Студопедия

Главная страница Случайная страница

Разделы сайта

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника






Псора и псевдопсора 3 страница






Я перечисляю эти факты, чтобы показать вам значение психических явлений в болезни. Именно через ум человек грешит, поэтому, именно через него он часто заболевает. Это справедливо в большинстве случаев болезней, исходящей от похоти. iii Он думает, он желает, он действует iii, и отсюда происходят видимые физические проявления венерического заболевания. Ум является вице-регентом тела, правительством, правящей властью. Тело подчинено ему во многих отношениях, поэтому служит ему; но если с помощью ума мы нарушаем закон или принцип жизни, тело не может защитить его, поскольку оно также находится под действием того же закона; поэтому мы видим, что оно выступает свидетелем против самого себя. Сифилитическая сыпь не только является свидетелем против тела, в том, что оно грешило, но и свидетелем против ума и духа этого человека. «То, что рождено во тьме, должно обнаружиться при свете». Мы не можем скрыть ничего от закона, потому что iii закон является откровением iii. Нарушенная заповедь взывает из вечности, пока не будет выполнена правильно. О! Будет ли так, чтобы люди, которые должны постоянно иметь дело с жизнью человека и изучать ее, смогли лишь видеть эти вещи в истинном свете, особенно физический закон. Мы должны всегда помнить, что все подчиняется закону. Не существует ничего, что не управлялось бы законом. Без него она не смогла бы просуществовать и одно мгновение. Поэтому в наших отношениях с жизнью давайте будем всегда помнить эту мысль, что всей нормальной жизнью правит закон и находится с ней в гармонии, но что болезнь является извращением закона, или иначе, симптоматология болезни является симптоматологией нарушенного закона. Вибрации жизненных сил в истинном биологическом действии высчитаны, перечислены и установлены, как могущие быть измерены, как и вибрации совершенной тональности; но вибрации у больного человека изменены, как это наблюдается в извращенном физиологическом действии; они не имеют никакого совершенного ритма; ноты, даже полномасштабное движение подвергается вмешательству, и действие заболевания зависит от извращенных вибрационных изменений. Так это происходит в случае с лекарственными средствами, которые мы применяем, каждое из которых имеет свой собственный способ движения, действия, вибрации. Двух одинаковых не бывает, и когда их способы движения, действия, ритм и характер сопутствуют друг другу, мы называем это similia, подобием, результатом действия является исцеление; тогда закон вновь восстанавливается в этой извращенной жизненной силе. Мы видим, что милость пришла к нам на помощь через другой закон, даже закон жизни, известный как закон iii подобия. В ходе нашего изучения этих законов, управляющих философией функций организма, мы не должны упускать из вида тот факт, что те же самые законы управляют в значительной степени также и психической сферой. Поэтому наше изучение этих законов не должно прекращаться с изучением физических законов. В самом деле, когда мы изучаем эти физиологические законы, мы вступаем в более тесные отношения с жизнью и всеми ее задачами. Когда мы изучаем способности мозга и знакомимся с его устройством, мы входим в тесный контакт с психическими явлениями. Когда больной приходит к нам на работу и мы видим страх, настороженность, агрессивность или любое другое ярко выступающее свойство, мы можем быть уверены, что ментальные феномены разовьются в области этих центров. Мы часто видим страх смерти, неизлечимой болезни, падения, как это наблюдается у Borax; страх собак, как Lyssin; страх темноты, ночи, бури и т.д. (Phos.). Вместе с древним Никодимом мы может воскликнуть: «Как такое может быть?» За этим не стоит никакой патологии, никакого болезненного процесса, и все же в этом мозгу существует болезненное явление, которое является столь же постоянным, как и любое патологическое состояние. Говоря об аналогичном явлении у больного, мне сказал видный врач старой школы: «Что-то стоит за этой группировкой симптомов, чего я, однако, не понимаю; Ваша миазматическая теория истинна, но я недостаточно хорошо знаком с ней, чтобы производить анализ». Когда я показал ему, что сикоз третичного характера лежал в основе психической классификации, он был очень удивлен и сразу с готовностью припомнил историю его подавления и внезапного увеличения психических симптомов. Конечно, все миазмы способны вызывать психические симптомы, а многие из них вызываются комбинацией миазмов. Психический миазматический симптом напоминает миазматический симптом в любой части организма. Он часто известен своим упорством, положительным результатом и постоянством. Нередко психические симптомы появляются и проходят с общим состоянием здоровья или под воздействием луны или других планетных изменений, с подъемом и падением атмосферного давления. Почему? Потому что центры, которые управляют этими вещами, не действуют нормально; силы, которые осуществляют контроль, расстроены; отсюда возникает диссонанс и этот диссонанс находится в нас самих, вызывает нашу дисгармонию со всей природой. Мы утратили наше господство на всей землей и земными существами; мы подвластны даже стихии, и сфера психики не является исключением из правила. Наше спокойствие, наш самоконтроль также часто нарушаются действием миазма на эти центры мозга. Разум, или психическое действует через физическое; таким образом, когда физическое не находится в равновесии, психическое часто нарушается. Это может происходить непосредственно в самом мозгу или косвенно из-за нарушения, отдаленного от мозга, как наблюдается при известных рефлексах, как рефлекторные расстройства. Теперь, поскольку психическое в значительной степени управляет телом, то поэтому мы можем придать большое значение психическому миазматическому симптому. По этой причине Ганеман придавал им такое большое значение, поскольку они были первичными или основными, и когда лекарственное средство было тщательно отобрано, на основывании психических явлений, излечение наступало быстро и довольно часто было постоянным.

