В годы великой отечественной войны.

Вторая половина июня м-ца 1941 года. Работая кузнецом я в Пузырёве, жили не плохо, но, не так, что очень хорошо, а всёже сходно. Вот как то, ранним утром, просыпаюсь я и жена мне говорит «Сегодня ночью 21 июня немцы бомбили наши три города Киев, Каунас, и Вильнюс. Я ей сначала неверил, и потом пошол на работу в кузницу и услышал от людей тоже самое. В тот день по радио был призыв Сталина к народу, о защите родины и дать отпор врагу. С того дня началась мобилизация людей лошадей машин и разнообразного транспорта. Началось кошмарное время, которое продолжалось четыре года. Забывался ужас войны, тогда, как крепко уснется. Работая в кузнице я каждый день ждал и готовился, вот вот скоро вручат повестку. На фронт мои товарищи каждый день отправлялись, от родных семей, только и слышится унылая гармошка да плачь жен и детей. Вот и мне настал жданный день 22 го августа, приехавши в военкомат, у меня же был билет белый, когда обирали так считали враг, запрещоно оружие дать в руки, и вот, пока отобрали Военный билет, отпустили домой. Прибыл домой, были рады, отец жена и дети. Гостил дома одну неделю и с 1 го сентября снова меня призывают в военкомат и уже берут на фронт. Со мной был товарищь с Безпалихи, Яша Гришин. С начала поехали в сельсовет на Трутниху нас населенье люди с плачем провожали, а потом в Вожгалы из Вожгал некоторых отправляли в Киров а иных на Просницу. В Вожгалах со мной встретился Михаил Михайловичь, отцов друг, он мне предложил взять с собой псалом 90 й и когда, мине дали направленье ехать через дом на Просницу заехавши домой я списал этот псалом на бумагу, поздним вечером я простился с семьей дочка моя Мария была трёхлетняя спала и я поцеловал её сонную, отец меня благославил, иконой Серафима преподобного, которую храню по сей день. Провожать меня поехала жена и Витя, доехав до Кузиков была остановка и нас собралось тут наверно сто человек в потьмах нас перекликали по фамили многих оставили из Кузиков, вернули и моего товарища Яшу домой, а нам скомандовали стать в строй и от Кузиков пешком на Просницу, но тут была ночь и немогли навести порядок, повезли жоны мужей налошадях до Просницы. К утру прибыли в Просницу новобранцов полно пока нас формировали время обед. По железной дороге шли поезда целые эшелоны с ранеными и эвакуация заводов с юга, вот и нас посадили в товарные вагоны, кругом рёв жон и детей словно переведенье. Наш эшелон двигался взад и вперёд маневрировали вагоны кого на фронт сразу, кого в сторону Перми, с громкими воплями жон и детей, мы отправлены. Едем, проехали город Пермь повернули на юг и привезли нас, через Красноуфинск по уралу в Сарапул, Агрыгь и высадили в Удмуртском городе Можга. Нас привели в лагерь, началась сортировка кого куда сортировка длилась три дня, больше половины отправили сразу на фронт, а я и ещо со мной был товарищ Черкасов Василий Андреевичь он старше меня был, у него и у меня были большие усы. Военный комиссар ходил мимо нас и говорил «Ну что Будёновцы куда вас» мы говорим в обоз. И так в конце концов нас зачислили в роту. Начались занятия с 7 го сентября, настает утро, пооднимайсь снимай одежду до горла только в одних трусах, зарядка нагишом на весь мах гонят нас в доль дороги с километр далеко, потом обратно и к пруду умываться такая процедура продолжалась более мес-ца, а иногда были утреники и снег на пруде лёд с начала лед пробьешь потом умываешься а мы нагишом, после умовенья гимнастика 15 минут, а мы нагие.

Вот так закаляли нас готовя в бой. После гимнастики завтрак, в лесу под ёлками было положено несколько досок, около кухни, кто первый получил, кусок хлеба и баланды, стоя на доске около доски стола ел, садится было неначто, а если опоздал, то сажусь на землю под ёлку с которой хвоя и снег или капли падала в ложку, после завтрака на тактические занятия потом обед, а после обеда на работы строишь казармы в лесу. Под елками копалась большая траншея, а в ней крепили стены внутри заплотом чтобы не обваливались, верх на конус и обсыпали землёй и так мы, из Этих казарм выползали как кроты в некоторых казармах небыло печек нары, служила земляная завалина, одежда и обув было пока, в чем кто приехал, скудная плохая. Один раз помню как то, ночевали было холодно в казарме окон не было и вот все мы легли сколь было нас в казарме в одну груду спать человек на человека хотя тяжело что на мне лежит и так самим тепло, а ноги нечувствовали очень холодно, и вот работая и учились к военному делу и к приемам как ходить в бой. Нас готовили на фронт сводили в баню дали обмундированье шинель ботинки шапку гимнастёрку брюки а свое старое кто бросил, а кто отослал домой. Да вернусь обратно. Находясь тут около двух месяцов люди которые из дома оделись в плохую одежду, и обувь, и дослужились что обув порвалась, и мне как кузнецу дали заданье, сделать в кузнице колачиги лапти плести, и лапы для починки кожаного обуя, другие товарищи плели лапти а другие починяли сапоги и ботинки. Навалился снег сантиметров десять нас учили и заставляли работать, как то раз рубили брёвна и носили, с корня сырые на плечах, но хотя работая грелись а ноги замерзали и вот надумал погреть ноги у костра, грел носки ботинок так –как зябли пальцы, догрел до того что износков ботинок вытопилась жидкость, а наследующий день носки продырились, а на фронт отправлять нас будут ждём с часу на час. Я задумался, в худых ботинках ехать на фронт, или доложить командиру, очень вопрос щекотливый, позавчера дали обмундированье новое, ботинки новые и на. Решил доложить, думаю за это не разстреляют. Ой какую мораль я выслушал от комиссара, но ботинки мне обменил. Время шло, подходил праздник октябрская, и числа 25 окт. Нас готовили на фронт, пришол тот день, близкие бойцы поехали на фронт и их, провожали свои родные, а у меня родные далеко, я сказывал письмо, что нас отправлять будут. И вот приняли присягу и погрузили нас и поехали, через Казань, подвозят нас к самой Москве, состав наш остановили в ста к-рах от Москвы и на раздумии сидели сутки. В то время немец был у самой Москвы были бои страшные, но нас повезли на вологду с Вологды повезли на Ленинград. Погода стояла морозная, в городе Тихвин привезли нас ночью. Лучи прожекторов полосовали небо, постояли немного, поехали дальше из за опасенья самолетов, которые бомбили город.От Тихвина ехали к Волховстрою. Подъезжая к станции Данилино, в куветах лежали битые вагоны одни рёбра кой где лежали убитые люди. Проехали дальше от станции Данилино отъехали 2-3 к-ра послышалась команда «в лес» поезд остановился и все выскакали в лес, немецкие три самолёта пролетели над нами но ничего, нестреляли, в нашем составе были зенитная артилерия орудия. Час посидели в лесу, послышалась команда по вагонам, и все бойцы сделали посадку, поехали непроехали два километра, как снова самолёты, эшелон остановился бойцы повыскакивали, я посмотрел, самолёты были уж над эшелоном, я непобежал а остался в вагоне, немцы спустили бомбу в паровоз но не попали угадали возле лини-ю все столбы повыворачивало проволоки перекрутило, и ещо с пулемёта по лесу строчили, одного ранили бойца, его вернули в тыл.

Сопровождавшие нас на фронт решили, чтобы мы шли пешком, а состав с зенитной артиллерией ушол вперед и продукты тоже ушли вперед, которые были выданы для нас, а мы шли пешком. Ночь ночевали, где я уж забыл, помню, то, что утром, мы пошли рядом с железнодорожным полотном. Путь наша лежала все лесом. Снегу в этой местности было, сантиметров 7, 8 зима была морозная. И вот шли полями и лесами придерживаясь полотна жел.дороги.

Когда мы в Можге обучалис, там купили гармонь, както раз, меня, как кузнеца послали в кузницу: сделать лапы шилье для ремонта сапог и колачиги для плетенья лаптей, где я и ходил в кузницу на стекольный завод в Можге, выполнить заданье.

