Студопедия

Главная страница Случайная страница

Разделы сайта

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника






Подходящий пес






 

Ничто не может затмить свет, льющийся из души.

Майя Анжелу [12]

 

После электрички я почувствовал себя увереннее. Это была важная проверка, но мне удалось одолеть свою тревогу и с помощью Вторника утихомирить разум. Я ощутил, что после этого пес зауважал меня еще больше, — а может, ему стало комфортнее, когда я сделался его вожаком, и тогда ретривер начал лучше реагировать на мои команды. К началу второй недели обучения мы стали отлично справляться с упражнениями. Погуляйте по кварталу — без проблем. Выключи свет — без проблем. Иди, стой, запрыгни на стул, слезай, подбери трость, иди справа… и это что, все? С этим мы справились бы во сне, даже на нашей крошечной койке с храпящими в трех метрах от нас соседями по комнате — Эндрю и Блу.

Конечно, поведение Вторника оставляло желать лучшего. Ему легко давались команды, но пес все равно то и дело отвлекался. Вместо того чтобы смотреть на дорогу перед собой, ретривер вертел головой и вывешивал язык, если хотел произвести на кого-нибудь впечатление. Мы отрабатывали очередное упражнение: Лу складывала в кучу десять-двенадцать предметов, а я говорил Вторнику принести один конкретный.

— Принеси мячик, Вторник! Хороший мальчик. Теперь принеси носок.

Пес без проблем определял нужный предмет, но после нескольких ходок устраивал круг почета для всех собак и людей в зале: требуемый предмет торчал из его пасти, а уши и длинная шерсть на лапах красиво трепетали позади пса.

— Нельзя ему этого позволять, Луис, — говорила мне Лу. — Ты должен быть боссом.

Лидер в нашей паре определился сразу. Лу всегда повторяет:

— У собаки-компаньона должно быть больше энтузиазма и напористости, чем у хозяина.

Это ее мантра. Вторник проявлял меньше энтузиазма, чем я, но это не его вина. В те две недели ни одна собака не могла быть воодушевленнее меня. Однако в плане напористости мы были идеальной парой. После многих лет офицерской службы у меня был лидерский склад ума и характера; кроме того, я был упрямый, несговорчивый солдат, а Вторник по натуре был отличный второй пилот, подпевала. Он любит веселиться, быть шутником в нашей маленькой стае, и это его качество мне нравится. Я серьезно подходил к тренировке, всегда слушал Лу, но, помимо этого, я видел улыбку Вторника сквозь зажатый в пасти носок и не слишком старался приучить пса к дисциплине. Он был беззаботно-веселой собакой, вызывающей у всех улыбку. Я ведь хотел, чтобы он был собой, так? Ведь именно из-за такого нрава я его и выбрал, так?

Ослепленный счастьем, я не видел проблемы. Вторник выполнял мои команды. Он был внимателен, не отходил от меня, всегда крепко прижимался ко мне в кровати (хотя, возможно, это чтобы не упасть). По сравнению даже с самой любящей, преданной и нежной «обычной» собакой Вторник напоминал присосавшегося к моему лицу осьминога, который туго обвил мне голову своими щупальцами. От этой собаки я не смог бы отцепиться, даже если бы и захотел. Когда я осматривался, то обязательно видел Вторника боковым зрением. Стоило мне сделать шаг, и я чувствовал рывок поводка: это ретривер встал, чтобы последовать за мной. Да что там говорить, он даже в туалет за мной ходил (к счастью, в армии я забыл о том, что такое комфорт и уединение). Вторник всегда был рядом, когда мне нужно было коснуться его, чтобы придать себе уверенности. Он был моим волшебным псом. Я уже полюбил его и зависел от него сильнее, чем от любого другого животного (и от большинства людей) в моей жизни.

Откуда ж мне было знать, что связи у нас еще нет, что, когда собака-компаньон привязывается, она не просто выполняет команды и послушно идет рядом? Мне говорили, что не голос, а поводок — это воплощение связи. Лу сказала мне, что Вторник чувствует все, что я передаю ему через поводок: страх, беспокойство, недоверие, колебание, гордость, силу, уважение и любовь. В конце концов, когда поводок станет не средством контроля, а пуповиной между нами, я сам почувствую эмоции Вторника. Я слышал об этом, но не понимал. Держа в руке поводок, я чувствовал, когда он провисает или натягивается. Чувствовал, когда Вторник хотел пойти в другую сторону, шагать быстрее, остановиться и отдохнуть, — и думал, что это и есть понимание, о котором мне говорили.

Если б я умел считывать эмоции, передающиеся по поводку, я бы, наверное, ощутил… апатию. Хотя нет, не апатию. Я нравился Вторнику — в этом я не сомневаюсь. Ему было в радость находиться рядом со мной, потому что он знал: это приносит мне счастье. Но между нами еще не было связи. Настоящей — не было. Так легко было обмануться во второй день наших занятий в тот момент, когда я увидел потенциал в глазах пса. Легко было представить, что нас свела судьба. Вторник наблюдал за мной. Он знал, что я буду его хозяином. Он меня проверял, он открылся мне одному, сказав: «Вот какой я. Я очень любящий, но мое сердце разбито. Мне нужен человек, который примет меня таким, какой я есть».

