Студопедия

Главная страница Случайная страница

Разделы сайта

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника






Сентября 2010 г., 13:16 2 страница






– А ты уже написала мемуары?

– Нет. Но, по-моему, это нетрудно. Начну прямо сегодня. Что скажешь?

Джордж молчит так долго, что мне приходится ему напоминать.

– Ну?

Он вздыхает:

– Давай я сначала заброшу удочку и посмотрю, клюнет ли кто-нибудь. Но позволь мне задать тебе один вопрос, Талли. Ты уверена? В твоем прошлом есть темные пятна.

– Уверена, Джордж. Найди мне издателя.


Неужели это так сложно? Ведь я журналист. Напишу историю своей жизни. Это будет бестселлер – вдохновляющий и искренний.

К тому времени, как я добираюсь до дома, меня охватывает радостное возбуждение – впервые за долгое время. Я раздеваюсь, надеваю тренировочный костюм и достаю ноутбук. Потом забираюсь на диван с чашкой чая и приступаю к делу. Печатаю: «Акт второй».

Потом прокручиваю страницу, начинаю новый параграф и смотрю на чистый экран.

Может, все дело в заглавии?

Я вглядываюсь в чистый экран. Долго, достаточно долго, чтобы решить, что все дело в чае. Наверное, тут поможет вино.

Наливаю себе бокал и возвращаюсь на диван.

Снова чистый экран.

Я отодвигаю ноутбук и смотрю на часы. Я «пишу» уже несколько часов, а результат нулевой. Это угнетает меня, но я отбрасываю неприятные мысли.

Исследование.

Любой писатель должен начать с исследования. Я знаю это по опыту работы в журналистике. Когда-то я была начинающим репортером. И знаю, как раскопать интересную историю.

И история моей жизни не исключение. Я была героиней нескольких журнальных статей и информационных программ на телевидении, но их я держала под контролем. При помощи магии телевидения я превратила свое несчастливое детство в волшебную сказку о Золушке. Бедняжка Талли Харт, брошенная родной матерью, становится символом американского успеха.

Мои зрители жаждали волшебной сказки, и я им ее дала – а в наше время сказки братьев Гримм сменились сказками Диснея, в которых зло представлено нарисованными львами и поющими осьминогами.

Эти новые волшебные сказки просто идеальны для меня. Сколько раз я говорила, что мне даже повезло, что меня так часто бросали. Отсутствие материнской любви закалило мой характер – так я это представляла. Говорила, что меня спасло честолюбие.

В мемуарах я расскажу правду. Об этом просил меня Джордж. Я с готовностью пообещала, но смогу ли сдержать слово?

Я должна. Это просто необходимо.

Мемуары вернут мне мою жизнь.

От детства и молодости у меня осталось не так уж много вещей, и все они лежат в кладовке, в подземном гараже. Я не заходила туда уже несколько лет, не говоря уж о том, чтобы заглядывать в коробки. Причем намеренно. Я сознательно решила не перебирать их содержимое.

Теперь я это сделаю.

Но решение мое не назовешь твердым – как и все решения, принятые от отчаяния. Я не могу заставить себя приступить к делу. Вместо этого подхожу к окну и стою там, пью один бокал вина за другим, пока небо не начинает затягиваться тучами и темнеть.

– Сделай это, – говорю я своему отражению и заставляю себя отвернуться от окна. Выходя из квартиры, я беру с собой ручку, блокнот и, разумеется, бокал вина.

В гараже поиски кладовки отнимают гораздо больше времени, чем я ожидала.

Я отпираю металлическую дверь, щелкаю выключателем и захожу внутрь.

Помещение площадью двенадцать квадратных футов. Я никогда не заглядывала в кладовки других жильцов, но нисколько не сомневаюсь, что большинство из них от пола до потолка забиты пластмассовыми контейнерами и картонными коробками с этикетками: «Рождество», «Отпуск», «Зима», «Лето», «Детская одежда» и т.  д. В этих коробках хранится память об их жизнях, законсервированная дорога, которая ведет к началу.

