Студопедия

Главная страница Случайная страница

Разделы сайта

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника






Римская комедия.






Большой зал в знаменитом дворце Домициана. В глубинетерраса с видом на сад и озеро. Прохаживаются гости. На первом плане — прокуратор Афраний и Бен-Захария.

афраний. Прекрасный вечер, Бен-Заха­рия, не правда ли?

бен-захария. Истинная правда, справедливейший.

Стр. 282

афраний. Только в Риме бывают такие праздники. Сознайся, ничего подоб­ного ты в своей Иудее не видел.

бен-захария. В этом нет ничего удиви­тельного. Мы ведь — бедная пасту­шеская страна.

афраний. Вечер на диво, что и говорить, а все-таки мне не по себе. И каждому в этом доме сегодня не по себе, хоть и не следовало бы мне говорить об этом вольноотпущеннику.

бен-захария. В этом тоже нет ничего удивительного. Мерзавец Луций Антоний взбунтовался совсем уж открыто.

афраний. Чего доброго, через несколько дней он появится в Риме.

бен-захария. Это будет крупная непри­ятность!

афраний. Скажу тебе по секрету, Бен-Захария, это способнейший чело­век.

бен-захария. Если мне придется свиде­тельствовать перед ним, я присягну, что вы о нем хорошо отзывались.

афраний (смущенно). Богаты не боишь­ся, Бен-Захария!

Стр. 283

бен-захария. Не боюсь, справедливей­ший.

аф раний. Значит, ты не веришь в него?

бен-захария. Он мне просто не нравит­ся. Что это за бог, который не дает че­ловеку покоя? То он требует око за око, то зуб за зуб. Не бог, а какой-то подстрекатель.

афраний. Но, Бен-Захария, без бога нет народа.

бен-захария. Так ведь я сторонник асси­миляции.

афраний. Вон что... Ну, это — другое де­ло. (Проходят.)

Появляются Лоллия и Сервилий.

сервилий. Все-таки танцы, заимствован­ные у галлов, заслуживают своей по­пулярности.

Лоллия. Дорогой друг, сейчас не до танцев. Я хочу вам дать несколько советов.

сервилий. Неповторимая, я весь — вни­мание.

Лоллия (тихо). Не торопитесь обличать Луция Антония.

сервилий. Проклятье, но почему? Он изменник!

Стр. 284

Лоллия. Возможно, но это выяснится не раньше, чем через десять дней.

сервилий. Что еще должно выясниться, разрази меня гром?!

Лоллия. Изменник Луций Антоний или... сервилий. Или? Лоллия. Или

император.

сервилий. Но ведь я поэт, у меня есть гражданские чувства.

Лоллия. Ах, да! Вы такой прелестный воз­любленный, что я иной раз забы­ваю, что

вы к тому же лауреат. Про­стите, это случается со мной ред­ко.

сервилий. Кроме того, кем будет Анто­ний Сатурнин еще неизвестно, а До­мициан

— император, это знает каж­дая курица.

Лоллия (нетерпеливо). Сервилий, кури­ца не в счет. Как вы думаете, поче­му здесь

Дион?

сервилий (живо). Представьте, я сам хо­тел вас спросить!..

Лоллия. Пишите стихи, а думать за вас буду я. Не делайте шагу без моего

одобрения. Как вы провели ночь?

Стр. 285

сервилий. Ругался с Фульвией.

Лоллия. Я вижу, вы не теряли времени. (Не глядя на него.) Она идет сюда. Уходите.

Сервилий исчезает. Показываются Фуль-вия и нелепо одетая Мессалина.

Мессалина. Почему вы разрешаете Сервилию беседовать с этой женщи­ной? О

них уже шепчутся на каж­дом углу.

фульвия. По крайней мере, все поймут, что он — со щитом. Лоллию не

занимают неудачники.

мессалина. Напрасно Диона сюда поз­вали. Семейному человеку нечего здесь

делать.