Идем вразсыпную по одной деревушке, а гармонь таскал один боец, попадается встречу парень лет 15 ти, говорим возьми гармонь, он стоит смотрит на нас, да возьми, нам не нужна она мы идем на фронт, а на гармон собирали в Можге гроши, по 2 р. или по 3 р. с каждого бойца. Идем а немецкие самолеты как вороны, все летают выслеживают цель. И вот время обед, есть хочется, подходим к какой то станции, дошли смотрим «да чтож, та самая станция с которой утром отчалили» беда? Устали, есть охота, мороз, ноги отмерзают в ботиночках в снегу, да то не беда-беда ещо впереди. Потужили поплясали, что делать, тут узнали, что пойдет состав с площадками и посадит вас, так и вышло, сели на площадки, и к ночи приехали на какую-то станцию, нашли свой эшелон и тут сели на свой и дали на по куску хлеба, Всю ночь летали самолеты немецкие и гдето бросали бомбы.

Утром двинулись ближе к фронту, день ехали спокойно, этот день был моих именин, 30го октября 41 года исполнилось 36 лет. К вечеру мы, этого дня прибыли в г. Волховстрой, где немец спустил несколько бомб. Доехали сказали нам и в сумеречки мы вышли из вагонов, команда стройся, построились, дали на по 8 сухарей и сказали пройдете 10 кл. там будет кухня и вас накормят. Валился сухой пушистый снег.

Вернусь назад; от Волховстроя к фронту нас везли ещо один перегон, а потом уж нас построили пойти на фронт. Ночь идем на фронт, прошли 10 кл. сделали привал на снегу, приказ «не курить» а то немецкие самолеты летают и засекут нас. Слышны с передовой пулеметная очередь та-та-тра-та-та и вдали в ночной темноте было видно, веревочку трассирующих пуль сверкающих разноцветными огнями, по линии фронта, взлетали ракеты горя, висели на парашютах, в ночной темноте, очень интересно открывался перед глазами вид коварной фронтовой линии и уходил вдаль, обозначая себя перестрелкой пулеметной огневых точек. Пооднимайсь!!! Кухни никакой небыло, пройтдем 10 км. Там кухня. (сказали командиры.) Идем, самолеты немецкие все курсируют на фронте и до нас долетают. все ближе и ближе слышна перестрелка, вот и прошли ещо 10 км., снова привал, снова команда некурить, но кухни небыло, до передовой оставалось 13 км. Снова двинулись в путь.

Ночь: осенняя царствует долго, все двигаемся ближе к передовой, устали и если хочется. Вот наконецто, сказали стой, стоим в лесу, пошли искать кухню некоторые начальники, но вернулись с печальной вестью. Нет кухни. К лесу приткнулсь деревня-село, командиры сказали располагайтесь в этой деревне в домах кто где сможет. Деревню-село, эту называли Назия, была ещо Ночь, я вошел в крайний дом, но туда же вошло наших очен много, ноги по колен были мокрые от снега, немного погода потеплела, мы находимся от передовой в 3х.кил., оружия у нас ещо никакова дано небыло, хозяев в доме небыло, Нас бойцов в дом зашло много так что пришлось здремнуть сижа, когда я открыл глаза на улице было светло. Все встали пошли искать командиров и есть хочется, до обеда прошлялись ничего не добились голодные, я зашол в один хороший дом, смотрю наши бойцы гдето раздобыли картошку и варя в ведерном чугуне едят! Сварили едят, чугун съели снова закладывают второй чугун, картошку нашли в подполье, картошка мелка как дыньки, а мы и этой рады. Всю картошку из подполья переносили и съели и так день прошол, ночевали в этом дому. В домах была обстановка, комоды, буфеты шифанеры, столы стулья иконостас в углу, от пола до потолка с иконами. а мы свю мебель ломали и жгли в печке.

Вернусь обратно, когда шли на фронт колонной встречу попадали с орудией и был сильный ветер шинели раздувало в бок громовские тягачи и вот, один зацепил товарища и под гусеницу затянуло, а тут грохот от десятков тягачей, аж земля дрожит, и не слыхали как он кричал, раздавило в блин и все.

Вот уж прошло двое суток как нам не было ни кухни ни хлеба, мы лазили везде шныряли во всех домах, подвалах чердаках, ничего съестного не было кроме дуранды, (жмых хлопковый) но он был как кирпичь и его не брали. Наступило второе утро в этом поселке «Назия» я встал умылся оправился и вдруг грохот, рвануло недалеко от дома послышались взрывы там и сям, рвались снаряды, мы все убежали в лес который был за усадьбами часа 2 рвались снаряды, мы были в лесу.

Около полудня, послышалось сюда сюда, обед привезли и я прихожу и действительно кухня, дали нам хлеба и суп, мы пообедали подёлками построили в строй, спросили, кто больной кто специалист, я заявил больной бранхитом и кузнец. Нас несколько человек забрали санитарами, носить раненых с поля боя, привели нас из леса в это же село Назию в один громадный дом. Жителей в селе никого не было, только воинская часть. Из близких товарищей был со мной, только один черкасовский, Василий Андреевичь Приближалась октябрские праздники, к праздникам нас готовили в бой. Выдали винтовки и противогазы фронтовая линия была в трех км. от Назии. Восемь ким. от нас Ладожское озеро и 50 км. Ленинград, а Волховстрой взади 60 км.

Когда мы шли колонной к фронту и попадали встречу тягачи и орудия, это они шли назад. Город Тихвин, через который мы ехали на фронт, был вскоре после нас занят немцами мы находились окружонные вместе с Ленинградом в блокаде, так что, доставка по железной дор. к нам прекратилась. Продукты и боеприпасы везли машинами по льду ладожского озера. Да было время, взрывы бомб по транспорту в Ладоге не смолкали день и ночь. Сколько бедных шоферов гибло в озере.

Вот настал, тот день перед праздником, первый раз в жизни понюхать пороха, Нас на машинах подвезли поближе к передовой всюду был лес. Немец стоял в обороне сильно закрепившись на крутой горке так называемый

«Восьмой поселок» Было снегу 7-8 сн. Немец не хотел двигаться вперед, закрепившись, как крот в норах на зиму, но был приказ нашего командованья, выбить неприятеля из восьмого поселка. Перед походом в бой нам давали водки сто пятьдесят гр. я табак не курил и променивал на водку. Пройдя кустарники и лес, приближаяс к 8му пос. а в начале била артиллерия наши и ихняя. На близкое разстояние, враг он допускал и кричал по радио сдавайтесь в плен, но когда ге сдавались и пошла косить наших с пулеметнов с минометов. Он укрепился, а наши на чистом подходя к нему. Наших братьев раненых убитых лежало грудами я носил раненых с передовой в тыл, иным делал перевязку. Кошмар вокруг стон, крик, кровь на снегу трофеи и винтовки лежали, раненых относили в тыл с полкилометра, со мной носил раненых Архангельской обл. забыл как его звать. Был ураганный огонь, пули стаями шипя летели над головой, мины рвались вокруг густо мы с товарищем выше указанным, сидели в окопе, вблизи нас стонал раненый сёстры милосердия, нас посылали перевязать его, мой товарищ не шол посылал меня, а я его посылал, так как пули и мины кишели вокруг. Я пошол к раненому, тут один боец уж возился около его, перевязал и понесли его в тыл, отнесли возвращаюсь обратно, а мой товарищ Архангельский убит, и вот день ползает по снегу по пластунски и всякое намокнет а ночь придет на тебе шинель как панцирь, как железо замерзнет, так что движенья сделать трудно. в ботиночках ноги зябнут, в бою находилис двое суток подряд одну ночь неспавши. Потом сутки отдыхали и снова заводили бой на двое суток без отдыха. Приходило пополненье 8 раз и таких приемов было 8 раз я был жив и не ранен участвовал в боях, от 4 го ноября и до 20 го приблизительно я забыл ранен не был. Вот некоторые происхожденья.

