Мир ослабленных связей

Для понимания подобных перемен ключевым является понятие ослаблен­ных связей. Патнэм и другие сторонники теории социального капитала предпочитают " прочные связи". Сюда включаются отношения, которые у нас обычно бывают с членами семьи, близкими друзьями, давними соседя­ми или коллегами по работе. Подобные связи распространяются на многие аспекты жизни и характеризуются долгосрочностью, доверием и обоюдно­стью. Когда ваши связи с кем-либо отличаются прочностью, это означает, что вы скорее всего знакомы с личными обстоятельствами друг друга, обме­ниваетесь визитами и готовы делать взаимные одолжения и выполнять пору­чения друг для друга. Практически у каждого из нас есть такие отношения по крайней мере с несколькими людьми. Их преимущества очевидны. С друзья­ми можно поделиться своими проблемами, сосед готов присмотреть за соба­кой, пока вы в отъезде, а дядя поможет найти работу.

Однако ослабленные связи зачастую оказываются более важными. Со­временная теория " силы ослабленных связей" была выдвинута социологом Марком Грановеттером в его классическом исследовании, посвященном

тому, как люди ищут работу¹⁴. Грановеттер обнаружил, что в процессе поиска работы большее значение имеют ослабленные, а не прочные связи. Как по­казали другие исследования социальных контактов, ослабленные связи ока­зываются ключевым механизмом для мобилизации ресурсов, идей и инфор­мации как при поиске работы, так и при решении различных проблем, запуске новых видов продукции или организации предприятий. Основная причина важности ослабленных связей состоит в том, что их у нас может быть много. Прочные связи по определению требуют больших затрат време­ни и энергии. Для поддержания ослабленных связей нужны меньшие вло­жения, а использовать их мы можем по мере необходимости. Ослабленные связи имеют решающее значение для креативной атмосферы города или ре­гиона, поскольку позволяют быстро интегрировать новых людей и новые идеи и, тем самым, способствуют креативному процессу¹⁵.

Я не пропагандирую образ жизни, основанный исключительно на ослаб­ленных связях. Такая жизнь была бы слишком поверхностной и одинокой. Патнэм обеспокоен, что именно эта судьба и ожидает нас всех. Но предста­вители креативного класса, с которыми мне довелось встречаться в процес­се исследований, по большей части так жить не хотят и устраивают свою жизнь по-другому. Большинство поддерживает ряд прочных связей. У них есть партнеры и близкие друзья, они звонят родителям. При этом, в отличие от прошлого, их жизнь не проходит с оглядкой на прочные связи или под их диктовку. В классическом сообществе с преобладанием социального капи­тала сравнительно небольшая и плотная сеть прочных связей доминирова­ла над каждым аспектом жизни человека, от ее повседневного содержания до долгосрочной траектории. Общение ограничивалось кругом хорошо зна­комых лиц, чьи ценности формировали вкусы, карьеру и личную жизнь че­ловека. В современном обществе жизнь часто определяется гораздо боль­шим числом ослабленных связей. Интересно, что в этом, похоже, и состоят предпочтения большинства людей. Ослабленные связи позволяют нам мо­билизовать больше ресурсов и возможностей для себя и других людей, а так­же дают нам доступ к новым идеям, которые оказываются источником кре­ативности.

Давайте еще раз вернемся к Джейн Джейкобе. Она использовала фразу " социальный капитал" в своем классическом труде " Смерть и жизнь вели­ких американских городов" более чем за десять лет до Бурдье или Коулмана и за несколько десятилетий до Патнэма. У нее этот термин служил для опи­сания того, как сообщества прибегают к ослабленным связям (сосуществу­ющим с некоторыми видами прочных связей, но не ограниченным ими) для продвижения разнообразия и креативности, при этом даже достигая опре­деленной стабильности.

