Нашествие смежников

К азалось бы, строительные проектные организации должны ограничиться специалистами трех рассмотренных нами категорий: архитекторов, железобетонщиков и металлистов. На деле же они составляют едва половину общей численности. Рядом с ними расплодилась туча специалистов смежных профессий, которых поэтому обыкновенно именуют смежниками. Они нужны потому, что современное здание, кроме несущих конструкций, фасадов и помещений, буквально нашпиговано всевозможными благами цивилизации и, кроме того, должно быть вписано в общий градостроительный контекст, т.е. стоять не как попало, а в увязке с уже существующими объектами.

Последним пунктом занимаются генпланисты, заваленные гигантскими планами прилегающих к строительной площадке дворов и улиц. На этих чертежах жирным контуром обведено проектируемое здание и тонкими линиями - соседние существующие. Между ними вкривь и вкось протянуты всевозможные пунктиры, словно на выкройках в женском журнале; все они означают подводку сетей - канализации, водопровода, электричества и т.п. Здесь же видны будущие проезды, тротуары и газоны. Генпланисты, страдальчески морщась над всей этой филькиной грамотой, пытаются определить, из какой точки следует запитывать новое здание, т.е. откуда именно вести к нему трубы и провода, чтобы это было просто в исполнении, дешево и не беспокоило тех, кто живет вокруг. Они же прикидывают, откуда срез а ть лишний грунт и куда подсып а ть недостающий.

Если генплан предусматривает перед зданием сквер, в дело вступают специалисты по озеленению и благоустройству, вооруженные перечнями всевозможных декоративных растений с указанием, какие где растут, как цветут и чего не любят.

Главными супостатами для всякого инженера-конструктора (после архитекторов) являются специалисты по вентиляции, потому что их толстые прямоугольные венткороба то и дело налезают на несущие колонны и балки, и разойтись не всегда удается. Вентиляция бывает естественная и принудительная. Первая удаляет вонь из бытовых помещений типа ванн, туалетов и кухонь и непременно присутствует в каждом жилом доме. От вентрешетки, расположенной под потолком, на крышу тянется в толще стены узенький канал, из-за перепада высоты между концами которого образуется тяга, как известно из школьной физики. Однако в производственных помещениях, не говоря уже о химических цехах, этого недостаточно. Там создают венткамеры - просторные комнаты, облицованные звукоизоляцией, в которых ревут и гудят мощные электровентиляторы. Они создают тягу в системе широких жестяных коробов и выбрасывают вредные газы через трубу высоко над крышей.

Обок с вентиляционщиками всегда работают отопленцы, отвечающие за обогрев здания зимой. Горячая вода сперва попадает в бойлерную, подогревается до нужной температуры и закачивается насосом под самую крышу, откуда уже своим ходом стекает вниз по системе стояков, к которым подключены батареи, обратно в бойлерную.

Водопроводчики озабочены подводкой к зданию холодной и горячей воды (последняя никогда не совмещается с системой отопления). Здесь также обычно требуются бойлеры и насосы.

Эти же специалисты как правило ведают и канализацией, удаляющей жидкие отходы из раковин и унитазов. Главный бич здесь - постоянные засоры; поэтому толстые чугунные или пластиковые канализационные трубы всегда идут прямо, избегая углов и изгибов, а где трубе все-таки приходится поворачивать, устраивается ревизия, т.е. специальное окошко, в которое можно сунуться и прочистить засор.

Что касается подводки газовых сетей, проектировать их дозволено только специализированным организациям, к которым все прочие вынуждены ходить на поклон.

Электрики разводят по зданию два вида сетей - осветительные и силовые. Кабели подводятся к подвалу здания, защищенные от повреждений специальными асбестовыми трубами. Осветительные сети питают лампы и прочую бытовую технику; силовые же имеют повышенное напряжение и подводятся к станкам. Если в здании должно работать много оборудования, электрики занимают целые комнаты трансформаторами и так называемыми электрошкафами, в которых прячутся россыпи переключателей и разных приспособлений. Они же обеспечивают молниезащиту здания: на крыше ставятся громоотводы, от них по стенам сбегают металлические полоски и заземляются недалеко от здания. Особенно эта важно на химических заводах и в нефтехранилищах, где одна случайная искра может привести к гигантскому взрыву.

В группе электриков всегда есть специалисты- слаботочники, отвечающие за разводку телефонных линий и радиосетей, которые, как известно, характеризуются очень слабым напряжением. В крупных зданиях они часто устраивают сложные радиоузлы и мини-АТС.

Кроме них всех, то и дело приглашаются специалисты, отвечающие за какую-либо конкретную особенность проектируемого здания. В зрительных залах необходима помощь акустиков, без участия которых уже в десятом ряду ничего не будет слышно со сцены. Чертежи многоэтажных корпусов проходят через руки специалистов по лифтам. Если в здании намечается столовая, нужен специалист по пищевому оборудованию (которое на удивление многочисленно и разнообразно), да заодно уж по холодильным шкафам.

