Лирика. 3 страница

ХИЩНИК

В грязи пиджак и брюки,

Первач стучит в виски...

Он долго полз на брюхе,

Таясь по-воровски.

За ближней омутиной

Подслушивал как вор

По-дружески интимный

Утиный разговор.

...Он смотрит онемело,

Приклад в ладони сжат...

Утята неумело

За уткою спешат.

Весь мир —

сплошное чудо

Для них еще пока.

Едва ли им покуда

Подняться в облака.

Да разве ж дело в этом,

Ведь утка-мать мудра,

А с ней и страх неведом

С утра и до утра.

...Не холодно, не жутко,

Не дрогнуло ружье.

Была на свете утка —

И больше нет ее.

Да жаль, собаки нету,

Чтоб сплавала за ней:

Водица в это лето

Осенней холодней.

Он злую самокрутку

Усиленно сосет.

Подстреленную утку

Течением несет.

А там — в бездонной, ясной,

Безоблачной выси

Уже громила-ястреб

Над выводком висит.

ГЛУХАРЬ

Дед-лесничий заплакал, пожалуй бы,

Только слезы ему не под стать.

Написал бы кому-нибудь жалобы,

Но кому их он будет писать.

Дребезжат над лесами початыми

Электрических пил голоса...

Что поделать:

бумаги с печатями

Разрешили калечить леса.

И задумчивый домик лесничего

Очутился минувшей весной

Не в лесу, среди гомона птичьего,

А на голой опушке лесной.

Но в ночной глухомани таинственной

Ежевесенно слышал старик

На сосне уцелевшей единственной

Глухаря одинокого крик.

И тогда он вставал среди полночи,

Отгоняя тревожные сны,

И натягивал старые помочи,

И снимал дробовик со стены.

Шел-

и в небо глядел бездонное.

В ствол — патрон, и курок — на взвод.

Шел и слушал, как птица бездомная

Понапрасну кого-то зовет.

Как судьбу проклинает лютую,

Встав во весь глухариный рост,

Длинно вытянув шею надутую,

Крылья книзу

и веером хвост.

Унеслась молодежь глухариная

Токовища другие искать.

Старика же

привычка старинная

Никуда не желает пускать.

В продолжение месяца целого

Дед-лесничий ружьишко таскал.

Сколько раз он его нацеливал!..

Сколько раз он его опускал!..

Сколько раз уходил задумчиво,

Спотыкаясь о рыхлые пни...

Комары поднимались тучами,

Предвещая погожие дни.

Лес убит...

И безгласными судьями

На болоте кончали свой век

Друг на друга похожие судьбами

Птица старая

и человек.

ПАРЕНЬ СВОЙ

Нам казалось порой, что, по сути,

Все подробно

Мы знаем о нем.

Мы учились в одном институте,

В общежитии жили одном.

Он всегда одевался опрятно,

Он со всеми беззлобно шутил,

В день стипендии

Он аккуратно

Комсомольские взносы платиЛ|

На собраниях в актовом зале

Он речами сердца покорял

И по просьбе девчат на рояле

Снисходительно вальсы играл.

т, Парень наш! — мы в ответ говорили,

— Парень свой! —■ мы кричали о нем.

Мы в одном общежитии жили,

В институте учились одном.

Как-то раз

Коротали мы вечер,

Книг страницами шумно шурша,

До стипендии — целая вечность,

А в карманах у нас — ни гроша.

Засыпала братва под остроты,

Натянув простыни до волос...

Только мне этой ночью чего-то —

Хоть устал я — никак не спалось.

Ветер властно в окошко стучится,

Шевеля силуэты берез. Вдруг...

— Не спится, Володька?

— Не спится...

— Хочешь есть?

— Что за праздный вопрос?!

Наш любимец привстал на кровати,

Весь от света луны голубой.

— Мне посылка...

На всех-то не хватит,

А вдвоем наедимся с тобой.

Он жевал пироги торопливо,

Шумно двигались уши его...

Стало мне нестерпимо гадливо.

Я в ответ не сказал ничего.

