Студопедия

Главная страница Случайная страница

Разделы сайта

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника






Глава 5 4 страница






Авторитетный медицинский журнал «Lancet» в своей центральной статье не оставил от гомеопатии камня на камне, рассказав об эксперименте швейцарских специалистов. Они пришли к выводу, что гомеопатия лечит ничем не лучше пустышки. Казалось бы, вопрос закрыт. Однако через несколько месяцев тот же «Lancet» публикует другой материал, критикующий некорректную методику первого исследования. Причем автором этой статьи был вовсе не гомеопат! Далее в хор вступили уже гомеопаты. Обработав те же самые исследования, на которых была основана первая статья, они пришли к совершенно противоположным выводам, а именно: гомеопатические лекарства показывают на самом деле лучшие результаты, чем традиционные аллопатические. Кроме того, они обращали внимание на то, кто финансировал исследования, — фармацевтические компании. А в медицинской науке давно известна «странная» закономерность: исследования, финансируемые фармацевтическими компаниями, чаще показывают положительные результаты, говорящие о пользе их лекарств. Гомеопаты же в сравнении с аллопатами — просто нищие. Годовой оборот мирового гомеопатического рынка составляет 0, 3 % от всего фармацевтического рынка. Потому их и обижают.

В 1988 году на улице гомеопатов случился праздник. Журнал «Nature» опубликовал статью французского иммунолога Жака Бенвенисты о подтверждении им гомеопатического эффекта. Жак брал гомеопатические разведения аллергена, в которых уже никакого аллергена не оставалось, и воздействовал им на клетки иммунной системы. И клетки реагировали! Однако научную общественность более всего поразило не это, а то, что опубликовал такую статью авторитетный «Nature». Люди были возмущены подобной пропагандой лженауки, и потому главный редактор журнала Джон Меддокс — талантливый писатель и журналист, возглавивший столь солидный журнал в 31 год, решил провести собственное «расследование». Он привлек давнего борца с лженаукой иллюзиониста Джеймса Ренди, и ребята провели эксперимент. В котором эффект Бенвенисты обнаружен не был. После этого Ренди во всеуслышание предложил премию в один миллион долларов всем, кому удастся доказать, что гомеопатия — не обман.

Казалось бы, точка поставлена. Мошенник Бенвениста разоблачен, лишен финансирования и осмеян. Но...,

Но все почему-то забыли простой принцип, услышанный мною еще от своей учительницы по физике. У нее по причине неловкости дважды не получился опыт, которым она хотела продемонстрировать нам некий физический принцип.

— Сотня неполучившихся опытов ничего не доказывает. Один удавшийся доказывает все! — сказала физичка, и на третий раз опыт увенчался успехом.

И действительно, даже сто человек, не умеющих кататься на коньках, не доказывают невозможности скольжения по льду на двух узких металлических полозьях, прикрученных к ботинкам. Потому что потом на лед выходит олимпийский чемпион и легко прыгает тройной тулуп.

Роль такого чемпиона сыграла команда немецких биофизиков из Международного института биофизики (Нойсс, Германия). Они исследовали свечение динофлагеллятов — одноклеточных морских организмов. Если колонии одноклеточных подливали простой минеральный раствор, полученный путем перемешивания, они не светились. А вот если этот раствор предварительно трясли (как сказали бы гомеопаты, «подвергали суккуссии»), одноклеточные начинали излучать слабенькое свечение. Оно было таким слабеньким, что для его регистрации требовался сверхчувствительный детектор биолюминесценции, каких в мире всего несколько штук.

Но все-таки это было лишь «побочное» подтверждение. Которое касалось тряски раствора, а не разведения. Однако в 2003 году в Швейцарии химик Луи Рэй провел серию экспериментов по термолюминесценции с солевыми растворами. Он использовал обычную поваренную соль и хлорид лития. Раствор глубоко замораживался и подвергался облучению. Потом образец нагревался и по мере разогрева в определенные моменты начинал светиться, высвобождая закачанную в него энергию. Рэй обнаружил в спектре излучения два пика.