В зданиях специального назначения, будь то заводской цех, фабрика, стадион или театр, господствуют технологи, располагающие там необходимое оборудование. Если, положим, возводится ткацкий цех, перечень помещений, их последовательность и размеры определяются ткацкой технологией. В театрах и даже кинозалах существует огромное сценическое хозяйство, значительно превосходящее самые смелые догадки посетителей. На стадионах имеются жесткие требования к расположению и качеству дорожек, помостов, гимнастических инструментов, раздевалок и пр. Все же у конструкторов с технологами обыкновенно складываются нормальные деловые отношения: они ведь, в сущности, такие же инженеры, только другого профиля, и не ищут в проектах самоутверждения, а подходят с позиций здравого смысла.

Когда все эти группы выполнили свои задачи, их чертежи передаются в отдел производства работ, где в табачном дыму, среди окурков и плохо укрытых бутылок сидят туповатые, но трезвомыслящие мужички из бывших прорабов. Они придумывают, какие краны потребуются для подъема конструкций, какие экскаваторы - для рытья котлованов; сколько, когда и куда завозить кирпича и цемента и где их прятать от дождя и воровства. Затем они рисуют собственные чертежи, на которых можно увидеть башенные краны с рельсами, приобъектные склады, заваленные стройматериалами, бытовки для рабочих, временную уборную и забор по периметру площадки.

Полный комплект чертежей под конец поступает сметчикам, которые, вооружившись целыми шкафами ценников на все существующие материалы и виды работ, сочиняют громадные таблицы, в которых с трагикомической пунктуальностью учтен каждый винтик, использованный в проекте, вкупе с трудозатратами на его установку. Все таблицы объединяются в единую смету - многотомный документ, определяющий общую стоимость строительства. На основании сметы можно получить все бюрократические разрешения и начинать стройку. Некоторые бывалые заказчики даже утверждают, что никаких чертежей им даром не нужно, была бы смета для денежных злоупотреблений.

Память об институтских предметах (1)

Ниже я дополнительно (коли к слову пришлось) приведу несколько фрагментов насчет моей учебы в Инженерно-строительном институте на грани 1970-80-х годов. Я заканчивал привилегированную " теоретическую" группу, которая до такой степени погрязла в никчемных интегралах, что осталась в девственном неведении относительно множества действительно важных вещей. И это очень больно сказалось при переходе от курсовых работ к реальному проектированию.

Б ей профессоров, они гадюки,
Они нам замутили все науки!
(Фольклор Физфака МГУ)

[...] Е жедневно в расписании значилось по четыре пары, редко по три, т.е. по 6-8 часов, или полный рабочий день, - куда, естественно, не включалась домашняя работа над многочисленными курсовыми. В результате нормальное усвоение материала было попросту невозможно, ибо человеческий мозг, как и любое шоссе, имеет предел пропускной способности, причем у большинства он расположен весьма низко. Или, говоря иначе, наши стаканы оказались слишком малы для потока вливаемой туда воды, б о льшая часть которой поневоле расплескивалась зря. А так как любое учение ведется последовательно и каждая новая тема опирается на усвоенную предыдущую, всякий пропуск в тылу болезненно отражался на дальнейшем понимании предмета, так что ко времени получения дипломов мы имели в головах густую и плохо переваренную кашу.

С другой стороны, та несъедобно-заумная форма, в которой большей частью нам преподавался материал, кратчайшим путем наводила студентов на мысль о его не то что ложности, но практической непригодности для любого реального дела. Ибо человек, обладающий здравым рассудком, прежде чем заняться чем-нибудь, в особенности серьезным и трудоемким, задает вопрос " зачем? " и если не получает на него удовлетворительного ответа, проникается скептицизмом. - К сожалению, ни школа, ни институт по громадному большинству пунктов не могли ответить ученикам на этот основополагающий вопрос. Я уже неоднократно затрагивал эту тему и теперь поневоле возвращаюсь к ней снова. В школе, от которой требовалось дать ученикам общее образование, т.е. твердое понимание всех азов, дети были завалены Монбланом фактов, пригодных для специального, профильного образования. В институте же, предназначенном как раз для этого последнего, напротив, предметы расползались далеко вширь, так что теряли всякую связь с той жизненной обстановкой, в которой предстояло работать выпускникам.

Если институты созданы для того, чтобы готовить профессионалов по конкретным специальностям, их учебные программы обязаны решать как минимум две цели: (1) дать студентам твердое качественное понимание основ их будущей профессии, т.е. заложить в их головах надежный фундамент, и (2) адаптировать их к реальной жизни, чтобы они не приходили на свои рабочие места белыми воронами, а органично вливались в общее русло трудовой деятельности.