 

Миазмы и их отношение к патологии

 

Мы все знаем, что существуют две отличные школы гомеопатии, однако очень немногие из нас хотят согласиться с этим фактом; большинство из нас желает, чтобы название iiiгом еопатия охватывало каждую фазу этой школы и каждое понятие различных учений, которые сейчас в моде. Но это может быть и не так; ибо если имеются две отдельные школы, то неизбежно должны существовать и две отдельные доктрины или учения. Иногда они обозначаются как ложная и истинная, патологическая и симптоматологическая, материалистическая и нематериалистическая, химическая и динамическая, научная и ненаучная, сильная и слабая (с большими и низкими потенциями). Иногда используются другие термины, такие как «чистая», «прямая», смешанная, эклектическая, школа Хью, школа Ганемана и т.д.

Дело в том, что когда Ганеман провозгласил гомеопатическую науку и обнародовал ее, тогда это была вполне завершенная наука; и хотя он не обнаружил все мелкие детали так ясно, как мы их видим сегодня, тем не менее это была относительно совершенная наука, поскольку он сформулировал ее всю под одним законом, и этот закон сегодня остается тем же самым законом — таким же исправным и научным, как и любой другой закон открытый человеком. Теперь закон не может быть отложен в сторону, не может быть скомпрометирован; в него нельзя вмешиваться, не повредив. Это как раз то, что часть нашей школы совершила или пыталась совершить. Они пытались приспособить этот замечательный закон или ряд законов (поскольку в гомеопатической науке действует не один только физический закон, как мы увидим в дальнейшем, но все совместно действуют в одном законе, именно в законе подобия) к их собственному значению и к их собственному мышлению.

Ганеман учит, что лекарственное средство, которое дают в каждом случае должно быть средством, которое уже было апробировано в каждом специфическом случае заболевания, чтобы быть способным вызвать симптомы как можно более похожие у здорового индивида. Мы должны понимать под «симптомами» все отклонения от здоровья, все болезненные явления, обнаруженные в организме, с их изменениями и сопутствующими обстоятельствами, обстоятельствами, которые мы чувствуем или ощущаем у пациента с помощью наших чувств; или, другими словами, все количество признаков, все, что имеет отношение к заболеванию при рассмотрении с терапевтической точки зрения. Теперь здесь проходит новое направление, которое проводит отчетливую черту между ложным и истинным, иногда называемым физиологическим и симптоматическим. Но может и не быть никакой физиологической школы, так как «физиология, это наука или теория функции и их изменений в здоровых организмах», в то время как патология имеет отношение к больному организму. Поэтому, она должна называться патологической школой.

