Января 1907 г. Из трех тетрадей Дневника послушника Николая Митрофановича Беляева (1888–1931) (впоследствии иеромонах Никон

ПРЕДИСЛОВИЕ

Из трех тетрадей Дневника послушника Николая Митрофановича Беляева (1888–1931) (впоследствии иеромонах Никон, последний духовник Оптиной пустыни перед ее закрытием в 1927 г., исповедник; канонизирован в сонме Преподобных Старцев Оптинских Архиерейским собором Русской Православной Церкви 1996 г.), осталась только одна, из которой утеряно несколько начальных страниц. Но и на основании сохранившегося текста можно составить достаточно полную картину о духовных поисках будущего старца, о его первых шагах в подвижнической жизни, о его исключительных для нашего времени взаимоотношениях с духовным наставником. Перед читателем живо предстают два ярких образа — начальник Оптинского скита, духовник обители, старец и по духовному, и по телесному возрасту преп. Варсонофий и, с другой стороны, двадцатилетний юноша, искатель Истины, решившийся стать на путь не рассудочного только, но деятельного Ее познания. Дневниковые размышления самого послушника Николая и, тем более, записанные им наставления старца Варсонофия представляют собой одну из последних ценных страниц двухтысячелетней духовной традиции Православной Церкви — традиции борьбы со страстями, делания заповедей, молитвы…

Но любой дневник — это всегда личный, в той или иной мере субъективный документ. Это почти каждодневная череда всех — не только светлых, но и негативных переживаний, всех — не только истинных, но и ошибочных суждений и мыслей. К тому же, автор дневника, даже если речь идет о святом подвижнике, пишет, как правило, лишь для самого себя, вряд ли помышляя о том, каким образом написанное им может быть понято и воспринято другим человеком. Кроме того, дневник — это еще и совокупность мелких подробностей (фактов, наблюдений, замечаний), которые, будучи, может быть, важными вехами в судьбе этого конкретного человека, вряд ли могут представлять существенную значимость для людей, живущих в иных условиях, в иную эпоху.

Поэтому при подготовке данного издания к печати мы не сочли необходимым публиковать полный авторский текст. Из оригинала были опущены: во–первых, второстепенные (бытовые, биографические и т. п.) подробности, которые увеличили бы объем и без того немалой книги и потому сделали бы ее менее доступной для широкого круга читателей; во–вторых, факты, наблюдения, мысли, носящие, сугубо личный характер (сложные взаимоотношения с братом Иваном, негативные оценки, данные конкретным лицам, примеры отеческой любви и заботы старца Варсонофия по отношению к автору и т. п.), — публиковать их, по нашему мнению, просто неделикатно; в–третьих, некоторые суждения преп. Варсонофия, которые, отражая индивидуальные черты его собственного духовного и жизненного склада, не вполне согласуются с опытом большинства православных святых, и потому могли бы, на наш взгляд, стать «камнем преткновения» для многих читателей; наконец, те места, в которых мысль автора выражена недостаточно внятно и потому может быть искажена и перетолкована.

Вместе с тем, следует особо подчеркнуть, что, готовя «Дневник» к изданию, редактируя его, мы руководствовались исключительно соображениями духовно–нравственной целесообразности, а не «цензурными» опасениями. В отличие от редакторов книги «Дневник последнего духовника Оптиной пустыни» (СПб., 1994), которая как раз и представляет собой пример жесткой и весьма тенденциозной цензуры, мы сохранили в нашем издании все (видимо, показавшиеся слишком «острыми») места «Дневника», которые затрагивают и сложные вопросы русской истории (например, так называемый еврейский вопрос), и животрепещущие проблемы церковной жизни (упадок монашества, отсутствие подлинного духовного руководства, бедственное состояние духовного образования, развращение нравов в русском обществе и народе в целом и т. д.).

Надеемся, что данное издание будет интересно и, главное, полезно не только всем, шествующим уже по пути духовной жизни, но и всем, ищущим этот путь, всем, готовящимся по нему пойти.

января 1907 г.

Теперь я в первый раз намереваюсь серьезно и осмысленно говеть. Я как бы только теперь понял всю необходимость, всю святость, все величие этих двух Таинств — покаяния и приобщения Тела и Крови Христовых. Все пророки, апостолы и Сам Христос Спаситель и Его Предтеча Иоанн Креститель, все они начинали свою проповедь словом: «Покайтесь!»

Тяжело, когда сознаешь себя виновным; нам прямо необходимо покаяться, сознаться в своих грехах, высказать все, что нас тяготит, а когда мы высказываем все это, нам становится уже как–то легче. А здесь наше исповедание своих грехов принимает Сам Господь наш Иисус Христос. Он разрешит нас от ужасного бремени греховного, успокоит нашу совесть и подкрепит нас. Вот что нам дает это Таинство, но только в том случае, если мы искренно сознаем себя виновными, искренно каемся в своих грехах и надеемся на Божию милость, ибо Он принимает всякого грешника, самого ужасного, утопающего во грехах, будь только он смирен сердцем. Сознай свою виновность и приди ко Христу с покаянием, не показным, а с искренним. Вот если мы будем смотреть на покаяние так, то, приступая к нему, мы должны будем сознать все величие этого Таинства и потому приготовить себя надлежащим образом.

