Усиливающаяся власть над человеческим 3 страница

последующих поколений римлян, например, смелые

политические реформы самоотверженных Гракхов

или щедрая система алиментаций [+14]. введенная во II в н.э.,

оказались тщетными. Ничто не могло избавить

римский мир от того социального зла, которое

принесло с собой последнее достижение а области

римского сельскохозяйственного производства и

агротехники. Никакие реформы не могли остановить

разрушительного действия системы, пока она сама

не рухнула под бременем финансового кризиса,

поскольку массовое сельскохозяйственное

производство опиралось на денежную экономику.

Этот надлом был частью общего крушения,

разразившегося в III в. н. э. и отдаленным

следствием рабовладельческой системы

землепользования, которая, подобно раковой

опухоли разъедала ткани римского общества в

течение предыдущих четырех столетий.

Римская латифундия имеет аналогию в западной

истории XIX в, в плантациях хлопкового пояса

Соединенных Штатов. Рабство - эта древняя

социальная болезнь - и здесь возникло как этап

экономического развития.

Промышленная революция придала новое дыхание

экономике Южных штатов, расширив рынки сбыта

хлопка-сырца и механизировав очистку и обработку

его. В условиях технической реконструкции и

модернизации всей западной промышленности

сохранение института рабства стало угрозой не

только политическому единству Соединенных

Штатов, но и всему общественному благополучию

западного мира. К счастью, западный мир нашел

более эффективный ответ, чем в свое время

эллинистический. Мы своевременно поняли, что

рабство становится чересчур опасным злом. когда

оно действует вкупе с чудовищной, не менее

страшной силой индустриализма. И, осознав это, мы

заплатили высокую цену - прошли через

Гражданскую войну [+15], - чтобы искоренить навсегда

современное рабство. Однако до сих пор

приходится преодолевать целый ряд социальных

пороков, принесенных промышленной революцией.

Одним из этих все еще не побежденных зол является

рост паразитического городского пролетариата;

это зло в наши дни подтачивает силы западного

общества, как когда-то оно высасывало соки из

римской общественной системы.

Несоответствие между прогрессом в технике и

ростом цивилизации очевидно в тех случаях, когда

техника развивалась, а рост цивилизации

прекращался и начиналась стагнация. Но нет

гармонии и тогда, когда в технике наблюдается

застой, а цивилизация продолжает развиваться.

Например, крупный шаг вперед был сделан

человеческим обществом в Европе между нижним и

верхним палеолитом. " Культура верхнего

палеолита связана с концом четвертого

ледникового периода. На местах стоянок

неандертальского человека можно обнаружить

останки нескольких типов, ни один из которых не

имеет точек соприкосновения с неандертальцем.

Напротив, все они более или менее приближаются к

современному человеку. Глядя на эти ископаемые

останки в Европе, создастся впечатление, что мы

имеем дело с современностью, если судить по

особенностям человеческого тела" [*3] [+16]

Это преображение человеческого вида,

наступившее в середине палеолитического

периода, возможно, было самым эпохальным

событием человеческой истории и остается

таковым вплоть до настоящего времени, ибо в тот

момент Предчеловек сумел превратиться в

Человека, но Человеку так и не удалось с тех пор

выйти на сверхчеловеческий уровень, как бы он к

тому ни стремился,

Духовная революция, однако, не сопровождалась

сколько-нибудь заметными изменениями в технике,

так что, приняв технологическую классификацию,

мы должны будем художников, создавших наскальные

рисунки верхнего палеолита, очарование которых

действует на воображение и сегодня,

рассматривать как " недостающее звено" [+17].

Этому примеру, когда техника оставалась

неизменной, а цивилизованность сделала

значительный шаг вперед, можно противопоставить

пример, в котором техника оставалась неизменной,

а цивилизация деградировала.

Техника производства железа, освоенная в

Эгейском бассейне в период, когда минойская

цивилизация переживала упадок, оставалась

неизменной - ни совершенствуясь, ни ухудшаясь -

вплоть до следующего великого социального спада,

постигшего на этот раз эллинистический мир.