Чавкал он, поедая конфеты,

В дальний угол уставивши взгляд,

И, наверное, чавканье это

Разбудило усталых ребят.

Он, краснея, стоял перед нами, —

Человек, не имевший врагов.

Он нас всех угощал пирогами —

Мы не взяли его пирогов.

* * *

Они утешают:

— Чего ты ревешь?

Подумаешь — бросил!

Бывает и хуже...

Они утешают:

— Другого найдешь,

Ведь ты молода

и красива к тому же. —

Они утешают опять и опять

То ласковым словом,

то строгим и резким,

Как будто бы не с кем покинутой спать,

А ей просыпаться,

покинутой,

не с кем.

ВЕЧЕР, УТРО

По липкой грязи медленно скользя,

Бредешь ты.

Мелкий дождик в спину лупит...

Такие вечера любить нельзя,

Такие вечера никто не любит.

Темно и беспросветно спереди.

Лишь тот желать такой погоды может,

Кто вынужден границу перейти,

Да тот,

кто руки на себя наложит.

Сутулясь, чертыхаешься, идешь...

Не бодрствует,

не спит осенний город.

Рукой за шляпу держишься,

и дождь

С намокшей шляпы

падает за ворот.

Ты хмуришься до полной слепоты,

Уродливо приподнимаешь плечи...

И вдруг —

знакомый голос:

— Это ты!

Едва узнала.

Здравствуй!

Вот так встреча!

Как будто бы повеяло теплом.

Распахиваешь мокрую тужурку

И прикрываешь ею, как крылом,

Беспомощную женскую фигурку,

Не зная,

благодарен ли судьбе

За встречу с той,

кого любил когда-то,

Ты предлагаешь ей зайти к тебе

Поворошить задумчивые даты.

— Постой-постой,

так сколько ж лет прошло?

Тогда тебе семнадцать, что ли, было?..

— И снова вдруг вздыхаешь тяжело,

И снова почему-то зазнобило.

Холодный неуют и тишина...

Ты предлагаешь сесть на чемоданчик.

— А от меня вчера ушла жена...

И вообще я в жизни неудачник.

Я помню, у тебя коса была.

Обрезала.

Похожа на мальчишку...

Ты вроде тс же замужем была.

Ты счастлива?

Молчишь?

Чего молчишь ты?

С годами

после горьких неудач

Стареем

и становимся умнее...

Ты плачешь, да?

Ты плачешь?..

Что же, плачь.

А я вот больше плакать не умею.

— Заговорил бессвязно, как в бреду,

И начал целовать худые руки.,.

— Оставь меня.

Не надо.

Я пойду.

— Куда пойдешь?

Домой?

— Пойду к подруге.—

А властный голос,

требуя,

маня,

Настаивает,

просит,

молит, ибо

«Там дождик,

там темно,

а у меня...

Ведь я тебя...

Останешься?

Спасибо».

Внезапно утро хлынуло в окно

Безудержною солнечной рекою.

Да, мудренее вечера оно,

Особенно

когда оно такое! Проснулись оба,

вдруг помолодев

От утреннего солнечного света. Не на тебя,

а мимо поглядев,

Она сказала тихо:

— Бабье лето...

Вчерашний день,

из памяти сочась,

Мучительно глядит на вас,

осклабясь.

Поэтому молчите вы сейчас,

Минутную в душе ругая слабость.

А солнце бьет в окно,

глаза слепя.

Оно растет,

растет и тяжелеет.

Ее жалеешь ты, а не себя.

Тебя,

а не себя она жалеет..

Ты чувствуешь,

что ты ее сильней,

Ты мог бы ей помочь,

не потакая...

А в это время думается ей:

«Он хил душой.

Но я-то не такая!»

Я знаю,

от слепой хандры устав,

Как от изжоги,

пить не станешь соду.

Душа,

как ревматический сустав,

Порою ноет в мерзкую погоду.

Но сколько старых ран ни береди,

В такое утро

хочешь всей душою

Поверить в то,

что жизнь-то впереди!

Все впереди —

красивое, большое.