Применительно к профессии инженеров-строителей первый пункт означает прежде всего понимание работы конструкций, столь же важное для проектировщика, как музыкальный слух - для скрипача. Инженер задумывает и создает на бумаге конструкции, которые, будучи воплощены в жизнь и затем обвалившись, не только причиняют огромный материальный ущерб, но и чреваты гибелью многих людей. Следовательно, его деятельность нельзя считать простым бумагомаранием (как это распространено в народе), но скорее работой сапера, который ошибается только один раз. В конструкциях же, как и в любом человеческом деле, есть вещи важнейшие, фундаментальные, и есть очень много второстепенных. Эти последние без конца меняются в зависимости от конкретных условий; но первые остаются незыблемыми всегда, и вот их-то как раз и следует знать назубок. Под этим я понимаю не тупое заучивание формул и правил (хотя и без этого нельзя обойтись), но чисто качественное понимание того, чт о происходит внутри данной конструкции: какие усилия там действуют, как они распределены и где, вследствие этого, скрываются опасные места, на которые нужно обратить внимание в первую очередь. Лидером среди дисциплин такого рода, без сомнения, является Сопромат, к нему примыкают Строительная механика, Железобетонные и Стальные конструкции (о чем достаточно говорилось выше). И если студент хорошо усвоил самую соль этих предметов, он уже по факту является инженером, хотя бы не производил никаких реальных расчетов.

С другой стороны, инженер трудится не в безвоздушном пространстве, а в очень конкретных условиях, определяемых уровнем развития строительной индустрии, сложностью возводимых зданий, средней квалификацией проектировщиков, нормативной базой, которой они обязаны придерживаться, правилами черчения и т.п. Это вроде как в танцах: нельзя танцевать абстрактно, вообще, разве только дома перед зеркалом; но если ты пришел на бал и объявляют вальс, нужно придерживаться правил вальса, даже если они почему-либо кажутся тебе далекими от совершенства, а когда объявили мазурку, надо танцевать мазурку. Равным образом и молодой инженер, явившись на свое место в проектной конторе, должен не хлопать глазами по сторонам (ибо в этом случае он оказывается бесполезен и требует дополнительного обучения за счет этой конторы), а почти сразу вступить в дело хотя бы на подсобных ролях. Ибо на бал приходят уже обученными, бал - это не танцкласс, а проектное бюро - не студенческая аудитория, у каждого из них - свои задачи, и их не следует путать.

Итак, в освоении любой профессии существуют две вершины, две болевые точки - понимание теоретических основ и владение практическими навыками. Все остальное, коему нет числа, приходит к специалисту со временем, причем к каждому - по его конкретным потребностям. Если, положим, я занимался проектированием атомных электростанций, меня вовсе не касались подробности возведения жилых домов, а те инженеры, что проектировали дома, не нуждались в знании правил для АЭС. Ибо всего на свете знать нельзя и даже категорически не нужно, поскольку лишние знания, не применяемые к делу, только напрасно засоряют память. Вот почему институтские программы обязаны быть гораздо более краткими и сфокусированными на " болевых точках", а практические занятия - иметь в виду современные реалии проектных организаций.

Однако опыт моей учебы в МИСИ демонстрирует противоположную ситуацию. Азы нам, конечно, давали, но в общем потоке информации, так что они проскакивали через сознание едва замеченными. Что же касается " практики", солидные мэтры даже брезговали задумываться о такой прозе. В результате мы (как и в школе) оказались по уши завалены ненужной и непригодной к делу, а между тем очень сложной для понимания информацией; и поскольку время поджимало, а экзаменаторы остерегались свирепствовать, эти недоученные темы на другой день после сессии благополучно выветривались из головы.

Здесь мне могут сделать справедливое замечание: ведь инженеров-проектировщиков готовили группы КПГС (конструкторские), а твоя " Теория сооружений" как раз и предназначалась для всякой зауми, чего же тут жаловаться? - Во-первых, близко общаясь с ребятами из КПГС, я не видел между нашими программами принципиальной разницы. Во-вторых, намерение изучать сложные вещи нисколько не отменяет необходимости изучения более простых, подобно тому как строительство третьего этажа не отменяет надобности в уже готовых втором и первом. Всякая заумь, чтобы быть п о нятой, должна опираться на твердый фундамент усвоенных базовых знаний; без этого она фатально повисает в воздухе и делается пустым нагромождением формул. В-третьих, дерево любой науки ветвится тем сильнее, чем дальше уходит от ствола, и потому всякая заумь очень конкретна, ибо принадлежит к одной из бесчисленных тонких веток. Но даже если студент твердо решился посвятить свою жизнь научным исследованиям, где гарантия, что предмет его деятельности окажется как раз этим самым? С гораздо большей вероятностью он устроится при другой кафедре и займется другой темой, и там будет совсем иная заумь, а к чему тогда он учил прежнюю? В-четвертых, ученые существуют не для того, чтобы витать в эмпиреях, а чтобы решать наиболее сложные практические задачи, которые им перепоручают рядовые конструкторы. Следовательно, ученый должен уметь разговаривать с ними на одном языке, а для этого ему необходимо понимать ситуацию и уж во всяком случае не быть белой вороной. Не беря того распространенного случая, когда он с треском вылетает со своей кафедры и отныне вынужден заниматься проектированием на общих основаниях.