Западный мир унаследовал технику производства

железа у Рима, как унаследовал латинское письмо и

греческую математику. В социальном плане

произошел катаклизм, эллинистическая

цивилизация распалась, наступило междуцарствие,

из которого выросла западная цивилизация. Но в

царстве техники не было соответствующего

разрыва непрерывности.

Другой пример техники, топчущейся на одном

месте, в то время как цивилизация пятится назад,

приводит арабский историк Ибн Хальдун в описании

своей родной страны. Он замечает, что в той части

Иберийского полуострова, что оставалась под

мусульманским правлением, древние искусства

продолжали сохраняться, однако освященный

веками общественный порядок резко распадался.

Итак, данный эмпирический обзор с большой

наглядностью показывает, что не существует

какого-либо соответствия между прогрессом в

области техники и прогрессом в развитии

цивилизации в целом. Однако, хотя история техники

сама по себе не является критерием роста

цивилизаций, она может служить ключом в поисках

такого критерия.

Этерификация [+18].

История техники, до сих пор не открывавшая нам

никаких законов общественного прогресса, все же

открывает нам принцип, который стоит за

прогрессом техническим. Принцип этот можно

определить как закон прогрессирующего

упрощения.

Например, в истории современной транспортной

системы на Западе замена мускульной силы

механической знаменовала технический прогресс,

который сопровождался дальнейшим развитием

материального инструментария. Локомотив, придя

на смену лошади, потребовал строительства

железнодорожных путей, тоннелей, виадуков, что

привело к уничтожению естественного ландшафта.

Когда в свою очередь паровой двигатель был

заменен двигателем внутреннего сгорания,

произошло значительное упрощение. Двигатель

внутреннего сгорания, позволивший создать

автомобиль, обладает всеми достоинствами

парового двигателя и лишен многих его

недостатков, ибо при автомобильном сообщении

отпадает необходимость в столь сложном

инженерно-техническом обеспечении пути. Кроме

того, автомобиль способен развить скорость не

меньшую, чем паровоз, и при этом он обладает почти

такой же свободой передвижения, как лошадь.

Закон прогрессирующего упрощения

просматривается также в историй современной

западной техники связи. Электрический телеграф и

телефон, электрические линии, посредством

которых передавался код Морзе или человеческий

голос, требовали металлического провода. Затем

следует изобретение беспроволочного телеграфа и

телефона. Это техническое достижение сделало

возможным передачу человеческого голоса на

расстояние через эфир с той же скоростью, с какой

органы речи непосредственно передают сигналы

через воздух.

Или возьмем историю письменности, этого

древнейшего средства передачи мысли не в

звуковом выражении, а через символ или знак,

способный сохраниться в Пространстве и Времени.

В истории письменности наблюдается не только

соответствие между развитием техники письма и

упрощением формы, но эти две тенденции

фактически тождественны друг другу, поскольку

вся техническая проблема, которую должно решить

письмо как фиксатор, хранитель и посредник

человеческой речи, - это отчетливая

репрезентация широчайшей сферы человеческого

языка с максимальной экономией визуальных

символов.

Возможно, наиболее громоздкой из когда-либо

изобретенных человеком является китайская

письменность, где иероглифы эволюционировали

практически без упрощения и где каждая

пиктограмма [+19]

представляет собой не звук или отдельное слово, а

идею. Поскольку идеи, посещающие человека,

бесконечно разнообразны, число знаков в

китайской письменности распадается на пять

фигур, а каждый отдельный знак может содержать

больше линий, чем западный алфавит - букв.

Естественно, что китайская письменность

технически наиболее несовершенна и наиболее

громоздка среди всех употребляемых ныне систем.

Она технически менее совершенна, чем и не

дошедшие до нас системы. Египетская иероглифика

и шумерская клинопись, каждая независимо от

другой, определенным образом эволюционировали и

пришли к большей экономии визуальных символов.

Если бы египетское и шумерское письмо полностью

отказалось от использования идеограмм и перешло

на фонограммы, то, возможно, обе эти системы

письма сохранились бы живыми до наших дней.

Однако этого не произошло.Они продолжали

использование фонограмм параллельно с

идеограммами (порочная практика, ставшая

источником путаницы, вместо того чтобы внести в

систему большую ясность). Тем не менее и

египетское, и шумерское письмо технически во

всех отношениях более развито, чем китайское.