После чего исследователь перед заморозкой начал разводить солевые растворы в дистиллированной воде до таких концентраций, при которых они переставали быть солевыми растворами — там не оставалось ни одной молекулы соли. Концентрации достигали ЗОС. Так вот, обычная дистиллированная вода при разморозке вела себя совсем не так, как та, в которой когда-то была соль. Спектры свечения существенно различались во втором пике. Это говорит о том, сделал вывод Рэй, что в структуре водородных связей воды существуют различия. Которые зависят от истории этой воды.

Бенвениста, который к тому времени был еще жив (он умер в 2004 году), отнесся к опытам Рэя сдержанно. Он заявил, что работа эта, хотя и очень интересная, но проводилась не по слепой методике. То есть сам экспериментатор знал, в какой именно пробирке какая вода находится — где обычная дистиллированная, а где бывший раствор соли. Дело в том, что именно об это споткнулся сам Бенвениста: когда он и его сотрудники знали, что испытуемый образец — не просто пустышка, а гомеопатический раствор, эффект воздействия наблюдался. А когда главный редактор «Nature» Джон Меддокс в лаборатории того же Бенвенисты проводил слепой эксперимент, то есть не зная, какой именно образец он испытывает, эффект странным образом пропадал. О влиянии наблюдателя на эксперимент разговор особый, а сейчас скажу лишь, что экспериментов подобного рода проводилось множество. И результаты они давали крайне противоречивые — эффект то не подтверждался, то вдруг неожиданно проявлялся.

Неужели у воды все-таки есть память? Предположение это настолько странное для людей с химическим и физическим образованием, что всерьез не воспринимается. Им проще поверить в ошибку эксперимента или в прямой обман. Ведь что такое вода? Сплошной хаос! Именно поэтому в популярных статьях о гомеопатии можно натолкнуться на следующие пассажи: «Сами гомеопаты тоже не могут толком понять, почему действуют их препараты».

А доктор Джаред Смит из Национальной лаборатории Беркли (Калифорния) твердо заявляет: «Совершенно ясно, что вода просто не может “хранить” в себе информацию. Это полностью противоречит всему, что мы знаем о жидкостной структурной динамике. Структура воды меняется гораздо стремительнее, чем структуры других жидкостей».

И потому я ничуть не удивляюсь, вспоминая уже знакомую вам фразу Карданова: «Ну ничему эта хрень работает?!.»

Может возникнуть резонный вопрос: а не все ли равно, почему оно работает, если работает? А вот не все равно! Потому что если, как утверждают многие, гомеопатия работает только как плацебо, значит, речь идет о самовнушении. То есть работает вера больного в то, что ему дали лекарство. О вере мы еще поговорим подробнее, а сейчас лишь небольшая история конца пятидесятых годов, ставшая просто классической благодаря написавшему о ней доктору Б. Клопферу.

Некий состоятельный американец по фамилии Райт заболел лимфосаркомой. Болезнь обнаружилась поздно, лимфоузлы Райта были поражены большими опухолями, и дни его, по большому счету, были сочтены. Райт не хотел умирать и был готов бороться. Но он обладал практическим, рациональным мышлением и в чудеса не верил, понимая: рак неизлечим. Нет от него лекарств! Однако в один прекрасный день Райт прочел в газете об испытаниях нового лекарства против рака под названием кребиозен. И попросил своего лечащего врача вколоть ему кребиозен. Тот предупредил, что Американская медицинская ассоциация и Управление по санитарному надзору за качеством пищевых продуктов и медикаментов еще не закончили клинических испытаний этого средства, но Райт настоял. И доктор Клопфер вдул ему инъекцию кребиозена, чтобы не расстраивать умирающего (Клопфер был одним из врачей, участвовавших в клинических испытаниях препарата). Это случилось в пятницу и, по правде сказать, врач не рассчитывал больше увидеть Райта, поскольку для поддержания его жизни приходилось использовать кислородную маску, а из его плевральной полости каждый день откачивали экссудативную жидкость, — выходные пациент мог уже не протянуть.

Однако в понедельник Райт, который в последнее время по большей части лежал, вышел прогуляться. С каждым днем ему становилось все лучше и лучше. Опухоли исчезали буквально на глазах. Инъекции кребиозена буквально творили чудеса!