Они останавливаются рядом с Лоллией.

фульвия. Дорогая, вы сегодня прекрас­ны.

Лоллия. Напротив, я чувствую себя ус­талой. Вы смотрели новую пьесу у Бальбы?

фульвия. Ну разумеется. Там был весь Рим.

мессалина. Меня не было. Впрочем, я десять лет не ходила в театр.

Стр. 286

Лоллия. Милая, вы ничего не потеряли. Фаон в главной роли невыносим.

фульвия. Ни жеста, ни голоса, ни вне­шности.

Лоллия. Как это ни грустно, театр вы­рождается. Он доживает послед­ние дни.

фульвия. Я совершенно с вами соглас­на.

Лоллия. Он мог процветать у наивных греков с их верой в мифы. Наше вре­мя все

меньше допускает условнос­ти.

К ним подходит Клодий.

Клодий. Условности утомительны, но без них немыслима общественная жизнь. Фульвия, дорогая, вас ищет ваш знаменитый супруг.

Мессалина. А не попадался вам мой Дион?

Клодии. Я и сам бы хотел его встретить.

Мессалина. Странное это местечко, ска­жу я вам. Можно найти что угодно, кроме

собственного мужа.

фульвия. Идемте, Мессалина.

Они уходят.

Стр. 287

Клодий. И вы ополчились против услов­ностей! Но ведь чем мы сложнее, тем нам

меньше доступно все ес­тественное. Ваша мирная беседа с Фульвией только

потому и возмож­на, что вы обе соблюдаете прави­ла игры.

Лоллия. Вы ревнуете меня к Сервилию, Клодий?

Клодий. Ревновать вас? Это бессмыслен­но. Разве можно ревновать Капито­лий, Базилику Юлия, храм Аполло­на? Вы не можете принадлежать од­ному римлянину. Вы

принадлежите Риму.

Лоллия. Теперь я вижу, что дела Рима пло­хи. Государство, в котором мужчины

разучились ревновать, обречено.

Клодий. Мне и самому кажется, что на этих стенах появились Валтасаро­вы

письмена. Все танцуют, шутят, слушают музыку, а в небе рожда­ется гроза.

Лоллия. Антоний Сатурнин собрал леги­оны.

Клодий. Антония еще можно остановить, но как справиться с нашей усталос­тью?

Боюсь, что вы правы, моя до­рогая.

Стр. 288

Подходит Дион. Мессалина заставила его принарядиться, и он чувствует себя стес­ненно. Вместе с тем внимательному на­блюдателю не трудно заметить, что он возбужден.

Друг мой, это такая приятная неожи­данность — видеть тебя здесь.

Дион. Я всю ночь ломал голову, зачем это я мог понадобиться Домициану, и так

ничего не смог придумать. Но даже если это пустая прихоть, я использую эту

возможность.

Лоллия (чуть высокомерно). Что же вы намерены совершить?

Дион. Я открою ему глаза, только и все­го. В мире происходит беспрерыв­ное

надругательство над идеалом. Уж нет ни достоинства, ни стыда. Три четверти

людей, гуляющих в этих за­лах, — клятвопреступники, мошен­ники, тайные

убийцы, предатели, наконец, просто мелкие льстецы, ничтожества, не

имеющие ни взгля­дов, ни убеждений. И что же? Если не принимать во

внимание их за­бот о месте в прихожей цезаря, то жизнь их — вечный

праздник. Мо­жет быть, вы находите это справед­ливым? А между тем

человек, об-

Стр. 289

леченный властью, мог бы сделать много добра.

Клодий. Дион, что это вдруг на тебя напа­ло? Когда же этот мир жил по дру­гим

законам?

Дион. Да, если б все это творилось до на­шей эры, я бы молчал. Но ведь все это

происходит уже в нашей эре! В нашей эре! Ты должен меня по­нять.