Моя кладовка практически пуста. Здесь свалены лыжи, теннисные ракетки и клюшки для гольфа – принадлежности для видов спорта, которыми я пробовала заниматься, но потом бросила, хотя когда-нибудь собиралась вернуться к ним снова, – а также ненужные вещи и старинное зеркало, которое я купила во Франции, а потом забыла о нем.

И две коробки. Всего две. Материальные свидетельства моей жизни не занимают много места.

Я протягиваю руку к первой коробке. На ней надпись: «Улица Светлячков». Вторая обозначена: «Королева Анна».

Меня пробирает дрожь. Я боюсь. Две коробки олицетворяют две половинки моей прошлой жизни, мою бабушку и маму. То, что спрятано внутри них, я не видела несколько десятилетий. В семнадцать лет я стала душеприказчицей бабушки. Она оставила мне все – дом на холме Королевы Анны и сдаваемую в аренду собственность на улице Светлячков. Оставшись одна, вновь брошенная матерью и помещенная в приемную семью, я избавилась от всех вещей из дома на холме Королевы Анны, оставив лишь то, что поместилось в эту коробку. Во второй коробке, «Улица Светлячков», хранилось немногое, что мы с матерью собрали за то короткое время, что провели вместе. За всю жизнь я жила с матерью только в семьдесят четвертом в доме на улице Светлячков, пока однажды она просто не исчезла. Я всегда всем говорила, что это недолгое время стало для меня благословением, потому что я встретила девочку, которая стала моей лучшей подругой. И это правда. Действительно благословение. Но также очередное разочарование в собственной матери.

Я хватаю старое одеяло, бросаю на пол и опускаюсь на колени. Затем тяну к себе коробку с надписью «Королева Анна».

Трясущимися руками я откидываю крышку. Пульс у меня частый и неровный, удары сердца словно подгоняют друг друга. Дышать становится трудно. В последний раз я открывала эту коробку в бабушкином доме, стоя на коленях в своей спальне. Дама из социальной службы сказала мне, чтобы я была «готова», когда она придет забирать меня. Я тщательно сложила свои вещи, но, несмотря на все эти ужасные годы, проведенные с матерью, все еще ждала, что она придет и спасет меня. Думаю, мне было семнадцать. Я была одинока и ждала мать, которая меня не спасла. В который раз!

Я сую руку в коробку. Первая вещь, которая попадается мне в ее темной глубине – старый альбом для вырезок и фотографий.

Он большой и тонкий, с изображением Холли Хобби  [20] на обложке. Я глажу обложку. Бабушка подарила мне этот альбом на одиннадцатый день рождения. А вскоре появилась моя мама, без предупреждения и пьяная, и повела меня в центр Сиэтла.

Я так и не поняла, какие намерения были в тот день у моей матери. Знаю только, что она бросила меня на крыльце дома на Пайонир-сквер в разгар антивоенного митинга.

– У твоей мамы проблемы, – сказала бабушка, уже позже, когда я сидела на полу и плакала.

– Поэтому она меня не любит?

– Прекрати, – приказываю я себе. Что было, то быльем поросло.

Я раскрываю альбом и вижу свою фотографию в одиннадцатилетнем возрасте: уже тогда я позирую перед камерой, склонившись к торту и задувая свечи.

С другой стороны прикреплено первое из нескольких сотен писем, которые я написала матери, но так и не отправила. «Дорогая мамочка, сегодня мне исполнилось одиннадцать лет…»

Я захлопываю альбом. Я едва взглянула на него, даже не листала, а уже чувствую себя хуже, чем когда начинала. Эти слова оживили ее – меня саму, ту, от которой я всю жизнь пыталась убежать, девочку с разбитым сердцем.

Будь Кейти со мной, я смогла бы разобрать эту коробку, извлечь наружу свою боль, проанализировать ее. Кейт сказала бы: «Твоя мама неудачница» и «Смотри, какая ты хорошенькая на этой фотографии», и другую чепуху, которую мне так нужно услышать. Без нее у меня не хватит душевных сил.

