Как любят некоторые создавать соблазны

Не верьте легко тому, что слышите, потому что некоторые говорят в ту меру, в какую понимают сами. Как-то раз пришел один человек к Хаджефенди[53]и говорит ему: " Благослови, Хаджефенди. Там наверху сто змей сползлись! " — " Сто змей!? Откуда? " — удивился святой Арсений. " Э, сто не сто, но пятьдесят-то уж точно! " — " Пятьдесят змей? " — " Ну уж двадцать пять-то было! " — " Ты когда-нибудь слышал, чтобы двадцать пять змей вместе сползались? " — спрашивает святой. Тот ему потом говорит, что десять точно было. " Ладно тебе, — говорит ему святой, — неужто у них собрание там было, что сразу десять змей приползли? Кончай, быть такого не может! " — " Пять было", — не сдается тот. " Пять? " — " Ну ладно, две были". Потом святой его спрашивает " Ты их видел? " — " Нет, — говорит, — но слышал, как они в ветках шипели: ш-ш-ш! -" То есть, может быть, это вообще какая-нибудь ящерица была! Я из того, что слышу, никогда не делаю заключений без рассмотрения. Один может говорить что-то, чтобы осудить, другой говорит просто так, а третий с какой-то особой целью.

Как же любят некоторые создавать соблазны! В Конице были два друга, очень близких. По праздникам и по воскресеньям они не слонялись по городу, а приходили в монастырь, в Стомион[54]и даже пели на клиросе, а потом поднимались на гору, на " Верблюдицу" [55]. Как-то раз один испорченный тип устроил им искушение. Подходит к одному из друзей и говорит " А знаешь, что сказал про тебя твой приятель? То-то и то-то". Потом идет он ко второму другу и говорит ему. " Знаешь ли, что сказал про тебя тот, с которым ты дружишь? То-то и то-то". Они оба тут же озверели и затеяли прямо в монастыре скандал. Между делом тот, кто запалил фитиль, улизнул, а они себе ругаются! Тот, что помладше, был вдобавок немножко нервный и начал оскорблять того, кто был постарше Я думаю: " Что же делать? Гляди-ка, вражина что творит! " Иду я и говорю старшему: " Слушай, он ведь молодой да вдобавок и нервный немного, так что ты уж на него не обижайся, попроси у него прощения". — " Отче, — говорит он, — какое там прощение просить, не видишь что ли, как он меня оскорбляет? А я о том, в чем он меня обвиняет, впервые слышу". Тогда иду я к молодому и говорю ему: " Слушай, он и старше, и дело обстоит не так, как ты думаешь, пойди, попроси у него прощения". Тот взвился, начал кричать: " Мы и с тобой, отец, поругаемся! " — " Ну что же, — говорю, — давай, Пантелис, поругаемся, дай-ка я только маленько приготовлюсь". Сказал я так и ушел. За монастырем, метрах в четырехстах, у меня были заготовлены здоровенные жерди для садовой ограды. Пошел я туда, взял одну жердину метров в пять длиной и потащил ее в монастырь. Еле-еле тащил, чтобы заставить его засмеяться. Он услышал, что я что-то тащу, но догадаешься разве, что я хотел сделать? Затащил я ее во двор и остановился напротив входа в церковь. " Эй, — говорю, — Пантелис, кончай, а то поругаемся". Расхохотались оба, когда поняли, для чего мне нужна была эта жердь. Все! Треснул лед. Треснул диавол. " У вас голова, — говорю, — есть?! Что же вы такое творите? " И они опять стали друзьями.

— Наговор в тот же самый день произошел?

— Да, и ругались они очень нехорошо! Видишь, что делает диавол? Тот, третий, наверное, завидовал им, что они были так дружны, как братья. Наговорил одному на другого и убежал. Наговор — это очень гадко. Поэтому враг и называется диавол[56]. Он наговаривает: одному говорит одно, другому другое. И создает соблазны. А эти бедняги поверили и сцепились.

— Он это нарочно сделал?

— Да, чтобы их разлучить. Он, конечно же, сделал это " по любви", сиречь по зависти.