Рабочий день

При неизменных условиях производства необходимое рабочее время, в котором нуждается работник, чтобы возместить выплаченную ему капиталистом стоимость, или цену, его рабочей силы, само является ограниченной этой стоимостью величиной. Оно исчисляется, к примеру, шестью часами, если создание ежедневных средств существования в среднем стоит шесть рабочих часов. Исходя из этого, прибавочный труд, который доставляет капиталистам прибавочную стоимость, длится четыре, шесть и более часов, а полный рабочий день исчисляется 10-ю, 12-ю и более часами. Чем длиннее прибавочный труд, тем длиннее при этих условиях рабочий день.

Но прибавочный труд и с ним рабочий день расширяемы лишь в известных границах. Как, к примеру, лошадь в состоянии в среднем работать только восемь часов ежедневно, так и работник может работать ежедневно только определенное количество времени. При этом принимаются в расчет не только физические, но и моральные условия. Дело не только в том, сколько времени нужно человеку для сна, еды, содержания себя в чистоте и др., но и в том, какие духовные и социальные потребности, определяемые общим культурным состоянием общества, он должен удовлетворять. Те рамки, в которые вмещается рабочий день, обнаруживают, однако, все же такую большую расширяемость, что рядом друг с другом встречаются рабочие дни в 8, 10, 12, 14, 16, 18 и еще более часов.

Итак, рабочий день во всяком случае должен быть короче, чем сутки в 24 часа, но спрашивается: насколько большим? Капиталист имеет на сей счет всецело собственные взгляды. Как капиталист он есть всего лишь персонифицированный капитал. Его душа есть душа капитала. Но капитал имеет единственный жизненный импульс, побуждение к самореализации, к созданию прибавочной стоимости, к всасыванию с помощью своей постоянной части, средств производства, как можно большей массы прибавочного труда. Капитал — это мертвый труд, который, подобно вампиру, живет только всасыванием живого труда и живет тем больше, чем больше его всасывает. Капиталист покупает рабочую силу как товар и, подобно всякому другому покупателю, пытается выколотить из потребительной стоимости своего товара как можно большую выгоду, однако и владелец рабочей силы, работник, тоже в конце концов высказывается об этом, заставляя в противовес капиталисту выслушать примерно следующее:

«Товар, который я тебе продал, отличается от прочей товарной черни тем, что его потребление создает стоимость и большую стоимость, чем стоит он сам. Это было основанием того, почему ты его купил. Что на твоей стороне выглядит как реализация капитала, является на моей стороне излишним расходованием рабочей силы. Ты и я знаем на рыночной площади лишь один закон — закон товарообмена. И потребление товара принадлежит не только продавцу, который его отчуждает, но и покупателю, который его приобретает. Поэтому тебе принадлежит потребление моей ежедневной рабочей силы. Но я должен иметь возможность посредством ее ежедневной продажной цены ежедневно ее воспроизводить и поэтому вновь продавать. Несмотря на естественный износ из-за возраста и др., я должен быть способен работать завтра так же, как сегодня, с тем же нормальным состоянием силы, здоровья и бодрости. Ты постоянно проповедуешь мне евангелие " бережливости" и " воздержания". Ну хорошо! Как разумный, экономный хозяин я хочу беречь мое единственное достояние, рабочую силу, и воздерживаться от всякого бездумного ее расточения. Я хочу ежедневно приводить ее в текучее состояние, пускать в движение, в работу лишь настолько, насколько это согласуется с ее нормальной продолжительностью и здоровым развитием. Путем неограниченного удлинения рабочего дня ты можешь за один день исчерпать большее количество моей рабочей силы, чем я могу возместить за три дня. Что ты таким образом приобретаешь на труде, я теряю на его субстанции. Использование моей рабочей силы и ее ограбление — совершенно разные вещи. Если средний период, который средний работник может жить при разумной массе труда, составляет 30 лет, стоимость моей рабочей силы, которую ты мне изо дня в день выплачиваешь, составляет 1: 365 х 30, или 1/10, 950 ее общей стоимости, если, однако, ты потребляешь ее 10 лет, то платишь мне ежедневно только 1/10, 950 вместо трижды 1/10, 950 ее общей стоимости, следовательно, лишь 1/3 ее дневной стоимости и потому ежедневно обкрадываешь меня на 2/3 стоимости моего товара. Ты оплачиваешь мне однодневную рабочую силу, тогда как используешь трехдневную. Это делается вопреки нашему договору и закону товарообмена. Итак, я требую рабочего дня нормальной продолжительности, и я требую его, не апеллируя к твоему сердцу, ибо в денежных делах кончается благодушие. Ты способен быть примерным гражданином, возможно, членом союза борьбы против мучительства над животными и вдобавок славиться святостью, но у вещи, которую ты в противоположность мне представляешь, не бьется сердце в ее груди. То, что там, видимо, и должно стучать, так это мое собственное сердцебиение. Я требую нормального рабочего дня, потому что я, как всякий другой продавец, требую стоимости моего товара».