Через полторы недели Райт был выписан из больницы и даже возобновил полеты на личном самолете. Но на свою беду он прочел в газете, что кребиозен не оправдал возлагаемых на него медициной надежд, его эффективность при лечении рака была крайне низкой. И у Райта немедленно случился рецидив, он снова попал в госпиталь. Тогда Клопфер пошел на хитрость. Он сказал Райту, что отрицательные результаты испытаний объясняются технологическим браком — первая партия кребиозена оказалась испорчена во время транспортировки. И что у него есть новое поколение этого лекарства. После чего вколол Райту дистиллированную воду.

И Райт опять выздоровел! Рецидивные опухоли ушли, и в течение двух месяцев у пациента не было никаких следов перенесенной онкологии. Однако через эти самые два месяца вышел отчет Американской медицинской ассоциации, который констатировал: кребиозен оказался полностью неэффективен при лечении онкологических заболеваний. Райт понял, что его водили за нос и что никакого лекарства не существует.

На сей раз рак оказался просто молниеносным и убил Райта буквально за считаные дни...

О чем эта история? О том, что даже людям рациональным нужна вера. В успешные клинические испытания. В публикации научных журналов. В ссылки на авторитеты науки... Если бы Райт прочитал на белой бумаге черные буквы, рассказавшие ему о чудо-средстве против рака под названием кребиозен, которое показало отличные результаты, он был бы жив. Но черные буквы на белой бумаге были расставлены совсем в другом порядке, который говорил Райту: «Ты умрешь!» И он умер.

Написано было «буйвол», и Райт был уверен — буйвол!

Так в некоторых диких африканских племенах убивает своих соплеменников колдун. Для того чтобы вычислить вора, он дает всем мужчинам племени выпить колдовское зелье, уверяя, что умрет от него только вор. Вор знает, что он вор. И умирает. Потому что до него довели эту информацию, и он в нее поверил.

То есть одно только прочтение черного текста на белом листе про успешные испытания кребиозена, вне зависимости от того, соответствовал ли этот текст «истинной реальности» или нет, изменило реальность самого Райта. О реальности нашей реальности мы еще поговорим в другое время, а сейчас резюмирую: если вы человек рациональный, имеете хорошее образование и в гомеопатию (читай, в память воды) не верите, то чтобы сломать ваше неверие, вам надо дать теорию. Крепкую физическую теорию.

Ну, возьмите...

Только сначала условимся! Если вы сами не можете проверить физические расчеты или повторить эксперименты, вам придется верить или не верить человеку или книге на слово. В подавляющем большинстве случаев в нашем мире так и происходит: 99, 99 % людей не проверяют физические утверждения лично, а верят написанному тексту. Который и откладывается в их головах, формируя нашу общую, согласованную реальность. В которой теперь есть теория относительности, кварки, электроны в виде шариков и в виде волн и даже мифологическая Баба-яга. Мы живем в этом согласованном пространстве смыслов...

Понятно, что мы верим не всякому тексту. У нас есть разделение на источники, заслуживающие и не заслуживающие доверия. Если источник солидный, ему веры больше, если нет — меньше. Документ — это источник информации. Свидетель — тоже. Иногда бывает достаточно взглянуть на человека, чтобы проникнуться к нему доверием или недоверием. Но если человек присутствует перед вами не живой, а как отражение в тексте, взглянуть на него и ощутить его тепло непосредственно нельзя, приходится довольствоваться описанием. Поэтому так много слов в этой книге я и уделяю описаниям людей. И не только поэтому...

Итак, вам, как человеку трезвому, практичному, образованному и рациональному, нужны авторитетные источники. В вопросах физики вы скорее поверите кандидату физических наук, нежели уборщице из соседнего универмага, не правда ли? Физик - эксперт, а уборщица нет. Это наш принцип договоренности: физики ставят физические эксперименты, а уборщицы нет, поэтому физикам мы верим. А кому верить, если на наших глазах спорят два эксперта? Обычно социум в таких условиях выжидает, пока эксперты не придут к единому мнению и не договорятся об очередной истине. Когда-то эксперты полагали, что материки неподвижны, и мы, по всеобщей договоренности, жили на стационарной планете. Потом возникла группка научных диссидентов с иным мнением. Которое впоследствии возобладало, эксперты передоговорились, и материки теперь ползают по поверхности планеты, как тараканы. Главенствующей является именно эта истина, а мы живем на совсем другой планете. Ныне в экспертном сообществе геологов возникла маленькая группка людей, которая полагает, что Земля раздувается, ибо состоит из металлогидридов, и именно этим объясняется «кажимость» расползания континентов. По всей видимости, через несколько лет экспертное сообщество договорится об этой точке зрения, и мы с вами уже будем жить не в мире литосферных плит, а на расширяющемся металло- гидридном шаре.