Наиболее вредный перегиб институтской программы заключался в излишнем внимании к математике: она давалась нам в объемах, многократно превышавших самые смелые научные потребности в строительстве, которое все-таки не есть ядерная физика. Эту тему я уже затрагивал, и приведу оттуда следующую выдержку:

На втором и третьем курсах этот предмет вел доцент Ш. - большой, неуклюжий, нестриженый человек не от мира сего, в пыльной кофте и с виноватой улыбкой Пьера Безухова на лице, хорошо что не злой; он, повернувшись к доске, бормотал что-то невнятное и писал формулы, затем спохватывался, исправлял в формулах буквы, где-то подчеркивал, зачеркивал и, нисколько не заботясь о контакте с аудиторией, молол эту чушь в свое удовольствие до конца " пары". Здесь были дикости типа преобразования плоскости в точку, а точки в пространство, и прочая подобная заумь. Никто из нас не мог законспектировать его бреда, а учебника к этому курсу не было, ибо Ш. отважно разработал его сам. - По счастью, в итоге от нас потребовался не экзамен, а только зачет. Вся группа собралась в коридоре, староста собрал зачетки и нагло зашел с этой кипой к Ш.; о чем они там беседовали, я не знаю, но в итоге зачеты оказались заочно поставлены всем.

Этот пример великолепно подтверждает старую как мир истину, что крайности сходятся, и ставка на чрезмерную " ученость" в реальной жизни оборачивается полным невежеством. Если бы Ш. использовал выделенное ему время на проработку базовых начал высшей (и не только высшей!) математики, это было бы гораздо полезнее для всех. Но он попытался вбить в свой курс максимальное количество заумных тем, невесть кому нужных, которые в результате пролетали без понимания и, следовательно, не оставили в наших умах никаких следов. Не беря уже его полной педагогической непригодности.

Важнейшая наука любого инженера - сопромат - читалась на третьем курсе, т.е. всего два семестра. Ее вел странный мужичонка Г., курносый и низкий ростом; он всегда ходил в клетчатой рубашке и в перерывах, зайдя в уборную, рассказывал студентам матерные анекдоты. Не думаю, что такое поведение укрепляло его престиж. Его лекции были вразумительны, но главное счастье заключалось в существовании двух хороших учебников, на которые мы главным образом и рассчитывали. Многие темы промелькнули, словно метеоры на ночном небе, курсовых было мало, а в результате сопромат почти незаметно канул в небытие. По-настоящему же я схватился за учебник, лишь когда вышел на работу.

Если сопромат изучает распределение усилий в каком-либо одном месте конструкции и, следовательно, озабочен прочностью этого места, строительная механика рассматривает всю конструкцию в целом - растекающиеся по ней усилия, деформации и т.п.; ясно, что эти предметы являются двумя половинками единого целого. К нашему счастью, клетчатый мужичонка хотя бы не испакостил свой предмет прогрессивными нововведениями и читал лекции, как у себя в колхозе, т.е. доступно и по старинке. Но элегантный профессор N придерживался иных взглядов, результатом чего стали две взаимно противоположные глупости.

Дело в том, что почти всякая строительная конструкция, состоящая хотя бы из двух жестко скрепленных элементов (к примеру, колонна и опирающаяся на нее балка), требует удивительно долгого и нудного расчета; эта тема затрагивалась выше. Ситуация здесь почти та же самая, что в арифметике при нахождении синуса какого-либо угла или извлечении корня: ничего принципиально сложного нет, но жалко потраченного времени. Именно поэтому и там и тут еще в XIX веке были созданы таблицы, позволяющие без лишних хлопот отыскивать значение любого синуса, корня - а равным образом и формулы для расчета строительных схем не слишком сложной конфигурации. Если же человек безрассудно хотел все-таки рассчитать такую конструкцию сам, к его услугам были два гнусных метода - метод сил и метод перемещений, посредством которых он уже через полдня, изрисовав эскизами кучу бумаги, получал для тех двух элементов все необходимые данные (если, конечно, по дороге не ошибся). Эти " методы" по своей сути были элементарны, но требовали громоздких вычислений и сверхъестественной аккуратности. Владение ими не прибавляло студентам реального понимания предмета, как не прибавляли этого в математике и вереницы головоломных задач. - Вот в таких дурацких расчетах и состояли курсовые задания по строительной механике.

Если же вам попалась не элементарная схема на два-три элемента, а какое-нибудь высотное здание, где этих элементов многие десятки, если не сотни, - означенные " методы" угрожают многомесячным каторжным трудом, который действительно производился большими коллективами расчетчиков до наступления компьютерной эры. Компьютер же поступает просто: избавленный от человеческой неряшливости, он легко создает грандиозные системы линейных уравнений, которые сам же и решает, и выдает инженеру готовые результаты, так что этот последний сам уже практически не затрагивает расчетную часть. Но профессору N пришло в голову двинуться вслед за компьютером и излагать нам материал не с позиции его здравого понимания, а следуя тем системам линейных уравнений, которые служат лишь промежуточным математическим инструментом и ничего не объясняют по существу. В Вильнюсе же, как я слышал, пошли еще дальше, заменив эти уравнения (хоть как-то привязанные к реальной схеме) уже совершенно абстрактными матрицами, с которыми, собственно, и оперирует мертвый компьютер. Результат же везде вышел один: пожертвовав смыслом задачи в пользу чисто технических средств ее решения, прогрессивные профессора (помимо премий и научных лавров) добились лишь полного непонимания студентами основ своего предмета, который, стало быть, оказался прочитан ими зря.