Очевидно, оба, капиталист и рабочий, ссылаются на закон товарообмена; только власть может разрешить их противоположные законные притязания. И тем самым нормирование рабочего дня представляется в истории капиталистического производства как борьба за пределы рабочего дня — борьба между совокупным капиталистом, т.е. классом капиталистов, и совокупным рабочим, или рабочим классом.

Из докладов английских фабричных инспекторов вытекает, что для фабрикантов никакое средство не является слишком мелким или плохим, если оно имеет значение для того, чтобы обойти, а значит нарушить законы, которые нормируют рабочее время. С настоящей жадностью набрасываются они на каждую минуту, которую могут ухватить, так что инспектора сами клеймят их за «кражу минут». Доклады того времени, когда еще не существовало нормального рабочего дня, или о тех отраслях предпринимательства, где оно все еще не существует, сплошь ужасны. Комиссары по здравоохранению высказываются больше о том, что могло бы наступить всеобщее телесное и душевное уродство, если бы эксплуататорским бесчинствам капитала не были поставлены прочные пределы.

Самым желанным для капиталиста было бы, если бы рабочий день закрепился на 24 часах. Свидетельство тому — излюбленная система дневных и ночных смен. Капитал не спрашивает о продол­жительности жизни рабочей силы. Если его что и интересует, так это исключительно максимум рабочей силы, который может быть задействован за день. Хотя он, несомненно, и предчувствует, что его человекоубийственное поведение должно иметь ужасный конец, но только думает, что этот конец наступит не так скоро. Во всяком мошенничестве с акциями каждый знает, что однажды должна разразиться буря, но каждый надеется, что она заденет головы его близких после того, как он сам уже перехватил и надежно упрятал золотой дождь. Капитал поэтому беспощаден к здоровью и продолжительности жизни рабочего там, где не принуждается обществом к осмотрительности.

Рабочим Англии с середины XIV до конца XVII вв. законным порядком удлинялся их рабочий день; точно так же теперь общество не вправе рабочий день сократить.

Как, тем не менее, обстояло дело с рабочим временем перед эпохой крупной индустрии, вытекает из того, что, к примеру, еще в конце предыдущего (XVIII в. — Р.К.) столетия жаловались на то, что многие рабочие работали только четыре дня в неделю. Ярый поборник тирании капитала предложил в 1770 г., чтобы те, кто стал предметом публичной благотворительности, создали бы работный дом, который был домом ужаса, и обязывались в нем работать ежедневно 12 часов. Тогда, следовательно, учреждение делалось домом ужаса посредством двенадцатичасового рабочего времени, в то время как 63 года спустя в четырех отраслях труда рабочее время в 12 часов для детей 13—18 лет было узаконено государственной властью и тем самым вызвало у капиталистов взрыв негодования!