Постойте, скажут мне позитивно настроенные товарищи, но ведь эксперты выдумывают это не с бухты-барахты, а под влиянием новых фактов, поставляемых объективной природой! Вопрос об объективности природы я пока отставлю в сторону, чтобы рассмотреть его в свой черед, а пока соглашусь: это, в принципе, верно. Но от внимания ускользает следующее: «фактами природы» владеет и оценивает их очень маленькая группа лиц, а все остальные живут «по договоренности» и «на вере», ибо экспертами не являются. Раньше жили на плоской земле, поддерживаемой тремя китами, потом на стационарном шаре, потом на шаре, вертящемся вокруг светила. А завтра, глядишь, будем жить на раздувающемся шаре. Я сейчас говорю не об «объективной истине», я говорю об описании мира.

Пример: что такое электрон, мы не знаем. Но можем, в зависимости от описания, приближенно представить его волной или частицей. Можем представить его в виде крутящегося вокруг атомного ядра заряженного шарика, а можем — в виде размазанной в пространстве туманной электронной гантели, как на уроке химии. А что такое электрон «на самом деле»? И есть ли оно, это «самое дело»? Наверное, есть, но оно принципиально непостижимо, поскольку не совпадает с нашим мозгом и воспринимается только отраженно. Иными словами, «объективная реальность» и наше представление о ней — не одно и то же, не правда ли? Это разные вещи. В том-то и суть... Реальность остается, представления же о ней, то есть ее отражение в мозге, меняются.

Теперь вернемся к нашим баранам, то есть специалистам. Они говорят: памяти воды не существует. Однако есть и другие специалисты, ничуть не менее титулованные, которые утверждают: существует! Число их поменьше, но это говорит только о том, что новая договоренность по данному поводу в научном мире еще не достигнута. Будет ли она достигнута, мы пока не знаем. Но в нашем сегодняшнем времени и состоянии кто нам мешает поверить любому эксперту?

Ну вот, например, доктор наук, профессор, лауреат Государственной премии, заместитель директора Института биохимической физики им. Н. М. Эмануэля Елена Борисовна Бурлакова чем не эксперт? По всем показателям — эксперт! И о чем этот эксперт свидетельствует?

А свидетельствует он (точнее, она) о том, что «сегодня есть серьезные ученые, которые не будут утверждать, что гомеопатия — лженаука, хотя вопросов здесь по-прежнему больше, чем ответов...» В академическом институте под руководством Бурлаковой довольно давно изучают механизмы действия сверхмалых доз и пришли к следующим выводам: эффект есть. Причем «волнообразный»: поначалу при разведении раствор ведет себя предсказуемо — эффект падает пропорционально разведению. Что естественно: реагирует- то вещество. Чем меньше вещества — тем меньше реакция. То есть если уменьшить концентрацию раствора в десять раз, то и эффективность падает в десять раз. При разведении в сто раз эффект пропадает вовсе. Ну, и зачем дальше разбавлять, если у нас уже все до нуля упало? Ниже нуля не будет!.. Нужно быть гением или сумасшедшим, чтобы продолжать разбавлять дальше и проверять. Нужно какое-то невероятное, ниоткуда не вытекающее озарение. Расчет на чудо. Потому что после разведения в сто тысяч раз эффект вдруг появляется снова. Причем сильнее, чем при обычных разведениях!

Надо сказать, Бурлакова, как представитель академической науки, человек осторожный. Она, конечно, публикует статьи о «влиянии сверхмалых доз», но все-таки ведет речь только о дозах. То есть когда вещества хоть и мало, но оно еще есть — пусть даже одна молекула на стакан. Потому как если вещество есть, биологическое воздействие можно как-то попробовать объяснить воздействием на рецепторы или параметрическим резонансом — буквально за уши что-нибудь притянуть. Но что делать, если вещества в растворе вовсе нет? Бурлакова от «памяти воды» открещивается: «...требуется, чтобы водные структуры были достаточно устойчивыми и не распадались раньше, чем на них отреагирует клетка. Физики же утверждают, что время жизни структурных образований молекул воды чрезвычайно мало».