Как то раз, я спросил своего командира, чтобы нетскать винтовку с собой так что на передовой их валяется как колья любую возьми от убитых, он разрешил и вот иду по лесу, товарищ вперед ушол, вдруг где нивозьмись офицер другого подразделенья, увидя меня без винтовки, говорит ко мне, паникер-дезертир и полез в кабуру за наганом, я тебя пристрелю, но в то время вдруг ураганный огонь, пули, мины стали рваться вокруг и он метнулся кудато и с тех пор хотя тяжело, но винтовку носил свою. Однажды ползу, вдно снайпер немец меня заметил, чик пуля возле ухо правае, я ползу, потом чик возле левое и где явилось сразу соображенье я сразу метнулся на право и лежал долгонька и он подумал что убил. Была лунная ночь, несли раненого, вдруг раздались миномёты врага, зашипели мины и начали рваться в близи нас, несли во весь рост, широко шагая, и одна мина рванул близко и меня ударило в шинель, но тела некоснулось, я подумал что ком земли ударил, но утром, когда разсветало увидел шинель была прострелена. Однажды носили носили раненых, принесли на командный пункт два кл. от передовой, было темно вечер, ну думаем придём тут, немного отдохнём в блиндаже где тёпло, только пришли, тут один говорит санитары, здесь недалеко раненый лежит унесите его, ном не хотелось но что делать он зовёт я вас доведу, у кажу где он. И вот пошли за ним всё лесом лес высокий темно, тропинка по узкой просеке, идём идём раненого нет спрашиваем где, раненый вот скоро дойдём, прошли километр и больше всё лесной тропинкой, подходим близко к передовой, ночь: рваные облака плывут по небу, луна как бы в прятки играя, то выглянет, то скроется снова, за тучи мороз-морозец снег скрипит под ногами и вот мы вышли на полянку в то время луна осветила нас, и вражеский пулемёт заговорил тра та та тра тата, пули шипя лезли в землю у наших ног. Мы сразу метнулис в лес а незнакомец тут где то от нас отстал. Немецкий пулемет был перед нами метров 80. а этот незнакомец был наверно связной и боялся по лесу один идти, обманул нас. Хлеба нам давали мало, цевильное населенье много находились в окопах в месте со своими пожитками и тоже голодали. Как то раз, один прислужник кухни продал мешок картошки с кухни у нас, картошку на часы сменил и его разстреляли.

И вот, тысячи положили нашова брата, под 8 м посёлком, немца не могли сдвинуть с места, хорошо укрепившегося на зиму. Командированье наше не стали наступать. Как то меня, вызывают и посылают работать в кузнице от Назии в тыл на три км. в деревню Антоновку, а мой близкий товарищ Василий из Черкасов, остался тут, я больше его не видал. В Антоновке стоял обоз и были лошади 250 шт. надо было ковать лошадей оковать сани, там в кузне работал один сибиряк. Чаленко, меня поместили в блиндаже, было морозное время, ночь спали, день работали вдвоем в кузнице, работы было полно, сани оковать, а лошадей ковали всё четыре ноги и на своем колене, на морозе без рукавиц, с работой несправлялись, нам ещо дали двух ковалей фамилии их Груздев и Гунявый. Лошадей было много, корм – сена, которые были на передовой стога возили сено из под обстрела врага, но всё стога свозили и скормили стали возить со всёй блокадированой местности, сена уже нигде не стало, стали возить солому. Я тоже ездил раза три, голодные на морозе, друг у друга воровали кусок хлеба.

Был такой случай, я ездил за соломой за 50 километров приехавши в тую деревню, населенье жили в своих домах, хотя немецкие самолёты, сбрасывали бомбы и много разрушали и убивали, где мы остановились три подводы, хозяйка дома, пригласила пообедать, пожалости нас, сели за стол, принесла капусты и только что сваренной картошки, а хлеба не было, чем богата тем и рада, поели с аппетитом, поблагодарили хозяйку, а тут у одного старичка я выменял картошку на табак, картошки было приблизительно 5 кг. Картошку положил под бастрыг привязал и укрыл хорошо, с возами едем шагом, холод одолевает одну шинелку идём греемся всяк засвоим возом, устанем на возу поедем. Я ехал взади была ночь, мои спутники уехали я отстал от них, проезжая по одной деревне, там стояли воинские части, думаю дай заду погреюсь и немного лошадка поест, привязал ее дал корму сам в избу, где топилась печька у печьки были два бойца, прочие отдыхали, я грелся и балакал с ними, нагрелся прихожу к саням номь темнота, щупаю лежит ли картошка под бастрыком, а её уж след простыл, так и поехал домой на передовую, картошку мою украли. Побыли мы в антоновке недели 3 или 4 и наш обос перекочевали в Назию. Я заболел чирьями покрылось тело. В санчасти дали мне находиться в темле и комоандир роты взял меня временно адьютантом командир с писарем жили в одном доме и я третий в прифронтовой деревне населенья не было в деревне. (Как то раз) я ротному ком.носил обед ужин печь топил комнату убирал. Печь сильно дымила, так-что глаза ело, он приказал исправить трещины на печи, я исправил и вот прошло 2 недели, чирьи сошли, ком роты, послал переложить котлы на дворе для лошадей, потом сложил в новом помещении печь газо-камеру, в кабину заводят лошадь, голову лошади наружу, а тело в газу, чтобы вымерли микробы, потом в одном дому сделали баню я сложил для 25 ведерного котла печь провёл по дому внутри трубы чтобы обогревалось помещенье, грешный я сам лазил раскрывал железом крытую церковь в назии, железо для труб, и ложил газокамеру для выжариванья одежды, день отодня становились голоднее и холоднее. Немецкие снаряды посещали нашу деревню, кА к то в кузнице крышу сорвало снарядом ночью после печьного дела я снова днём работал в кузнице, а ночь в гарнизонном карауле, в лесу на дороге около передовой. Раз ночью лунной бегал около меня заяц я выстрелил в него нарушил правила, пришли нач-караула с разводящим и мне дали натацию. Ходил в караул, ковал в кузнице, да ещо по утрам с двумя лошадкам занимался туалетом, чистил каждое утро, кушать им давали одну соломку и то помалу, по ночам где жили в каких домах окна были забиты маскирован свет, часто по ночам были тревога, чтобы: раздетые до белья собраться в полную боевую готовность в потьмах не чиркать спички взять с пирамиды свою винтовку и противогаз за номером, своим «в пять минут». Часто свалим товарища в потьмах и томчём его, вот какое бывало переведенье, как то раз было, так и когда выстроились скомандовали запречь лошадей, и вот 250 голов лошадей надо надеть найти свой хомут и остальную упряж в потьмах и запречь в сани, это было около 20 го декабря 41 го года, я в такой тревоге запряг своих двух лошадок, а вожжей не нашол и седельников не нашол, ночь была без луны холодняя темная и вот поехали, а я как искал аожжи оказался в зади всех и так и поехал, без седельников и вожжей сани были и две дови лошади и вот на 18 подвод отцепили и послали за 20 л. вдоль фронта в другую часть. Те осталис, а мы едем, почти ползём сами пешком за санками лошади шагом, начинает светать, мороз, дорга больше всё лесом, немецкие самолеты летают днем и строчат с пулемета по дороге и так мы едём и на дороге попадаются мертвые наши убитые, но мы почти больше полпути ехали темной ночью и рано приехали в указанную нам часть, там заявились вышел начальник принимать, увидел что у моих лошадок нет ни седельников ни вожжей, говорит мне, ты пропил найди где хоть, а то я тебя судить буду и вот я пошол в деревне по чердакам и нашол там веревки были для белья протянуты, с седельники у их же в части с походной кухни снял ременные и сдал своих лошадок.

Нас ехало забыл 9 или 10 человек, те тут и остались, а меня и ещо одного сказали вы идите обратно в свою часть, и вот день кончился стало темно, я говорю своему другу, с которым отсылают обратно, пойдем сейчас ночью, но он говорит днем пойдем, а я решил идти ночью, так как снегу уже почти доколена, а по над дороге летают самолеты днем, и строчат с пулемета. Поужинал, сварил в лесу концентрат гороховой поел и пошол один, товарищ не пошол. Ночь холодная и темная, в шинелке и ботинках иду всё лес, время 10 или 11 часов, снег скрипит под ботинками. Смотрю в стороне убитый я подошел к нему, думал что на нем валенки, но нет тоже ботинки, иду дальше прошол километр или два смотрю опять лежит мертвец подошол и тот был, кажется в сапогах, пошол дальше, опять лежит человек, подошол этот был в валенках а по дороге ни одной души не движется я грешный снял с него валенки на себя обул и пошол, но думаю нет ли на нём какой поддёвки снова вернулся к нему и снял с него фуфайка или бушлат забыл что и одел себе под шинель пошол вперед но ещо попадали мертвецы, но я не подходил к ним и так уже утром пришол в свою часть, старшина увидел меня и говорит с лихвою где валенки себе взял, да взял. Вскоре сделалась оттепель на день и пошол на двор одел ботинки, прихожу обратно, а валенок уж нет, потом увидел на ногах взводного командира. День два побыла оттепель снова мороз я пошол на караул. Старшина призвал меня спрашивает, что на тебе толсто, а ну сними шинел я снял а там, что а ну сними бушлат я снял, одевай шинель и иди в караул и так остался при старой одежде. Старшина на меня ел зуб, потому что я табак не курил и он не хотел мою порцию давать, хотел сам пользоваться, но я пожалобился выше и его номер невышел. Мороз становился всё крепче и крепче солдаты многие обморозились, да и я сам одного он снял ботинок и стоит, чтобы выйти с фронта.

