Основные циклы преданий

В репертуаре русских преданий можно выделить следующие основные циклы: древнейшие предания, предания о " справед­ливом царе", предания о предводителях народных движений, предания о разбойниках и кладах.

Древнейшие предания появились в то время, когда сверхъес­тественные персонажи родоплеменных мифов были заменены обычными людьми (А. Н. Афанасьев назвал этот процесс " низ­ведением богов с неба на землю"). Предания повествуют о рас­селении славянских племен и об их родоначальниках, с имена­ми которых связывалось название самих племен: Чех, Лех, Рус, Радим, Вятка. В преданиях о первых русских князьях фиксиру­ется их близость к народу (перевозчики Кий, Ольга; сын князя и рабыни Владимир I). Рассказывается о важных событиях их жизни, о смерти князей (смерть Олега от любимого коня; убий­ство древлянами Игоря и месть его жены Ольги). Сообщается о построении и укреплении первых русских городов (Киева, Переяславля и других); об обороне этих городов и военных хитро­стях осажденных жителей (например, предание " О Белгородс­ком киселе" — см. в Хрестоматии). Большое количество преданий посвящено борьбе Древней Руси с внешними врагами, а также междоусобным войнам. Прославляются подвиги отдель­ных людей, не покорившихся врагам — мужчин, женщин и даже детей. Это подвиг киевского отрока, жившего в X в., который пробрался через лагерь печенегов к русскому войску за подмо­гой; поединок молодого силача Кожемяки с громадным печенежином (см. в Хрестоматии); подвиг рязанцев в XIII в.: Евпатия Коловрата и княгини Евпраксии — и другие.

Предания о справедливом царе связаны с именами Ивана IV (Грозного) и Петра I.

Предания об Иване Грозном отразили борьбу царя с фео­дальной верхушкой, боярами. Ряд преданий связан с Казанским походом (в их числе и фантастический сюжет о наказании Вол­ги). Иван Грозный становится кумом приютившего его крестья­нина, и даже известно предание об избрании Ивана Грозного в Цари из мужиков (см. в Хрестоматии). Особую группу составля­ют предания новгородцев о разгроме Новгорода в 1571 г. В них выражено резко отрицательное отношение к царю и опричнине (о Марфе Посаднице; о потоплении новгородцев в Волхове; о чуде, заставившем Ивана Грозного раскаяться: убитый митро­полит Корнилий взял в руки свою отрубленную голову и шел за царем по пятам; о происхождении валдайских колокольчиков из разбитого вечевого колокола; о юродивом Миколке, обличав­шем царя при его въезде во Псков: " Ивашка, Ивашка, ешь хлеб-соль, а не человечью кровь! ").

Предания о Петре I сформировались позднее, поэтому образ царя в них более конкретен. Группа сюжетов сохраняет память об исторических фактах: русско-шведской войне, строительстве Ладожского канала (канавы), строительстве корабельных верфей. Самая многочисленная группа преданий — о взаимоотношени­ях Петра I с представителями разных социальных групп и про­фессий. Царь ест у бедной крестьянки мурзовку (хлеб в квасу); ценит полезные советы солдата; крестит солдатских детей; зас­тавляет бояр работать в кузнице; псковским монахам велит стро­ить оборонительные укрепления — и проч. Известны предания на тему " Петр I—мастер". Царь учился за границей лить пушки, строить корабли; инкогнито работал на заводах и верфях. Он перенимал ремесло и у русских мастеровых. Вместе с тем Петр I так и не смог сплести лаптя.

С образами Ивана Грозного и Петра I связаны многие топо­нимические предания; к этим персонажам прикреплены ска­зочные сюжеты (" Гуси с Руси", " Беспечальный монастырь", " Горшеня", " Грозный и вор", " Петр I и солдат").

Предания о предводителях народных движений дополняли уто­пическую мечту народа о справедливом царе.