При этом о работах Шангмна-Березовского, работавшего с разведениями, в которых молекул активного вещества уже не оставалось вовсе, Бурлакова знает. Равно как и о том, что от этих работ серьезные научные журналы открещивались и отпихивались. Об этом феномене пишет и коллега Бурлаковой, лауреат Государственной премии СССР, доктор биологических наук Н. Пальмина: «Исследователи, работающие в области сверхмалых доз (СМД), испытали и продолжают испытывать скептическое отношение со стороны академической науки к своим результатам и работам... Многие академические журналы отказывали и продолжают отказывать авторам этих работ в публикации только на том основании, что концентрации используемых агентов слишком малы... При этом не спасает ни досконально проверенный эксперимент, ни безупречная репутация авторов в их предшествующей научной деятельности. Порой формулировка причин отказа в публикации носит откровенно курьезный характер, например, один из наших весьма авторитетных журналов заявил, что “статья не может быть опубликована до тех пор, пока полученные результаты не будут объяснены в рамках общепринятых законов биохимии и энзимологии”. Как же, спрашивается, тогда развиваться науке, если все новое, выходящее за рамки общепринятого, будет игнорироваться?»

Игнорирование еще ладно. Обиднее насмешки. Люди, которые эксперимента не проводили, но не верят в некий эффект исходя из своих догматов, хохочут над людьми, которые эксперимент провели, эффект обнаружили и теперь осмысливают. Такое, например, было с осторожной Бурлаковой: «Обнаружив подобный эффект, мы примерно с полгода повторяли свои опыты, пытаясь исключить ошибку. И уж если поначалу мы сами с недоверием относились к собственным результатам, то недоверие и даже насмешки со стороны коллег... Дело, видимо, в том, что время сверхмалых доз еще не пришло. Вспоминаю, как 3-4 года назад, уже после Бенвенисты и спустя почти 10 лет после Шангина- Березовского, я делала сообщение в одном из институтов по поводу действия сверхмалых доз... Видели бы вы реакцию. Посыпались шуточки... Очевидно, всему свое время. Надо, чтобы созрели не только отдельные личности. Надо, чтобы созрела критическая масса всего общества. Похоже, мы к этому приближаемся».

Видимо, права была ее коллега Пальмина, сказавшая: «Нас ожидает длительный и тернистый путь до окончательного признания научной правоты, в первую очередь эффектов веществ в СМД, а затем и мнимых растворов... Может быть, будет высказана какая-то новая “сумасшедшая” идея, и она, вновь перевернув все сколько-нибудь устоявшиеся представления, направит мысли ученых совсем в другое русло...»

Вот как раз о такой сумасшедшей идее я и хочу рассказать. Идея будет сумасшедшая, но ее автор — гражданин грамотный. Надо его, пожалуй, обрисовать несколькими мазками...

Он уже немолодой человек старой закалки. Советской закалки, я бы даже сказал. Дома у него по советскому обычаю много книг, на стене ковры, которые так любили советские люди, почитавшие ковры и хрусталь за мерило жизненного успеха и достатка. Но помимо желания жить хорошо, сыто и богато (насколько это вообще было возможно при советах) гнездилось во многих людях упомянутой закалки стремление к познанию мира. Такие люди есть всегда, у них гипертрофированный поисковый инстинкт, видимо. Социальная система может таких людей поощрять, а может давить, как это было во времена христианского Средневековья, но они рождаются, чтобы познавать мир. Шило у них в заднице на этот счет! Один, будучи скромным служащим патентного бюро, размышляет об устройстве Вселенной и скорости электромагнитной волны; другой, руководствуясь древними легендами, раскапывает мифологическую Трою; третий с позиций гидромеханика размышляет о сердце; четвертый посвящает всю свою жизнь поиску пути в Индию через Атлантический океан...

Вот с одним из таких одержимых я сейчас и беседую, сидя на скрипучем советском стуле в его скромной четырехкомнатной квартире. Если бы я просто сказал вам, чем он занимается, серьезные читатели покрутили бы пальцем у виска, а мой любимый академик Кругляков — председатель комиссии РАН по борьбе с лженаукой - отлупил бы меня своей мозолистой рукой по мягкой писательской попе. Поэтому, опасаясь экзекуций, я зайду издалека, осторожно, прикрыв попу, то есть расскажу сначала о биографических моментах героя. Зовут его Станислав Зенин.