ПОЭМА БЕЗ КОНЦА

Не слишком ли рассказываешь часто

Ты нам о том, как любишь, как любим.

И притчей во языцех стало счастье,

Которое дано всего двоим.

Вот телеграмма.

Там, за дальней далью,

В окне тебе знакомого жилья,

Укутав плечи материнской шалью,

Заплакала любимая твоя.

Я вижу, как она сутулит плечи.

Житье сейчас ей стало не в житье...

Ей очень тяжело, но будет легче,

Когда ты будешь около нее.

Спеши к своей любимой!

Плюнь на вещи,

На все, с чем много суетной возни;

Возьми с собой в дорогу сердце вещее,

Любовь свою крылатую возьми.

Что ты стоишь?

Чего ты время губишь?

Отходит эшелон... Вагон лови!

Молчишь? Молчишь... Да ты ж ее

не любишь.. Как жаль тебя.

Не стоишь ты любви.

...С наивным удивлением ребенка

И с жадностью, присущей старикам,

Глядит на мир печальная девчонка,

Скользят неслышно слезы по щекам.

Опять на телеграмму не ответил.

Опять сегодня милый не со мной...

А за окном звенит зеленый ветер,

Зеленый ветер стороны лесной.

Небесный купол над лесным прибоем

От серых облаков отяжелел...

«Любимый, что случилося с тобою?

Быть может, ты внезапно заболел?

Быть может, в этом только и помеха,

Ведь ты же быть не можешь подлецом,

Ведь ты ж не мог, любимый, не приехать,

Узнав, что скоро станешь ты отцом?»

Любовь, любовь! Кто из влюбленных только

Себя не убеждал упорно в том,

Во что и сам не верил... и надолго

Не мог разубедить себя потом.

«Любимый болен... Да... Температура.

Он в забытьи. Он спит тревожным сном.

Он бредит мной, а я-то, дура, дура,

Бог знает что подумала о нем».

И девушка, глаза свои закрывши,

Увидела во сне далекий дом

Под занесенной первым снегом крышей

И юношу больного в доме том.

Над ним склонилась старенькая мама;

Он матери своей не узнает:

В шальном бреду любимую упрямо

Зовет он. Да и как еще зовет!

Вот что приснилось девушке

влюбленной, Заставивши ее мгновенно встать.

Плитою до предела раскаленной

Ей показалась белая кровать.

Тот, кто любви бывает слепо верен,

Тот, кто любовь сквозь трудности

пронес,

О, тот всегда немного суеверен,

Когда любви касается вопрос.

«К нему, к нему, во что бы то ни стало!

Он хочет так. Он так и говорил!»

Вкруг головы косынку повязала,

Которую любимый подарил.

Скорей, покуда мама не проснулась,

Одеться — и вперед, к своей судьбе...

Под сердцем что-то больно шевельнулось

Напоминая властно о себе.

Читатель мой, ни письменно, ни устно

Своей поэмы я не допою.

«Читатель мой, мне так сегодня грустно

За героиню юную мою.

Жизнь у нее не вся еще прожита,

Ошибок нет непоправимых.

Но...

Как порванную нитку ни вяжи ты,

А узел остается все равно.

ОТСТУПНИК

Баллада

Он опять нацедил

Для себя валерьянки в стакан.

Он сегодня опять

Дребезжит,

Как плохая гитара.

Твой владыка сегодня

Опять не в себе,

Ватикан —

Государство всесильное

В сорок четыре гектара.

Он отводит глаза

От спасительных прежде высот

Тех,

Откуда непрошенно

Звуки летят неземные.

Звук за звуком летит,

Словно пуля за пулей,

В висок —

Новорожденных спутников,

Дерзких, земных,

Позывные.

Озорная собака,

Облаяв богов в небесах,

Подрывает сегодня

Навечно

Престиж Ватикана.

Ватиканская ночь

-Молчаливо стоят на часах

Двести два допотопных,

Закованных в сталь Истукана.

Ватиканская ночь...

Снова челюсть хрустит от зевот.

Но теперь не до отдыха,

Поднята на ноги пресса.