Приготовление к Таинству покаяния должно состоять в самоуглублении, посте и молитве. Для того, чтобы познать все свое недостоинство пред Богом, увидеть все свои грехи, увидеть всю грязь и низость своей жизни, необходимо углубиться в самого себя и разобрать все свои поступки. Пост необходим для нас при этом как умерщвление плоти для того, чтобы оторваться от плоти и всего земного и мыслить о Боге и небесном. Справедлива пословица: «Чем больше ешь, тем больше хочется есть». Если мы утолим только голод и жажду и займемся делом или станем молиться, нас еда не будет отрывать от нашего занятия. Это я сам на себе испытал. Тогда как–то чувствуется, что сущность жизни не в еде, не в чем–либо земном, а в высшем духовном мире человека, не в утолении страстей, а в стремлении познать истину — это есть первый признак духовной жизни человека. Без этого человек духовно умирает. Если же мы угождаем плоти, то ее потребности растут неимоверно быстро, так что подавляют всякое духовное движение души. Нас не интересуют тогда высшие духовные вопросы, весь наш интерес сосредотачивается исключительно на земном удовлетворении страстей и похотей плоти.

Жалок тогда человек, хотя очень часто не сознает этого. Напротив того, человек постящийся, так сказать, отрезвляется, совершенствуется нравственно. Конечно, пост, если не сопровождается молитвой и духовной заботой, не имеет почти никакой цены. Пост есть не цель, а средство, пособие, облегчающее нам молитву и духовное совершенствование. Молитва, если только искренна, имеет великую силу. Сам Иисус Христос о силе молитвы, произносящейся с верою, говорит: «Все, что просите от Отца во имя Мое, даст вам»(см. Мф. 21, 22; Мк. 11, 24; Ин. 14, 13), и»Если с верою скажете горе сей: иди и ввергнись в море, будет вам»(Мф. 21, 21). Потому мы, не будучи в состоянии сделать что–либо доброе, должны прибегать к молитве, как единому спасительному средству в нашей немощи.

Знаю по себе: хочу и не могу сделать добро, делаю зло. Я даже не могу отличить белого от черного — зла от добра. Жалкое, ужасное состояние, в котором только и может помочь молитва, молитва покаянная. Да, я вижу единый исход из моего положения — это покаяние и приобщение Святых Таин. Прежде должен очистить себя покаянием, а затем принять в себя Тело и Кровь Христа.

Великое Таинство — покаяние, а еще более величия и святости являет причащение. Здесь я принимаю в себя Самого Иисуса Христа, Его Пречистое Тело, Его Кровь, Его Божество. Я соединяюсь с Ним самым тесным образом.«Пияй Мою Кровь и ядый Мою Плоть во Мне пребывает, и Аз в нем»(Ин. 6, 56), — говорит Сам Спаситель. Всю важность, всю необходимость этого Таинства для нас мы видим из слов Спасителя, что только вкушающий Плоти Его живет, а тот, кто не вкушает, не имеет в себе жизни. Да, велико и необходимо для нас это Святое Таинство, но и страшно! Как я, недостойный и грешный, подойду к Святой Чаше? Ведь я не жизнь, а осуждение найду в Ней, ибо всякий, вкушающий недостойно, «суд себе яст и пиет»(1 Кор. 11, 29).

Да, страшно… Потому я должен всю седмицу, начиная с понедельника, ходить в церковь и дома молиться, и, углубившись в себя и сознав свое недостоинство, приступить к Таинству покаяния с искренним желанием исправить и переменить свою жизнь. Затем, все–таки будучи очищен, я со смирением и уже не с таким страхом приступаю к принятию Тела и Крови Христовой. Это, несомненно, поможет моему желанию стать человеком и, может быть, хоть немного, да откроет глаза.

Я не имею в себе жизни, теперь это мне вполне понятно. Я ни разу не говел, не исповедовался, не приобщался. Ни разу. Это ужасно. Что толку, что я каждый год ходил говеть? Какой смысл в таком говении? Еще в прошлом году я, пожалуй, молился, когда приступал к Чаше, но этого далеко недостаточно. Я помню, мне жалко было расстаться с миром, с плотскими наслаждениями, да я и не хотел вовсе с ними расставаться. А это разве покаяние? Нет, тут только одна форма, внешняя сторона. Так не должно быть!

Теперь я решил исправиться, хочу переменить жизнь и, кажется, хочу искренно. Если так, то для меня теперь имеет смысл говеть, ибо я намерен говеть по–настоящему, как следует. Я даже надеюсь, что это послужит основанием в моей дальнейшей жизни и деятельности. Я еще хотел в Рождественский пост говеть, но прозевал; да и мои теперешние мысли тогда едва нарождались. Завтра (впрочем, это будет сегодня), если даст Бог, я пойду к батюшке, поговорю, авось разъяснит хоть немного, да, как человек уже пожилой и, по–видимому, искренно верующий, даст, может быть, добрый совет.