Лоллия. В нашей эре смешно изображать пророка, Дион. Император может

спросить вас, кто дал вам право вы­носить людям приговоры? Для на­чала

вас должны признать хотя бы гением. Иначе ваш гнев объяснят дурным

характером или скверным пищеварением,

Дион. При чем тут мой характер или мой желудок? Есть же интересы Рима...

Клодий. Боже, Дион, как ты наивен. Ты сокрушитель основ или ты дитя? Не­

ужели это ты пишешь сатиры? Те­бе буколики надо писать, воспевать

пастушек и пастушков. Интересы Рима... Рим сам не знает, в чем его

интересы. Сегодня — они одни, за­втра — другие. Сегодня — союз с

дакийцами, завтра — война,

Стр.290

послезатра — снова союз. Вчера Луций Анто­ний был верным сыном,

сегодня он враг, завтра он снова сын. Интере­сы Рима изменчивы,

искусство веч­но. Конечно, Лоллия права — вели­ким тебя еще не объявили,

но ты об этом не думай, пиши стихи.

Лоллия. Прощайте, Дион, и не вздумай­те просвещать императора. Мне ка­жется,

он этого не любит.

Уходит с Клодием, дружески кивнувшим Диону.

Дион. Клодий — лучший из всех, и что же он мне советует: смириться! Ни

больше ни меньше. (Задумчиво.) Но как красива эта женщина! Вся поря­

дочность моей Мессалины не пере­весит такой красоты. (После паузы.) И все-

таки если случай представит­ся, я буду откровенен, умно это или неумно.

Неслышно появляется большелобый чело­век, узкобровый, с крупными глазами на­выкате, — это Домициан.

домициан (живо). Дион? Это ведь ты, приятель мой. Я ведь тебя узнал. У

меня отличная память на лица.

Дион. Это я, цезарь, и я приветствую вас.

Стр. 291

домициан. Говори мне «ты», Дион.

Дион. Но для этого мы еще недостаточ­но знакомы.

Домициан (весело). А ведь ты прост, при­ятель мой, хоть и печешь эмиграм-мы.

Ничего, валяй, я не обижусь. Ког­да человека называют на «вы», ему

оказывают уважение, но когда бо­гу молятся, к нему обращаются на

«ты».

Дион. В таком случае, как тебе будет угод­но.

домициан. Нравится тебе мой дом? Дион. Прекрасный дом, цезарь.

домициан. А мой вечер? Мои гости? Много красивых женщин, не прав­да

ли? Ты любишь женщин, Дион?

Дион. Я плохо их понимаю.

домициан. Тем больше оснований лю­бить их. Упаси тебя небо их понять, ты

тогда на них и не взглянешь. Моя жена — прекрасная женщина и,

однако же, как бы это попристойней сказать... симпатизировала

одному актеру. Как тебе это нравится? Смех да и только. Понятно, из

этого вышли неприятности. Актера я казнил, ее прогнал. Правда, потом я

снова ее

Стр. 292

приблизил, потому что получилось, что я наказываю самого себя, а это

было вовсе уж глупо, и, кроме того, так хотел мой народ, а ведь мы, им­

ператоры, служим народу.

Дион. Что же, ты рассудил мудро.

Домициан. Тем более актера-то я казнил. Что делать, — вы, люди искусства, часто

преувеличиваете свою безна­казанность. Не правда ли, приятель ты мой?

Дион. Я не задумывался над этим.

домициан. Нуи напрасно, клянусь Юпи­тером. Когда что-либо затеваешь,

всегда надо думать о последствиях, это я тебе говорю, как политик, а уж

в политике я зубы съел. Ведь у тебя, по правде сказать, совсем неважная

репутация.

Дион (гневно). А кто мне ее создал? Лю­ди без совести?!

домициан. Люди, которые мне служат. И подумай здраво, запальчивый ты

мой, не могут же быть такими дур­ными люди, которые мне служат.