Д-р Ричард Хью, являющийся большим авторитетом в школе патологической гомеопатии, по существу дает определение истинной школы, когда говорит: «Я вполне допускаю, что в болезни все еще имеется много terra incognita и существует много случаев, которые мы можем лечить только симптоматически. Я благодарен тому, что закон подобия позволяет нам приспособить лекарства к заболеванию даже когда мы не можем сказать, что означают явления каждого из них. Но тем не менее я считаю, что другой способ (патологический) применения закона является более удовлетворительным и в руках большинства успешным и полагаю, что научная фармакодинамика, связанная с научной патологией узами, посредством гомеопатического метода, составит терапию будущего». Таким путем сторонники его школы отошли от учения Ганемана, делая патологию заболевания и лекарственное средство основой лечения, методика и симптоматология отвергаются, как имеющие только второстепенное значение; в то время как последователи школы Ганемана ставят детальную симптоматологию в основу своего лечения, причем патология и все остальное служат ему.

Теперь имеются три положения, которые мы бы оспорили в учении д-ра Хью, специально отказываясь от других, которые могли бы быть рассмотрены:

Во-первых, доктор Хью был благодарен тому, что закон позволяет ему приспособить лекарства к данному случаю, даже когда он не может дать болезни патологическое или придуманное название; или, другими словами, перед тем, как миазматическое заболевание дало нам какое-нибудь физическое самовыражение или, когда они еще функциональны. Теперь, если закон может быть применен в любом отдельном случае, то он может действовать во всех случаях, и, если дело идет о нашем спасении, когда мы не понимаем явления, разве это не большая проверка закона, чем то, когда мы утверждаем, что разбираемся в явлениях? Тем не менее мы ничем не лучше понимаем явления после того, как патологические выражения проявились больше, чем прежде.

Во-вторых, имеет ли патология большее отношение к причинам, чем симптоматология? Не происходят ли все из одного источника, и зачем обращаться к другим, когда первый не срабатывает?

В-третьих, диагноз не всегда положительная вещь, в то время как симптоматология всегда позитивна, и симптомы означают одно и то же для всех людей, делая закон универсальным и гармоничным. Патология должна быть такой же полной и позитивной, как и симптоматология, прежде чем мы достигнем универсального принятия ее, как системы медицины. Не может быть никакой гарантии в патологическом предписании самом по себе, поскольку каждый случай заболевания зависит от суждения и знания индивидуума. Посему, это не может находиться в соответствии с учением Ганемана, и из самого факта, что д-р Хью благодарен тому, что закон обеспечил другой способ, показывает слабое место в системе, поскольку от огорчения он бежит к закону, тому закону, который каждый истинный гомеопат усваивает и любит каждый день своей жизни, которому он доверяет и на который мы слепо полагаемся во времена невзгод.

Но давайте всегда будем помнить факты, что iii посмертные изменения и патология это не всегда конец миазматического действия или окончание болезни, хотя они могут быть концом или смертью пациента iii. Ганеман никогда не отвергал патологии, и, возможно, не было ни одного лучшего специалиста в постановке диагноза; но когда он закончил заниматься патологией, ради знания, он поместил ее там, где она должна была быть, как часть большого целого в пирамиде симптоматологии.

Именно к этой детальной симптоматологии я хочу, в частности, привлечь ваше внимание в нашем исследовании и изучении миазмов, поскольку отдельный симптом часто при изучении миазматики может привести вас к открытию какого-то отдельного хронического миазма, который вы не замечали неопределенный период времени, когда лечили больного — один устойчивый симптом часто является вполне положительным знаком подавления и при подавлении заставляет жизненные силы вызвать другой симптом не менее положительный и не менее устойчивый, который глубже проникает в организм, поэтому его сложнее уничтожить.