Папа Римский к себе

Пожилого монаха зовет —

Фанатичного,

Умного

И делового професса.

— Мы теперь, о заблудших

И денно и нощно скорбя,

Ни о чем о другом

Преждевременно думать не вправе.

Подойди ко мне, сын мой,

Благословляю тебя

На святые деяния,

К вящей божеской славе.

Папа стиснул ребристый

Костлявый кулак

До того,

Что слетела с лица

Восковая елейная маска:

— Чтобы смять коммунизм —

Мы должны опровергнуть его! —

И монаха заставил

Читать сочинения Маркса.

Под бровями монаха

Мерцает недюжинный ум,

Фанатичная воля

Души неспокойной, но честной.

Совершает он «подвиг»,

Мрачнея от путаных дум,

Отрешившись от мира

За стенами келейки тесной.

За страницей страницу

Листает, натужно сопя,

«За» и «против» пытаясь

Поднять на своем коромысле.

Но потом, увлекаясь,

Негаданно вдруг для себя

Покоряясь

Другой,

Удивительной логике мысли,

Перелистывал книгу он,

Жизнь вспоминая свою,

Словно нищий,

Считающий

В ветхой лачуге манатки...

Да, сознанье его

Подчинялось его бытию...

Но теперь пробуждалось

Другое сознанье в монахе.

Да и что из того,

Что сейчас у него на счету

В «Баннодй Санто Спирито»

Бешеных денег в избытке!..

Он внезапно слепую

В себе ощутил нищету,

Понимая, что с детства

Духовно обобран до нитки.

СОБАКА

Теперь она уже почти стара.

Она еще с поры щенячьей помнит

И запах запыленного ковра,

И мебель холостяцких тесных комнат.

Хозяина лишь только одного

Она на белом свете признавала.

По вечерам, прильнув к ногам его,

Ему ладонь тяжелую лизала.

А ежели ее хозяин к ней

Домой не возвращался слишком долго,

Она ложилась около дверей,

Лобастая,

похожая на волка.

Вот и теперь:

темнеет, скоро ночь.

Она одна.

Стучат часы устало...

Но вдруг — шаги,

такие же точь-в-точь,

Как у ее хозяина.

Привстала,

Прислушалась.

Хозяйский шаг тяжел...

И тут она почуяла тревожно,

Что кто-то за хозяином прошел

Походкой торопливо-осторожной.

Он не один.

С ним женщина пришла.

В красивые глаза нежданной гостьи,

Как искры, вдруг

метнулись из угла

Глаза собачьи, желтые от злости.

Хозяин резким словом, как кнутом,

Обжег ее:

— На место, пустолайка! —

И показал на женщину потом: —

Люби ее. Она твоя хозяйка.

Собака здесь жила немало лет.

Она еще с поры щенячьей помнит,

Как пахнет непокрашенный паркет

И мебель холостяцких тесных комнат,

Как пахнет к сапогам прилипший снег,

Когда домой является хозяин,

Полярный летчик,

сильный человек,

Который так сейчас неузнаваем.

Она привыкла к запаху дохи,

Висевшей там, где надо и не надо...

Но не дохою пахнули духи,

И не паркетом пахнула помада.

Наряд хозяйки необычно пестр,

А голос очень ласковый и мирный:

— Смотри-ка, у тебя красивый пес...

Вот это, понимаю, страж квартирный! —

Но раздалось из дальнего угла

В ответ на это

злобное ворчанье.

Хозяйка за хозяином пошла,

Пожав непонимающе плечами.

Покой квартиры с той поры исчез.

Скрестились, как невидимые шпаги,

Две ревностные силы двух существ:

Любовь жены

и преданность собаки.

Хозяин, теребя короткий ус,

Во время воскресений беззаботных

Присваивал супруге, как индус,

Ласкательные прозвища животных.

И как бы в подтвержденье этих слов

В ответ она мяукала устало...

А, как известно испокон веков,

Собаки кошек любят очень мало.

Да, это так.

Иначе почему ж

Собака оживает, чуя только

Тот день, когда

ее хозяйки муж

В далекий рейс отправится надолго...