Я медленно встаю, понимая, что выпила слишком много вина.

Не потрудившись закрыть коробку, я ухожу из кладовки, забыв даже запереть ее. Может, мне повезет, и кто-то украдет эти коробки раньше, чем я решусь просмотреть их содержимое. На полпути к лифту звонит мой сотовый. Это Марджи.

– Привет, Марджи. – Я сразу же отвечаю, радуясь возможности отвлечься.

– Привет, Талли. Я хочу заказать столик в ресторане в Лос-Анджелесе, на субботний вечер. Как называется тот ресторан, который ты любишь?

Я улыбаюсь. Как я могла забыть, даже на минуту? В эти выходные у Мары выпускной. Я два дня проведу с семьей Муларки и Райан. Это подарок, который я очень ценю. Возможно, я даже попрошу Джонни помочь мне найти работу.

– Не волнуйтесь, Марджи. Я уже все забронировала для нас всех. В семь часов, в «Мадео».

14

В эти выходные я собираюсь быть такой, какой была прежде. Буду делать вид, что у меня нормальная жизнь и что в ней мало что изменилось. Буду смеяться с Джонни, обнимать свою крестную дочь и играть в видеоигры с мальчиками.

Не буду видеть в их новом доме только пустые стулья и людей, которых нет. Сосредоточусь на тех, которые рядом. Как в стихотворении Вордсворта – буду черпать силы в том, что осталось.

Когда такси останавливается перед современным домом на ухоженном участке в Беверли-Хиллз, я чувствую, как моя решимость сменяется паникой.

Кейт бы тут не понравилось.

Ксанакс успокаивает мои расшалившиеся нервы.

Я выхожу из машины и качу свой единственный чемодан по каменной дорожке. Подхожу к парадной двери и нажимаю кнопку звонка. Никто не отзывается, и я открываю дверь и вхожу, громко окликая хозяев.

Близнецы скатываются по широкой каменной лестнице, толкаясь и громко смеясь, похожие на щенков. Им по девять с половиной лет – длинные, всклокоченные каштановые волосы и белозубые улыбки. Увидев меня, они пронзительно кричат. Я едва успеваю приготовиться, чтобы их бурные объятия не сбили меня с ног.

– Я знал, что она приедет, – говорит Лукас.

– Ты врун, – смеется Уильям. – Это я сказал. – Он поворачивается ко мне: – Что ты привезла Маре?

– Вероятно, «феррари», – говорит Джонни, входя в комнату.

За одно мгновение вся история нашего знакомства проносится у меня перед глазами, словно река из мелькающих картинок. Я знаю, что мы оба думаем о женщине, которой больше нет, и о расстоянии, которое разделило нас. Он подходит ко мне.

Я толкаю его бедром, потому что не знаю, что сказать. Придумать что-нибудь я не успеваю – слышится голос Марджи. И вот я уже окружена ими – мальчиками, Джонни, Бадом, Марджи. Все говорят одновременно, улыбаются, смеются. Потом близнецы снова тащат бабушку и дедушку наверх, показать какую-то «крутую видеоигру», и мы с Джонни остаемся одни.

– Как Мара? – спрашиваю я.

– Отлично. Думаю, у нее все хорошо, – говорит он, хотя по его вздоху я понимаю, что это не совсем так. – Как ты? Я все жду, когда снова начнутся твои «Подруги».

Вот он, решающий момент. Я могу сказать ему правду и даже попросить помощи. Поведать о рухнувшей карьере и обратиться за советом.

Но не могу. Может, это печаль, может, моя гордость, а может, и то и другое. Но я точно знаю, что не могу сказать Джонни, что от моей жизни остались одни обломки – после всего, что ему пришлось вынести.

– Отлично, – говорю я. – Пишу книгу, что-то вроде автобиографии. Джордж утверждает, что это будет бестселлер.

– Значит, у тебя все в порядке?

– В полном.