Другое отступление патологической школы от учения Ганемана обнаруживается в том выдающемся положении, которое они отводят патологической анатомии или посмертным изменениям. Они пытаются связать отношение лекарственного средства или на этих изменениях, или на аналогии, существующей между процессами болезни и болезненными появлениями, обнаруживаемым после смерти. На первый взгляд это кажется вероятным; тем не менее, при внимательном изучении предмета, мы находим, что эти надежды иллюзорны; во-первых, по причинам, уже упомянутым, что наше знание патологии или патологической анатомии сомнительно и никоим образом не является исчерпывающим, поскольку ее история была и всегда представляется нам как последовательность изменений мнений и теорий. Кроме того, эти посмертные изменения не являются ни началом, ни концом болезненных процессов, хотя часто концом или смертью пациента. Мы могли бы проиллюстрировать это двумя случаями пневмонии: один начинается в правом легком и распространяется в левое, а другое движется в противоположном направлении. При изучении патологической анатомии мы могли бы не найти никакого видимого различия, однако явления могли быть очень похожи, то есть признаки, охватывающие патологические группировки. С другой стороны, они могут полностью отличаться. Боль в одном может быть острой, стреляющей, в то время как в другом боль может практически не чувствоваться, или если какая-то боль присутствовала, то она имела тупой характер. Нет сомнения, что существует какое-то незначительное различие в патологическом изменении, но мы не можем выявить это различие. Поэтому вы можете легко увидеть непрактичность использования этих изменений как ориентир терапии, в то время как, с другой стороны, мы можем всегда брать всю совокупность признаков как совершенный стандарт и как постоянную вещь, которая, если тщательно используется, находится в согласии с терапевтическим средством и в соответствии с законом. Это, как вы видите, делает теорию Ганемана более простой и более позитивной. Таким образом, симптоматология не местная вещь, а общая, и мы больше не ограничиваем изучение заболевания местными проявлениями, но мы свободны применять терапию каждого видимого или различимого отклонения от нормы здоровья в целом организме, независимо от того, будет ли оно физическим, психическим или моральным, поскольку они все становятся участниками страданий пораженного организма или его части и заслуживают одинакового внимания истинного целителя.

Единство нельзя выпускать из виду, поскольку они неотделимы в болезни или в здоровье и в жизни в целом, и только патологический взгляд проводит это различие, а не физиологический или патогенетический. Именно больного надо лечить, а не патологическое название. Именно расстройство внутренних процессов жизни мы должны рассматривать, и не отдельно от внешних процессов; поскольку внутренние процессы управляют внешними, так как внешнее проявление — это всего лишь выражение внутреннего процесса. Так как это справедливо по отношению к одному патологическому выражению, то это справедливо и для всех процессов. Миазм, псора, даст нам псорные выражения, и так далее, через сифилис и сикоз. Если мы имеем смешанное миазматическое действие, то результатом будет псевдопсорное или псевдосифилитическое проявление. И именно здесь простая причина становится сложной, трудной для понимания или анализа, поскольку симптоматологии дается новая окраска, так же как и патологическим классификациям, поскольку они принимают участие в природе объединенных миазмов. Этот факт может быть отчетливо продемонстрирован в сифило-псорных комбинациях, золотухе, и в туберкулезном диатезе. Мы ясно видим, особенно в физиологическом развитии всего организма, следы псоры, лежащей в основе большого и преувеличивающего действия сифилиса, которая заметна в толстых, выступающих губах и рте, неровной и несовершенной зубной дуге, зубчатых резцах, высокой скуловой кости, большой голове и тысяче и одном других изменениях, которые не обнаруживают в случае простой псорной заразы. Как было уже сказано, мы видим, что характер патологии постоянно изменяется, а почему это должно быть так? Могут ли сегодняшние патологи привести какой-либо положительный довод в пользу этого явления? Почему современная патология отличается от патологии, которая была десять лет назад? Она отличается из-за увеличения сикозных болезней, число которых, как мы знаем, растет за счет постоянного подавления этих болезненных процессов имеющимися мощными современными подавляющими средствами, за счет несовершенной жизни, питания, гигиены и т.д. Разве нет огромной горы литературы по этому предмету? Разве мы не запутались и не завалены фактами, которые не сочетаются и разве они не накапливаются? И даже сегодня не были бы мы безнадежно изумлены, если бы не мудрость Ганемана и предвидение в признании факта, что iii болезнь принадлежит не только одной патологии, но всей совокупности симптомов в каждом отдельном случае. Патологические симптомы не являются первопричинами ни в каком случае. Что-то стоит за патологией, что-то в каждом случае лежит немного глубже. Патология может быть смертельным процессом, но вначале это был извращенный жизненный процесс, вначале извращенная физиология, извращенная функция, и функциональное изменение предшествовало, и предшествует всей патологии. Патология — завершенная работа извращенного жизненного действия — созревший плод, ложь, которая проявилась, истина подтвердила, что добро и зло вызывают смерть и вырождение, если сопутствуют друг другу.