Действительно, хороший городской район может абсорбировать приез­жих — как добровольных переселенцев, так и иммигрантов по необходимости, — а также защитить некоторое количество транзитного населения. Но эти добавления или перемещения должны быть постепенными. Чтобы местное самоуправление могло функционировать, все перемены в составе населения должны происходить на фоне преемственности среди людей, которые создают сети внутри сообщества. Подобные сети являются невос­становимым социальным капиталом города [курсив Р. Флориды]... Некото­рые исследователи городской жизни замечали, что сильные городские районы часто бывают этническими — в особенности это касается италь­янских, польских, еврейских или ирландских общин — и делали вывод, что для функционирования района в качестве социальною целого необхо­дима этническая база. На самом деле, это то же самое, что сказать, будто только американцы иностранного происхождения способны к местному самоуправлению в больших городах. На мой взгляд, это абсурд.

Во-первых, этнически сплоченные общины далеко не всегда обладают такой естественной сплоченностью, как представляется посторонним... Сегодня многие улицы этих старых этнических районов ассимилируют не­вероятное множество разнообразных этносов почти со всего света. Здесь также проживает значительное число представителей среднего класса... Некоторые улицы, которые лучше всего функционировали в Нижнем Ист-Сайде... обобщенно назывались еврейскими, хотя там... проживали пред­ставители более сорока этнических групп.

Во-вторых, у этнически сплоченных общин есть еще одно качество кроме этнической тождественности. Там живут люди, которые никуда не переезжают... Кажется, в этом есть парадокс: чтобы в районе оставалось достаточное количество постоянных жителей, город должен предоставить им возможности текучести и мобильности... С течением времени многие люди меняют профессии и места работы, состав и количество друзей и ин­тересов, размер семьи, уровень доходов и даже отчасти свои вкусы. Други­ми словами, они живут, а не просто существуют. Если при этом они про­живают в районе, отличающемся не монотонностью, а разнообразием, и если он им нравится, то несмотря на |эти| изменения, они не будут пере­езжать...

Город — это собрание различных возможностей, и гибкость в их использовании является активом, а не препятствием для стабильности го­родских районов" '.

Роль такого рода ослабленных связей в креативности города нельзя на­звать чем-то новым. Переход от небольших однородных общин с прочными связями к более крупным сообществам с ослабленными связями представ­ляет собой основополагающий факт современной истории, установленный в прошлом веке столпами социологии Максом Вебером, Георгом Зиммелсм и Эмилем Дюркгеймом¹⁷. Влиятельный немецкий представитель критичес­кой теории Вальтер Беньямин водном из своих сочинений 1930-х

процитировал полицейский рапорт 1798 года, где выражалось сожаление, что надзор стал невозможен, поскольку " каждый человек не знаком с другими, прячется в толпе и не перед кем не краснеет" ¹⁸. Бодлер в своих рассуждениях о жизни Парижа XIX века изобразил город местом случайных встреч, фраг­ментарных контактов, незнакомцев и толпы, в которой люди могут отвлечь­ся от своих " внутренних субъективных демонов". Хотя Бодлеру и не нрави­лись многие аспекты города — фабрики, торговцы и толпа, — он " любил его свободу и возможности для анонимности и любознательного наблюде­ния" ¹⁹. Эта сторона городской жизни нашла отражение в образе фланера — квазианонимного горожанина, который может наслаждаться разнообрази­ем городского опыта.

Кэролин Уэр считает такие ослабленные связи фундаментальной чертой креативной жизни Гринвич-Виллидж в 1920-е²⁰. " Здесь собирались те, для кого традиции, в которых они выросли, стали настолько бессмысленными или искаженными, что люди не могли оставаться их частью и подчиняться навязанным ими механизмам социального контроля", — пишет Уэр.

Многие из тех, кого тянуло в Гринвич-Виллидж, приезжали туда, убегая из своих районов, от семей или от самих себя. Другие, не вполне готовые от­речься от своих корней, хотели примирить новые условия с остатками тра­диционных подходов. При этом им приходилось вести борьбу без под­держки устоявшейся общины, которая могла бы санкционировать их усилия, и без четких норм поведения, на которые можно было бы опе­реться²¹.

