции информации, заложенной в художественном памятнике, и, наоборот, восхождения к оригиналу — наиболее актуальны. До нас дошел богатый, но плохо документированный материал, только три портрета восходят к прижизненным произведениям, оставшаяся часть — римские копии эллинистических оригиналов. Критерии «портретности» субъективны, так как основаны на письменных свидетельствах — упоминаниях о внешности Александра и впечатлении от его изображений. Вторым существенным фактором в изучении портретов Александра является сложность их исторического и стилистического контекста. В сравнении с любым другим этапом античной истории — классической Грецией, республиканским и императорским Римом — здесь значительно меньше ясности в оценке исторических процессов. Ведущие специалисты в этой области и сейчас обсуждают ряд «сущностных» вопросов, в частности, определение того, что находится в основе периодизации искусства эллинизма, вопрос о применимости понятия «стилистической эволюции», о том, каковы различия региональных художественных школ, как соотносится развитие искусства с политической историей, каковы соотношения эллинского и восточного элементов. Наряду со спецификой эллинизма как особого этапа истории античного мира в исследованиях портретов Александра сказалась специфика изучения античного портрета как жанра. Основной его дефиницией является понятие сходства, которое, в свою очередь, связано с категориями индивидуального и типического. При этом сходство не является целью греческих портретистов; иконография Александра — контаминация мифа и традиции, и такая ситуация четко сказывается в дискуссионности многих идентификаций (Б.С. Риджвэй, 1990, А. Нильсен, 1992).

В последние десятилетия появились работы, в которых фокус исследования смещен от категории сходства к функции памятника и его контексту, а также к мифологической составляющей портретного образа

(Т. Хельшер, 1971; Дж. Поллитт, 1986; Р.Р.Р. Смит, 1988; Э. Стюарт, 1993). Согласно Т. Хельшеру «черты Александра» не являлись его персональными особенностями, а возникли из иконографии идеальных персонажей эпохи классики, а как образ царя был создан на основе представлений о греческих богах и героях. Дж. Поллитт пришел к выводу о том, что портреты Александра «представляют не столько человека, сколько идею». Лисипп создает художественный образ «вдохновенного героя», который становится расхожим стереотипом в изобразительном искусстве эллинизма. Р.Р.Р. Смит ввел термин «role portrait», рассматривая этот жанр с точки зрения публичной функции портрета в обществе эллинистической эпохи. Наконец, Э. Стюарт сформулировал мысль о том, что «фигура Александра в античности… — скорее, парадигма, чем личность».

В отличие от предшествующих исследователей, впервые показано, насколько важным обстоятельством, повлиявшим на историографию портретов, была выдающаяся роль Александра в европейском сознании Нового времени. Первая волна увлечения Александром приходится на конец XIX – начало XX века. Одновременно с историческими исследованиями появились монографии, посвященные портретам македонского царя (Т. Рейнак, 1906; Кв. Висконти, 1811; Ф. Кепп, 1892; К. де Уфальви, 1902; Т. Шрайбер, 1903; Дж. Бернулли, 1905; К Гебауер, 1938-1939). В работах первого, иконографического этапа, были установлены характерные особенности внешности и портретов Александра, исходя из данных письменной традиции и сохранившихся памятников; высказывания древних авторов сопоставлены с произведениями античного искусства.

Второй этап историографии — период исторического подхода к портретам, рассмотрение портретов в развитии, в их связи с историей, политикой, идеологией или религиозными воззрениями древних. Исторические труды 1920-1950-гг. (У. Вилькен, 1922; Г. Берве, 1926; Ф. Шахермайр, 1947; В. Тарн, 1950) оказали сильное воздействие на штудии, посвященные портретам Александра. В первую очередь, это сказалось в появлении устойчивых клише: Александр — страдающая мистическая душа, народный царь или герой-завоеватель, а также в стремлении увидеть в его портретах явления более общего порядка, чем достоверный облик. Работа

М. Бибер (1949, 1961) написана в социологическом ключе, Х.П. Л’Оранж (1947) трактовал портреты Александра как памятники истории духа.

Г. Кляйнер (1951) впервые сопоставил портреты с изображениями юношей на аттических надгробиях, что показало их «идеальную» природу, а также их промежуточное положение между «реальностью» и «мифом». Поскольку множество памятников все же не укладывались в предложенные определения, вопрос о критериях идентификации, о том, как отделить портреты от памятников, выполненных под их влиянием, оставался актуальным. Последующие полвека изучения материала не дали необходимых результатов, и в антиковедении тема исследования портретов Александра по-прежнему считалась одной из самых трудных.

В прошлом столетии поворотным пунктом в историографии портретов стали 70–е годы. Фокус исторических исследований, посвященных Александру, сместился от обсуждения характера и личности царя к критике источников и изучению реалий эллинизма (Дж. Хамильтон, 1973; П. Грин, 1974, Е.А. Бэдиан, 1978). Поисками нового метода занялись искусствоведы — Э. Шварценберг (1967, 1969, 1976) и Т. Хельшер (1977). Э. Шварценберг показал, что известные памятники ошибочно признаны изображениями Александра благодаря смешению реальности и мифа, и вследствие того, что мифологические образы в античном искусстве создавались под влиянием типа Александра. Т. Хельшер перенес акцент в философскую область, исследуя понятие «идеала» и «индивидуума» в греческой культуре V – IV вв. до н.э. Положения, разработанные упомянутыми специалистами, заложили теоретическую базу для этапа 1980-90-х годов, по количеству и качеству работ ставшего наиболее продуктивным. Такой ситуации способствовало резкое увеличение материала — сенсационные находки в Македонии, нумизматические открытия, новые портреты, найденные в Бактрии, Греции, Турции, Египте.

Последняя и самая значительная работа — монография Э. Стюарта (1993), где автор рассмотрел все известные на тот момент группы портретов, расположив их хронологически и по месту производства. Его основная цель заключалась в интерпретации портрета на основе анализа контекста — исторических обстоятельств, письменных источников, сопоставления известных материальных свидетельств. Он показал, что миф и образ Александра стал «социально формативным».

Пока проблема воздействия образа Александра на иконографию богов и героев систематически не была разработана, несмотря на то, что ее актуальность признана всеми ведущими специалистами по искусству эллинизма. Отдельные ее аспекты рассмотрены в нескольких статьях (О. Палагиа (1986); В. Амелинг (1976), Х. Лаубшер (1985), А.А. Трофимова (1998, 2004, 2009), Г. Шорнер (2001). Т.В. Васильева (2004), А.Г. Сечин (2007). С методической точки зрения важно, что эта проблема изучена в ракурсе царского эллинистического портрета, в монографии Р.Р.Р.Смита (1988), и в отдельных публикациях, посвященных портретам Митридата VI Евпатора (О.Я. Неверов, 1971, 1973; Е.А.Савостинa, 2004) или династии Птолемеев (Х. Киреляйс, 1988). Существенно и то, что феномен Imitatio Alexandri детально рассматривался в работах по политической истории эллинизма и Рима (А. Хойсс, 1964; Д. Михель, 1967; Д. Киенаст, 1976).