В патологии термин патогномоничные признаки предназначен для выражения основного принципа заболевания, точно так же как мы используем основной принцип при апробировании лекарственного средства. Но это не выражает эту болезнь во всей полноте или не определяет характерные особенности, которые отличают одну болезнь от другой. Поэтому, аналогичным образом мы говорим о патологии, что она не дает полного выражения заболевания в данном случае. iii Истинные патогномоничные признаки данного случая заболевания — это те, которые охватывают существующий активный миазм iii. Таким образом, наша терапевтическая классификация становится миазматической, а не патологической. Главная черта в патологии является постоянным фактором у всех людей, пораженных одним и тем же заболеванием, которое дало название упомянутой болезни. Однако мы должны признать, что с какой бы школой мы ни были связаны, мы способны установить по некоторому признаку, симптому и распространяющемуся повсюду состоянию, что имеется характерное различие в каждом индивидуальном случае заболевания, которое придает ему индивидуальность, заставляя его отличаться от всех других случаев. Мы не совсем (мне безразлично, к какой школе мы можем принадлежать) удовлетворены патологией, хотя она, кажется, имеет своего рода монопольную власть над нами, своего рода контролирующее влияние, которое в какой-то степени отклоняет и оказывает влияние на наше суждение, и первое, что мы знаем, это то, что мы выбрали лекарственное средство по патологической классификации, которая не охватывает полностью случай заболевания, не более, чем патологические симптомы доказывают, что лекарственное средство выявляет весь характер этого лекарства. Мы выбрали то, что группирует этих больных в семейства, а не то, что делает каждого из них индивидуальным. Один основан на законе патологии и другой на физиологическом, и извращенный физиологический закон стоит за патологией, то есть физиологическое плюс существующий миазм. Как свободно мы выражаем себя перед нашими пациентами на языке патологии «Вы имеете опухоль», или «У Вас инфильтрат в легком», «повреждение клапана сердца», «ретроверсия матки»; и обеспокоенный больной отвечает: «В этом все дело доктор?» «Это опасно?», — появляется следующий вопрос. «Нет», — говорите вы. «Это единственное, что у меня не в порядке?» Сейчас такие ответы могут удовлетворять пациента и успокоить потревоженный ум; но удовлетворят ли, мой читатель? Вы не чувствуете себя немного виноватым? Вы сказали всю правду? Вы бы не хотели когда-нибудь рассказать всю правду? Не удовлетворило ли бы нас гораздо больше, если бы мы смогли сказать: «У вас псора», или «у вас сикоз», или «туберкулез», — в зависимости от случая заболевания? Имеет ли значение патология для нас, когда мы видим гипертрофированную шейную железу или туберкулезный костный процесс в суставе? Имеет ли большое значение, когда мы видим туберкулезную инфильтрацию? Я говорю в терапевтическом смысле теперь и предоставляю вам, мой читатель, ответить на вопрос. Опухоль, инфильтрат в легком; патологическое состояние где бы оно ни проявлялось, это не все, что составляет заболевание, и вы это знаете. Но вы утратили более точные записи в симптоматологии, которые ведут к причине, или к тому, что лежит между причиной и результатом.