Борьба с целью сокращения рабочего времени упорно велась рабочими Англии с 1802 г. В течение 30 лет они боролись столь же хорошо, как и напрасно, правда, они провели пять фабричных актов, но в этих законах не содержалось ничего, чтобы обеспечить их принудительное исполнение. Лишь с 1833 г. начал постепенно распространяться нормальный рабочий день.

Прежде всего ограничивался труд детей и молодых людей в возрасте до 18 лет. Фабриканты бушевали против соответствующих законов, а затем, когда их сопротивление не достигло успеха, они изобрели официальную систему с целью их несоблюдения.

С 1838 г. все громче и шире становился призыв со стороны фабричных рабочих о десятичасовом нормальном рабочем дне. С 1844 г. рабочее время ограничено 12 часами также для всех женщин старше 18 лет и им запрещена ночная работа. Одновременно узаконено рабочее время детей моложе 13 лет в 6 1/2—7 часов. Были также по возможности предусмотрены и упорядочены отклонения от закона, чтобы как женщины, так и дети могли обедать в рабочих помещениях.

Ограничение женского и детского труда имело следствием то, что вообще на фабриках, подчиненных отраслевому регулированию, стали работать только 12 часов. Фабричный акт от 8 июля 1847 г. твердо установил, что рабочий день для лиц 13—18 лет и для всех работниц должен составлять сначала 11 часов, а с 11 мая 1848 г. — 10 часов.

Теперь среди капиталистов поднялся настоящий бунт. Когда вычеты из заработной платы и др. не подвигли рабочих на горячий протест против «ограничения их свободы», когда ни в чем не помогли все мыслимые уловки, с тем чтобы сделать невозможным контроль, закон стал нарушаться открыто. Нередко судебные палаты, которые тоже состояли из капиталистов, несмотря на очевидные нарушения закона, давали на это право своим братьям-капиталистам. А напоследок одна из четырех высших судебных палат объявила точный текст закона бессмысленным.

Наконец, у рабочих лопнуло терпение, и они приняли такую угрожающую позу, что капиталисты должны были в итоге снизойти до соглашения, которое благодаря добавочному фабричному акту от 5 августа 1850 г. получило силу закона. Оно раз и навсегда положило конец сменной системе.

Отныне закон повсеместно регулирует рабочий день, хотя вне его действия остаются все еще значительные категории рабочих.

В то время как в Англии, колыбели капиталистического производства, нормальный рабочий день завоевывался как бы шаг за шагом при бешеном сопротивлении капиталистов и при поразительной выдержке рабочих, во Франции в этом отношении ничего не шевелилось до тех пор, пока Февральская революция 1848 г. одним ударом не предоставила нормальный рабочий день в 12 часов всем рабочим.

В Соединенных Штатах Северной Америки борьба за нормальный рабочий день началась только после отмены рабства. Всеобщий рабочий конгресс в Балтиморе 16 августа 1866 г. потребовал восьмичасового нормального рабочего дня и с тех пор беспрестанно и с нарастающим успехом борется за это.

В том же году конгресс Интернациональной рабочей ассоциации также провозгласил, требование восьмичасового рабочего дня.

Короче, рабочие всех культурных стран осознали, что прежде других вещей они должны иметь нормальный рабочий день. Они придерживаются того же взгляда, что и фабричный инспектор Сондерс, который сказал: «Невозможно предпринять дальнейших шагов на пути реформирования общества с какой бы то ни было надеждой на успех, если предварительно не будет ограничен рабочий день и не будут строго соблюдаться установленные для него границы».

Социалистическая форма общества подчиняется высшим жизненным требованиям рабочих, а следовательно, и не может ограничить рабочий день временем, непременно нужным для изготовления необходимых средств существования. Но здесь производители работают только для самих себя, не для капиталистов, земельных собственников и знатных тунеядцев, и рабочий день будет несравненно короче, чем в нынешнем обществе, потому что работает каждый трудоспособный, потому что отпадает неизбежное в капиталистическом хозяйстве расточительство сил и потому что со всесторонним образованием рабочего испытывает невиданный до того взлет производительная сила общественного труда.