Глава 5. Маленькую, тесную проявочную комнату заполнял стойкий запах реактивов с металлическим привкусом

Маленькую, тесную проявочную комнату заполнял стойкий запах реактивов с металлическим привкусом. Нэш резиновым скребком удалил остатки воды с негатива и повесил пленку сушиться, зажав край прищепкой.

— Гениально! — воскликнул Харли, прикрепив гирьку к нижнему краю пленки и рассматривая проявленные негативы. — Вот этот кадр на полу в ванной… В нем есть такой… такой… Вот черт, слово забыл!

— Пафос? — подсказал Нэш.

— Точно, пафос. Или вот этот, где тебя зашивают. На лице у тебя прямо агония. Даже на негативе видно.

— Это и была агония, — сухо напомнил ему Нэш.

Разговор стих. Оба вглядывались в висящую полоску пленки. Наконец Харли сказал:

— Ты же понимаешь, мы не можем их использовать.

Нэш молчал. Он не был трусом, но не был и полным идиотом. Он не сможет одолеть Айви, если его убьют.

— Ты прав, — неохотно признал он. — Мы не можем их использовать. По крайней мере не сейчас.

Харли утвердительно хмыкнул в ответ, потом спросил:

— А как насчет вот этого?

Он указал на одинокий негатив, висевший отдельно, — единственный снимок на пленке, где все остальные кадры были просто черными.

Сара Айви. Стоит с закрытыми глазами, прислонившись к стене. Слегка запрокинутая голова и вздернутый подбородок придавали ей чертовски беззащитный вид. Чертовски невинный.

“Я велела им убить вас”.

В тот момент Нэш ей поверил. Но потом, когда его гнев остыл, он почувствовал в этих словах преувеличение, которое просто невозможно было проглотить. Сколько ни пытался, он не мог заставить себя поверить, что она такая бездушная.

И что из этого следует? Что он дурак. Что он разнюнился, потерял свою хватку.

Он все еще пристально всматривался в негатив. Все темное было светлым. Ее волосы. Ее платье. Ее глаза. Ее губы. Ему не терпелось увидеть проявленный снимок. Как только негатив просохнет, он сделает оттиск.

— Сохраним его, — сказал Нэш вслух. — Когда-нибудь пригодится.

Три дня спустя Нэш сидел перед экраном компьютера, задрав ноги на стол, балансируя клавиатурой у себя на коленях, и вводил в базу данных информацию о Саре Айви, которую Мейсон диктовал ему по телефону. Разговор шел вот уже несколько минут, и до сих пор частный детектив не сообщил ему ничего интересного. Неужели у этой женщины вообще нет никакой жизни? А может, у Мейсона притупился нюх?

— Раньше носила восьмой размер, теперь носит четвертый.

— И что, черт побери, это должно означать? — спросил Нэш, решив, что заносить эти данные в компьютер не стоит. Он печатал двумя пальцами, отыскивая каждую букву, и решил не тратить силы попусту.

— Ты просил разузнать все, что можно, о Саре Айви. Вот я и говорю то, что удалось нарыть.

— Ладно, ладно. — Нэшу не хотелось ссориться с одним из своих лучших информаторов.

— Раньше она покупала в огромных количествах шоколадное мороженое. Теперь отдает предпочтение крепким спиртным напиткам.

— Скажи мне что-нибудь, чего я не знаю, — простонал Нэш.

— Берет фильмы напрокат. Всякое старье. Мюзиклы и все такое прочее. По-моему, нет ничего на свете хуже старых мюзиклов.

Нэш засмеялся и сказал, что он того же мнения.

— Что еще у тебя есть?

— День рождения девятого января. Ей тридцать два года.

— Все это фуфло. Ты мне ничего существенного не сказал.

— Дай же мне договорить! У нее в зубах четыре пломбы. Покупки делает в основном по каталогам. Нэш испустил нетерпеливый вздох.

— В восемьдесят шестом году у нее был выкидыш.

Нэш выпрямился на стуле.

— Ну, это уже кое-что. — Зажав трубку между ухом и плечом, он начал печатать.

— После этого она несколько раз обращалась к врачу, и ей до сих пор выписывают сильнодействующие транквилизаторы и обезболивающие.