Это был новый год 42 й, был мороз 60⁰ гр. меня и ещо одного товарища послали в а.в.с. за лыжами в тыл 12 кл. Ну такой мороз, аж дух зажимает за 10 мт невидать ничего, вот мы ту да приехали наложили лыж и палки и крепления два воза, подтянули бастрыгами и в обед поехали обратно, немного проехавши а дорога была на бок раскатило сани и полоз слетел скопылков Товарищ говорит выпрегай своего коня и давай я отвезу и привезу другие сани, а ты жди я скоро вернусь, уехал, я остался один на большой поляне на горке на столбовой дороге, вблизи холоднаго Ладожского озера км. 2 в 12 ч. дня, смотрит солнце, но не греет, мороз взял победу, стоять на месте это, закоченеть кокорой, я бегал от столба до столба, время шло очень медленно, но вот солнце скрылос и темного стало, а его всё нет, у меня уж вышли все силы всё бегать неостанавливаться, а присяд и закоченеет, ноги уж не двигаются, я в руки одну ногу возьму потопаю потом вторую ногу также потопаю и так упражнялся, часов до 8 вечера, с 12 обеда, и вот слышу далёкий скрип скрип саней, все ближе и ближе, а у левой руки пощупаю два пальца как палки не гнутся. и вот без отдыха, голодный плясал на морозе 8 час. Подъехал товарищ, темно, ну товарщь, как хотит складывай лыжи у меня пальцы у рук замерзли я побегу и пустился бежать, добежал до деревни Шалдиха, чувствую пальцы стали шевелится отошли и я сам согрелся, тут я увидел стоит машина я спрашиваю куда едет, он говорит на передовую возьми меня, садись и так я приеха не замерз в окопы домой. После такой пытки морозом, как только пойду по снегу и ноги не стали терпеть как на железе стою голыми ногами и вот пошол по чердакам шнырять нашол там один валенок, а второго не нашол я валенок отрезал головку в головку запеленал один ботинок, а в голенище второй, так и ходил до марта, и все прочие солдаты пригондили тряпки намотали на ботинки и армия наша находила не на солдата на тунгусов и до марта разрешили нам ходить так.

В январе и феврале находился всё в Назии работал в кузнице и ходил в караул. Товарщь которому отдавал табак, был послан за фуражом, и ещо с ним 5 других бойцов 6 подвод на желдорожную станцию, шум, и вой боколово, когда они грузили овёс, то как то стащили куль крупы, кладовщик не заметил, приехавши домой в Назию они дорогой поделили крупу и приехавши ночью в арили кашу. Это заметил командир отделенья просил поесть каши, они ему не дали.

Утром командир заявил, их разоблачили, особый отдел и судил рев трибунал, присудил, моего товарища к расстрелу, а тех 5 сразу в окопы на передовую. И вот в один день нас всех построили и привели в лес, где выкопана была яма, через несколько минут и ведут его, подошедши он снял шинель, вычитали ему приговор, как расхититель изменник родины, приговор читал его близкий товарищь тоже сибиряк, и подошедши к нему с зади, с нагана выстрелил в затылок его, он полетел в яму. Находясь тут на одном месте, по разным служебным делам посетил много близь живущих сёл и деревень¸ село Путилово. Покровское, дер. Горгалы и много других.

Наступил март м-ц нас построили и отобрали человек двадцать и повели, на передовую линию в окопы. Когда привели в роту и в свод, меня встретил близкий товарищ Гаинский южанин Иван Дмитричь и я попал в его отделенье. Это был 741й стрелковый полк 1я рота 1й взвод и 1е отделение, полк стоял в обороне, на 20 человек распределили и я угадал вместе с южаниным. Тянулись траншеи и блиндажи, по берегу реки, так называли «Черный ручей» но тут не ручей был, а широко и переходы были через реку и кругом лес местами кусты. Немецкая линия была в 70-100 метров от нашей. Я спустился в траншею, сугорбя шол к блиндажу в котором я должен поместится с товарищами. Немецкие разрывные пули щелкая рвались о брусвер траншеи и у самого носа, если такая пуля попади в тело разрывалас и при вылете выхватывала кусок мяса. Я залез в блиндаж блиндаж был закрыт, вместо двери одеялом, топилась маленькая печька, было тепло и как топить перестанет опять как на улице, дрова были береза рубили с корня и топили. Ночью ходили вдоль передовой патрулировали помню двух патрулей ранили, перестрелка была почти все время. Погода под Ленинградом была морозная морознее чем в Кировской области. Вот и апрель пришол на дворе стало потеплее, за обедом ходили в тыл с термосом за с пиной, как то раз я иду было тепло, начиналась потайка и на тропинке по которой ходили вижу человеческие пальцы руки начинали вытаивать, прошол день второй снег таял вместо пальцов на тропинке появилось тело труп да и через неделю вся местность открылас солдатскими трупами иные лежали на высоком на сухом месте иные в ямах в лужах воды, с ними вытаяли и трофеи, фляжки с вином но вино не имело градусы, потом как сошел снег полностью от трупов стало вонять тогда их начали хоронить. Как то раз приходит в окопы посыльный и спрашивает, кто учился три класса или кто был тракторист выходите, но когда дошла до меня очередь я сказал, я учился 2 класса таких людей отбирали в тыл учиться на 6 месяцов на лейтенантов, на командиров и танкистов. Я не пожелал быть командиром и остался на передовой наступил май м-ц, стало тепло. Как то раз немецкая разведка с краю нашего полка пробралась в рядовой полк и много побили наших и после того между полками 533 м и нашим 741 м. Сделали дзот впереди передовой, нашей ближе к немцу на 60 м-ров и вот посылали дежурить там поочереди. В то же самое время отойдя в тыл с километр нас учили как истреблять танки противника и я учился и научился пулемету Дегтярёва и стоял на посту с пулемётом, первым номером.

Наступил июнь было тепло комары летали тучами потому что тут болото, и трупы в переди около немецких окопов наносило зловоне, я чтобы избавится от комаров курил табак и даже по 2 и 3 сигаретки сразу. Змеи всюду кишели ползая по земле. Как то раз отстоял я смену пришол в землянку лёг и укрылся плащ-полаткой, проснувшись я открыл край полатки а спал вверх лицом, вижу на мне на полатке лежит груда веревкообразная большая змея или уж не знаю кто. Я снова укрылся пока он не сползла с меня. Немцы когда п ели песенки у себя в окопах или разговор или гармошку губную всё было слышно, так же и от нас к ним наверно, а мой товарищь южанин не мог разговаривать в тихомолку. Как то раз ему не понравилась делёжка каши, а расположились делить на лужайке меж кустами, и вот он начал ругатся крупно и громко, немцы засекли нас и посыпались мины разогнали нашу шумную делёжку.

Забыл вернемся, когда находился в Назии. Был февраль м- лошадей было много кормить было нечем, на лугу рубили мелкий лозняк и возами возили рубили мелко и парили в котлах для лошадей, бедные животные ели, даже стены до половины бревен были изглоданы, мы тоже голодали сильно, дуранда которая как кирпичь упиралась сначала в ноябре лежала на чердаках домов, но февраль зачистил всё, много нашего брата отправились на тот свет и в госпиталь, оморозились и с голоду погибли. Боеприпасы снаряды и потроны хранились недалеко от конного двора, я стоя на посту была ветряная холодняя январская ночь, я стоял в шинелке меня сильно продувало и вот метров 7 от поста дверь двора я не мог держать себя от холода взял ушол в эту дверь затворил оставил щелочку смотреть на то место боеприпасов, руки закоченели, винтовку поставил к двери и стою, в то время поверял пост майор, видя что на посту нет, он створил дверь, и винтовка моя повалилась на него, наутро меня вызывают в штаб и ну мораль читали читали и заставили мыть пол в 2х комнатах. Второй случай, стоя на этом же посту ночью идут два человека, подошли дистанцию после которой я должен спросить пароль, ночь темная, я спрашиваю порол, он говорит свои я говорю стоп не открывать дверь стрелять буду и стал переводить щелкая затвором, он с большого козыря, что не узнал что ли своих и открывает браму (в огороде дверь) в то время я сделал выстрел вверх и пришли разводящий и нач. караула, тот шол и не сказал пороль был полковник. На утро вызывают меня в штаб и читают мне благодарность.