Число пиктограмм в них более ограниченно, и они

проще по форме. Египтяне провели значительное

формальное упрощение, ими был разработан вариант

курсивного написания, а анализ звуков

человеческой речи позволил создать фонограммы

для отдельных слогов, состоящих только из одной

согласной. Последнее достижение привело египтян

к самому порогу изобретения консонантного

алфавита.

В историческом алфавите, изобретенном каким-то

древнесирийским книжником, тогда как египетские

писцы не смогли этого сделать, упрощение

письменности, что фактически и означало ее

техническое усовершенствование, было полным и

радикальным. Сущность алфавита - разложение

звуков человеческой речи на отдельные

составляющие и представление каждого из этих

элементов отдельным визуальным символом,

соединяющим в себе четкость и простоту формы.

Финикийцы - изобретатели алфавита - выделили и

обозначили согласные. Греки заимствовали эту

находку, а затем развили и дополнили алфавит,

выделив и обозначив также и гласные звуки.

Латинский алфавит, ставший письменностью

западного общества, - это вариант греческого без

каких-либо существенных изменений с технической

стороны.

История письменности, кульминацией которой

было создание алфавита, может служить яркой

иллюстрацией закона соответствия между

совершенствованием техники и упрощением

аппарата. Действие этого закона можно проследить

также в истории языка - технике артикулированных

и значимых звуков. Процесс этот первичен

относительно процесса возникновения

письменности и, видимо, совпадает с самой

историей человечества.

В истории языка, как и в истории письменности,

упрощение - это линия технического прогресса.

Тенденция языка, прогрессивно развивающегося, -

отказываться от громоздкого аппарата флексий [+20], которыми

наполнены части речи и которые несут

определенные значения, вводя вместо этого

предлоги, дополнительные глаголы, частицы. Можно

заметить, что эта тенденция в развитии техники

языка схожа с тенденцией совершенствования

письменности, когда наблюдается переход от

идеографических пиктограмм к конвенциональным

символам, представляющим элементарные звуки. В

обоих случаях преследуется одна цель -

максимально возможное упрощение и экономия форм

и средств выражения.

Тенденцию языка к самоупрощению через

отбрасывание флексий в пользу вспомогательных

слов можно проследить на примере некоторых

представителей индоевропейской семьи языков. В

качестве двух полярных крайностей возьмем

классический санскрит и современный английский.

Санскрит в силу исторической случайности

оказался законсервированным в канонической

литературной форме еще до того, как, претерпев

существенные изменения, он превратился в

индоевропейский праязык - язык, из которого

произошли все индоевропейские языки [+21]. В санскрите

англоговорящий исследователь найдет

поразительное количество флексий при

удивительной бедности частиц, тогда как на

другом конце шкалы в современном английском

осталось чрезвычайно мало флексий,

унаследованных от праязыка, но образовалось

огромное количество предлогов, частиц и

вспомогательных глаголов. В этой

лингвистической шкале, где английский и санскрит

представляют собой две крайности, аттический

греческий находится ближе к середине. Аттическое

наречие поражает сходством с санскритом по

обилию флексий, но дальнейшие наблюдения

показывают, что греческие и санскритские флексии

иначе распределены между различными частями

речи. Греческому менее, чем санскриту,

свойственны флексии существительного, но, с

другой стороны, в нем больше флексий глагола. Эта

разница весьма существенна, ибо глагол в отличие

от существительного несет в своем содержании и

отношение, и значение. Однако индуистский

санскритолог, обратившись к греческому языку,

возможно, вообще не заметит обилия флексий.

Особенность аттического наречия, способная

привлечь внимание санскритолога, - это обилие

частиц. Исходя из первого своего впечатления,

санскритолог даже может прийти к выводу, что

аттический и современный английский обладают

одной общей тенденцией, которая отсутствует в

санскрите.