Руки Нэша замерли над клавиатурой.

— И что дальше?

— Похоже, у нее прямо-таки склонность ко всяким падениям и травмам. Несколько лет назад сломала руку. Потом было сотрясение мозга.

Нэш это напечатал.

— Она выросла на маленькой ферме в Висконсине. Всего двести акров [11]. Можно сказать, негде присесть пописать.

— Ну, это отчасти объясняет, чем ее так привлек Донован Айви, — заметил Нэш, занося данные в компьютер.

— Все связи с семьей оборваны.

— Теперь она стала важной птицей, что ей какие-то фермеры, — проворчал Нэш, вспомнив, с какой легкостью она повернулась к нему спиной в отеле “Ренессанс”.

— Может быть. — Мейсон помолчал. — Никаких друзей. Никого.

— Что еще?

— Это все.

— Все?

— Извини, но больше ничего наскрести не удалось.

— Ты же частный сыщик!

— А это значит, что в отличие от тебя я ничего не придумываю. А теперь как насчет приличных билетов на “Черных ястребов”?

— Ты не заслуживаешь никаких билетов! — возмутился Нэш.

— А ты не заслуживаешь такого друга, как я! — заорал Мейсон. — Вспомни, кто дал тебе наводку на самозваного проповедника, который выкачивал деньги из старушек? А как насчет бомбы, заложенной на мосту?

— Ты разбиваешь мне сердце.

— Ты бы его сначала заимел!

— Пошел к черту! — огрызнулся Нэш.

— Помни, я тебя знал, еще когда ты был жалким бродягой.

— А я и сейчас бродяга. Когда я был маленьким и мать спрашивала меня, кем я хочу стать, когда вырасту, я отвечал: “Цыганом”.

Мейсон громко засмеялся:

— Ты ненормальный.

— Да ладно, не бери в голову.

— Угу. Ты тоже.

Нэш повесил трубку и сделал для себя пометку достать четыре билета на “Черных ястребов”. Потом он откинулся на вращающемся стуле, сцепил руки за головой и уставился в потолок.

Что ему нужно, так это подлинное фото. И невыдуманная история.

Что ему нужно, так это посидеть в засаде.

Нэш никогда раньше не сидел в засаде. Оказалось, что это именно то, чего он ожидал, — скука смертная.

Он припарковался примерно в квартале вверх по улице наискосок от дома Айви, от души надеясь, что его автомобиль не привлечет к себе слишком много внимания. Мало кто из обитателей Золотого побережья мог похвастаться таким редкостным экземпляром, как его “Форд” 76-го года выпуска. Музейная вещь!

Дом и окружающий его громадный участок выглядели в точности как на фотографии, найденной им в библиотеке. Правда, насколько он мог судить, никаких доберманов на территории не было.

А чему удивляться? Животные гадят, с ними много возни. Такие люди, как супруги Айви, не захотят обзаводиться животными — даже сторожевой собакой. Впрочем, есть у них собака или нет, это не имело значения. Нэш все равно не собирался проникать на территорию поместья. Вот уж что ему меньше всего нужно, так это арест за незаконное вторжение в частные владения. Нет, он ждал, что кто-то придет или выйдет, но, похоже, только даром тратил время. Этой ночью опять ничего не случится, как и вчерашней. И позавчерашней.

Было уже за полночь. Несколько часов назад у него на глазах любящие супруги вместе покинули дом, а потом вернулись — тоже вместе. Сейчас они, наверное, наверху — занимаются этим. Почему-то мысль о Саре в объятиях Донована Айви покоробила Нэша. Ему даже не хотелось вникать, с какой стати эта мысль показалась ему такой неприятной.

Ему-то что за дело? Для него все это ровным счетом ничего не значит.

Нэш отодвинул назад сиденье, чтобы ногам было посвободнее, обхватил себя руками, откинулся затылком на спинку и закрыл глаза.

Сара Айви сидела на полу в ванной, закрыв глаза и привалившись затылком к стене. Рядом с ней стояла почти пустая бутылка марочного виски двенадцатилетней выдержки. На Саре все еще было белое вечернее платье с бисерной отделкой, бриллиантовые сережки-слезки и такое же ожерелье.

