Привычка и обычай

Т ысячи разнородных стандартов, сознаваемы они или нет, наполняют жизнь каждого человека и каждого общества до такой степени, что вряд ли отыщешь малейший поступок, который не следовал бы некоторому стандарту в форме привычки или обычая.

Мы сперва зажигаем спичку и уже потом включаем газ, нисколько не задумываясь об опасности обратного порядка, потому что привычка, усвоенная с детства, давно обдумала это за нас. Присмотревшись к такой рутинной процедуре, как мытье рук, мы обнаружим неизменный порядок действий: какой рукой включаем воду, какой берем мыло, какими движениями намыливаем руки и как смываем пену водой. Здесь насчитывается несколько десятков последовательных действий, и все они идут в установленном порядке, с несколькими стандартными же вариациями, если что-то пошло не так. Если бы от нас нарочно потребовали соблюдать этот порядок, мы бы наверняка затруднились и стали сбиваться; но стандарт, заложенный в подсознание, действует подобно компьютеру. Страшно даже представить, сколь невыносимой стала бы наша жизнь, если бы все подобные мелочи нам приходилось каждый раз обдумывать и решать заново.

Применительно к отдельному человеку каждый такой микростандарт называется привычкой. Любое дело, за которое он берется не в первый раз, неизбежно исполняется привычным образом. Если же у всякого дела есть содержание, а исполнение его подчинено устоявшейся привычке, то привычка оказывается внешней формой данного содержания.

Сказанное справедливо как в земном, так и в духовном смысле. Первое очевидно: если человек получает удовольствие, скажем, от игры в теннис, у него вырабатывается собственный стиль игры. Удовольствие служит здесь содержанием действия, а стиль, который, в сущности, есть привычка, - формой. Если мы отвлечемся от внешней видимости и пожелаем, согласно Козьме Пруткову, смотреть в корень, то за удовольствием от игры (как результатом достижения духовных целей) увидим сами эти цели (правильно называемые расположениями), которые могут быть чрезвычайно различны: расположение просто размять мышцы; расположение доставить партнеру удовольствие; расположение доказать над партнером собственное превосходство; расположение прославиться в глазах зрителей, и т.п. до бесконечности.

В соответствии с духовным содержанием игры (которое играющий чаще всего даже не созна е т) математически точно формируется стиль его игры: если он хочет доставить партнеру удовольствие, то будет играть мягко и делать удобные подачи; если ищет доказать собственное превосходство, то, напротив, приложит все усилия, чтобы мяч не был отбит; если мечтает прославиться в глазах знатоков, то направит все силы на освоение эффектных приемов. До тех пор, пока его участие в игре обусловлено данной духовной причиной, сохраняется и порожденный ею стиль игры. Духовная причина есть духовное содержание действия; стиль игры, вошедший в привычку и ставший стандартом, есть соответствующая этому содержанию форма.

Если же действие исполняется в свободе и по рассудку, то духовное содержание его запечатлевается в духе человека навечно, и совокупность таких запечатлений составляет всю жизненную любовь этого духа. Аналогичным образом форма свободно исполняемых действий, также застывая, составляет в совокупности внешнюю форму этого духа, которая содержит в себе, словно воду в кувшине, царство его жизненной любви. Эта внешняя форма человеческого духа выступает перед окружающими людьми как совокупность его привычек и бросается в глаза прежде всего. Тогда как духовные расположения, коими все эти привычки порождены, прячутся в глубине и едва угадываются, словно фигура женщины, закутанной в шубу.

Но что справедливо для отдельно взятого человека, справедливо и для любого не случайного сборища, будь то семья, дружеская компания, коллектив единомышленников, род, племя, нация, гражданское общество. Сборище не случайно, когда большинство составляющих его людей связано хоть какой-то внутренней, духовной общностью.

Эта общность складывается двумя путями. Во-первых, генеалогическим родством, когда дух предков через рождения передается потомкам, так что эти потомки, происходя из одного корня, как бы далеко ни расходились в поколениях, удерживают известный набор схожих духовных черт. Во-вторых, свободным объединением чужих, но имеющих внутреннюю схожесть людей, как то бывает в семье, дружеском общении и пр.

Так или иначе, всякий неслучайный коллектив можно представить в виде одного человека, которому присущи среднеарифметические свойства составляющих его людей. В самом деле, каждая нация имеет целый набор характерных особенностей, отличающий ее от соседей: общеизвестны русское пьянство, немецкая аккуратность, китайское трудолюбие, шотландская скаредность, кавказское гостеприимство. Отсюда вовсе не следует, что эти усредненные черты присущи каждому члену данной нации; среди них мы всегда встретим множество людей, обладающих чертами прямо противоположными. Однако такие люди обыкновенно воспринимаются собратьями как чужаки, и чем их личные свойства от усредненных общественных дальше, тем отчуждение сильнее. Известно, что в русском народе всегда с большой подозрительностью относились к непьющим, огульно приписывая им всякие мерзости, а горцы Северного Кавказа презирали мягких, жалостливых джигитов.

Подобно тому, как стандарты отдельного человека проявляются в форме привычек, усредненные привычки целого общества становятся обычаями, коих общество придерживается столь же бессознательно и столь же неукоснительно, как отдельный человек - своих привычек. Эти обычаи, сведенные вместе, образуют известное в юриспруденции обычное право - свод неписаных законов данного общества, нарушение которых карается столь же традиционными наказаниями.

Обычное право в той или иной форме присутствует в любом человеческом коллективе. Каждая семья, едва сложившись, формирует свое отношение к различным поступкам, расценивая их как дозволенные или недозволенные, и по степени их недозволенности следует наказание: обида, скандал или прямой разрыв. Это отношение напрямую вытекает из личных качеств составивших семью людей; а поскольку люди бывают разными, то вещи, категорически недозволенные в одном семействе (например, измена), расцениваются в другом как не заслуживающая внимания мелочь.

То же видим в трудовых коллективах. Хороший начальник, болеющий за свое дело, подбирает себе добросовестных подчиненных и совершенно не терпит халтуры. Если затем его сменит безразличный к работе болван, ситуация вывернется наизнанку: халтура легко сойдет подчиненному с рук, тогда как его добросовестность вызовет общее раздражение. В обычаях разных народов (пока они не европеизировались) существовал широкий спектр отношений к власти, имуществу, личной чести, семейной жизни и другим насущным проблемам. Многие из этих обычаев поражают нас бессмыслием и жестокостью, хотя создавшее их племя не сомневалось в их справедливости и пользе.