Если сопоставлять языки по силе их выражения,

то, возможно, мы придем к заключению, что наш

гипотетический исследователь из Индии скорее

найдет параллель между английским и греческим,

чем наш гипотетический англичанин - между

греческим и санскритом, так как сложный

английский глагол имеет столь широкий диапазон

употребления и несет в себе столько нюансов и

оттенков, что он вполне сопоставим с греческим,

но никак не с санскритским, неразвитым и бедным.

Арабский глагол поначалу поражает английского

исследователя обилием " аспектов",

выраженных с помощью внутренних флексий, но

вскоре обнаруживается, что английский глагол с

помощью вспомогательных слов может выражать все

эти аспекты, равно как и все возможные значения

времени, тогда как арабский глагол с его

единственной парой времен - совершенным и

несовершенным - фактически беспомощен выразить

элементарное временное различие между прошлым,

настоящим и будущим.

Оттоманский тюркский язык, как и греческий,

может выразить широкий диапазон значений с

тонкими оттенками отношений с помощью развитого

флективного глагола, но его несовершенство по

сравнению с греческим в незначительном

количестве частиц. В большинстве своем все такие

частицы являются заимствованиями из персидского

и арабского. Но самым большим недостатком

тюркского является ограниченное число

относительных местоимений. Он пытается

восполнить нехватку местоимений, используя

герундий. Результатом становится усложнение

синтаксиса, в сравнении с которым цицероновские

и мильтоновские периоды кажутся простыми.

Тюркский язык намного бы упростился, отказавшись

от вербальных флексий и приобретя взамен горстку

относительных местоимений.

Линия прогресса в совершенствовании техники

языка, которая раскрывается в данном обзоре,

предполагает, что язык постепенно освобождается

от флексий в пользу вспомогательных слов и в

конце концов полностью утрачивает всякие черты

флективности. Современный английский проделал

длинный путь в этом направлении, а классический

китайский язык - с этой точки зрения столь же

совершенный, сколь несовершенна китайская

письменность, - возможно, прошел весь путь до

своего логического предела. Закон соответствия

между развитием техники и упрощением

технического аппарата, который мы

проиллюстрировали на примерах из истории

транспорта, связи, письменности и языка, можно

проиллюстрировать также примерами из истории

астрономии, философии и одежды.

В истории физики, например, птолемеева

геоцентрическая система мира, представлявшая

собой первую попытку дать связное объяснение

всех наблюдаемых движений известных в то время

небесных тел, выработала геометрический аппарат

эпициклов [+22].

Коперникова система, пришедшая на смену системе

Птолемея, дает возможность в значительно более

простых геометрических понятиях создать

стройное объяснение бесчисленного множества

движущихся небесных тел, обнаруженных теперь уже

с помощью телескопа. А современная система

Эйнштейна - для тех, кто ее понимает, - кажется

вариантом дальнейшего упрощения представлений о

физической структуре Вселенной через

объединение свойств пространства, времени и

законов гравитации, электричества и магнетизма в

некую единую систему.

Все эти примеры наглядно иллюстрируют закон

прогрессирующего упрощения. Причем тенденция к

упрощению неуклонно проявляется в самых

различных областях. Но возможно, термин

" упрощение" не совсем точно отражает суть

явления. Слово " упрощение" имеет

отрицательный смысл, тогда как в конкретных

примерах обозначенного феномена наиболее явным

проявлением или следствием этого закона

является не снижение, а изменение уровня энергии,

переход к энергиям все более и более

элементарным, тонким и постигаемым лишь при

помощи абстрактных категорий, как бы эфирным.

Фактический результат - не потеря, а

приобретение.

Иными словами, процесс, который мы

анализировали, не просто упрощение средств, а

перенос энергий, сдвиг из более низкой сферы

бытия в сферу действия более высокого уровня.

Возможно, мы более точно определим процесс,

назвав его не " упрощением", а

" этерификацией".

Феномен этерификации можно наблюдать в самых

разных сферах.

В сфере человеческой деятельности по

преобразованию физической природы наблюдается

картина стадиального перехода человека от

применения самой сложной и наглядной из энергий

(мускульной энергии) к энергиям более

элементарным, эфирным - от воды к пару, от пара к

электричеству; от передачи электрических волн по

металлическим проводам - к передаче через

посредство " эфира".