Из спальни до нее доносилось ровное, размеренное дыхание Донована. Он спал. Он всегда глубоко засыпал, “застолбив на ней свой участок”, как он выражался.

Надо принять душ. Смыть его с себя. Да, надо попытаться смыть его с себя. Но она знала, что легче ей не станет.

“Не смей себя жалеть. Не смей себя жалеть”. Но она жалела себя. Ужасно жалела. “Я жалею. Ты жалеешь. Все мы жалеем…” Сара облизнула губы и почувствовала вкус помады. И вкус Донована. Она все еще слышала запах его лосьона для бритья. Его пота.

Шлюха. Она чувствовала себя шлюхой. Сара еще несколько минут просидела на полу. Потом, двигаясь с чрезвычайной осторожностью, она поднялась на ноги. Плитки пола холодили ее босые ступни. Ни белья, ни чулок. Об этом позаботился Донован.

“Неужели дело того стоит? Спать с таким человеком, как Донован Айви, в обмен на безбедную жизнь? ”

Нет, нет, дело того не стоит. Две мысли прочно поселились у нее в голове.

Она ненавидит себя — раз.

Ей надо отсюда выбраться — два.

Сара поднесла бутылку к губам, допила виски, затем осторожно поставила пустую бутылку на мраморную туалетную полку. Она взглянула на свое отражение в зеркале. На размазанную по лицу губную помаду. На темные круги под глазами.

“Я тебя ненавижу”.

Она слишком сильно наклонилась вперед и потеряла равновесие — схватилась за мраморный край полки и при этом опрокинула флакон одеколона.

Он не разбился. Сара не понимала, как это могло случиться. Он должен был разбиться, рассыпаться на миллион крошечных осколков.

Донован.

Она прислушалась. Вдруг шум его разбудил?

Но все было тихо. Только из спальни доносилось ровное, размеренное дыхание.

Сара перевела дух, поставила флакон на место и вышла из ванной в спальню, где Донован спал, растянувшись лицом вниз на постели. Голый.

Донован очень гордился своим телом. Он был одержим своим телом, накачивал мускулы каждый день.

Он что-то пробормотал, покрепче стиснул подушку и затих. Сара долго смотрела на него, бессильно уронив руки.

Ей хотелось, чтобы он умер.

Нет, ей самой хотелось умереть.

С удивительной ясностью, которая иногда накатывала на нее, когда она была сильно пьяна, Сара вдруг поняла, что ей надо делать.

Такого спокойствия, такой уверенности она не чувствовала вот уже много лет. Она вытащила из ушей бриллиантовые серьги и бросила их на пол. Они упали на ковер с едва слышным мягким стуком. За ними последовало ожерелье. Потом она повернулась и вышла из комнаты. Спустилась вниз по лестнице. Отключила сигнализацию, отперла парадную дверь и вышла на крыльцо.

Лай. Где-то лаяла собака.

Это был не грозный лай сторожевого пса, готового вцепиться в горло чужаку, а брехливый, вздорный, действующий на нервы лай домашней собачки — лишь бы пошуметь.

Где-то вдалеке его услыхала и подхватила другая собака.

Нэш просыпался постепенно, не сразу соображая, где находится. Он не был ни в одном из привычных ему мест: на кушетке в редакции, в продранном шезлонге на крыше “Дырявой луны”, в машине, оставленной в гараже.

Засада!

Он дежурит в засаде у дома Айви.

Только он выпрямился и потянулся, чтобы немного размяться, как из ворот особняка выплыла белая фигура.

Сара Айви.

Вот и ладушки. Именно этого момента он и ждал. Она потихоньку уходит среди ночи на тайное рандеву.

С тяжело бьющимся сердцем Нэш опустился на сиденье и начал наблюдать, пригнувшись к рулевому колесу. Вот сейчас кто-нибудь подъедет и подберет ее. Но никто не подъехал. На дороге не было никакого движения. Все нормальные люди давно уже видели третий сон.

Ни минуты не колеблясь, Сара пересекла улицу в ярком свете уличного фонаря. Потом ее поглотила тень, но Нэш все-таки разглядел, что она направляется по тротуару в противоположную от него сторону.

