Человек с реки Казым

Жил на Казыме человек со своею женой. Родился у них сын. Когда сын родился, Отыру 1 семь пестрых оленей убили, семь белых оленей убили. Отыр мальчика счастьем и удачей трех человеческих жизней наградил. Когда мальчик вырос, отец ему с Оби, из Священного Городка2, жену высватал. Поженились они, привез он жену к себе домой. Много жили, мало жили, однажды решили к родителям жены в гости съездить. Собрались и поехали. Когда в городок приехали, там народ праздник играть собирается. Сородичи жены все в общественном доме сидят. Зять туда же пошел. В дом вошел, сел. Вот поднялись семь человек, вышли из дома для пляски приготовиться. Люди зятю говорят:

— Ты в какой-нибудь другой дом пойди. Когда плясать начнут, тебе здесь быть нельзя.

— Да я, — говорит, — лучше здесь останусь. Неужели на меня угощения или мяса жертвенного не хватит?! 3

— И то верно, — старик один говорит, — пусть сидит.

Когда семь человек из дома вышли, казымский человек тоже вскоре выйти задумал. Вышел, смотрит: у семи загородок, что вокруг дома, все семь ворот заперты. В это время семь человек с криком и свистом через все семь загородок одним махом внутрь ограды прыгнули. Казымец, торопясь, назад в дом пошел. Вошел, немного там побыл, и вскоре те семь человек появились. Пришли, плясать начали. Один человек играет, семеро пляшут.

Семеро пляшущих шесть кругов сделали. На седьмом круге задний из пляшущих зятя с собой подхватил, и все из дома вышли. Вскоре назад вернулись. Бывшие в доме говорят:

— Зятя куда увели?

— Да мы его с собой и не брали, здесь где-нибудь сидит. Стали искать — нет нигде.

— Ведь ты же его с собою утащил, — седьмому из плясавших говорят.

— Нет, — отвечает, — не уводил я его.

В другие дома пошли, ищут везде. Нет нигде зятя. Ну а теперь снова о нем речь пойдет.

Несут его куда-то вверх, только в ушах свистит. Долго несли, коротко ли несли, однажды примчались к горе, поросшей высокими лиственницами4. В тот лиственничный лес вошли, стоит дом. Стены из лиственниц сложены. В стене по две лиственницы да по три лиственницы в длину положено. Такой большой дом. В дом вошли. У одной стены семь медведей в ряд усажены. Перед медведями старик сидит. Говорит старик:

— Зятя принесли? Он пляску смотреть хотел. Теперь пусть смотрит. Расшевелите-ка зятя нашего.

Семь менквов для пляски оделись5. Плясать начали. Плясать начали, зятя на руки подхватили. Пляшут, а человека, кверху па руки поднявши, держат да подкидывают. Семь кругов проплясали. Зятя в сторону бросили. Чувствует человек: все его тело ноет, все болит. Подумал тут: «Казыма Великая Мать! Днем и ночью жертвы тебе приносить буду, только спасла бы жизнь мою из рук этих лесных духов-чертей!»

В это время старик говорит:

— Эй, внучек, я ведь слышу все твои просьбы, хоть на верхнем небе, хоть на земле пашей священной! Старик вершины Со-рахта6 —это я. Старик, охраняющий дорогу на Верхний мир, — это я! Твоя крохотная ничтожная бабка, твой крохотный ничтожный дедка со мной ничего не поделают.

— Эй, дети, зятя нашего расшевелите маленько!

Менквы опять подпялпсь для пляски одеться. Одежды свои взяли. В это время старик говорит:

— Ну-ка, дети, повремените немного. Нашего зятя бабка, которую он звал, сейчас прийти должна. Пусть придет. Она придет, тогда уж попляшете.

Тут смотрят: приехала женщина на упряжке из трех белых быков, в белой ягушке, белым платком шелковым покрытая. Приехала Казыма Великая Мать.

— Вот, дедушка, моего мальчика ты сюда привел. Когда оп нл свет появился, когда человеком стал, отец его семь белых оленей да семь пестрых оленей перед Отыром поставил. Отыр наградил его жизнью трех человек, богатством трех человек.

— Э-э, доченька, а хоть бы и наградил! Этот человек пляски смотреть хотел. Перед началом первой пляски тести его из дома хоть и посылали, хоть и говорили ему: «Тебе здесь быть нельзя», он не ушел. Тогда я его сюда привел, пусть большую пляску теперь посмотрит!

Старик для гостьи стол приготовил, угощает ее:

— Садись, дочка, поешь, попей!

За едой, за питьем женщина опять говорит:

— Ну, дедушка, мальчика моего отпусти!

— Нет, доченька, не пущу. Он пляски смотреть хотел, так пусть смотрит!

Есть кончили, опять просит:

— Отпустил бы ты его, дедушка!

— Нет, не отпущу.

— Ну, раз не отпускаешь, что поделаю!

Женщина хорей и вожжу в руки взяла, уехала. После ее отъезда старик говорит:

— Ну, дети, теперь зятя нашего порасшевелите пемного. Менквы оделись, плясать начали, человека опять подхватили.