Однако здесь были еще цветочки, в чем мы явственно убедились при переходе на 4-ый курс. Словно вся академическая премудрость стопудовым молотом обрушилась на наши головы. Жирный профессор Л. два семестра читал нам убийственную Теорию упругости, которая была воспета мною несколько выше, так что теперь я поберегу порох. Здесь в каждом уравнении сияли многоэтажные дифференциалы и интегралы, понять смысл которых было невозможно хотя бы по причине отсутствия толкового учебника. Точнее, один толковый учебник был - зарубежный, и ребята кое-как добывали его в магазинах технической книги, но Л. будто нарочно читал лекции таким образом, что они нигде с тем учебником не сходились. В результате даже величайшие отличники и зубрилки хлопали глазами и раскрывали рты, словно рыбы, вытащенные на воздух. Я же, не растерявшись, двинул в бой свою испытанную гвардию - материалы XXV Съезда КПСС, где при очень горячем желании можно было сыскать некоторые реверансы в сторону Теории упругости. Дифференциалы не смогли противостоять большевистскому натиску и дружно капитулировали, украсив мою зачетную книжку очередной пятеркой. Другие ребята также врали кто во что горазд, и этот предмет благополучно пролетел у нас из одного уха в другое.

Но вслед за Теорией Упругости явились невыносимые Пластинки и оболочки, посвященные изучению всевозможных мембран и куполов. Вел этот предмет великий профессор Р. - длинный, лысоватый и бедно одетый старик, выпустивший несколько гениальных учебников, которые он один, видимо, и смог прочесть до конца. В голове у него теснилось очень много извилин, но они никак не могли разобраться между собой по порядку. Он обладал уникальной способностью сложно излагать даже простейшие вещи. А поскольку действительно простых вещей в его предмете найти было трудно, Р. на лекциях приходил в хорошее настроение, улыбался, копал в носу и очень просил всех не расстраиваться. Он рисовал на доске купол, и вырез а л из него маленький лоскуток, и размашисто вычерчивал этот трехмерный кубик по соседству, и прикладывал к нему различные усилия, и когда убеждался, что это нам покамест понятно, решительно исправлял положение, запачкав остальную часть доски неведомо откуда набежавшими дифференциалами. В аудитории между тем начинался шорох, кто-то с треском выдирал листок, чтобы играть в " морской бой", и Р. с блаженной улыбкой, заплетаясь ногами вокруг стула, извинялся, что в самом начале перепутал дифференциалы местами, и оттого у него теперь вышла ерунда, и он просит не расстраиваться и дома самим написать все сначала как следует, чтобы лекция была полной.

Однако " написать как следует" эти формулы удавалось редко, ибо они почти всегда были несимметричны. Для наглядности возьмем известные каждому школьнику примеры:

Даже не вникая в суть написанного, вы сразу насторожитесь, заметив шестую степень в первом примере и третью во втором, потому что они как бы нарушают гармонию и " выпадают из ряда". Вы интуитивно чувствуете, что здесь их не должно быть, и чувствуете верно, поскольку правильные решения чаще всего имеют гармоничный и аккуратный вид. Но в " Пластинках и оболочках" большинство формул получалось благодаря многократному интегрированию, а этот процесс таков, что дает кособокие и заранее непредсказуемые результаты. Если же интегрированию подлежит длиннейшая формула на десять членов, в итоге их получается как минимум двадцать, притом все разные, и никакой здравый смысл не подскажет вам, есть ли тут ошибка, и если есть, то где именно.

Однажды, собравшись начать " новую жизнь", я храбро решил выполнить ближайшую курсовую работу по " Пластинкам и оболочкам" как следует, т.е. без списывания и прочих махинаций. Пластинка же была прямоугольная, с разными типами опирания по четырем сторонам и несколькими вариантами нагрузок. Целый вечер я как последний идиот гонял интегралы, перепортил вагон бумаги и поскольку в результате получил ерунду, назавтра отправился консультироваться к аспиранту, который вел у нас практические занятия. Моя суровая решимость добиться толку повергла аспиранта в грустное настроение; он дал несколько ценных указаний и поскорее удалился. Вернувшись домой, я проделал работу сызнова и опять получил ерунду. Тогда, чтобы не расстраивать аспиранта, я устроил опрос в группе, и ребята наконец признались, что ерунду получили все, но поскольку из сопромата могли прикинуть приблизительные значения, то их и вписали в ответ, а путаницу интегралов оставили лежать так - в уверенности, что наш аспирант поленится проверять их от строчки к строчке. И я эмоционально хлопнул себя по лбу, и на этот раз так и не начал " новую жизнь". - Спрашивается, кому и какая польза была от таких занятий?

