Отдел выпуска чертежей

К огда в проектном отделе завершали работу над очередным комплектом чертежей, в дело вступал Отдел выпуска, отвечавший за их размножение и отправку строителям. Здесь всегда руководил затюканный начальник, осаждаемый понукающими его проектировщиками. С другой стороны на него давили многочисленные крикливые бабы, выполнявшие работы в разных службах отдела. Инженеры, размахивая руками, требовали пропустить чертежи не позже сегодняшнего вечера и пугали директором, а когда начальник отдела шел уговаривать своих баб, те начинали гомонить, что у них рабочий день не резиновый. А тут еще ломалось оборудование, или руководство института поручало что-нибудь не терпящее отлагательств. К тому же здешние работники не забывали и себя: за умеренную плату они распечатывали и переплетали сотрудникам института всевозможные книги и журналы и даже порой сами бродили по отделам в поисках заказов.

Инженер, нагруженный до подбородка вычерченными и подписанными ватманами, вступал в Отдел выпуска через Диспетчерскую, где сидела особенно крикливая и мерзкая баба и оформляла поступающие заказы. Она придирчиво рассматривала заявку, словно мартышка банан, и потом перелопачивала ватманы в поисках следов канцелярского клея, который, как считалось, безнадежно портил множительную технику. Не найдя оных, баба сулила выполнить все на другой неделе и поворачивалась к посетителю задницей. Тот с воем бросался к начальнику Отдела выпуска; начальник, вытерев платком лысину, звонил в диспетчерскую и призывал бабу к порядку. Та, словно по волшебству, начинала улыбаться и здороваться, и этот шок порой держался у нее больше месяца, после чего требовалось повторное вразумление.

Сами ватманы никогда не покидали стен института, потому что они были неудобны на стройке и, сверх того, существовали в единственном экземпляре. Правда, в сталинские времена случалось, что едва дочерченные листы подхватывали курьеры, закидывали в самолет и опрометью везли строителям на другой конец государства, а потом, выполнив все, что там значилось, самолетом же возвращали назад. При нормальных обстоятельствах с ватманов снимали кальку, и с этого момента они уже были никому не нужны. Их приносили назад в отдел, и они годами лежали в огромных пыльных рулонах на всякий случай.

Калька, на которую переводились с ватмана чертежи, была гладкой, глянцевой и маслянистой на ощупь. Грифель и шариковая ручка по ней почти не писали, и все пометки выполнялись черной тушью. До 1970-х годов в каждом институте существовали целые отделы копировщиц, которые, получив готовые ватманы и наколов поверх них кальку, вручную переводили на нее все изображение. Излишне говорить, сколько ошибок они допускали и как трудно было инженерам пропихнуть свои чертежи через это узкое место. Аккуратные копировщицы очень ценились; все хотели с ними дружить и задаривали шоколадками.

Потом им на смену пришел РЭМ - ближайший родственник вездесущего ксерокса. Эти дорогие импортные аппараты, высотой в человеческий рост и с двумя валиками, как у старых стиральных машин, были двух типов - РЭМ-420 и РЭМ-600. На первом печатали небольшие бумажки, а крупные чертежи шли через второй. РЭМ переводил изображение на кальку, потом с нее делались синьки, а сама калька уходила в архив. Если же с какого-нибудь чертежа требовалась срочная копия, вместо кальки заряжали обыкновенную белую бумагу.

Баба в грязном переднике вставляла чертеж между валиков, и он быстро выскакивал с другой стороны, а внизу готовая калька наматывалась на барабан. Потом баба снимала ее с барабана, лихо резала специальным роликом на отдельные чертежи и несла вместе с ватманами в диспетчерскую, откуда их можно было официально получить. Иногда второпях кальки не успевали нарез а ть, и тогда инженеры, вооружившись ножницами, делали это сами. Кальки часто выходили блекло, потому что РЭМ требовалось протирать спиртом, но он почти весь уходил не по назначению. Блеклые кальки следовало поднимать, т.е. обводить тушью наиболее слепые места. В безнадежных случаях разражался скандал, РЭМ все-таки протирали спиртом и делали кальки заново.

Потом кальки вновь тащили в диспетчерскую с заявкой на светокопию. Здесь стояли большие, приземистые машины и одуряюще пахло мочой, потому что в изготовлении синек использовался аммиак. Аккуратно расправленные кальки входили в машину по широкой резиновой ленте, иногда по нескольку штук рядом, и вываливались с той стороны; их подхватывали и пускали снова и снова, потому что с каждого чертежа делалось до десяти экземпляров синек. Свежие, вонючие синьки, смотанные в рулон, были приятных коричневатых или голубых тонов, плотные на ощупь, и могли подолгу использоваться на стройке. Их также резали роликом на отдельные чертежи, затем складывали, словно газеты, и разбирали по комплектам.

Один-два комплекта синек инженеры обыкновенно оставляли себе и прятали в большие канцелярские папки. Прочие комплекты, сложенные в стопку и снабженные накладн ы ми, уходили в экспедицию, которая увязывала их в пакеты, надписывала и отправляла по почте адресатам.

Кроме всех этих подразделений, в Отделе выпуска иногда имелась маленькая типография, пребывавшая под неусыпным контролем Первого отдела; здесь набирались бланки для бухгалтерии и т.п. В пронзительно вонявшей клеем переплетной брошюровались всякого рода отчеты, ведомости и даже комплекты мелких чертежей, не говоря уже о левой работе. Горе-мастера умудрялись так неряшливо сшивать страницы, что край текста заходил в корешок брошюры, и тогда чтение превращалось в пытку.