Наверх поднявши, на руках держат да подкидывают. У одного из рук вырвется, другому в когти попадает. Семь кругов проплясали, остановились. Остановились, человека опять в сторону швырнули. Чувствует он: больше прежнего у пего тело и кости Солят. Свету не видит — так все болит. Еще если раз с ним спляшут, тут и смерть. Погибнет он! Стал поминать Тэк-отыра7:

— Тэк-отыр, когда-то я с вечера до утра жертвы тебе приносил! Теперь вот погибаю в руках лесных духов.

Перед семью медведями сидящий старик тут говорит:

— Эй, внучек, деда своего призываешь будто? На Верхнем мире и на земле нашей священной я один. Говорю тебе: «Дед твой приедет и с тем же и уедет. Не отпущу я тебя».

— Эй, дети, поиграйте-ка с зятем!

Менквы плясать поднялись, одеваться начали.

— Обождите маленько, дети, теперь вот этот неладный дед его едет. Обождите.

II верно: па упряжке из трех пестрых быков в пестрой парке человек приехал8. Остановился, вожжу привязал, говорит:

— Эй, дедушка, моего мальчика ты зачем сюда затащил?

— Он пляски смотреть хотел, оттого сюда и притащили его. Теперь пусть смотрит.

— Отпусти.

— Нет, не отпущу. Пляски смотреть хотел, теперь пусть смотрит. Ну, иди, — старик продолжает, — стол готов, поедим, попьем.

Есть-пить сели. За едой приехавший опять говорит:

— Эх, дедушка, отпустил бы ты этого мальчика!

— Нет, не отпущу. Пляски да игры смотреть хотел, теперь пусть смотрит.

Поели, попили, кончили. Гость оделся, выходить собрался.

— Отпусти, дедушка, мальчика, — снова просит.

— Нет, не отпущу.

Человек вышел, хорей и вожжу в руки взял, уехал.

После отъезда человека старик говорит:

— Ну, дети, с зятем нашим опять попляшите!

Менквы снова поднялись, опять пляшут. Зягя подхватили, на руках подняли. Один его из рук выпустит, другому в когти попадет. Этот его выпустит, другой подхватит. Семь кругов проплясали, остановились. Человека в сторону бросили. Ну зот, чувствует он, если еще раз его подхватят, умрет непременно. Вокруг него что есть, едва узнает. Все тело и кости болят. Если опять его возьмут, тут ему и смерть! Думает тогда: «Отыр меня жизнью трех людей наградил, счастьем и богатством трех людей наградил. Теперь вот в руках у этих лесных духов моя смерть приходит. Глаза мои уж не смотрят, уши мои уже не слышат. В руках у этих лесных духов погибаю».

— Ага, — старик говорит, —Отыра призываешь будто? В Верхнем мире и па земле нашей один я! Что же. призывай — с че\г придет, с тем и уйдет.

— Эй, дети, сыграйте еще с зятем!

Менквы поднялись, одеваться стали. Как вышли, старик и, говорит:

— Обождите, дети. Никак, этот неладпый идет, кого зять призывал?! Подождите немного. Он уйдет, тогда уж.

Вскоре ветви у лиственниц качаться начали, иные лиственницы пополам сломались. Менквы снаружи четыре медных котла незаконченных поставили, чтобы лошади не на землю встать9. Наконец всадник показался. Черный зверь, красный зверь — пушнина всякая на шее у лошади понавешана, качается. Лошадь как встряхнется, шкурки дорогие сыплются. Приехавший говорит:

— Я этого человека жизнью трех человек, богатством трех человек наградил. Зачем его сюда притащили? Отнесите его домой по добру. Если не отнесете, во второй раз приеду, па этом вашем холме лиственничном все лиственницы вершинами вниз, корнями вверх поверну! И семи твоих медведей не будет, и лиственниц не будет. Я слышу, ты тут говоришь: «На Верхнем мире и на земле один я, дорогу в Верхний мир охраняющий старик — я, Вершины Сорахта старик — я». Если этого человека не отнесешь, я во второй раз приду, маленьким станешь!

— Внучек, отнесу, отпесу! Ты жизнью трех человек, богатством трех человек его наградил, я теперь жизнью четырех человек, богатством четырех человек награжу! Ну, иди, внучек, я стол приготовил.

— Нет, дед, я туда не пойду.

Тогда стол на спину лошади поставили. Дед с внуком поели, попили. Внук уехал. После его отъезда старик мепквам говорит:

— Откуда принесли, в то место и отнесите. Понесли его. Несший менкв говорит:

— Когда тебя искали вчера, к Отыру обратились, семь жертвенных животных для него убить обещались. Сейчас эти обещен-ные жертвы убивать будут. Когда мы туда придем, шамап в бубен бить будет. В бубен бить будет и так скажет: «После того как мы эти жертвы убьем, если что получится, пусть получится,, на глаза человеческие если что появится, пусть появится!» В тот миг мы и придем. Ты тогда за березу покрепче ухватись 10.

Пришли. Человек за березу крепко-накрепко ухватился. Когда принесший его назад поворачиваться стал, с собой чуть не уволок. Только потому и остался, что держался хорошо. В это-время шаман говорит:

— После того как жертвы мы наши убьем, если что получится, пусть получится, на глаза человеческие что появится, пусть появится!

В бубен бить перестал, говорит:

— Жертвы убейте!

Ударили, убили. Только убили жертвы, смотрят: позади идолов человек стоит. В этот миг на глаза появился, видимым стал. Начали его тут расспрашивать, куда ходил да где был. То, что от* него слыхали, теперь люди и рассказывают.