И так шло время на переводой в землянке была устроена баня я тоже мылся. Стоя на посту я следил за немцем и чистил винтовку и пулемёт, пришол с поста и лёг отдыхать проснулся, в землянке шум пришли поверять оружие и слышу все выговор за грязное оружие, а я ещо лежу слушаю, вон у Хохрякова винтовка в полной чистоте и порядке, и командир роты Комаров вынес благодарность а потом присвоил званье младшего сержанта. Как то с товарищем Спиридоном чистили в траншее винтовки сидели друг против друга, он вертел вертел винтовку и вдруг получился выстрел в упор рядом возле мой бок. В июне ночи там были светлые, «Белые ночи» темноты не было. Как то раз из тыла приезжали на передовую за заслугами два отлёта снайперы и устроили себе гнездо на нашем дзоте, и вот полежали там постреляли в сторону немца, заработали себе заслуги. А как. Когда они уехали обратно, командир приказа открыт и нам счет на немцов, дали снайперское ружье, и вот когда с товарищем на посту он сидит в гнезде, потом зовет меня иди смотри в аптический прицел, я прихожу и смотрю и вижу в близи немца такого же бойца, он нажал курок чик и смотрим в прицел немца нет, говорти улил, а кто знает убил ли он его не ходили проверять, и вот так сидит и мой товарищ Спиридонов, зовет иди смотри, а он уже чик и вот если 27 немцов убьет в аптический прицел и получит награду, но посмотрел как это несправедливо как снайпера получают награды и не стал открывать счёта на немцов. Как то раз ночью была канонада, длилась часа два не знаю осталось ли целое место где был не упал снаряд, вся местность была вскопана снарядами дым долго затмевал нашу местность после того как кончилось всё это, это были разведки, с боем. Это было в июле м-це, часа в 4 дня мой земляк Иван стоял у пулемета в дзоте, а я в траншее сбоку, вдруг его пулемёт застрочил я думаю, что он стреляет, залажу в дзот а он говорит сдеражно показывая, немец вот показывал голову в каске, иди кидай гранаты туда. Я вылез и давай кидат подняли тревогу прибежали с передовой к нам остальные и чтоб же, выяснилось, немцы подползли к нашему дзоту оставили две связки мин связанные по четыре в каждой связке и заложено кольцо для заряда но земляк, южанин заметил вовремя и не позволил им бросить эти с вязки мин, они уползли обратно, оставили мины в двух связках и заряженные сами немцы уползли обратно, если бы с ум ели он бросить мины мы бы полетели в воздух.

Письма с родины получал я нечасто но и им посылал даже посылал 2 или 3 раза денег, которые давали солдатам, получал письма и от отца своего, дома жили плохо голодали сильно, променивали всё что есть на картошку. Это было в конце августа к нам в отделенье дали новеньких только что обученных сержантов, и вот дали одно со мной на пост в боевое охраненье в дзот. Я тогда был тоже сержант заслуженный на передовой, я первый номер пулемётчик, потом и 2й номер со мной Иван Кузин и 3й новенький сержант, только что послан с тыла с ученья, он видать годами был старше меня. Ночь августовская тьма густая, я стою у пулемёта в дзоте, Иван Кузин с правого бока дзота в траншее, а новенький сержант слева в траншее. Вдруг среди ночи слева взрыв, вскинул ракеку, нет никого, и кузину велел кидать гранаты и от нас с переди была протянута проволока в блиндаж в тыл к лейтенанту там звоно для тревоги я дёргал дёргал проволоку и снова обернулся в дзот, а новенький сержант идет и стоне, ой руку мне перевяжите, а мне было некогда я к пулемёту, он ушол по траншее в тыл, а я очереди да с пулемёта и ванька стрельбу открыл, той порой бежат лейтенант с бойцами, в полголоса тише тише не стрелять. Мы прекратили панику. Оказывается, что новенький сделал, или сам себе оборвал гранатой руку, или он говорит, так пришли с тыла на допрос из особого отдела. Он говорит стоял в траншее и граната была на брусвере, упала в траншею я поднимал, она взорвалась, но если бы было так то бы на нем ещо были раны, или совсем убило бы на на нем ран не было, а винтовка была побита в 17 местах даже магазинную коробку измяло, с меня и вани Кузина снимали допросы, его, того сержанта взяли на следствие, а нас, в бой в наступление весь полк и дивизия.

Помню хорошо, то число как поли снова в наступление, это было 26го августа, готовили нас, а 27 был бой, в том самом 8м поселке, где осенью наступали, где положено нашего брата десятки тысячь людей. Лето мы стояли в обороне, от восьмого посёлка в восьми килом. У реки, так называли черный ручей. и вот 26го августа на перевели, на тот участок, вод 8й посёлок. В тот день я написал письмо что готовимся в бой, жив буду или нет, Бог знает, у меня был новый пулемёт. Он весу 14 кг. Шинели мы все сняли, приказали нам снять. Нас предупредили, что сначала будет бить наша артиллерия, кононада будет продолжиться 2 часа, потом даст залп Катюша, тогда вы пехота, должны сделать мощный и быстрый бросок на врага. Я был право фланговый, наш 1й батальон 1я рота 1й взвод и 1 отделение. Я был сржант и 1й номер пулемётчик, а мой земляк южанин был командир нашего отделения и предупредили, если командир падёт в бою, то должен заместить его я. Вот наступила ночь и мы тихим образом подползли близко близко к немцу ещо было темно мы окопались. Спрятать свое тело, место было редкие кустики. Я с пулемётом и дисками, ваня 2й номер со мной рядом с дисками. Вот и ухнули с нашей стороны по немцу снаряды, немцы ответили на вызов. и пошол свизт и шипенье в воздухе, через наши головы, и около нас начали рваться мины. Пошел небольшой дождь и с низу в окопе где лежу вода копится, команды нет ещо делать бросок, но и воде лежать не хочется.

Кононада длится, до этого была тишина, сделалас адом, но вот шум, шум большой-густой, я думал летят множество самолетов, нет не самолёты, а снаряды от Катюши, залпами начали рваться впреди. Команда нам, «вперёёёд за родину за Сталина ура ура». Звуками громкими ура, как будто заглушили взрывы снарядов, все горело, немецкие пулемёты как швейные машины стучали ту ту ту ту ту мы бежали во весь рост с криками ура, но ряды наши быстро редели и немецкие пулемёты умолкли, только один не молчал говорил ту ту ту, направление мое вперед было почти на него, я посмотрел вправо где бежал командир Южанин он пал, я подскочил к нему хотел оказать помощь, он лежал в воронке, он сказал не нужно иди в перед, говорит санитары помогу мне, я его заместитель но тут командовать мне было некем, от нашей осталось 4 человека. На мгновенье вся стрельба умолкла, мы заняли 8й посёлок, бродили по деревне, на 4 человека 1й роты присоединили к 2й роте. В одном месте мы заметили цементированный подвал и окружили его начали стрелять от туда вылезли немцы, я уж не знаю куда их дели.

Поселок был взят нами, но приказ Сталина был «вперед назад ни шагу». И мы уже нас стало меньше двинулись вперед, впереди было болото около села Синявино, на болоте кустов не было чисто множество канав в которых не во всех была вода. Командиром был не знаю кто, от 8го поста шли вперед болотом, зашли уже кил. Три, как вдруг над нами начали рваться шрапнельные снаряды, нашей братвы опять полегло мы все двигаемся вперед в розсыпную со мной Иван Кузин, его тоже шею царапнула шрапнель немножко, где идём по колено в воде и на себе груз, пулемет 14 кг. Да банки цинки с патронами, груз носил по болоту, пуда два, тож было и у вани диски и цинки, но вот и снаряды и мины стали рваться, жидкий грунт болота дрожал от взрыва.

Наша братва гдето поредела очень стало мало нас, нам на подкрепление никого не было, ни провизии ни боеприпасов, время к вечеру это 27 авг.Близимся к с. Синявино, стоим на горке, смотрим появляются колоны немцов с Синявина идут на нас, издали застрочил пулемет крупного калибра, мой напарник хватил живот, ой ранили, просит о помощи, а наша братва я видел в разсыпном порядке далеко он нас и их там не больше десятка. Да сильно ранили, напарника я взял индивидуальный пакет-бинт разделся он, а у него пуля на вылет гдето в грудь пакета не хватило я ещо полотенцом подтянул, милый просил меня, чтобы взять его в тыл свой, но я вижу колонны немцов идут все ближе и стреляют с крупнокалиба пулемёта пули как воробьи летят даже их видно. Я с ним возился на бровке и меня задела пуля в ногу, ниже колена я спустился в канаву, а товарищь, надеялся на меня что я уйду в тыл и ему дам ему помощ, но он наверно был без сознанья. И назад идти к своим там слышно строчил немецкий пулемёт так что мы были в окружении. Советский наш самолёт кружил над болотом наверно смотрел на нашу гибель полка, видел что от полка не осталось ничего и дал знать, главному командованью, что 741й полк уничтожен.