В такие дни становится нежней

Хозяйка с ней.

С хозяином — тем паче...

Но мало что на свете есть верней

Врожденной интуиции собачьей.

Хозяйка мужа к двери подведет,

А проводивши, к зеркалу метнется,

Подправит губы, брови— t

и уйдет,

Как в прошлый раз, до ночи не вернется.

Куда уйдет?

К кому уйдет она?

Зачем она уйдет? —

не все равно ли!

Собака вновь останется одна

Обдумывать свою собачью долю.

Одной спокойней.

Раз-другой вздохнет,

Припомнив все обиды и тревоги.

Квартиру молчаливо обойдет

И молчаливо ляжет на пороге.

Темнеют окна.

Скоро будет ночь.

Она одна. Часы стучат устало...

Но вдруг — шаги.

Такие же точь-в-точь,

Как у ее хозяйки.

Тихо встала,

Настороженно вслушалась она,

Расширились глаза ее, желтея: Хозяйка шла,

ко только не одна,

И только не хозяин шел за нею.

Открылась дверь.

Они вошли вдвоем.

В прихожей выключатель сухо щелкнул

Хозяйка прошептала:

— Вот мой дом,

Губам мужчины подставляя щеку.

— Иди за мной. Собака? О, пустяк!

Не беспокойся, это не опасно. —

Собаке же она сказала так:

— Люби его. Он мой знакомый. Ясно? —

Молчит собака. Узятся глаза.

Пришелец шубу снял,

шагнул,

но тут же

Испуганно шарахнулся назад,

Ударив в дверь спиной своею дюжей.

Надрывно голосил норд-ост в трубе.

Гудел в печи огонь, дрова глотая..,

Хозяин, воротясь домой к себе,

Не услыхал ликующего лая.

В дверях встречала грустная жена.

В глазах слезинки робкие застыли;

— Ты знаешь, милый, я поражена...

Вот так случилось... Бешенство...

Убили: И в голосе сочувственная дрожь.

Жена его за шею обнимает... Хозяин погрустил,

да делать что ж: В собачьей жизни

всякое бывает.

МАМАЙ

Из неоконченной поэмы

То колотится в дверь норд-ост,

То стучится в окно зюйд-вест...

Только снег да крупинки звезд, —

И на сотни торосных верст

Ни единой души окрест.

Дверь, закрытая на засов.

Люди спят у потухших ламп...

Воет стая голодных псов,

Лед кромсая когтями лап.

Назревает в глазах беда,

Появляется в мышцах зуд...

Ох, не выдержат —

и тогда

Все друг друга перегрызут.

Вот вцепился один уже

В чей-то бок,

в ледяную шерсть.

Миг —

и стая настороже.

Миг — и в смертном бою уже

Три собаки,

четыре,

шесть!

И, от крови уже слепой,

Самый первый к стене прижат...

Но внезапно

окончен бой —

Это голос подал вожак.

Голос тих, да не в этом суть, —

Всем знаком этот низкий бас.

Широка волкодава грудь.

Красноваты прожилки глаз.

Шерсть на впалых боках висит...

Но бывалый вожак Мамай.

Хоть и так же, как все, не сыт, -

А попробуй его

сломай!

И собаки столпились в круг,

И вожак их, наморщив нос,

На собачьем наречье вдруг

Что-то пасмурно произнес.

Может быть, это был укор,

Может быть, это был упрек, -

Дескать, отдых еще не скор,

Дескать, путь еще так далек.

Может быть, это был наказ:

Много трудностей ждет в пути,

И чем меньше в упряжке нас,

Тем трудней нам вперед идти.

У Мамая суровый нрав,

У Мамая сурова речь:

Прав он или же он не прав

— Лучше слушай

и не перечь!...А под утро

на холоду,

Вновь без компаса и без карт,

Понеслись по сухому льду

Двое узких почтовых нарт.

Ледяная пустыня спит,

Только слышен собачий смех.

Воздух — как нашатырный спирт.

Люди спрятали лица в мех.

Ветер, ветер — протяжный стон.