«Удалите причину этого результата», — сказал великий мастер раскрывать человеческую натуру Шекспир. Поэтому то, что мы принимали за заболевание, было всего лишь результатом, и то, что мы называли больному, как болезнь, мы только давали название физического результата или заболевания, завершающего миазматическую централизацию или корреляцию. Стоит ли нам смотреть на эту корреляцию как на ограждение или процесс огораживания, как то, с чем мы должны сражаться или против чего бороться, или мы будем смотреть дальше и глубже? Мы можем задавать себе следующие вопросы: «Как это патологическое проявление впервые появилось? Какой был способ и характер его развития? Приводило ли это к локальному развитию, как это делает грибок, или грибковые свойства были заложены в самой системе?»

Мы знаем, что за каждым проявлением жизни или материи стоит жизненная сила. Если этот так, то почему не обратиться к жизненной силе как причине патологического проявления? Это как раз то, что мы iii должны сделать. Жизнь и есть та жизненная сила, и жизненная сила в нормальном состоянии не могла сделать ничего другого, кроме того, как дать организму истинные физиологические импульсы и качества, дающие здоровье и жизнь. Но это больше не истинная жизненная сила, поскольку теперь она находится под властью другой силы, даже миазма, который не знает никакого закона и не обладает свойствами, дающими жизнь; да, все его отношения с жизнью — это отношения со смертью, разрушительные для этой жизни. Он сразу поворачивает жизненную силу и, как это было всегда, пытается подчинить все ее движения своей собственной воле и природе.

В исследовании причин болезни в человеческой семье мы замечаем сначала различительные черты расы, затем отличительные следы национальности, характеристики семейства, и, в последнюю очередь, черты положительно или слабо прослеженные, которые характеризуют индивидуум. Исследования у него миазма, того, чем является заболевание, дает нам картину, совершенно отличную от индивидуума какого-нибудь другого типа. Мы могли бы привести в качестве иллюстрации Belladonna. Многие из его симптомов идентичны испытанию других лекарств, но имеется что-то проникающее в каждое его действие, что свидетельствует о белладонне, что-то такое, что мы называем iii патогенетическим, говоря о лекарственном средстве. Именно этот принцип дает нам возможность дифференцировать лекарства. Таким путем это находится в миазмах; есть «нечто» в каждом из этих явлений, что отчетливо указывает на действие определенного миазма или группы миазмов. Таким образом, патология становится служанкой, а не знатоком нашего искусства и тем самым она начинает больше использоваться вместо того, чтобы служить помехой нашей системе предписания. Таким образом, мы имеем не только диагноз, но и истинную картину подобия, которое оказывается лучшим помощником и большей силой в руках подлинного целителя, чем может когда-либо стать для нас патология.

Человек логики в своей попытке создать любое искусство или науку имеет достаточно полное представление о том, что оно может быть создано с любой степенью надежности, путем основания его на каком-то одном из законов природы. Должен быть некоторый установленный принцип, некий стандарт ценности, иначе предмет становится неясным и ведет к путанице. Первые принципы — это те, которые устанавливают профессиональную гармонию, союз цели и взаимовыгодного сотрудничества между людьми. Человек, который твердо верит в гомеопатию и ее принципы не может ни при каких обстоятельствах или при любом оттенке софистики принимать иные принципы чем те, которые находятся в гармонии с законом.