Нэш выждал сколько мог, не желая терять ее из виду, потом повернул ключ зажигания. В ночной тишине шум двигателя, обычно работавшего очень тихо, показался ему оглушительным, словно он завел трактор.

Сара Айви ничего не заметила.

Она была уже на расстоянии двух кварталов, но ее белое платье призрачно светилось в темноте. Нэш плавно, дюйм за дюймом, отделился от тротуара и медленно двинулся вперед, не зажигая фар, позволив машине скользить по инерции, стараясь держаться в тени. Впрочем, это не имело значения. Сара Айви была целиком поглощена предстоящим свиданием и ничего вокруг не замечала.

Неожиданно для себя Нэш испытал смутное разочарование. Ему почему-то хотелось, чтобы она оказалась лучше, чем он о ней думал. Теперь он видел, что она оказалась даже хуже. Самые черные подозрения, которые он питал на ее счет, оправдались с лихвой.

Разочарование упало тяжким камнем и застряло где-то глубоко у него внутри.

С кем она встречается? С Крэем? Или с кем-то еще?

Пока машина скользила плавно и бесшумно, Нэш, не отрывая глаз от Сары Айви, нащупал на сиденье рядом с собой фотоаппарат. Он включил вспышку — послышался высокий ноющий звук заряжающейся батареи.

Куда же, черт побери, она направляется? Прямиком в озеро Мичиган?

Нэш увидел, как Сара пересекает бульвар, и решил следовать за ней дальше пешком. Он поставил “Форд” у тротуара, заглушил мотор, а сам схватил фотоаппарат и выскользнул из машины. Оглянувшись через плечо, он осторожно закрыл дверцу и двинулся следом за Сарой Айви. Ему казалось, что в тишине прохладной сентябрьской ночи подошвы его кроссовок громко шлепают по асфальту со звуком, напоминающим выстрелы.

Двойные лучи автомобильных фар прорезали ночную тьму. Нэш переждал, пока машина не проедет, затем поспешно перебежал через дорогу и укрылся за деревьями. Он машинально отметил про себя, что это китайские деревья “гинко”, славящиеся своей исключительной выносливостью. “Последние из уцелевших”, — подумал Нэш. Ему часто приходили в голову мысли, не имеющие прямого отношения к происходящему.

Ну, вот и пляж. Она с кем-то встречается на пляже.

“Вот и толкуй после этого о везенье”, — сказал он себе, стараясь подавить растущее в душе разочарование, выжать из себя хоть немного энтузиазма по поводу будущего сенсационного репортажа. Более удачной обстановки Нэш не смог бы придумать, даже если бы делал фотомонтаж.

Он огляделся кругом в поисках машины, которая могла бы принадлежать ее дружку, ее любовнику.

Ничего.

Похоже, дружок в эту ночь не придет на свидание. Хотя с неба светил всего лишь полумесяц, ночь казалась не слишком темной: город светился сам собой. “Световое загрязнение”, — подумал Нэш. Неужели в мире не осталось ничего чистого, ничего нетронутого?

Вдаль и вширь перед Сарой Айви расстилалась черная гладь озера, бескрайняя, как океан, серебрящаяся мерцающим отражением лунного света.

Сара шла прямо на эти играющие огни. Она двигалась решительно, не останавливаясь, не колеблясь, не глядя по сторонам.

Прямо к воде.

Какого черта?..

Нэш видел, как движется, словно плывет по воздуху, ее белое платье…

Куда, черт побери?..

Она подошла к самой воде…

И не остановилась.

Вода дошла ей до колен… до бедер… до талии…

Полуночное купание?

Она плавно разрезала воду, с каждым шагом все больше удаляясь от берега.

Все дальше и дальше.

Нэш ждал, что она вот-вот вернется обратно.

Он ждал…

Ждал…

Впереди ничего не было, кроме расстилающейся на восемьдесят миль воды. И тут до него наконец дошло, что нет у нее никакого тайного любовника и из дому она ушла не на свидание.

Разве что на свидание со смертью.

Внезапно Нэш бросился вперед — на ногах словно выросли крылья. У самой кромки, где песок был уже влажным и твердым, он оставил камеру и стянул с ног кроссовки, даже не развязывая шнурков.

Джинсы?