Все пружинистей, шире шаг.

Задавая упряжке тон,

Самым первым идет вожак.

День полярный на ночь похож.

В затянувшейся темноте

Тех же звезд голубая дрожь...

Да собаки уже не те:

Дружно нарты на север прут!..

Снова в сером безмолвии льдов

Подружил их собачий труд —

Самый трудный из всех трудов.

...Шли собаки.

А там, вдали

От заснеженных берегов,

Вдалеке от большом земли,

Люди ждали их, как богов.

ПОЭМЫ

АНАСТАСИЯ ФОМИНА

Провинциальный городок-

Лениво тянется река.

Домишки, вставшие в рядок,

Друг друга держат за бока.

Шумит поблекшая листва.

Несмелый пасмурный рассвет.

Я не был здесь не год, не два,

А не был здесь я десять лет.

И вот кулак мой в дверь стучит,

А стук его —

как сердца стук.

А на двери —

щиток висит,

А на щитке —

слова растут.

Слова... короткие слова,

Но их не позабыл я, нет,

Я помнил их не год, не два,

А помнил их я десять лет.

Я их запомнил в те года,

Когда здесь был глубокий тыл,

И шла война,

и я сюда

Доставлен с детским домом был.

Я жался в угол, всех дичась.

Как воробей на всех глядел,

Который,

холода страшась,

В тепло квартирное влетел.

Ночами спал недобрым сном,

А просыпался, весь дрожа.

Мне снова снился взрыва гром,

И затонувшая баржа,

И в небе черный самолет,

Далекого пожара свет,

Вода холодная, как лед...

Кричу я:

— Мама!

Мамы нет.

Она смогла спасти меня,

А я спасти ее не мог.

...Весна.

Ручьи бегут, звеня...

Провинциальный городок.

По грядкам важно ходит грач,

Ликуют первые стрижи...

Смотрю в окно,

но входит врач:

— Тебе нельзя вставать.

Лежи. -И я лежу, слепой от слез,

Неоперившийся птенец.

Во мне живет туберкулез.

Я слышу снова: — Не жилец.

Конец неначатого дня.

— И вот тогда пришла она,

Усыновившая меня —

Анастасия Фомина.

Молчит предутренняя сонь

В квартире каждого окна,

В большую теплую ладонь

Моя рука заключена.

Хозяйским стуком в дверь стучит

Русоволосая вдова. А на двери —

щиток висит,

А на щитке —

растут слова,

Нехитрый перечень жильцов.

Фамилии да имена:

«М. Петухова, П. Скворцов,

Анастасия Фомина».

Кончался первый год войны,

Я не забуду этот год.

Картошины перечтены

И снесены на огород.

Поделен суточный паек

Анастасией Фоминой:

Побольше —

это мне кусок,

Поменьше —

это ей самой.

Я выжил в благодарность ей,

Недосыпавшей по ночам,

Недоедавшей много дней...

Я выжил в благодарность ей,

На удивление врачам.

Но разве знать тогда я мог,

Что, чем я становлюсь сильней,

Чем ярче мой румянец щек,

Тем цвет лица ее бледней.

Мы редко днем видались с ней:

Анастасия Фомина

На дальней фабрике своей

Была с утра и дотемна.

Встречались мы в полночный час:

Она, да я, да тишина...

А месяц в небе звезды пас

Напротив нашего окна.

Не видел я ее лица,

Не видел выраженья глаз,

Я говорил ей про отца,

Который на войне сейчас.

Я верил в то, что он придет,

Как суеверный верит в сны.

Я ждал его из года в год —

До окончания войны.

Был день лучисто-голубой.

Вбежала в комнату она,

И я подумал:

«Что с тобой, Анастасия Фомина?

Коль счастье светится в дому,

Тогда зачем ты слезы льешь?

А коль несчастье —

почему

Меня счастливым ты зовешь?!»

Смахнула слезы, дрогнул рот,

И прошептала наконец: —

Ты ждал, и он к тебе придет,

Он отыскался, твой отец. —

Обнять ее, расцеловать,

Потом бежать не чуя ног...