Я думаю если пойти назад от немцов всё равно не уйти их большой отряд и двигаются быстро. Всё ближе и ближе они подходят, да и ногу сначала было меньше боли, а потом и ступать стало больно, хотя и нас учили, при безвыходной обстановке, один патрон паси для себя, но ведь я власти то подчинился, а против заповеди Божией не пошел «не убий» решил так или чрез несколько минут, немцы придут и убьют, меня, или же, сколь нибудь ещо поживу. Сижу в канаве в болоте, один в поле не воин, да и патронов то уж нет, решающая минута, жить или умирать отряд немцов идет прямо на меня не стреляют все с автоматами, говорят меж собой заглядывают в канаву «Люсь ком ком! Не стреляют, я вышел хромаю, э, кранк значит ранен, снимают у меня с пилотки звездочку и показывают иди де в их тыл в посёлок, а сами отряд двинулись в перёд к 8му посёлку я покостылял к посёлку, впереди горела куча торфа тут стояло несколько немцов у огня, было и наших русских бойцов забыл сколь человек, они были не ранены и нас повел один немец в деревню.

Вернусь обратно, забыл описать, когда стояли в обороне у черного ручья, там все почти кусты были увешаны шелковыми парашютами от сгоревших ракет, и земля покрыта листовками немецкими прокламациями, и воронками и невзорвавшимися снарядами и осколками от взорвавшихся снарядов и мин, а лес высокие деревья как столбы стояли без сучья. Сучья и вершины были порублены пулями, везде на доргах противотанковые кадолбы, и громадные рвы и скирды сучья тянувшиеся на километры, для того, когда пойдут танки зажечь сучья. Я тоже обучен танковым истребителем и когда учился, танк ходил по мне была практика; выкопал яму и с винтовкой и бутылками воспламеняющихся вещества со мной, танк пройдёт по над голове только песок покрошится. Танк пройдёт и сразу выскочишь и бросаешь бутылки с горючим, в башню танка, бак воспламеняется и танк горит, так же было и ружье противотанковое, длина его метра два п.т.р. Учили колоть чучелов, всё это научился на передовой и пулемётчиком научился на передовой.

Деревня ли село ли Синявино, пришли мы уже темно, те товарищи шли наши бойцы, говорили от полка нас осталось восем человек живых, я уж не знаю так я слышал от них. Привел нас немец в какой то дом, там наших было много, раненых оказался только я один. Было темно, тех бойцов оставил в этом доме, а меня повёл куда то, я шол с палочькой, шол хромал, он немец довёл меня, до какого то убежища сказал тут стой а сам ушол кудато, по полотну жел.дороги. дверь в подвал была отворена, я заглянул туда, у видел на земле кровь; тут я и струсил, я слыхал, что немцы тяжело раненых убивали, ну думаю вот вернётся он и приведет ещо другова и пристрелят меня, жду его нет долго ночь, а бежать немогу, даже стою на одной ноге, слышу идёт паровоз с несколькими площадками, остановился против меня соскакивает один, тот немец, крычит «ауф» садись де, я подошол к площадке, а сесть то немогу он подбежал и помог мне вскрабкаться на площадку, он сел в паровоз и поехали, километра 3 или 4 проехали паровоз остановился немец тот слез «ап» пошли де, и вот он привел, где-то недалеко от полотна, большое помещенье и тут меня оставил, тут был немецкий «ревир» сан-часть мине дали место где лечь, перевязали ноги и я уснул. Утром проснулся сильно озяб, так как я был только в одной гимнастерке, гимнастерка очень была хорошая сержантская, шинель оставил там как пошли в бой, а плащ-паратка осталась на болоте вместе с пулеметом. Это утро было 28е августа Успенье Пресвятой Богородицы. Первой завтрак по человечески, дали мёду 200 гр. и хлеба сколь хошь, тут жил я одни сутки, на второе утро, подошла машина и нас раненых забрали, меня вынесли носком на спине, привезли нас во Мгу, маленький городишко под ленинградом. Тут я встретил земляка почто сродника овечькина он был тут санитаром, он очень доставал хороший сут половину котелка мяса и я очень ему обязан его добродетелью, тут только я пожил, кА к в гостях одну неделю и снова на подвинули в город Гатчину, тоже близь Ленинграда, дали неважную шинельку, в гатчине, был небольшой лагерь кормили плохо. Тут в памяти осталось. Один наш русский пленный курил так сильно, что прокурил с себя всё и котелок и ложку прокурил а уж если нет своего котелка, то ждёт когда у товарища освободится и тогда иногда и баланды не останется и вот из за курива человек погиб. Тут в Гатчине пробыл не знаю 2 или 3 недели и снова нас повезли, через Брест Вилнюс в Белорусию, в шестидесяти километрах от города Минска есть городок и станция Молодечно, в этом Молодечне большой лагерь нашего брата было 40.000 чел.

Очень большую территорию занимал лагерь он был обнесён двух ярусными высокими колючими загородками, а между этими двумя сетями колючими, ещо кругом клубом, кругом кругом клубом, тут что наплетёно, что непоймёт, новаерно, сотни тон колючей проволоки пошло для этого лагеря снаружи. Внутри громадные каменные казармы, длиной метров 200 в казармах, на том боку и на другом трёх этажные нары, в каждую казарму помещоно нашего люду по 2 тысячи, хлеба нам приходил на голову 100 гр. в сутки, да один раз в сутки баланды в которой попадет одна картошина в мундире а тут вода юшка. На работу ходили пешком за 5 кл. работа была земляная. Как привезли тут в молодечно, у всех сняли кожаную обувь дали деревянные долбленые колодки, в складе я видел этих колодок гора, все пленные ходили в колодках, когда идём по дороге ведут на колонной на работу и с работы, а дорога камень булыжник, стукотня как кавалерия едет, идём выколачиваем колодками, 2 недели поносиш и дыры на пятах.

Наступают холода, холод и голод, делал перевод нашей братве на тот свет. Там было одно помещенье совсем холодное, туда еще живых, но немогущих ходить относили и там они постепенно кончались, и каждой день человек по сту отвозили в траншею, где ложили поленницей по 300 человек и тогда зарывали. Травки негде не было видно всю выдрали с корнем и съели. Когда в лагерь привезли, записали адрест и спрашивали даже мамину девичью фамилию, это для вылавливанья евреев. Сотая часть лагеря это на средине дом трех-этажный внизу кухня и столовая, а в верхних этажах комендатура, и все немецкие лагерные прихлебатели, дом очень большой и очень большая вокруг дома площадь все мы тут ходили за юшкой чаем и куском хлеба. Где двойка тут караульный пост с пулеметами, а кривые домики это казармы, по 2 тысячи в каждой домик-казарму входило нас помещалось каждая казарма огорожена стеной колючей и в дверях в каждых стояли часовые, наружная колючка в два яруса. Тут склад кузница и все мастерские.

Тогда были, евреев бригада 20 человек очищали уборные бочьки с вонючим таскали на себе за город, а потом их стало не видно «растреляли немцы» Мы сильно голодали. Как то раз, шли утром на работу колонной; видим в стороне от дороги близко, свинья гложет целую буханку хлеба, все увидели заговорили, а с боков идут немцы с винтовками канвой из колонные выходить опасно, могут пристрелить, один смелый выскочил к свинье, пинает свинью и отбирает оглодки, а за пленным немец, бьёт прикладом пленного, вот были такие дела. Ходили на работу за 5 километров, там выдирали на логу дёрн, для железнодорожного полотка, в ноябре было уж холодно в белорусии молодечно, были лужи воды и слегка покрыты льдом. Каждый пленный старался корчевать на сухом месте, в воду в колодках лезть некому не хотелось. Но вот к одному брату камрату (камрат товарищь) подошол седой старый командир немец, заругался по своему достал наган, наставил в грудь и столкнул его в воду «Люсь арбайтен»!! На обед привозили бочьку горячей воды в которой попадала одна в мундире картошина и всё. Снова работали, вечером шли обратно 5 км. в лагерь, кто из товарищей не мог идти, его два товоарища берут один с одного бока, а другой с другова, но чтож он еле ноги ставит, подбежит, немец конвоир, ещо беднягу давай бить прикладом, ну хоть убей нейдёт и так беднягу сложат в сторону, да пока до лагеря идем, так 3 или больше человека сложат таким образом в сторону а потом посылают лошадь и на тачанке привозят в лагерь в тот самый барак-сарай где десятки других таких же, еще смотрят глазами не умерли, но им не приносят пищу и холодно, так и бедные души отходят в Богу, а потом возом отвозят за город в траншею тела их.