В фольклоре самый ранний исторический образ народного предводителя — атаман сибирских казаков Ермак Тимофеевич, победивший сибирского хана Кучума. Цикл преданий о Ермаке складывался одновременно с циклом об Иване Грозном (в кон­це XVI — начале XVIII в.). Образ Ермака впитал эпические чер­ты былинных богатырей и окрашен народными представления­ми о " благородном разбойнике". Основная группа сюжетов о Ермаке связана с его Сибирским походом (кто был Ермак; цель похода; с кем шел Ермак; победа Ермака; гибель Ермака).

Предания о Степане Разине соединяли историческую досто­верность с фольклорным типом удалого разбойника, не случайно А. С. Пушкин назвал Разина " единственным поэтическим ли­цом в нашей истории". Предания рассказывают о том, как Ра­зин стал атаманом, о его походе на Астрахань и казни астрахан­ского архиерея, о действиях разинцев, грабивших на Волге и на Дону купеческие и царские суда. Известны предания о том, что Разин помогал бедноте и наказывал жестоких помещиков. Вместе с тем Разин изображается как чародей, колдун: его не берут пули, он останавливает суда волшебной силой, плавает и летает на кошме — и проч. В преданиях о поражении восстания и кон­це жизни Разина существует несколько версий: он умер своей смертью; его выдала коварная женщина (жена, любовница); на­конец, Разин бессмертен (согласно одной версии — потому, что он великий грешник и его земля не брала; согласно другой — он явится как " возвращающийся избавитель"). Много преданий о кладах, заклятых Разиным.

Предания о Емельяне Пугачеве рисуют более реалистичес­кий образ, хотя и обнаруживается их связь с преданиями о Ра­зине (иногда даже утверждается, что Пугачев — это Разин, объя­вившийся в положенный срок). Предания создавались и рас­пространялись в местах восстания. Предания Поволжья выра­зили антикрепостнический пафос восстания. В них говорится не об изгнанном Петре III, а именно о Емельяне Пугачеве, ко­торый жестоко расправлялся с помещиками (" он тут ходил и душил господ'). Предания горнозаводских рабочих Урала пове­ствуют об участии того или иного завода в восстании: рабочие переходили на сторону пугачевцев, отливали для них пушки, делали снаряды; когда пугачевцы вынуждены были отступать — с ними уходило все население, а завод взрывали. Особенно много преданий яицких (уральских) казаков. В них выражено убежде­ние, что Пугачев — это Петр III. Казаки ждали от " законного царя" возвращения своих прежних порядков и передачи казачест­ву Яика со всеми угодьями. Предания окрашены социально-уто­пическими представлениями о " возвращающемся избавителе".

Осенью 1833 г. в Поволжье и Оренбургском крае (станицах Татище­вой, Берде, Нижне-Озерной) народные рассказы о пугачевщине записы­вал А. С. Пушкин. В Берде ему показали " золотые палаты" Пугачева — избу, обитую медной латунью. Материалы экспедиции были использова­ны в " Истории Пугачева" и в " Капитанской дочке".

Предания о разбойниках и кладах рассказывались повсюду в России, так как повсеместно были известны места, связанные с разбойниками, и места, где они будто бы зарыли клады. Типо­логический образ " благородного разбойника" (герой грабит бо­гатых и заступается за бедных) представал в многочисленных локальных вариациях (Чуркин, Рощин, Сорока). При этом ис­пользовались общие сюжеты, воссоздающие типическую био­графию разбойника. В ней обязательно разъяснялось, что имен­но побудило героя сделаться разбойником; изображалась чисто русская картина речных разбоев, разбойная удаль и ловкость. Трагический конец судьбы разбойника обязателен.

Широко распространены предания о разбойнике Кудеяре, которые отразили генетическую связь сюжетов о кладах с мифо­логией.

Древний пласт образа Кудеяра восходит к таинственному и могуще­ственному существу, хозяину земных недр и скрытых в них ценностей. Само слово " Кудеяр" означает буйного мятежника, волшебника, близко­го к темным силам ('куд' — злой дух, 'яр' — пылкость, буйство). Отсюда и появился поздний смысл образа — " разбойник".