Я того мнения, что при желании ты мог бы найти для них более

правиль­ные слова.

Стр. 293

Дион. Домициан, слова не существуют сами по себе, слова рождаются из дел.

Прикажешь мне выдумывать события?

домициан. Вот и неправ ты, дружище, совсем неправ. Я ведь и сам в

печальной своей юности писал стихи, и знающие люди говорили даже,

что вкус у меня отличный. Выдумывать события глупо, но их можно

по-свое­му увидеть, вот и все. Представь се­бе, например, что природа

послала на нас ураган. Как напишет об этом истинный римлянин?

«Свежий ве­тер, — скажет он, — радостно шумел над Римом». И,

наоборот, от солнца, от дара небес, он отвернется, ког­да оно светит

варварам. «Бессмыс­ленное солнце, — скажет истинный римлянин, —

глазело на их бесплод­ную почву». Глаза — зеркало души, братец ты

мой.

Дион. Домициан, не время играть сло­вами. От этой игры гибнет Рим. Где

чувство, питающее слово? Где убеж­дение, дающее ему силу? Чего хотят мои

сограждане? Наслаждений? Во что они верят? В случай? Этого слиш­ком мало,

чтоб быть великим обще­ством. Подумай об этом, Домициан.

Стр. 294

домициан. Дион, ты гнусавишь, как ве­роучитель. Вспомни, чем кончили христиане.

Дион. Как раз преследуемые учения вы­живают. Тем более что человек, по­куда мир несовершенен, будет ис­кать утешения. А ищут не всегда где следует.

Домициан. Не будем спорить, откровен­ный ты мой, по чести сказать, я от этого отвык. Как ты думаешь, поче­му я тебя позвал? Ведь не для того же, чтоб слушать твои советы.

Дион. Я не знаю, зачем я тебе понадо­бился.

Домициан. Ты, должно быть, слышал, как ведет себя губошлеп этот, Луций Ан­тоний? Полнейшее ничтожество, ме­шок дерьма, ведь я его, можно ска­зать, поднял из грязи, назначил ни много ни мало наместником, — и он, видишь ли, восстает против ме­ня, возмущает моих солдатиков. Вот, друг мой, как я плачусь за свою доб­роту. Не приложу ума, что мне делать с моей мягкой натурой? Всеми уро­ками жизни она пренебрегает, боль­ше того, даже горькая юность, кото­рую я провел на Гранатовой улице,

Стр. 295

ничему не может меня научить. Од­нако же, и кроткого человека мож­но ожесточить, клянусь Юпитером! Будь уверен, срублю я этому преда­телю голову, если он, понятно, не предпочтет быть моим другом.

Дион. И ты согласишься дружит* с этим скопищем пороков?

домициан. Только бы он уступил, я най­ду в нем достоинства. Я ведь обязал думать о моем народе, о моих де­тях — римлянах. Поэтому, если этот подлец придет в чувство, я готов с ним сотрудничать. А для этого нуж­но, чтобы он понял, что в Риме у не­го союзников нет, что мои сенаторы едины, как мои поэты, а поэты все равно что мои солдаты. И поэтому ты здесь, братец мой, и знаешь те­перь, чего мне от тебя надо.

Он хлопает в ладоши, и зал наполняет­ся всеми без исключения приглашенны­ми. В дверях стоит пожилой корникуларий Бибул с обычным недовольным выра­жением лица.