Времени нет. Она уже скрылась из виду. Вон она! Нэш разглядел белую точку в воде. Он расстегнул и стянул с себя джинсы, отбросил их в сторону. Потом бросился в воду, борясь с течением. Ему казалось, что он движется, как в замедленной киносъемке. Когда вода достала ему до бедер, он нырнул.

Холодно. Господи, до чего же холодно! От шока у него перехватило дух. Он поплыл кролем, делая мощные, длинные гребки, энергично работая ногами.

Теперь, когда Нэш оказался в воде, его поле зрения сузилось до нуля. Вода попала в глаза, но он все-таки изо всех сил старался найти взглядом Сару. Увы, он не видел ничего, кроме черной воды.

Может, он не туда плывет? Она могла находиться в трех футах слева или справа от него, а он ничего не видел. Он мог проплыть мимо и не заметить. Она могла быть где угодно. Вон она.

Белая точка. Впереди. Чуть левее. Нэш поплыл еще быстрее. Легкие у него уже горели, заныли плечи. Он крикнул, в надежде привлечь ее внимание, и наглотался воды. Он вдохнул воздух, закашлялся, но продолжал двигаться в том направлении, где увидел белую точку. Она опять исчезла. Чернота. Все вокруг черно.

О черт! О черт… Его пальцы нащупали что-то. Ткань? Нэш схватился покрепче, на этот раз ощущая в руке не только промокшую насквозь, липнущую к телу материю, но и холодную как лед плоть. Он впился в ней пальцами и сжал что было сил. Ее тело было совершенно безвольным и страшно тяжелым. Она ушла под воду, увлекая его за собой.

Ну вот, теперь он умрет. Они оба умрут.

Нэш не боялся смерти. Просто он никогда не думал, что это произойдет именно так. Огнестрельная рана была бы больше в его вкусе.

Все еще держа одной рукой ткань платья, а другой рукой подхватив Сару выше локтя, он рванулся вверх. Его голова показалась над поверхностью воды, и он жадно вдохнул живительный воздух.

Сара вдруг начала сопротивляться. Она боролась, толкала его в грудь, стараясь высвободиться из захвата. И опять они оба ушли под воду. И опять вынырнули. Нэш почувствовал, что его ноги запутались в складках ее платья. Он словно попал в силки.

— Пусти меня! — закричала Сара, рыдая, колотя его кулаками по груди, пока Нэш отчаянно пытался удержать себя и ее на плаву.

Он повиновался.

Она мгновенно ушла под воду, потом вынырнула, глотая воздух, но в то же время стараясь отдалиться от него. Он снова схватил ее.

— Что ты делаешь?.. — крикнула она.

Ему на ум пришли все банальности, какие обычно говорят в такую минуту. “Ты же не хочешь умереть, верно?.. Безвыходных положений не бывает. Все не так плохо, как кажется”.

— Все еще пытаюсь взять у вас интервью, — ответил Нэш.

— Оставь… меня… в покое…

Все, хватит с него разговоров. Возможную жертву утопления надо взять за подбородок — есть такое хорошее правило. Оно имеет под собой веское основание: применив его, вы не станете второй возможной жертвой.

Нэш заставил ее перевернуться на спину, обхватил ладонью подбородок Сары и поплыл к берегу, который вдруг оказался где-то очень-очень далеко.

Сара вскоре перестала бороться. И как только она прекратила сопротивление, Нэш внезапно почувствовал, что выбился из сил. А уж она-то и подавно.

Она была тоненькая, почти бесплотная, но ее пышное платье, расшитое бисером, тянуло ее вниз и сильно замедляло движение. Сколько он ни старался, цепочка огней на берегу ничуть не приближалась.

“Ни о чем не думай. Просто плыви! ” — приказал он себе.

Его легкие были словно охвачены огнем. Мышцы рук и ног сводило судорогой. Лицо горело, особенно швы на скуле, которые не полагалось мочить.

Казалось, кто-то прижег их раскаленным клеймом. Нэш уже начал сомневаться, что сумеет добраться до берега.

Стоило ему подумать о том, что больше он не проплывет ни фута, как у Сары вдруг открылось второе дыхание, и она начала отчаянно брыкаться. Ухватилась обеими руками за его руку в попытке ослабить захват, извиваясь и дергаясь всем телом.