Она могла меня понять,

А я понять ее не мог.

Отец! Я любовался им.

Его рассеченным лицом,

Гордился им, совсем седым,

Моим вернувшимся отцом.

...Дощатый серенький вокзал,

Вокзальный неумолчный гам...

Я слышу, как отец сказал: —

Солдатское спасибо вам. —

А из вагонного окна

Впервые я заметил, что

Анастасия Фомина

Одета в ветхое пальто,

Что у нее плохой платок

И утомленные глаза...

Свисток. Раскатистый гудок...

Поплыл за окнами вокзал,

Поплыл за окнами платок,

Поплыл, приземист и горбат,

Провинциальный городок...

Так было десять лет назад.

Для нас построен новый дом,

У нас квартира в три окна.

Мы в гости Фомину зовем,

Но к нам не едет Фомина,

Ссылаясь на житье-бытье

Да ряд каких-то там причин.

...И вот однажды от нее

Ответа я не получил.

А я писал опять, опять,

И вновь, и вновь ответа нет.

И я устал ответа ждать,

В тот год мне было двадцать лет.

Гудели властно поезда,

К себе маня, к себе маня,

Влекли туда, влекли туда,

Где долго не было меня.

И не вернуться я не мог

В тот край, который дорог мне,

Как для солдата пыль дорог,

Что истоптали на войне...

...И вот кулак мой в дверь стучит,

А стук его —

как сердца стук. А на двери —

щиток висит,

А на щитке — слова растут,

Нехитрый перечень жильцов,

Фамилии да имена: «М. Петухова, П. Скворцов,

Анастасия Фомина».

Внимая стуку моему,

Заскрежетал запор дверной.

— Простите, это вы к кому?

— Мне Фомину, я к Фоминой... —

А женщина платок рябой

От удивления сняла:

— Да что ты, милый, бог с тобой,

Она уж год как померла... —

Платок к морщинкам возле глаз

Соболезнующе прирос:

— Она хворала все у нас.

Война, нужда, туберкулез...

На кухне керогаз чадил,

И самовар кипел, гудя.

Я, не дослушав, уходил.

Не попрощался, уходя.

Качнулась, выросла стена.

А я как будто ниже стал...

Анастасия Фомина, Прости меня.

Я опоздал.

Надвинув шапку до бровей,

Надвинув брови на глаза,

Скатился с лестницы твоей,

Как по щеке моей слеза.

Не видя ничего вокруг,

Я шел по лужам, как во сне.

Чу... голос чей-то:

— Слушай, внук, А ну-ка, пособи-ка мне! —

Поднял над головой вожжу

Усталый маленький старик,

Телега перед ним, гляжу,

В грязи беспомощно стоит.

А лошаденка, вся в поту.

Храпит, кусая удила,

И, видно, ей невмоготу

Вершить подобные дела.

И я, к телеге прислонясь,

Собрал всю силу, что была,

Нажал плечом —

и, чавкнув, грязь

Телегу деду отдала.

От восхищенья борода,

Седая, как болотный мох,

Задергалась:

— Вот это да! Вот это дал здоровья бог!

С такой-то силушкой, поди,

И гору можно своротить... —

Я шел к вокзалу по тропе.

Мне не хотелось говорить.

В степи вставал рассвет седой,

В ушах звенела тишина...

И думал я о жизни той,

Что смертью честных рождена.

МАЛЬЧИШКИ

Сестре Татьяне

В крутящемся праздничном зале

Ты школьных увидел друзей.

Ребята красивее стали

И стали как будто взрослей...

Девчонки ж такие сегодня,

Как будто приснились во сне...

У школьников

бал новогодний.

На улице падает снег...

Снежинки кружат у оконниц

На крылышках легких своих,

Похожи снежинки на школьниц,

А школьницы чем-то

на них.

Шестнадцатилетний романтик

С задумчивой грустью в глазах,

Пленил тебя розовый бантик

В похожих на рожь волосах.

А девочке вдруг показалось,

Что ты нелюдим

и несмел...

Ах, если б хоть самую малость

Сейчас танцевать ты умел!