Вот что я хотел вам сказать, доро­гие гости. Жизнь наша полна обязан­ностей, а они отвлекают нас от воз­вышенных мыслей. Между тем не

Стр. 296

только для повседневных дел живет человек. В конце концов, он и для бу­дущего живет. Вот об этом-то нам на­поминают поэты. Уж так они устро­ены, счастливчики эти, что, пока мы копаемся в нашем... пыли, они загля­дывают за горизонт. И там они ви­дят величие Рима и оправдание на­ших усилий. Ясное дело, такие спо­собности не должны оставаться без награды, и мы их награждаем по ме­ре возможности. Да вот недалеко хо­дить, стоит среди нас Публий Серви-лий рядом с привлекательной своею женой. Совсем недавно мы его увен­чали лаврами. Надо думать, это по­ощрение вдохновило поэта, и сегод­ня порадует он нас новыми плодами. Ну-ка, Сервилий, выскажись, друг.

Все аплодируют.

сервилий (делая несколько шагов впе­ред). Сограждане, в моих стихах вы не найдете никаких славных качеств, кроме искренности. Впрочем, голос сердца всегда безыскусствен.

афраний. Отлично сказано, не правда л и, Бен-Захария?

бен-захария. Истинная правда, справед­ливейший.

Стр. 297

сервилий (откашлявшись):

Сладко смотреть на расцвет

благородного города Рима,

Всюду величье и мощь,

всюду довольство и мир.

Дети — и те говорят,

что на долю их выпало счастье

Чистую римскую кровь

чувствовать в венах своих.

Ходим, свой стан распрямив,

не гнетут нас тяжелые думы,

Знаем, что ночью и днем думает

цезарь за нас.

афраний (аплодируя). Ах, негодник, он довел меня до слез.

бен-захария. Вы правы, я и сам чувствую какое-то щекотание.

АФРАНИЙ. Ты не можешь этого понять, Бен-Захария, хоть и умен. Для этого

надо родиться римлянином.

бен-захария. И на этот раз вы правы.

домициан. Вот так-то, уважаемые, при­дет поэт и откроет нам все то, что

вроде мы и чувствуем, а выразить не в силах. А он в силах... Дар не­бес,

что говорить. Впрочем, каждо­му свое. Спасибо тебе, Публий Сер-вилий.

Стр. 298

Сервилий кланяется.

Здесь среди нас и другой поэт, о нем вы тоже слышали немало. Зовут его

Дионом, и хотя нрав у него, говорят, колюч, да и родом он, как известно, из

Пруса, духом своим он также — сын Рима. Что же, Дион, почитай и ты нам, и

будем надеяться, что хоть ты здесь и в первый раз, да не в последний.

мессалина (негромко). Только читай от­четливо и не проглатывай оконча­ний.

Дион (тан же). Месса, хоть тут меня не учи. (Выступает вперед.) Собрат мой

Сервилий тронул ваши сердца, мне трудно с ним в этом тягаться. Но если

искренность — главное свойс­тво его стихов, то истинность — до­стоинство

моих. (Читает.)

Боги, как расцвел наш город!

Просто удивительно!

Просыпаясь, мы ликуем,

спать ложась, блаженствуем.

Полный римлянин (тихо). Начало мно­гообещающее.

плешивый римлянин (ещетише). Пос­мотрим, каков будет конец.

Стр. 299

Дион.

И, от счастья задыхаясь,

не умея выразить,

Дети в чреве материнском

Риму удивляются.

аф раний. Что-то не нравится мне это удив­ление.

бен-захария. Еще отцы говорили: дивись молча!

Дион.

Через край от ликованья

кровь переливается.

Оттого она струится,

чистая, по улицам.

Если жизнь — вечный праздник,

что же непонятного,

Что иные от восторга...

потеряли голову?

афраний. Бен-Захария, поддержи меня, силы меня оставляют.

бен-захария. Император улыбается, зна­чит, он взбешен.

Дион.

Что за люди в нашем Риме?

Что за превращения!

Стал законником грабитель,

стал судья грабителем.

Стр. 300

Или есть один сановник,

не обучен грамоте,

Но зато меня, Диона,

учит философии.