Врач, использующий болеутоляющее средство, представляет другой тип патологического терапевта со своими болеутоляющими реагентами, хорошо осведомленный о том, что боль, которая утихла и притупилась, не является вылеченной и, действительно, он знает, что как только действие его болеутоляющего средства прекратится, пациент находится в худшем состоянии, чем прежде. Когда люди предъявляют претензию, они не желают, чтобы ими управлял какой-нибудь установленный набор принципов, тогда мы знаем, что они не подчиняются закону и что закон не имеет никакой силы над ними. Тогда возникает вопрос; следует ли нам использовать закон для лечения этих семейств людей, которые не только игнорируют закон, но в полном смысле слова являются беззаконными людьми? Если медицина является наукой, тогда мы знаем, что она должна управляться в соответствии с законом, а чтобы продвигать ее вперед нас должен направлять закон, и со временем нас попросят доказать, что мы движемся вперед с помощью нашего принципа действия. Да, мы должны иметь закон как основу, чтобы воздвигнуть любую большую структуру, иначе у нас ничего не получится; мы не можем строить, основываясь на множественности людских мнений, поскольку, если мы это сделаем, то все сооружение превратится в Вавилонскую башню и закончится путаницей и бедствием.

Мы не можем применять закон подобия в любой степени совершенства по патологическому подобию, по той простой причине, что оно никогда не охватывают весь случай. Следовательно, мы не имеем общей причины в любом патологическом группировании; мы должны вернуться к главному истоку, чтобы обнаружить тот, который заражает реки жизни, поскольку патология не питается и не кормится патологией, и мы, как ученые мужи, должны признать его миазматическое отцовство и право первородства; этот симптом подобия ни начинается, ни заканчивается в патологии, хотя мы никоим образом не игнорируем патологию. «Рак, — говорит д-р Остром, — в первую очередь, является дискразией». Если это верно, тогда давайте зададим вопрос: что стоит за дискразией; или, другими словами, что является первопричиной дискразии? На этом исследование прекращается во всех медицинских школах, кроме школы Ганемана, и именно здесь он открыл секрет, двери, как в науку, так и в философию и он приглашает всех туда войти и созерцать секреты болезни и изменения болезни или, если хотите, патологию.

Давайте прочитаем несколько параграфов из работы Ганемана «Хронические Болезни», т.1, с.18—19.

iii «С 1816 и 1817 годов, я был занят днем и ночью выяснением причины, почему гомеопатические средства, которые тогда были известны, не повлияли на излечение вышеназванных хронических заболеваний. Я пытался найти более правильную, насколько возможно, абсолютно правильную мысль об истинной природе этих тысяч хронических недугов, которые остались не излеченными несмотря на необратимую истину доктрин гомеопатии: тогда, вглядитесь! Дарующий все блага позволил мне примерно в это время решить грандиозную задачу на благо человечества, п осле непрерывных размышлений и исследований, тщательных наблюдений и самых точных экспериментов я наблюдал, что невенерические хронические болезни после повторного и успешного устранения с помощью известных тогда гомеопатических средств постоянно появлялись вновь в более или менее измененной форме и с ежегодным увеличением неприятных признаков iii. Это доказало мне, что явления, которые, казалось, составляли очевидную болезнь, не должны рассматриваться как все границы болезни; иначе болезнь полностью и навсегда излечилась бы гомеопатическими средствами, чего не отмечалось, iii но что эта очевидная болезнь была лишь простым фрагментом гораздо более глубоко укоренившегося первичного зла, огромный размер которого можно было выяснить из новых симптомов, которые продолжали появляться время от времени iii. Это показало мне, что практикующий гомеопат не должен лечить болезни этого рода как отдельные и полностью развившиеся заболевания, что он не должен ожидать такого постоянного излечения таких заболеваний, что помешало бы им вновь появиться в системе, или в их первоначальной или в измененной форме».

« iii Я убедился, — сказал Ганеман, — что открытие одного или более средств, которые охватят все симптомы, характеризующие все нарушение, означало бы открытие всех недугов и симптомов, присущих незнакомому первичному заболеванию iii. Обнаруженные таким путем лекарства смогли бы победить или погасить все заболевание в целом с последовательными группами симптомов и его бесконечным изменением явлений».






© 2023 :: MyLektsii.ru :: Мои Лекции
Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав.
Копирование текстов разрешено только с указанием индексируемой ссылки на источник.