Да, ему не выплыть. Он не сумеет…

И тут его ноги коснулись дна. Нэш встал, сделал несколько нетвердых шагов, выпустил Сару и рухнул на четвереньки. Он жадно втягивал воздух, когда вдруг заметил, что Сара барахтается рядом с ним, кашляя, отплевываясь, глотая больше воды, чем воздуха.

Он схватил ее за платье и вытащил из воды на мокрый песок. Отпустил и опять упал на четвереньки. Она долго кашляла, сплевывала воду, снова кашляла и задыхалась. Наконец она растянулась на песке рядом с ним. Мокрые пряди облепили ее лицо подобно водорослям.

Холод. Жуткий холод. Это была первая связная мысль, пришедшая ему в голову, когда удалось совладать с дыханием. Сара лежала рядом с ним совершенно неподвижно. Нэш подполз к ней и перевернул ее на спину. Отлепил мокрые волосы и счистил песок с ее холодной, как мрамор, щеки. Его пальцы замерли на ее коже…

Она открыла глаза. Ресницы у нее слиплись и заострились от воды. Она смотрела на него пристально, не отрываясь. Это был гипнотический взгляд. У него возникло странное ощущение, будто он видит свое уменьшающееся отражение в бесконечной череде зеркал.

Наконец ее дрожащие, посиневшие губы дрогнули:

— З-зачем?

В желтом свете уличных фонарей ее белое платье казалось прозрачным. Нэш ясно видел, что под платьем у нее ничего нет. Ни единой нитки. Он видел темные круги ее сосков. Он видел темный треугольник у нее между бедер.

— Зачем? — повторила она. Она спрашивает, зачем он вытащил ее из воды. Вот что ей хотелось бы знать.

— Ну, скажем… — Нэш умолк, стараясь перевести дух. — Скажем так: мне не нравится просто стоять и смотреть, когда кто-то убивает себя.

— А вам хотелось бы… — Ее грудь вздымалась и опадала, она тоже пыталась восстановить дыхание. — Вы предпочитаете… взять это дело… в свои руки?

Нэш мог бы сделать вид, что не понимает, но он знал, что она имеет в виду ремесло, которым он зарабатывал себе на жизнь. Но кто она такая, чтобы его осуждать?

— Вы… без зазрения совести… уничтожаете человеческую жизнь на бумаге, вы убиваете словом, так почему же… вы пытаетесь спасти меня сейчас? — Теперь ей стало легче дышать. — Чтобы я была рядом… и поставляла вам материал… для ваших гнусных статеек?

Он убивает ее словом… Неужели это правда? Неужели она воспринимает его работу именно так?

Нэш оторвал от нее взгляд, чтобы убедиться, что его камера на месте — там, где он ее оставил, на песке в нескольких ярдах от них. Потом он вновь посмотрел на Сару. На ее соски, на ее бедра, на ее лицо. На ее прелестное, обманчиво невинное лицо.

Он мог бы заснять ее прямо сейчас, лежащую на песке. На миг ему захотелось, чтобы она на самом деле была невинной, чтобы она оказалась лучше, чем он о ней думал. И сам он захотел обрести утраченную цельность. На краткий миг…

Сам не понимая, что делает, Нэш прикоснулся к ней, погладил по щеке, провел пальцами по скуле, по тонкой шее. Нащупал большим пальцем бьющуюся жилку. Прочертил линию от подбородка до развилки хрупких ключиц.

Ему необходимо было знать, что толкнуло ее на эту ночную прогулку по воде.

— Что случилось? — спросил Нэш.

Он должен был убедиться, что в случившемся нет его вины. Что он не имеет к этому отношения. Он представил себе ее сытую, благополучную жизнь, которую она тратила впустую рядом с таким человеком, как Донован Айви. Ведь для него она была всего лишь игрушкой, живой куклой. Его собственностью. Такое существование будет, пожалуй, потяжелее, чем жизнь на улице. По крайней мере, на улице ты сам себе хозяин. Ты никому не обязан давать отчет в своих поступках.

В его душе вдруг шевельнулось чувство невольного восхищения этой женщиной. Ее поведение свидетельствовало то ли о невероятной смелости, то ли о невероятной глупости. Но все-таки смерть…

— Это ведь бесповоротно, — неожиданно для себя сказал он вслух.