Феномен этерификации можно наблюдать также в

теологии, математике, искусстве, философии.

А. Бергсон сравнивает этерификацию богословия

с аналогичным процессом в истории математики.

" Постепенное восхождение Религии к Богам со

все более ясно очерченной личностью и более

четко определенными отношениями между собой

означает в конечном счете абсорбцию в понятие

некой единой божественной личности; и это в свою

очередь вызывает переход от внешнего к

внутреннему представлению о Боге, переход

Религии от статики к динамике, и этот

конверсивный процесс аналогичен тому, что

происходит в Чистом Разуме, который постепенно

переходит от математики конечных величин к

дифференциальному исчислению" [*4].

Этерификация современного западного

искусства, имевшая место в XVIII в., когда скипетр

перешел от Архитектуры к Музыке и когда порыв

художественного импульса избрал себе более

утонченного посредника в звуке, была отмечена

Освальдом Шпенглером в его " Закате Европы",

где он говорит, что " приблизительно в 1740 г.,

когда Эйлер пришел к определенной формуле

функционального анализа, в музыке возникла

соната как зрелая и более высокая форма

инструментального стиля. Музыка в этот период

стала властвовать над всеми другими искусствами.

В области пластических искусств Музыка

вытесняет скульптуру, пощадив лишь чисто

музыкальные, перегруженные деталями

неэллинского и антиренессанского характера,

малые формы из фарфора, материала, изобретенного

в то время, когда камерная музыка завоевывала

мир. Если пластическое искусство готической

эпохи представляет собой архитектонический

орнамент - ряды человеческих фигур везде и

вокруг, - стиль рококо являет собой

примечательный пример искусства, которое

пластично только внешне, тогда как в

действительности оно вдохновлено Музыкой. Это

показывает степень, в которой техника может

управлять основами художественной жизни и в

которой основа художественной жизни может

вступить в противоречие с духом мира форм,

создаваемого этой техникой, в отличие от

общепринятой эстетической теории, согласно

которой дух и техника находятся друг к другу в

отношении причины и следствия" [*5].

Если Шпенглер обнажает процесс этерификации в

области искусства, то иллюстрацию

соответствующего процесса в области философии

можно найти в приведенном Платоном рассказе

Сократа. " В детстве, - сказал Сократ, - у меня

была необычная страсть к той области знания,

которую они называют физикой. Мне казалось

соблазнительным узнать причины всех явлений и

понять происхождение, распад и существование

каждого из них. И часто я напрягал свой ум,

размышляя о том, правда ли то, о чем говорится в

теории, что живые организмы возникают из

соединения тепла и холода; или что материальное

средство нашей мысли - кровь, воздух или огонь;

или что, возможно, это неверный подход к проблеме

и больше следует думать о голове, в которой

содержатся слуховые, зрительные, обонятельные

ощущения, о памяти и предположении, которые

возникают из этих ощущений, а затем - о знании,

возникающем в конце цепи из памяти и

предположения, когда они сводятся в одну точку. А

потом я стал размышлять о путях, которыми

исчезают эти явления, а также о естественной

истории звездной вселенной и нашей планеты, пока

в конце концов я не пришел к заключению, что у

меня меньше дара проводить такого рода

исследование, чем у любого другого существа. Я

расскажу вам последнюю вещь о состоянии моей

души. Я был ослеплен своими изысканиями до такой

крайней степени, что мне казалось, я перестал

знать все то, что знал раньше... Но однажды, -

продолжал он, - мне довелось услышать Анаксагора,

который читал из книги, где было написано, что Ум -

это главная сила во вселенной и причина всех

явлений; и отсюда в конце концов я извлек

желаемое объяснение. Мне показалось истинным,

что причина всех явлений должна быть Умом: и я

решил, что если это правда, то ум-устроитель

должен устраивать все наилучшим образом и всякую

вещь помещать там, где ей всего лучше

находиться" (Платон. Федон 96-97).