Ниже, в разделе под названием " Жители Гринвич-Виллидж", посвященном богемным и художественным общинам, она пишет:

Все категории жителей Гринвич-Виллидж отличались индивидуализмом как в социальных взаимоотношениях, так и в своем мировоззрении. Их социальные контакты более или менее сознательно ограничивались кру­гом людей со схожими интересами. Существуя в условиях независимости практически от всех институтов, презирая стадный инстинкт и пользуясь преимуществами широкого выбора и анонимности большого города, им удавалось избегать постоянных контактов с членами семьи, друзьями, со­седями или представителями своего социально-экономического класса и отношений, вырастающих из институциональных связей. Вместо этого они поддерживали личные контакты с друзьями, разбросанными по всему городу²².

В заключение Уэр утверждает, что " члены групп менялись, но категории оставались неизменными из года в год, включая новые лица наряду со ста­рыми" ²³.

В начале XX века один из пионеров социологии города, Роберт Парк из Чикагского университета, обратил внимание на функциональную важность ослабленных связей и анонимности в возникновении явления, которое он обозначил как " мобилизация индивидуальной личности" ²⁴. Парк пишет, что великие города

всегда были плавильным котлом народов и культур. Новые породы лично­стей и социальные категории возникают из неприметного живого взаимо­действия, центром которого выступают большие города. Они умножают возможности для отдельного человека устанавливать контакты и вступать в отношения с другими людьми, но при этом делают эти отношения более преходящими и менее стабильными²⁵.

Далее Парк указывает на важность этих структур для креативной атмо­сферы города:

У человека появляется возможность быстро и просто переходить из одной нравственной среды в другую, что способствует интересным, но опасным экспериментам с одновременным проживанием в нескольких сопредель­ных, но резко отличающихся друг от друга мирах. Все это придает город­ской жизни спонтанный и опасный характер; социальные взаимоотноше­ния осложняются и возникают разнообразные новые типы личности. В то же время появляется элемент случайности и приключения, дающий го­родской жизни дополнительные стимулы и делающий ее привлекательной для людей с молодой и нетронутой нервной системой. Возможно, притя­жение большого города является последствием прямой стимуляции ре­флексов²⁶.

Парк подводит итоги, сопоставляя застой сплоченной общины с дина­мизмом большого города:

Однако притягательность мегаполиса отчасти связана с тем, что со време­нем каждый человек находит среди разнообразных проявлений города та­кую атмосферу, в которой он может расти и чувствовать себя комфортно, то есть находит для себя такой моральный климат, в котором его природ­ные особенности подвергаются стимуляции, позволяющей в полной мере выразиться его врожденным наклонностям... В небольшом сообществе наибольшую возможность преуспеть имеет нормальный человек, без экс­центричности или гениальности. Небольшая община часто относится к эксцентричности терпимо. А город ее, наоборот, вознаграждает. Ни пре­ступник, ни гений не находят в маленьком городе такой возможности раз­вить свои природные склонности, как в большом²⁷.

Интерес к подобным квазианонимным местам проживания не ограничи­вается городскими анклавами. Именно его Уильям Уайт определил в каче­стве основного мотива великого переселения средних классов из сплочен­ных городских районов в менее стабильные пригороды в 1950-х. Для Уайта пригороды представляют собой новый тип сообщества — излюбленное ме­сто мобильных " транзитников", которые получают возможность построить свою жизнь согласно собственным желаниям, без помех, вызываемых се­мейными и этническими связями²⁸.

Действительно, перемещение из мест с прочными связями в места с ос­лабленными связями представляет собой важную долгосрочную тенденцию современной жизни. Подъем креативности в качестве экономической силы и масштабное географическое переселение креативного класса дают этой тенденции дальнейший стимул.