Однако ужасы этого предмета в значительной мере скрашивались расхлябанным добродушием Р., который от избытка благости готов был раздать пятерки всем желающим, и даже бежать за ними следом и всовывать насильно. От нас требовалось только попасть на экзамене лично к нему, а не к его ассистенту. И я, верный своей методике, нагло ворвался в аудиторию первым, и взял самый первый по счету билет, и почти не готовился, и пошел прямо к Р., и патетически рассказал ему о значении пластинок и оболочек в деле строительства коммунизма. И Р., едва не пустив слезу от столь высокой оценки его предмета, поставил мне " отлично" и рядом широкую невразумительную подпись. Хотя я бы, по совести, не поставил себе и кола.

Память об институтских предметах (2)

О днако главный ужас подстерегал нас в другом заумном предмете, имя которому - Динамика сооружений. В принципе, дом а обязаны стоять смирно, что позволяет рядовым проектировщикам довольствоваться одной статикой, т.е. их расчетом на неподвижную нагрузку. Поистине счастлива и безмятежна их жизнь! Ибо не так уж редко возникают особые случаи, как, например: (1) на высокие сооружения налетают порывы ветра, (2) по мосту, спотыкаясь, движется транспорт, (3) в цеху гремят и трясутся станки, (4) происходит землетрясение, (5) в небоскреб врезается самолет террориста. Все эти воздействия, в противоположность тупо лежащему на крыше снегу, обладают динамической составляющей, т.е. пихают и трясут здание, которому это всегда очень не нравится. Известно, что проволоку легче всего переломить, несколько раз согнув и разогнув ее в одном месте. Ясно поэтому, что динамические усилия - главным образом колебательные - требуют специальных сложных расчетов. Правда, многие типовые случаи, как и в рассмотренной выше строительной механике, давно сведены в более или менее удобные инструкции и таблицы; но наша " научная" группа, конечно, должна была искать своих путей.

На их поиск мы храбро выступили под руководством профессора К., которому уже перевалило за восемьдесят. Этот едва живой ровесник ХХ века, враскоряку бродивший по коридорам и уже ничего не смысливший, кроме дифференциальных уравнений, отличался суровым и крайне настырным нравом. Полный, сутулый и нахохленный, с красным обрюзглым лицом и торчащими седыми волосами, К. напоминал сердитого дикобраза. Он всегда ходил до блеска отутюженным, в теплом сером пиджаке, белой накрахмаленной рубашке с очень длинными рукавами и большими запонками, и черных широких штанах, благодаря которым было не видно, как из него сыплется песок.

Подойдя к доске, он вполоборота озирал притихшую аудиторию своими хитрыми блестящими глазами и, заслышав непочтительное шевеление, театрально поворачивался к тому углу. " Вы мне мешаете. Выйдите за дверь, " - говорил он четко и без выражения, словно автомат. " Да я же случайно! - привстав с места, оправдывался кто-нибудь из нас, не ко времени уронивший тетрадь. - Я вас слушаю, я больше не буду…" - " Я прошу вас выйти, " - монотонно повторял К., переспорить или умаслить которого было невозможно; и наконец студент, бормоча под нос нехорошие вещи, забирал свой портфель и уходил в буфет коротать время до следующей лекции. К., мумией застыв у доски, медленно поворачивал голову ему вслед. " Хорошо, - констатировал он, когда дверь с треском захлопывалась. - Если человеку неинтересно, мы не должны ему навязывать знаний. Пусть он отдохнет. А мы тем временем перемножим кси на пси…" - и тут вдруг оказывалось, что ему нужно повернуться к доске. И он, боясь от такого усилия потерять связность частей, бережно переступал ногами против часовой стрелки; к нему услужливо подскакивал староста, вручая хороший кусок мела; К. смотрел на мел, осмысливая, чт о это у него такое появилось в руках, и затем бережно поднимал волосатое запястье, украшенное драгоценной запонкой, и с неожиданной яростной силой принимался впечатывать в доску широкие интегралы. В противоположность расхлябанному Р. он вел свой предмет четко и никогда не ошибался в выводах формул, но результаты у обоих были сходны, ибо никто не понимал ничего и даже не мог этого толком законспектировать. Единственным спасением оставался толстый учебник, но там весь курс был изложен в другом ключе.

Как следствие, экзамен по завершении Динамики обернулся Куликовским побоищем. Потомственные отличники в десяти поколениях, боявшиеся даже помыслить о случайной четверке, ошарашенно вылетали от К. с тройками и колами и, захлебываясь от возмущения, требовали принять меры. Кто-то решился направить в деканат петицию и даже собирал подписи, более разумные попросту обратились к своим чиновным папам и мамам, и те повели на К. концентрическую атаку с разных сторон. Но это был поистине геройский профессор: он неколебимо врос в землю, словно панфиловцы под Волоколамском, отстаивая честь своего предмета. Возможно, затем ему намекнули о слишком преклонном возрасте для дальнейшей работы. Наконец стороны пошли на молчаливое соглашение: ребята вызубрили этот никчемный предмет, как вряд ли какой другой, а К. несколько сбавил прыть. Все же и на этот раз он многим испортил будущие красные дипломы. Его экзамен сделался подлинным триумфом динамики, ибо всех от нее так и трясло!