В описанном здесь опыте, который, очевидно, стал

поворотным пунктом в духовном становлении

Сократа, афинский философ переключает интерес с

физической стороны на психическую, обращается от

макрокосма к микрокосму и открывает духовную

причину всех явлений, хотя первоначально он

такую причину видел в материальном. Таким

образом, Сократ нашел интеллектуальный выход, а

найдя его, он обрел и нравственное спасение, ибо

эта перемена означала также и перемену цели. В

акте переноса своих интересов из физической

сферы в психическую Сократ вышел за границы

метафизики и оказался в царстве этики. Как видно

из цитированного отрывка, он расширил поле

исследования, включив в него наряду с понятием

Истины также понятие Добра. Свое высшее

выражение принцип этерификации получает в Новом

завете. " Посему говорю вам: не заботьтесь для

души вашей, что вам есть и что пить, ни для тела

вашего, во что одеться. Душа не больше ли пищи и

тело - одежды? Взгляните на птиц небесных: оне не

сеют, не жнут, не собирают в житницу; и Отец ваш

Небесный питает их. Вы не гораздо ли лучше их? [...]

И об одежде что заботитесь? Посмотрите на полевые

лилии, как они растут: не трудятся, не прядут. Но

говорю вам, что и Соломон во всей славе своей не

одевался так, как всякая из них. [...] Итак, не

заботьтесь и не говорите: что нам есть? или: что

пить? или: во что одеться? Потому что всего этого

ищут язычники: и потому что Отец ваш Небесный

знает, что вы имеете нужду во всем этом. Ищите же

прежде Царства Божия и правды Его, и это все

приложится вам" (Матф. 6, 25-26, 28-29, 31-33).

Этим отрывком из Евангелия от Матфея можно

закончить обзор иллюстраций, подтверждающих

действие принципа этерификации в самых

различных областях общественной жизни. И всюду

привлекает внимание одна и та же тенденция,

получающая лишь незначительные отклонения. В

морфологических понятиях этерификация

проявляется как закон прогрессирующего

упрощения: в биологических понятиях она

проявляется как Saltus Naturae (скачок Природы) из

неодушевленной материи в жизнь; в философских

понятиях это переориентация умозрения из

макрокосма в микрокосм; в религиозных понятиях -

переселение души из дьявольского мира плоти в

Царствие Божие. Продолжив этот обзор, мы, без

сомнения, нашли бы различные проявления

этерификации и в других сферах; но примеры,

собранные здесь, как нам кажется, достаточно

убедительны, ибо они безошибочно указывают путь

к цели настоящего исследования.

Перенос поля действия. Этерификация

рассматривалась нами как обстоятельство,

сопутствующее росту; и вышерассмотренные

примеры данного явления проясняют критерий

роста, который нам не удалось обнаружить в

прогрессивном и кумулятивном завоевании

человеческого и физического окружения. Этот

критерий скорее связан с законом прогрессивного

упрощения и переносом энергии, сдвигом сцены

действия из этого поля в другое поле, где

действие Вызова-и-Ответа может найти

альтернативную сферу. В этом другом поле вызовы

не приходят извне, а рождаются изнутри. Ответом

на них является внутренняя самоартикуляция или

самодетерминация. Когда мы наблюдаем человека

или человеческое общество в ситуации

Вызова-и-Ответа, мы замечаем устойчивую

тенденцию к перемещению из одного поля действия

в другое. Наличие или отсутствие этой тенденции

позволяет судить о наличии или отсутствии роста,

ибо если посмотреть на процессы более

внимательно, то мы убедимся, что невозможно

назвать пример Вызова-и-Ответа. где действие

имело место исключительно в одном поле. Даже в

тех ответах, которые на первый взгляд кажутся

всего лишь завоеванием внешнего окружения,

всегда можно заметить элемент внутренней

самодетерминации, и, наоборот, всегда существует

какой-то выплеск действия наружу, если само

действие направлено внутрь. В то же время, если

серия Вызовов-и-Ответов стимулировала рост, это

предполагает, что в каждом последующем круге

Вызова-и-Ответа влияние действия на внешнее поле

понижается, а действие на внутреннее поле

оказывается решающим в ходе борьбы.

Эта истина со всей ясностью вытекает из тех

представлений об истории, где делается попытка

описать процесс роста исключительно в терминах

внешнего поля. Обратимся к примерам из сочинений