Когда нас регистрировали в лагере мне дали номер когда бывает поверка, то вызывают по номеру, а не по фамилии, это всех так.

Жилось неважно спали на голых досках, да и во сне видится, что ешь и проснешся чавкаешь, а на боках на ледвяжках черно, как печёная кожа, потому, что у нас были кости да кожа.

Из лагеря пленных отправляли по немногу куда то и вот как появится у ворот казармы какой немецкий начальник, бежат со всех ног, кто как мог к нему. Так же и в одно время и я выскочил и нас приблизительно 20 чел. Взяли и отправили в другой маленькой лагерёк тут же в молодечне и ближе ходить, на участок работы. Там было не больше 20 бараков и они были щитковые. Меня поместили в такой барак, а работу выполнял обивали, колючей проволокой, этот лагер кругом. В этом лагере было спокойнее, но питанье было плохое. Гимнастерка на мне была хорошая сержантская. В одно время я, её продавал цевильным, на хлеб две буханки мне обещали хлеба. В лагере в этом не было бани, а мы спали на койках и были матрасы набиты соломой, спать было мягко, но питание было плохо, прошло – прожил я тут недели 3 нам заявили, что пойдём в баню, в баню в тот лагерь откуда взяли, и вот сам собой думаю, гимнастёрку я сниму и положу в матрац в солому, вздумано, сделано и вот привели нас в тот лагерь, часу в десятом дня, в бане сказали поломалось ремонт скоро де исправят и нас отряд человек 30 пехнули как скотину в холодную и со щелями светящуюся казарму пехнули и заперли, а многие и я оставили там лишнее в лагере, пришли легко одеты как в баню, а стоял ноябрь вода замёрзла в лужах, нам сказали, что после обеда, сводим в баню, но прошол обед и вечер, но в баню нас не вели и есть нечего не давали.

Наступила ночь погода похолодала, вМинской обл. погода наравне с Москвой, поплясавши потопавши по ахавши на ведь и поспать ночь тёмная глубокая, стали ложится спасть, как куры на верхние доски. И вот ложились прижимаясь друг к другу плотно и в два слоя кто был с краев соскакивал и втирался сверху в средину, и не кому не хотелось быть крайним, потому что крайнему холодно, а мы были одеты по летнему, и вот наверно с час продолжалась у нас такая перебежка, успокоилась я оказался в средине в нижнем ряду на мне лежал человек, но это одеяло было тяжело, но ничего, зато тепло с боков и сверху, а ноги в колодках не чувствую ничего, тепло ли холодно, один товарищь, ночью захотел оправить и упал с наседал – с досок вниз, закричал и часовой вызвал людей унесли куда то его не знаю, и после того ещо день и ночь сидели мы в этой тюрме, уже на 3-е утро нас помыли и оставили нас в этом лагере, а взамен нас отослали такое же количество пленных туда в лагерь.

Итак моя гимнастёрка осталась там, за которой уж несходиш и думаю всё пропало не продал за 2 буханки. Теперь с этого первого лагеря нас опять стали водить на работу, туда же за 5 кл. идя по дороге попадали под ноги тряпки и окурки, я поднимал их, тряпки я подшивал на спину к своей епанче и на те места где поступал холод и подпоясывался верёвочкой, а окурки собирал и на них выменивал ложку или до десяти ложек той баланды. Как то раз работавши я всё шевелился немцы любят, чтобы человек работал без остановки но видимо не все так поступают. Я работая все шевелился, и вот товарищи остановились работать, а я всё легонько копаю, а конвой немец3 подошол ко мне и говорит никсарбайтен, а я всё копаю, он меня за плечо давит к земле, ну я сел и думаю что добрый он человек, и думаю на обратном пути я попрошу его, чтобы сходить в тот лагерь за гимнастёркой, так как лагерь был на пути ходили мимо, и думаю время уж прошло больше недели, как я оставил гимнастёрку, разве ее там найдёш, но всё же уговорил немцам – конвоира, он согласился а нас команда человек 60-70 да конвоя человек 6 и вот остановились против того лагеря где осталась моя гимнастёрка, пошли с этим немцом, пришли к воротам лагеря, немецкий пост стоит у двери «вонинь» (куда), давот, так то так объяснили ему, он пустил, я иду вперед к тому бараку, где жил и к той койке где спал, подошол к койке стал рыться в матрасе, и нашол там где ложил, там и лежит моя гинастёрка и я обрадовался. Взял и удивился, как она тут сохранилась, а потом продал за 2 буханки хлеба.

И так из за бани, снова остался работать в большом лагере, положенье было очень прискорбное. Утром в 5 м часу гонят за завтраком а завтрак литр самой редкой юшки, да одна картошка в мундире, а если в котелок попали 2 картошины, то великое счастье, на обед, та же самая юшка, только ее привозят на работу, где мы ходим от лагеря за 5 клом. А вечером, приходим с работы и идём мимо хлеборезки, дают буханку хлеба на 12 человек и литр горячей воды пустой без сахара, а буханку поделим на 12 гавриков и сто грамм недостанется, такая порция 102 гр. ежедневно, отправляла нашего брата на тот свет, ежедневно по 10 человек возами отвозили мертвецов в траншею. Плюс к тому ещо зверские отношенья к нам, наших братьев украинских полицаев, которые спасая свою шкуру, сделались подлизами немецкого командованья, они били палками нас нещадьно; вот такие случаи были. (Я) утром шли за завтраком, от своей казармы к столовой, а в воротах стоял полицай, наверно украинец, он видимо считал нас, я не знаю, и вотьме было темно, как закатит мне, по самому носу не знаю палкой не знаю кулаком, и сам не знаю за что, так что я еле устоял на ногах и кров хлынула из носа.

Второй случай ещо почище в один прекрасный день, вечером приходим с работы и колонной в четыре человека идём мимо хлеборезки, значит 3 ряда отсчитывают и дают буханку хлеба, так же и нам дали, хлеб дали, рядом шол в одном ряду товарищ, Мишка и вот с этим хлебом заходим на территорию казармы, расстилает один с себя одежину режет хлеб на 12, один отвертается, второй показвая на кусок говорит кому, а отвернувшийся сказывает тому то тому. И вот тогда было так. Когда вошли на территорию казармы и стали кружком у нас гдето взялся 13- человек, а люби были незнакомые ещо, Бог знает как тут случилось, но только меня предупредили иди от нас, мы тебе хлеб не дадим, ну что с ними драться не будеш. И так отработавши день, поглотал только горькие слёзы. Стоя у ворот часовой, хотел достат на кухне юшки, но сходивши там остатка не было, отказали, говорит дадим завтра, и вот наступил завтрак, мы шли на кухню получать юшку, а заходиш в дверь и снимай шапку, а то полицай сшибет палкой, идём гуськом в очереди у окошечка, где наливают, тут второй полицай с палкой, дошла очередь до меня мине влил черпак в котелок, а я стою и говорю вчера обещали дать добавки, а ВТО время тут стоявший полицай, кроит палкой мне по голой голове, так что, негорюхой пришлось бежать он раз пять успел меня ударить, и пришедши в казарму я почувствовал сильную боль и пощупал голову, а на голове всплыли большие шишки, я совсем незамог и лег, послышалась команда на работу а я лежу, все кто мог вышли и в строю стояли, потом по казарме идёт полицай палка у его два метра, кто лежит на нарах, он тычет палкой, если человек не подает звука он берёт за одежку и швыряет на цементный пол, как безжизненное тело, без всякой жалости, хотя еще товарищь жив, вот какие были палачи. Дойдя до меня тычет палкой иди на работу «я не могу, он говорит иди к переводчику-немцу, ну я едва сполз и иду к строю, к переводчику высказываю причину, а он и слушать нехотит, как скотину гонит палкой в строй становись, и вот приполз еле до работы 5 кл. а у меня руки простую лопатку с большой болью поднимают. Копаю песок кидаю по 2 или три ложки на вагонетку, с большим трудом, смотрю товарищи стоят кучькой и чтото чавкают, я подошол к ним смотрю едят глину, я (подошол) попросил у них они отломили мне я поел и она мне показалась очень в кусна, как помазана маслом, я стал просить у них побольше, а они говорят сам найдёш, а где, да вот в песке попадат такие прослойки глины словно щуки я стал копать и мне попал такой прослоек, я поел его и наложил в карман с собой долго ел я эту глину но оправлялся на 5е сутки очень тяжело было носит ее в животе.