Он биофизик. Закончил физфак МГУ. Именно оттуда выпускают настоящих биофизиков. Потому что у настоящего биофизика должно быть хорошее физическое образование. Это понятно: физика — основа основ, фундамент. Каким бы красивым домик ни был, без хорошего фундамента он долго не простоит.

Но «по жизни» Зенин вовсе не физик. Он доктор биологических наук и, как ни странно, дважды кандидат наук — химических и философских. То есть у него две кандидатские диссертации. Зачем? Хороший вопрос. Я его тоже задал. Но не сразу, а после некоторого ознакомления с деталями биографии...

— Я поступил в МГУ в 1959 году — как раз тогда кафедру биофизики и открыли. Когда я поступал, у меня был выбор — или медицина, или физика. Но в те годы было впечатление, будто с позиции физики можно определить биологию, что понятно: более точная наука должна определять менее точную. Потом уже я в этом усомнился, отчего и выросла моя вторая кандидатская — по философии... А еще в 1959-м, после запуска спутника, вся молодежь стремилась к звездам, астрономия стала модной, и туда тоже многие шли. И, поскольку баллов у меня было больше, ребята переживали: пойду я на астрономию или нет, составлю им конкуренцию или не составлю. Но я пошел туда, куда пошел, и ничуть не жалею — уж больно мне хотелось понять сущность жизни!

...Завидное стремление. Зенин не стал астрономом, но звезды хватал, правда, не с неба, как его сокурсники- астрономы, а со дна Белого моря, где у биофизиков была биологическая практика. Потому что помимо физики и математики, которые физикам положено знать «по штату», биофизикам на физфаке давали очень много биологии. Заставляли резать лягушек, посылали практиковаться на биостанции. Учили хорошо, но после окончания физфака Зенин понял, что ему не хватает знаний промежуточной науки — химии.

— Химии нам давали мало. И, в основном, это была биохимия. Но я осознал, что понять биологию без хорошего знания химических основ невозможно.

И он был прав. Потому что химия вырастает из физики, а биология из химии. Потом из биологии вырастает психология и так далее. То есть в основе психологии все равно лежит физика, о чем мы еще поговорим.

Короче, после выпуска Зенин пошел на химфак, где полтора десятка лет занимался тем, что послужило фундаментом его дальнейших исследований. Пятнадцать лет он изучал реакции в водных средах, то есть был больше физхими- ком, нежели биофизиком. Почему в водных? Да потому что это ближе всего к биологии, мы ведь тоже состоим по большей части из воды. Люди, как я уже писал ранее, всего лишь водные пузыри, оторвавшиеся от океана и приспособившиеся вести автономное существование, называемое жизнью, то есть поддерживающие внутри себя сложный комплекс химических реакций в водной среде (у нас при рождении организм на 80 % состоит из воды, правда, потом мы немного усыхаем — до 70 %).

Так вот, занимаясь изучением химических реакций в водной среде, Зенин с коллегами раз за разом обнаруживали, что вода ведет себя вовсе не как нормальный растворитель.

— Когда определяешь логарифм константы равновесия от обратной температуры, это особенно заметно. Для обычных растворителей этот график линеен. А для воды он нелинейный. Это значит, что вода активно участвует в реакциях, а не является обычной нейтральной средой, сценой действия.

Первая диссертация Зенина как раз и была посвящена исследованию реакций комплексообразования. А вторая, как я уже говорил, по философии, — в 1966 году Зенин поступил в заочную аспирантуру философского факультета.

— За каким...?

Мой вопрос читателю, надеюсь, понятен. Я лично философию не люблю. И знаю философов, которые относятся к своей науке с тем же пренебрежением. Например, доктор философских наук Акоп Назаретян, имеющий, помимо философского, еще и нормальное образование, порой пробрасывает такие фразы: «Только философов на этот семинар звать не надо: заболтают проблему». Абсолютно с ним согласен: болтуны! Переливают из пустого в порожнее вместо того, чтобы идти двор подметать... Но вот у Зенина, как видите, иное мнение.