Меня К., по всей видимости, особенно не любил, справедливо считая халтурщиком и, сверх того, чувствуя критическое отношение к своей драгоценной персоне, ибо мои мысли с достаточной ясностью читаются на лице. Когда я в первый раз храбро явился к нему на экзамен, вооруженный материалами очередного Пленума, он меня просто прогнал; но поскольку вместе со мной пострадали и все остальные, эта промашка как бы не засчиталась, и при повторном экзамене я, словно великого блага, удостоился милостивой четверки.

Несмотря на болезненную любовь нашей профессуры к интегралам, они все-таки вынуждены были признать, что нормальные люди такой галиматьей не занимаются, а передоверяют расчеты компьютерам - или, как тогда назывались эти жуткие монстры, электронно-вычислительным машинам первых поколений. На месте интегралов они самостоятельно городили колоссальные системы линейных уравнений, позволявшие решать задачи с вполне достаточной точностью. На самом деле в этих уравнениях машину интересовали только коэффициенты; собранные в виде таблицы, они назывались матрицами, а вся возня с ними - матричным исчислением. А поскольку передовые советские ученые должны были уметь управляться с техникой будущего, изучение этих матриц ставилось им в прямую обязанность.

Как следствие, на третьем и четвертом курсах мы проходили предмет " Вычислительная техника ". Вел ее доцент П., как две капли воды похожий на знаменитого французского артиста Бельмондо, и с такой же нагло-подвыпившей физиономией. П. был человеком свойским, являлся на лекции в грязных джинсах и водил близкую дружбу с замдекана; очень может быть, что он получил право преподавания только благодаря ему. Этот человек, подобно описанному выше математику Ш., абсолютно не владел педагогическим даром; его лекции были до такой степени невразумительны, что многие попросту их не писали, а отсутствие учебника заставляло всех надеяться на снисходительность этого беспутного человека. Так оно и вышло, ибо П., не будучи дураком и хорошо понимая свое педагогическое убожество, не решился требовать с нас ответа " по полной программе", что возбудило бы в привилегированной группе много жалоб и кратчайшим путем привело бы к его изгнанию с этой непыльной должности. Поэтому он, явившись на экзамен, с порога объявил, что будет ставить только четверки и пятерки, и те, кто претендует на " отлично", должны с ним слегка побеседовать, а желающие четверок могут просто подходить к нему с открытой зачеткой. Я со всех ног ринулся вперед, пока он не передумал, и " подошел" первым. Так безболезненно прорвался этот волдырь, грозивший нам в противном случае " второй динамикой сооружений".

Курсовые работы по этой дисциплине заключались в составлении простейших задачек для ЭВМ на тогдашнем программном языке " Фортр а н". В новом корпусе несколько тесных этажей были заняты вычислительным центром, куда досужих студентов брезгливо не допускали. К их услугам имелась большая комната, заставленная подобиями древних пишущих машинок, где вместо листа бумаги заправлялась длиннейшая тонкая лента, а вместо букв пробивалась соответствующая конфигурация дырок. Человек садился за этот агрегат и, стараясь не допустить ни единого ляпа, набивал с черновика одним пальцем длинную абракадабру из букв и цифр, затем сматывал дырчатую ленту и, опустив ее в целлофановый пакет, сдавал в окошечко лаборантке. Назавтра та же сонная дева возвращала ему пакет с многократно сложенной широкой распечаткой, из которой следовало, что машина, найдя ошибку, безжалостно выплюнула перфоленту, которую теперь придется набивать еще раз. Правда, среди " пишущих машинок" были и такие, которые могли автоматически передолбить верную часть ленты на новый носитель, но этой их функцией надо было еще уметь пользоваться, а здешний персонал выглядел таким премудрым и до того занятым, что студенты во избежание оскорблений доходили до всего своим умом. Мучаясь по пять-шесть раз с каждой ничтожной задачей (типа 2 х 2 =?), я до такой степени потерял веру в эти машины, что еще спустя десять лет яростно критиковал настоящие западные компьютеры, пока на своем опыте не почувствовал разницу.

Что касается предметов более жизненных для будущего инженера, следует прежде всего упомянуть Стальные конструкции; их вела пожилая, плохо выглядевшая и весьма бестолковая профессорша В. Избегая самостоятельности, она читала лекции строго по учебнику, который написал ее начальник. Книжка у него действительно вышла хорошей, а поскольку он занимал место заведующего кафедрой, наша дама почитала разумным строго держаться в заданном фарватере. На консультациях по курсовым работам она периодически становилась в тупик, так что лоботряс и халтурщик Михаил Глебов вынужден был предлагать ей свои варианты решения, которые иногда одобрялись. Вообще я по какой-то неясной причине оказался в любимчиках и ехал на чистых пятерках. Этому еще помогло отсутствие интегральной зауми, так что мой здравый рассудок, словно стряхнув путы, мог развернуться и заработать в полную силу. От лекций толку вышло немного, а вот курсовые работы оказались настолько полезными, что я возвращался к ним, будучи уже на работе.