Он кивает и отводит взгляд. Потом, даже когда у меня кружится голова от радости, что я снова с этими людьми, я все равно думаю о своей лжи. И гадаю, не такой ли у меня «порядок», как у Мары.


А с Марой не все в порядке. Это становится для всех шоком. В субботу, в день выпускного у Мары, когда мы все собрались в гостиной, она спускается к нам по лестнице. Мара выглядит худой и бледной – страшной, как призрак, другого сравнения мне в голову не приходит. Плечи у нее опущены, тусклые черные волосы закрывают лицо.

– Помогите мне, – говорит она, спустившись в гостиную, и поднимает руку, из которой хлещет кровь. Я бросаюсь на помощь, Джонни тоже. Мы снова ругаемся и говорим друг другу обидные слова. Но я твердо знаю: Маре нужна помощь, а я обещала не бросать ее. Я клянусь Джонни, что позабочусь о ней в Сиэтле, отведу на прием к доктору Блум.

Джонни не хочет отпускать ее со мной, но разве у него есть выбор? Я говорю, что знаю, как помочь ей, а он растерян и понятия не имеет, что делать. В конце концов он разрешает Маре провести у меня лето. Но ему это не нравится. Совсем. И он этого не скрывает.


В июне две тысячи восьмого Мара переезжает в мою квартиру. Это был один из тех чудесных, ярких дней начала лета, которые заставляют жителей Сиэтла вылезти из темных домов, надев прошлогодние шорты, щурясь, как кроты на свету, и разыскивая убранные куда-то солнцезащитные очки, про которые не вспоминали несколько месяцев.

Меня переполняет гордость: я выполнила данное Кейт обещание. Конечно, я теперь не в лучшей форме, и паника нередко подстерегает меня, нападая из засады, когда я меньше всего этого ожидаю. Да, я пью больше, чем следовало бы, и злоупотребляю успокоительным. И уже не могу спать без таблеток снотворного.

Но все это меркнет перед сознанием того, что теперь у меня есть обязанности. Я помогаю Маре распаковать ее маленький чемодан, а потом, в наш первый вечер здесь, мы сидим в гостиной и говорим о ее матери, как будто она вышла в магазин и скоро вернется. Я знаю, что это неправильно, что мы обманываем себя, но нам это необходимо – обеим.

– Ты готова к понедельнику? – наконец спрашиваю я.

– К встрече с доктором Блум? – уточняет Мара. – Нет. Честно говоря, нет.

– Я буду рядом с тобой на этом пути, – обещаю я. Больше мне ничего не приходит в голову.

На следующий день, пока Мара беседует с доктором Блум, я нервно расхаживаю по приемной.

– Вы протопчете дорожку на ковре. Примите ксанакс.

Я застываю на месте и оборачиваюсь.

На пороге стоит парень. Он одет во все черное, ногти у него накрашены, а мрачных побрякушек хватит на целый магазин на Бурбон-стрит. Но за обликом гота угадывается необычная красота. Он движется с грацией Ричарда Гира в «Американском жиголо» и садится на диван. В руке у него книжка стихов.

Мне нужно чем-то себя отвлечь, и я подхожу и сажусь на стул рядом с парнем. От него пахнет марихуаной и благовониями.

– Ты давно ходишь к доктору Блум?

Он пожимает плечами:

– Ну, какое-то время.

– Она тебе помогает?

Парень хитро улыбается.

– А кто говорит, что мне нужна помощь? Все, что мы видим, – это лишь сон во сне.

– Эдгар По, – говорю я. – Банальность. Я была бы действительно удивлена, если бы ты процитировал Рода Маккуина.

– Кого?

Я невольно улыбаюсь. Это имя я не вспоминала много лет. Девчонками мы с Кейт читали много любовных стихов таких авторов, как Род Маккуин и Халиль Джебран. Выучили наизусть «Напутствие» Эрманна.

– Род Маккуин. Поищи его.

Он не успевает ответить – дверь в кабинет открывается, и я вскакиваю. Выходит Мара, бледная и растерянная. Неужели Джонни не замечал, как она выглядит?