домициан (подняв руку). Остановись, друг. Вижу я теперь — недаром бо­ятся мои подданные твоего пера. Бойкое, бойкое перо, клянусь Юпи­тером. Но объясни мне чистосердеч­но, откуда такая ярость? Чем тебе не угодил Рим, скажи на милость? Быть может, тебе приглянулись све-вы? Или у варваров-хаттов приятней жить образованному гражданину? Значит, ты полагаешь, что раскрыл уши и глаза? Мало же ты увидел, приятель, да и услышал не больше.

мессалина. Мы погибли! Я его предуп­реждала.

Дион. Домициан, и я считаю, что Рим -солнце Вселенной. Да и будь Рим в сто раз хуже, он — моя родина, а родины не выбирают. Но тем боль­ней видеть, как торжествуют лице­меры, как белые одежды прикры­вают разврат.

домициан. Постой, постой, это куда же тебя несет, ожесточенный ты мой?

Какой еще разврат, когда нравствен-

Стр. 301

ности я придаю особое значение, это знает весь мир. Скажи непреду­бежденно, в каком городе есть еще весталки? Девушки, отвергающие, как бы это поприличней сказать... услады плоти во имя вечной чисто­ты. Разве это не символ римской мо­рали?

Дион. Домициан, нам ли кичиться вес­талками? Да ведь это самое урод­ливое порождение Рима! Взгляни на этих несчастных баб, сохнущих под грузом своей добродетели. Не глу­по ли этим дурам носиться со своей невинностью, вместо того чтоб ро­жать славных маленьких пузанчи­ков? Небо милосердное, что за не­лепость — поклоняться собственной недоразвитости, что за участь — сто­ять на страже у входа в свой дом! Это не только не гостеприимно, это постыдно! Ты говоришь, эти девуш­ки — символ Рима? Ты прав, таков наш Рим — что бы ни было, он ох­раняет фасад.

домициан (очень спокойно). Пошел вон!

Дион (с достоинством). Могу и пойти, но кто будет читать историю, увидит,

что я был прав.

Стр. 302

Домициан. Заткнись, говорят тебе, не вы­води меня из себя.

Дион. Если б все это было до нашей эры, я бы слова не сказал. Но все это ведь происходит в нашей эре! Только вду майся — в нашей эре!

Домициан. Вон отсюда, сказано тебе или нет? Ты замахнулся на мораль — это уж слишком! Таковы все моралисты, я это знал давно. Такие типы, как ты, приятель, вредны, и в особенности для римской нашей молодежи. Мы­то мужи зрелые, а у юных умы еще неокрепшие, хрупкие у них умы. Кто же о них позаботится, если не взрос­лые люди? Запрещаю тебе находить­ся ближе, чем в одном дне пути от столицы, и упаси тебя бог показать­ся на этих улицах. Скажи уж спасибо чувствительной моей натуре, про­ще было б срубить тебе голову. Все. Я сказал.

Дион. Спасибо, цезарь. Ты в самом деле добр. Идем, Месса.

Клодий (еле слышно). Прощай, неразум­ный.

Лолли я (тихо). Или этот человек сума­сшедший, или у него есть хорошо осведомленный друг.

Стр. 303

Клодий. Он сумасшедший, Лоллия. Мо­жете мне поверить.

мессалина. Горе мне, горе...

бибул (у входа). Н-да... Зря, выходит, при­нес я тебе приглашение.

Дион. Что делать, друг. По всему видно, нам с тобой не дождаться произ­водства в чин. Будь здоров.

Уходит с Мессалиной.

аф раний. Бен-Захария, этот человек глуп. Чего он хотел?

бен-захария (со вздохом). Неважно, чего хотел, важно, что из этого вышло.

Вбегает молодой корникуларий.

Молодой корникуларий (задыхаясь). Цезарь, Луций Антоний пере­шел Рейн!

Общее смятение. Занавес.






© 2023 :: MyLektsii.ru :: Мои Лекции
Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав.
Копирование текстов разрешено только с указанием индексируемой ссылки на источник.