Другую твердыню стоительной науки - курс Железобетонных конструкций - мы одолевали под руководством Э. Он занимал должность заместителя заведующего кафедрой и написал неплохой учебник, которым мы все поспешили обзавестись. Э. оказался до крайности эксцентричной фигурой - очень малого роста, щуплый, всклокоченный жгучий брюнет; его поминутно одолевали эмоции, так что он бегал перед доской, то бранясь, то разражаясь шутками, и потом что-то мелко писал и бубнил. В результате уже со второй-третьей лекции мы перестали за ним конспектировать, полагаясь на учебник, и под конец он-то всех и спас. К курсовым работам здесь прикладывались обстоятельные " методички", которые всякий студент, не разбираясь в существе дела, мог просто переписать, подставляя свои конкретные значения. Как следствие, эти работы прошли для нас зря.

На исходе четвертого курса я слишком затянул сдачу одной из них, и тут на меня, вопреки обыкновению, напал род истерики. Заканчивался май, и сверкало яркое солнце. Мать, видя мое тупое отчаяние, отложила свой будничный " кружок" по магазинам, взяла методичку, калькулятор и, усевшись возле письменного стола, несколько часов трудилась дуэтом со мной. В результате к ночи задание было не только рассчитано до конца, но и вычерчено на ватмане; но затем меня попрекали этой помощью несколько лет. " Кусок, который ты съел, изблюешь, " - предостерегал мудрый Соломон. К экзамену я, впрочем, тоже оказался не готов, но опять ринулся первым, и вытащил самый первый билет, и не только рассказал Э. о материалах очередного Съезда КПСС, но кстати заметил, что моя мать первой в СССР применила железобетонное ядро жесткости. Э. так этому обрадовался, что увенчал мою болтовню пятеркой. И лишь когда я пришел на работу, то взялся за настоящее освоение этой жизненно важной дисциплины.

Курс Деревянных конструкций, которые вряд ли широко применяются, читал худой горбоносый старик СС., питавший к своим доскам трогательную любовь. Он завещал нам, готовя избу к зиме, набивать утеплитель по наружной поверхности стен, согласно крестьянскому правилу: " Шуба - на мороз". На его лекциях мы чувствовали себя, словно в музее, и очень радовались, что в качестве курсовой работы от нас не требуют построить Кижи. Мы конспектировали отличия древесины сосны и дуба и также разные дефекты лесоматериалов, и под конец узнали, что такое гвоздь. Я не думаю, чтобы современным инженерам всерьез пригодились эти сведения. А так как я не только знал гвозди в лицо, но даже регулярно забивал их на даче, поставить меньше пятерки мне было никак нельзя.

А вот Каменные конструкции, т.е. правила возведения кирпичных домов, мы не изучали вовсе; нам было сказано, что это - вчерашний день советской строительной индустрии. Между тем кирпич является чрезвычайно коварным материалом: он несет до смешного маленькие нагрузки, легко крошится, по всякому поводу разваливается и чреват серьезнейшими авариями. В 1990-х годах, перейдя от атомных электростанций к обычному мелкому проектированию, я, как и следовало ожидать, вплотную столкнулся с кирпичными столбами и стенами, за которых многие инженеры попросту боялись браться.

Что касается так называемых общественных дисциплин, на первом курсе у нас шла История КПСС, на втором - Марксистско-ленинская философия (диалектический и исторический материализм), на третьем - Политэкономия капитализма и потом социализма, и уже в самом конце - Научный коммунизм. На эти предметы мы собирались в огромной аудитории, числом до десяти групп, и слушали лекции, а дома конспектировали труды Маркса, Ленина, Брежнева и " материалы съездов". Бывали также " колл о квиумы", т.е. обсуждения пройденной темы, которые требовалось " сдавать". Если написанные нами конспекты казались недостаточно длинными, их не принимали к зачету. На кафедре Марксизма-Ленинизма была одна старая мегера, которая не ленилась читать все переданные ей на проверку конспекты и предъявляла замечания по каждой фразе; впрочем, наша группа к ней касательства не имела. Марксистскую философию у нас вела сорокалетняя обаятельная дама с такой изысканной пышностью форм, что мальчишки на лекциях почтительно матерились между собой. Если б не те пуританские времена, она легко могла бы стать звездой " Плейбоя": так историческая эпоха ломает человеку судьбу! Ее глубокое декольте не оставляло сомнений в сладости философии. А поскольку я всякий раз в этом старательно убеждался, то попал в любимчики и ходил с одними пятерками.

Контуры строительной отрасли (1)

Автор: Михаил Глебов, сентябрь 1999

Н аскоро познакомившись с исторической и теоретической сторонами советского строительного дела, нельзя обойти вниманием еще один аспект - организационный. Ибо строительство являлось гигантской отраслью экономики государства, со своей системой управления, бюрократической иерархией и множеством, как теперь принято выражаться, хозяйствующих субъектов. Избегая, как и прежде, запутывающих дело подробностей, сделаем попытку взглянуть на отрасль в целом даже не с птичьего полета, а с борта космического корабля, благоразумно отлетевшего в удаленную точку своей орбиты.