— Тема моей диссертации была напрямую связана с моей специальностью — «Химическая форма движения материи». Спор тогда в науке был великий — можно ли свести химию к физике? Утверждалось, что ничего собственно химического ни в какой химической реакции нет, все можно свести к чистой физике.

— Правильно. Это же чисто электромагнитные дела. Заряды. Электронные оболочки...

— Но философия ведь не зря подразделяет форму движения материи на механическую, физическую...

—...химическую, биологическую, психологическую, социальную! Я помню, Станислав Валентинович. Проходили. Все мы выросли из шинели диамата.

— Это значит, что во всякой форме движения материи должна быть и есть своя специфика. И ставший позже деканом философского факультета Серафим Тимофеевич Ми- люхин, который занимался философскими проблемами физики, много думал по этому поводу. И я тоже — как его аспирант.

— Иными словами, вы полагали, что сложная система не сводится к своим простейшим составляющим. Переход количества в качество это называется. Тоже проходили...

Зенин кивнул:

— Именно так. Должно было быть в химии нечто большее, чем в физике. Именно поэтому академик и нобелевский лауреат Семенов сказал однажды свою знаменитую фразу о том, что в химии нет ни одной реакции, которая изучена до конца. Даже самая изученная в мире реакция - кислорода с водородом — состоит из 21 элементарной стадии, из которых изучено только 15. И вплоть до своих девяноста лет Семенов это повторял. Почему? Потому что он, физик по образованию, прекрасно понимал: что-то в химии есть, что не объясняется современной физикой. Это «что-то», на мой взгляд, — среда, в которой происходят все физические процессы.

— Вы ведь не воду имеете в виду? Потому что химические реакции идут не только в воде.

— Не воду. А то, что раньше называли эфиром, а сейчас вакуумом.

— Стоп! Об этом позже, а сейчас вернемся к воде. И к биологии.

— Когда люди пытаются найти начало биологических процессов, многие приходят к неутешительным выводам - «ах, все от Бога!» Меня гипотеза бога не устраивает. Но с лекций по биохимии я до сих пор помню схему метаболизма, то есть химических реакций внутри человека. Она производит сильное впечатление! Ну как такая сложность может сама по себе возникнуть?!. Как все это может быть согласованным?!. Неужели этим никто не управляет?.. И поскольку все это происходит в водной среде, я и занялся изучением реакций в водных растворах. Молекулы - актеры. А вода — это сцена, на которой происходит действие. Люди обычно изучают «актеров» и мало кто занимается «сценой». Надо разбираться со «сценой». Надо разобраться с тем, что такое вода.

...Казалось бы, что может быть проще и понятнее воды? Любой дурак знает, что вода — это «аш-два-о». И даже химическую формулу написать может — Н20. Два атома водорода и один атом кислорода — вот что такое молекула воды. Ничего там больше нет. Простая штука. Однако... Однако у воды столько загадок, что у людей понимающих ум за разум заходит. Вот например...

Если вы возьмете таблицу Менделеева и посмотрите, что там стоит ниже кислорода в том же столбике, то увидите серу. Соединение серы с водородом, аналогичное кислородному, всем нам хорошо знакомо и представляет собой крайне вонючий газ — сероводород. При этом сера вдвое тяжелее кислорода (атомный вес кислорода 16 единиц, а серы — 32). Ничего не брезжит?..

Почему сероводород, который вдвое массивнее «кисло- родоводорода», являет собой газ, а вдвое более легкое и потому летучее вещество при нормальных условиях является жидкостью? Должно быть наоборот! Точнее, если сероводород является газом (а он и должен им являться по всем химическим канонам), то вода тем более должна быть газом! А она — жидкость. Отчего?

Вопрос этот мучает химиков давно. И с помощью физиков они придумали ответ: в воде есть ассоциаты молекул. То есть некие «комки». Но при этом самым парадоксальным образом считается, что эти комки неустойчивы. Вспомните слова Бурлаковой: «Физики утверждают, что время жизни структурных образований молекул воды чрезвычайно мало». То есть вроде бы они есть, и вроде бы их и нет.






© 2023 :: MyLektsii.ru :: Мои Лекции
Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав.
Копирование текстов разрешено только с указанием индексируемой ссылки на источник.