Ее взгляд стал рассеянным, она как будто думала о чем-то своем, ему неведомом:

— Да.

В этом коротком слове прозвучало столько тоски по несбывшемуся, что Нэш поежился.

— Почему вы хотели себя убить? Что вас на это толкнуло? — прошептал он.

Неожиданная прямота его вопроса, казалось, потрясла ее, заставила очнуться, вернуться в реальный мир. А реальный мир предстал перед ней в образе Нэша Одюбона, репортера желтой газеты.

Ее взгляд утратил задумчивость, подбородок напрягся, в лице проступила надменность, которую он впервые увидел еще в отеле “Ренессанс”, когда она решила его не замечать. Она схватила его руку и отбросила ее от себя, а потом проговорила сквозь зубы:

— Я сломала ноготь.

Еще один способ указать ему, что он лезет не в свое дело. Нэш засмеялся и отодвинулся от нее, сел, обхватив руками согнутые колени.

Сара тоже села на песке. Мокрое платье облепило ее грудь, соски напряглись и затвердели от холода. Потом она перекатилась и встала на колени спиной к нему. Сквозь промокшую ткань ему была видна темная ложбинка между ягодицами.

Нэш почувствовал возбуждение.

А Сара поднялась на ноги, сделала несколько шагов и, покачиваясь, остановилась прямо перед ним. Ему пришлось запрокинуть голову, чтобы посмотреть на нее. Господи, до чего же она была хороша!

Она бросила взгляд на его фотокамеру, потом опять на него. Подошла, взяла камеру и направилась к воде.

О черт, сейчас она швырнет аппарат прямо в озеро!

Подойдя к самой кромке воды, она остановилась и вытянула руку с фотоаппаратом над водой, готовясь бросить его, ожидая, что будет делать Нэш.

А что ему оставалось делать? Разве что глядеть на нее в немом изумлении.

Платье облегало ее, как намокшая папиросная бумага.

Он весь напрягся. Его тело болезненно пульсировало. Он застонал и закрыл лицо руками.

Через несколько секунд Сара вернулась, остановилась рядом с ним. Сидя с опущенной головой и глядя из-под руки, Нэш видел ее босые ножки. Ему хотелось взять одну из них рукой. Обхватить пальцами тонкую лодыжку. Скользнуть выше — к колену, к бедру…

— Возьмите.

Он поднял голову. Сара стояла над ним, расставив ноги, и протягивала ему фотоаппарат.

— Возьмите, — повторила она.

Ему хотелось бы взять ее. Прямо сейчас. Прямо здесь, на берегу. Он медленно протянул руку и забрал у нее аппарат.

— Сфотографируйте меня.

Нэш смотрел на нее в недоумении.

— Вы же этого хотели, не так ли?

Он кивнул.

Она отошла на несколько шагов.

— Ну так снимайте.

Нэш посмотрел на камеру, и она вдруг показалась ему совершенно незнакомой. Он почему-то вдруг забыл, как ею пользоваться. Руки у него легко, но все-таки заметно дрожали. Он повернул аппарат и тут заметил, что световой индикатор включения вспышки все еще горит. Камера была готова к работе.

Сам не сознавая, что делает, он вскинул аппарат к глазам, нашел Сару в объективе, навел на фокус, автоматически регулируя раскрытие диафрагмы. Расплывчатый образ обрел кристальную четкость.

Черным фоном ей служило озеро. Белая кожа. Темные глаза. Черные волосы. Грудь… Темные круги сосков… Темный треугольник волос, просвечивающий сквозь мокрую ткань… Грешный ангел.

Нэш щелкнул затвором объектива. Вспышка сработала, на мгновение ослепив его.

Когда зрение вернулось к нему, Сары уже не было. Она исчезла.

Он огляделся. Его бы ничуть не удивило, если бы она опять побежала к воде и превратилась в русалку. Но берег был пуст.

Оглянувшись назад, он заметил белое платье за деревьями. Она шла обратно к своему дому, шла туда, откуда пришла. Назад в особняк, к роскошному бассейну с подсветкой. Назад к Доновану Айви.