– Ну как?

Ответа я не дождалась – появляется доктор Блум и просит меня на пару слов.

– Подожди, – говорю я Маре и подхожу к доктору.

– Я бы хотела видеть ее у себя два раза в неделю, – тихо говорит доктор Блум. – По крайней мере, до осени, пока не начнутся занятия в колледже. И у меня есть группа для подростков, переживших несчастье. По средам. В семь часов.

– Она будет выполнять все ваши рекомендации, – обещаю я.

– Вы уверены?

– Разумеется. Как все прошло? – спрашиваю я. – Она…

– Мара – взрослый человек, Талли. Наши сеансы конфиденциальны.

– Знаю. Просто хотела спросить, сказала ли она…

– Конфиденциальны.

– Понятно. А что мне передать ее отцу? Он ждет отчета.

Доктор Блум задумывается и говорит:

– У Мары хрупкая психика, Талли. Мой совет тебе и отцу – обращаться с ней очень осторожно.

– Что значит – хрупкая?

– Синонимы – поврежденная, слабая, ломкая, легкоранимая, уязвимая. Я бы внимательно наблюдала за Марой, очень внимательно. Поддерживайте ее. В теперешнем состоянии она очень легко может принять неверное решение.

– Хуже, чем резать себя?

– Несложно представить, что девочки, которые себя режут, иногда режут слишком глубоко. Я уже сказала, внимательно наблюдайте за ней, поддерживайте. Она очень хрупкая.

По дороге домой я спрашиваю Мару, как прошла беседа с доктором Блум.

Мара ограничивается одним словом:

– Отлично.

В тот вечер я звоню Джонни и рассказываю все. Он встревожен – я слышу это по голосу, – но я обещаю, что позабочусь о ней, буду внимательно за ней следить.


Когда Мара идет на первое собрание группы поддержки для подростков, я решаю, что мне надо поработать над книгой. По крайней мере, надо попытаться. Оживший экран вызывает у меня тревогу, и я на минуту отхожу. Наливаю бокал вина и стою у окна, глядя на сияющую огнями ночную панораму города.

Звонит телефон, и я бросаюсь к нему. Джордж, мой агент, спешит сообщить, что моя идея насчет мемуаров вроде бы вызвала интерес – еще не конкретные предложения, но он полагает, что надежда есть. Кроме того, меня приглашают на шоу «Ученик знаменитости».

Я объясняю Джорджу, насколько оскорбительно для меня это предложение, когда возвращается Мара. Я приготовила горячее какао, мы берем чашки и забираемся в кровать – совсем как в былые времена, когда Мара была маленькой. Не сразу, но в конце концов Мара признается:

– Я не могу говорить с ней о маме.

Я не знаю, что ответить, а оскорбить ложью просто не могу. Несколько раз в жизни я была вынуждена обращаться к психотерапевту и догадываюсь, что мои приступы паники вызваны не только гормональными нарушениями. Меня захлестывает печаль, это чувство всегда было со мной, но теперь оно словно вспухает, выходя из берегов. Я знаю, есть опасность, что я забуду об осторожности и эта река поглотит меня. Но не верю, что слова способны вернуть ее в берега, не верю, что спасусь, цепляясь за воспоминания. Я верю, что должна сжать зубы и идти вперед.

И взглянуть правде в глаза.

Я обнимаю Мару и крепко прижимаю к себе. Мы шепотом говорим о ее страхах. Я убеждаю ее: Кейти не хотела бы, чтобы дочь бросала лечение. Я тешу себя мыслью, что наш разговор принес какую-то пользу, но откуда мне знать, что нужно услышать подростку?

Мы долго сидим, обнявшись, и каждая думает о присутствующем в комнате призраке, о женщине, которая соединила нас, а затем покинула.

На следующий день прилетает Джонни и пытается уговорить Мару вернуться в Лос-Анджелес, но девочка твердо решила остаться со мной.