Как то раз стою в строю, недалеко с краю, приходит немецкий начальник и спрашивает кто жестянщики я выскочил уже третий он замахал рукой, говоря хватит хватит, и нас троих взяли в кузницу, я делал, из бочёк печьки и трубы в казармы, это был декабрь м есяц, в кузницу если бы не попал то наверно погиб бы от этой работы земляной.

В кузнице работал Шмит-кузнец Петро Шлюсарь – слесарь Михаил Васильевичь Бошкин и нас трое. Рядом, была столярная и сапожная швейные все мастерские были в куче. Тот стало мне полегче, в тёплом помещении это 1-е, ходьбы за 5 кл. прекратилис 2 е, и стал прирабатывать с боку лишний кусок хлеба 3 ее. И с двух тысячного помещенья меня перевели в тёплый барак в отдельную комнату где на двух спальных койках нас было в одной комнате 8 человек и соблюдалась чистота. Когда я работал за 5 кл. ходил был очень слаб придёт в баню так снявши с себя всю лоскутную одежду стоя в очереди сдавать. Немогу держать её. Жизнь стала посытней и веселй, но. Уже всё ходит за колючей сеткой проволок, грешный позавидовал птицам которые летают около меня, и думаю, последнее письмо писал домой, что пошол в бой сечас дом о мне безпокоятся, предполагоя, что убили, но я жив и весточку послать нельзя, вот такие были мечьты. Работая в кузницу, со мной товарищи сделались друзьями особенно, слесарь Михаил Васильевичь Боткин он из города Маршанска механик текстильной фабрики и он же партийный был на фронте политруком, и он в мои годы, сын. Так же как мой старший. Мы с ним спали на одной койке, он себя выставлял интилигентным человеком, я за него вёл дневальство по комнате и для него приносил суп, все живущие в одной комнате меня звали адъютант Михаила Васильевича. Он был отличный слесарь знал немецкий язык и читал нам немецкие газеты на немецком языке и разъяснял что делается на фронтовой полосе. Он делал зажигалки и сдавал, тем пленным, которые работали вне лагеря. За зажигалки ему приносили горелку масло яица, и он со мной делил пополам, пили горелку а когда водку и я из яиц приготовлял то яичницу то глазуню, он меня сильно уважал и я его, и жили мы как два брата камрата; Все работающие люди в мастерских в сапожной в портняжной, жили очень богато потому что сбуривали одежду и обув цевильному населенью, а за товар получали что им надо и водку и горелку и деньги, они после работы собирались в одной комнате и играли в карты на деньги. Мой друг Михаил, играть в карты, был первейший плут только первый кон сыграет а потом все запоминает и все его деньги всех портных и сапожников всех окалпачит там деньги были немецкие марки и пфеники, марки – рубли и пфенег – копейка с переводом на русские деньги русский 10 руб, ценилась стоимость 1 марка и вот мой друг иногда за один вечер выигривал по 80 по 100 марок и он давал мне хранить их. Однажды из лагеря ушли два русские переводчика, и не знаю как их выпустили они знали чисто немецкий язык, а может надели немецкую одежду и вышли. Но немецкие лагерное начальство подумали, что они выбрались через кузницу и сапожно-швейные мастерские, так как эти мастерские соят у самой колучей ограды. И так в одно прекрасное утра января, видим собралось с десяток немецких начальников, всё ходят смотрят близь мастерских. И вдруг раздается команда выходить, и всех мастеров сапожников, портных стояляров и нас из кузницы, всех построили и повели на площадь перед пулемётом остановили и всё ходят меж собой говорят, эти начальники, а мы догадались и ждали смерть. Что вот вот только отойдут от нас начальники и дадут очередь с пулемёта и прощай, ходили перед нами калякали спорили, нам показалось долго, с полчаса, но потом видно жалко стало расстрелять специалистов, скомандовали по местам и снова работа в тёплом помещении, жилось хорошо и ел хлеб досыта. Был случай команда 60 человек ходили рубили лес на дрова, и с ними немцы конвоиры знезнаю сколь человек наверно от 6 до 12 чел. Было конвоя и вот в один день, убили топорами немецкий канвой и сами ушли, после того немцы бы к нам очень злы. Часто нас обыскивали и с большим запасом жить было нельзя, как то раз немцы разгрузили склад и склад был открыт а там осталось ещо гороха полно я набрал пуда 2, на територии стояла цистерна с растительным маслом, мой товарищь ходил ее открывал когда набирали для кухни и он приносил литра по два масла.

Был март месяц. Нас каждую неделю в воскресенье посылали с 8 утра в баню, а как шли из бани и силом заворачивали пилить дрова и колоть, нам так надоело, хоть через 2 недели бы, и вот мы из 8 человек одного откомандировали в баню, и договорились, когда он выйдет и нас запер бы на замок комнату снаружи, так что полицай увидит замок и подумает, все ушли в баню, и так товарищ на запёр на замок ушол рано утром, помоется а потом до 5 чеч.будет пилить колоть дрова, а холод мороз, на дворе снег, мы сидим, договорились не подавать ни звука, а то услышат, что такое висит снаружи замок а там люди. Вот один захотел по лёгкому спустился в западню, а други заеготали, второй захотел оправиться полез тудаже, другие стали препятствовать, завязалась возня, почти драка шум, но что в себе держать не станет и пошла вонь, просидели до 5 часов, тот отработал и помылся пришол отпер нас, всё прошло благополучно.

Вразумительный случай.

Когда поехал из дома, то Михаил Михайловичь сказал что возьми Живый в помощи и у меня этот псалом был писан на бумаге, всё время был при себе и в боях меня невразумило это выучить наизусть, но вот в конце февраля или начале марта 1943, я ходил в баню, с 8 утра одежду сдавали жарить и из карманов убирали всё воспламеняющееся, но до этого я всё вынимал в котелок и котелок стоял на определеном месте, но на этот раз, почему то я отцово благословенье вынул, а псалом остался в кармане, одежду сдал в 8ю камеру, а там до того топят, аж пол красно накалится.

Вот я моюсь под душем и вдруг шум «горит горит» что горит 8я камера. Горит, и в тот момент мое сердце кольнуло, и сделалось мне жаль молитву, что я дурной почему я её до сих пор себе в голову невдолбил, мне было ничего не жалко только сам с ебя укоряя мысленно, дурак дурак, что сделал, я не имел надежды, где бы снова ее взять. Помылись, ушли в сторону там другая пришла смена, а там горит заливают из шланга, баграми вытаскивают намокшие огорелые лоскутье. Стоим голые в груде, и вдруг идет сотрудник, шумит, кто Хохряков «Я» он протягивая руку, подает мне эту бумагу, ну диво, не чудо ли сухая водой незалита и огнем не горела и с той поры я стал вдалбливать себе в голову, вот когда дошло, а видел смерть в глаза ей смотрел и не знал это. С 8 часов и до трех просидели мы нагишом а потом, принесли нам обмундированье, и при выходе из бани я видел небольшую погоревшую залитую водой кучку лоскутья, от нашей одежды с 36 человек.

Время шло, наступала весна, в апреле месяце из лагеря, кто остался жив стали отправлять. В лагере осталось мало и питание стали давать лучьше, но хлеба гр. 200 стал приходить к нам в лагерь пропагандист, он делал беседы, сговаривал нас писаться в вовласовскую армию, объяснял все законы свои, но что он говорил, мне это неверилось, это была ловушка, не только телесная но и душевная, предать свою родину и пойти с оружием против сына я считал это не допустимо, я так мечтал, лучьше пусть расстреляют, но писаться не буду, Прапагандист приходил часто, делал лекции беседы, я иногда не ходил слушать. Как то раз мой друг, Михаил, приносит анкеты говорит мне, на камрат заполняй анкету и себе взял. Я испугался и наговорил ему очень крупно, говорю, чтоли против сыновей своих пойдем, воевать! И мы с нимне говорили три дня, как бы по ссоре, после этого он так и отнёс здал эти анкеты обратно.

Май июнь снова ходили работали на станции за 5 кл. но уж было веселее, не то что осенью, сытнее и теплее. Видел сон и он исполнился, через два месяца «Будто полетел я на своей койке как на самолёте, лечу смотрю вниз, леса поля луга вижу и вдруг залетели в красное облако я спрашиваю куда летим? Голос мне отвечает в америку и вот самолёт стал спускаться и остановился и я очутился перед громадным домом и на песке мёртвая большая собака. Сон сбылся в сентябре я очутился в Германии в громадном доме и собака мёртвая друг человека, это были нам первые друзья поневоле Бельгийцы, Французы, итальянцы, они т