– Ты рада, что скоро начнутся занятия в университете? – спрашиваю я Мару в пятницу вечером, после ее визита к доктору Блум. Я сижу с ней рядом, мы устроились на диване и накрылись кашемировым пледом. Джонни вернулся в Лос-Анджелес, и мы снова одни.

– Скорее, боюсь.

– Да, твоя мама тоже боялась. Но нам понравилось – и тебе тоже должно.

– Я с нетерпением жду курса писательского мастерства.

– Вся в мать.

– Что ты имеешь в виду?

– У твоей мамы был писательский талант. Если ты прочтешь ее дневник…

– Нет! – Голос Мары звенит от напряжения. Так она отвечает всякий раз, когда я касаюсь этой деликатной темы. Она не готова прочесть слова, написанные умирающей матерью. И я не могу ее винить. Это как сознательно разбивать себе сердце. Когда-нибудь придет время.

Звонит мой сотовый. Я наклоняюсь и смотрю, кто это.

– Привет, Джордж. Надеюсь, на этот раз речь не о дерьмовом реалити-шоу.

– И тебе привет. Я звоню по поводу книги. У нас есть предложение.

Мою радость трудно выразить словами. Я так рассчитывала на это! Я отстраняюсь от Мары и выпрямляюсь.

– Слава богу!

– Это единственное предложение, которое мы получили. Причем хорошее.

Я встаю и начинаю ходить по комнате. Когда агенты начинают тебя продавать, это беда.

– Сколько, Джордж?

– Не забывай, Талли…

– Сколько?

– Пятьсот тысяч долларов.

Я останавливаюсь.

– Ты сказал, пятьсот тысяч?

– Да. Авансом. Не считая роялти.

Я быстро сажусь, почти падаю. К счастью, рядом оказывается кресло.

– Ага.

Я понимаю, что в обычном мире это большие деньги. Я не родилась в рубашке. Но столько лет прожила в другом, необычном мире, что названная сумма становится для меня ударом – значит, моя слава прошла. Тридцать лет работаешь как проклятая и думаешь, что созданное тобой останется.

– Другого нет, Талли. Но это может стать твоим возвращением. Твоя жизнь – это история Золушки. Ты можешь снова завоевать мир.

У меня кружится голова. Я задыхаюсь. Мне хочется кричать, плакать, ругаться – так это несправедливо. Но я прекрасно понимаю, что выбора действительно нет.

– Согласна, – говорю я в трубку.


В ту ночь я слишком возбуждена, чтобы заснуть. И в одиннадцать часов бросаю бесплодные попытки. Минут десять просто брожу по своей темной квартире. Один раз я едва удерживаю себя, чтобы не зайти к Маре и не разбудить ее, но понимаю, что это эгоизм, и сопротивляюсь желанию открыть ее дверь. Наконец в половине двенадцатого я решаю приняться за работу. Может, работа над книгой поможет.

Я снова забираюсь в постель, ставлю на колени ноутбук и открываю последний документ. Вот он: «Второй акт». И синий экран. Я смотрю на него так пристально, что начинаются галлюцинации. Мне кажется, что я слышу шаги, звук открывшейся и закрывшейся двери. Потом снова наступает тишина.

Исследование. Без него мне не обойтись. Я все-таки должна собраться с духом и изучить содержимое коробок в кладовке.

Больше откладывать нельзя. Налив себе бокал вина, я спускаюсь в подвал. Опускаюсь на колени перед коробкой и приказываю себе не раскисать. Напоминаю, что издательство «Рэндом хауз» уже купило эти мемуары и заплатило за них. Осталось лишь рассказать историю моей жизни. Я не сомневаюсь, мне удастся найти нужные слова.

Я беру коробку с надписью «Королева Анна» и открываю ее. Вытаскиваю альбом и кладу на пол рядом с собой. Я еще не готова открыть эту коллекцию своих грез и страданий.

Наклонившись, я заглядываю в темное нутро коробки. Первое, что мне попадается на глаза – потрепанный плюшевый кролик.

Матильда.

У нее не хватает одного черного блестящего глаза, а усы, похоже, подрезаны. Подарок бабушки, моя лучшая подруга в детстве.

Я откладываю Матильду в сторону и снова запускаю руку в коробку. На этот раз мне попадается что-то мягкое, и я извлекаю на свет серую футболку с изображением гориллы Магиллы  [21].

Моя рука дрожит. Зачем я ее сохранила?

Не успев еще задать себе этот вопрос, я понимаю, что знаю ответ. Футболку купила мне мама. Насколько я помню, это ее единственный подарок.

Воспоминания нахлынули на меня.

Я маленькая – года четыре или пять. Я сижу на своем стульчике за кухонным столом и играю ложкой вместо того, чтобы есть завтрак. Вдруг входит она. Незнакомая женщина.

– Моя Таллула, – говорит женщина и нетвердой походкой приближается ко мне. Пахнет от нее странно – каким-то сладким дымом. – Ты скучала по своей мамочке?

Наверху звенит звонок.

– Это дедушка, – сообщаю я.

А потом я вдруг оказываюсь на руках незнакомки, и она бежит из дома.

Бабушка бросается за нами и кричит:

– Стой! Дороти…

Женщина говорит что-то, прибавляя слова, которых я не понимаю. Потом она спотыкается, и я выпадаю у нее из рук и ударяюсь головой об пол. Бабушка кричит, я плачу, а женщина снова хватает меня.

Я помню, что она просит называть ее мамой. Помню, каким жестким было сиденье в ее машине и как меня высадили на обочине дороги пописать. Помню запах дыма в машине и ее друзей. Они меня пугали.

Я помню шоколадные пирожные с орехами. Она кормила меня ими. Я ела их, а она смеялась, когда я упала и меня начало тошнить.

Я помню, как очнулась на больничной кровати с приколотой на груди запиской с именем: ТАЛЛУЛА РОУЗ.

Кто была та женщина? Я спросила у бабушки, когда она пришла забрать меня.

– Твоя мама, – сказала бабушка. Я отчетливо помню эти слова, как будто слышала их только вчера.

– Мне не нравится жить в машине, ба.

– Конечно, не нравится.

Я вздыхаю и возвращаю футболку в коробку. Возможно, написать воспоминания – не самая удачная идея. Я отодвигаю коробку и выхожу из кладовки, на этот раз не забыв запереть замок.

15

– Знаешь, тебе совсем не обязательно каждый раз провожать меня к врачу, – говорит Мара. Сегодня понедельник, яркий и солнечный день в конце июня, и мы идем с ней по Ферст-стрит к рынку.

– Знаю. Но мне хочется. – Я беру ее под руку.

За те две недели, что Мара живет со мной, я усвоила одну вещь: быть ответственным за детей трудно и страшно. Каждый раз, когда Мара идет в ванную, я боюсь, что она там режет себя. Я роюсь в мусоре и пересчитываю пластинки лейкопластыря в каждой упаковке. Я боюсь отпускать ее от себя. Постоянно пытаюсь вести себя правильно, но – следует честно признать – моих знаний о материнстве не хватит даже на то, чтобы наполнить пластмассовый стаканчик от желе.

Теперь, в приемной доктора Блум, я открываю ноутбук и смотрю на пустой синий экран. Пора приступать, двигаться к цели. Я обязана.

Мне понятно, что нужно делать. За свою жизнь я прочла множество автобиографических книг. Начинаются они всегда одинаково – с предыстории. Необходимо, если можно так выразиться, подготовить почву, очертить общую картину жизни, а уж потом приниматься за подробности, познакомить читателей с местом действия и персонажами.

Ну вот, опять. В этот раз меня останавливает то же, что и всегда: я не могу писать о своей жизни, не зная истории своей семьи. И своей матери.

Я почти ничего не знаю о ней, а об отце и того меньше. Мое прошлое – черная, зияющая пустота. Неудивительно, что я никак не могу начать.

Мне необходимо встретиться с матерью и поговорить с ней.

Приняв решение, я раскрываю сумку и отыскиваю маленькую оранжевую коробочку. Осталась последняя таблетка успокоительного. Я глотаю лекарство, не запивая водой, достаю сотовый телефон и звоню своему бизнес-менеджеру.

– Фрэнк, – говорю я, услышав его голос. – Это Талли. Моя мать все еще обналичивает чеки, которые ей отсылают?

– Рад, что ты позвонила. Я оставлял тебе несколько сообщений. Нам нужно обсудить состояние твоих финансов…

– Да, конечно. Но теперь мне нужно узнать о маме. Она все еще обналичивает чеки?

Фрэнк просит меня подождать, потом в телефоне снова раздается его голос:

– Да. Каждый месяц.

– А где она теперь живет?

Снова пауза.

– В твоем доме в Снохомише. Уже несколько лет. Мы посылали тебе уведомление. Думаю, она переехала туда во время болезни твоей подруги.

– Моя мать живет в доме на улице Светлячков? И я об этом знала?

– Да. А теперь давай поговорим…

Я отключаю телефон. Но не успеваю осознать услышанное, переварить его – из кабинета доктора Блум выходит Мара.

И только тогда я замечаю рядом с собой того парня, гота. Несколько прядей в его черных волосах выкрашены в пурпурный и зеленый цвета, в мочках ушей английские булавки. На шее татуировка – какой-то текст. Кажется, там говорится о безумии, но всех слов мне не видно.

При появлении Мары он встает. Улыбается. Мне не нравится, как он смотрит на мою крестницу.

Я поднимаюсь со стула, обхожу кофейный столик и встаю рядом с Марой, загораживая ее. Потом беру под руку и увожу из приемной. Оглянувшись, я вижу, что гот смотрит на нас.

– Доктор Блум считает, что мне нужно устроиться на работу, – говорит Мара, когда дверь захлопывается за нами.

– Да, конечно. – Я хмурюсь. На самом деле я думаю о своей матери. – Отличная идея!


После полудня я меряю шагами гостиную, пытаясь привести в порядок свои мысли.

Моя мать живет в одном из двух домов, которые я унаследовала от бабушки; этот дом у меня не хватило духу продать, потому что он находится напротив дома семьи Муларки. Это значит, что если я решусь поговорить с матерью, то вернусь на то место, где мы с Кейт познакомились и где изменилась моя жизнь – в ту звездную ночь, когда мне было четырнадцать.

Придется либо брать с собой Мару, либо ехать одной. Ни то ни другое меня не привлекает. Я обязана не спускать с нее глаз, но не хочу, чтобы она присутствовала при моей встрече с матерью. Воссоединение семьи слишком часто бывает унизительным или печальным.

– Талли?

Я слышу свое имя и оглядываюсь. Кажется, Мара окликает меня уже не в первый раз, но я не уверена.

– Да, милая? – Интересно, я выгляжу такой же растерянной, какой себя чувствую?

– Мне только что позвонила Эшли. Мои школьные подруги сегодня собираются в приморский парк Лютера Бербанка – пикник, водные лыжи и все такое. Можно мне пойти?

Какое облегчение! Впервые за все время Мара спрашивает разрешения провести время со школьными подругами. Я так ждала этого доброго знака. Она снова становится собой, смягчается. Может, мне пора перестать так сильно волноваться за нее.

– Думаю, это отличная идея. Когда ты вернешься?

Она задумывается:

– Ну… Потом они собираются в кино. На девятичасовой сеанс.

– Значит, ты вернешься домой к…

– Одиннадцати?

Вполне приемлемо. И у меня будет масса свободного времени. Тогда откуда это нехорошее предчувствие?

– Тебя кто-нибудь проводит домой?

Мара смеется:

– Конечно.

Я стала слишком мнительная. Мне не о чем беспокоиться.

– Договорились. Сегодня я тоже занята, меня почти весь день не будет дома. Осторожнее там.






© 2023 :: MyLektsii.ru :: Мои Лекции
Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав.
Копирование текстов разрешено только с указанием индексируемой ссылки на источник.