Но на самом деле все было иначе. Для Вторника я был просто очередным личным дрессировщиком, как Брендан или Том. Заметьте: я был отличным дрессировщиком, и пес это ценил. В конце концов он проводил со мной все время, даже на ночь оставался. Я давал ретриверу лакомство, когда тот правильно выполнял задание, а ведь он целый год не получал угощений. Я был невероятно нежным. Каждые десять минут становился перед ним на колени и крепко обнимал обеими руками, грубовато встрепывал шерсть на голове и на шее и говорил восторженным, почти дребезжащим голосом, каким обращаются к собакам:

— Ты хороший мальчик, Вторник. Я люблю тебя. Вторник. Ты хороший, хороший пес.

И он это проглатывал. Выпячивал грудь, поднимал голову, губы изгибались в улыбке. Когда я вставал, Вторник распрямлялся и смотрел на меня, готовый к следующей команде. Я применял классический метод одобрения с помощью голоса и прикосновения, но с таким энтузиазмом, какого пес никогда раньше не ощущал. Откуда Вторнику было знать, что я не просто использую очередную технику дрессировки, а ласкаю его от чистого сердца?

Я видел разницу, сравнивая Вторника с другими собаками. Мэри и Реми, например, связь почувствовали мгновенно. Реми не нужна была награда — она и так все бы сделала для своей подруги. А Мэри усовершенствовала дрессировку. Муж обмотал ее плечи двусторонней клейкой лентой, Мэри опустила свои культи в горстку собачьих лакомств, и десять-двенадцать штук приклеились к каждому куску ленты. Когда девушка хотела похвалить Реми, она зубами отрывала награду от скотча и держала во рту. Реми медленно тянулась и с мягкостью, какой я никогда не видел у других собак, смыкала зубы на угощении. Долгий миг они стояли, соприкасаясь губами, а потом Мэри с улыбкой отстранялась. Реми так и лучилась счастьем, ее хвост мощно бил по полу. Именно такую собаку Лу и хотела дать в помощь Мэри: хорошо надрессированное, послушное животное, которое пускает слюни, когда его любят. В первый же миг знакомства Реми протянула руки Мэри и обняла ее, а девушка ответила ей взаимностью. Знаю, знаю: у Мэри не было рук. Как и у Реми. Но когда я говорю «руки», я имею в виду сердце. Сердце, которое война может разбить, даже искорежить, но не уничтожить.

У нас со Вторником были другие отношения. Не в обиду нашим девочкам будь сказано, но мы с ним были слишком сложными натурами для таких проявлений — или, если хотите, раненными в самое сердце. Мы были больше похожи на Рикки и Рэйберна, которые (да не обманут вас одинаковые золотые украшения а-ля чудо-близнецы) все еще на ощупь искали свою связь.

Однако наша связь была покрепче, чем у Эндрю и Блу. Эти двое со скрипом пытались прийти к пониманию. Эндрю был забавный, но очень тихий, флегматичный парень из захолустья штата Миннесота, никогда никого не затруднял, не обременял. Смотрел на диске сериал «Герои Хогана» или «Южный Парк» на сон грядущий и почти все остальное время проводил в четырех стенах. Мне нужен был энергичный пес, которому нравится выбираться из дома и расширять границы своего мира. Эндрю же нужен был спокойный партнер. А еще ему требовалась терпеливая собака, потому что парню недавно ампутировали обе ноги и сделали протезы, и Эндрю еще не научился с ними обращаться как надо.

Блу был из другого теста. В помете Вторника он был вожаком, и ему нравилось быть главным. Если бы хозяин был целеустремленный, энергичный и сильный, Блу был бы для него в самый раз, но флегматичному, неуклюжему Эндрю такой пес не подходил. Несколько раз я видел, как Блу чуть не повалил парня, натягивая поводок, да и команды он выполнял с ленцой. Но Эндрю держался за Блу, даже когда стало очевидно, что ветеран выходит из себя, пытаясь призвать к порядку своевольного пса. Тем не менее несколько дней Лу позволяла этим отношениям развиваться.

Однажды Лу сказала мне:

— Я теряю терпение.

Но это просто обычное брюзжание уроженки Нью-Йорка. У Лу Пикар и терпение, и сердце больше, чем у всех, кого я знаю. В конце концов именно терпение необходимо, чтобы выдрессировать собаку. Терпение — чтобы помочь напуганным искалеченным людям пройти курс занятий, который изменит их жизнь. Только представьте инвалидов, которые входили в эти двери и в отчаянии искали лучшей жизни, но едва в силах были держать поводок. Она помогла им. Подумайте о матерях, которые годами засыпали со слезами на глазах и молились о чуде, которое поможет их больным детям. Лу облегчила эту боль.

Подумайте о таких, как я. Я все поставил на Вторника. Если бы ничего не вышло, вряд ли я смог бы вернуться к прежней одинокой жизни. Я столько надежд связывал с моим будущим псом-компаньоном, что если б вернулся в Бруклин без собаки, это привело бы меня к краху. В лучшем случае я, наверное, стал бы сломленным ветераном, чего так боялся мой отец. В худшем — бездомным или просто умер бы. Лу поняла это, когда выбрала меня для участия в программе. Она знала, что это мой шанс. Она всех нас понимала, вот почему постоянно спрашивала Эндрю:

— Тебе точно подходит этот пес?

— Да, мэм.

Порой мне казалось, что Лу на него давит. Порой я думал, что она зря все время повторяет:

— Тебе подходит эта собака? Ты уверен?

— Я уверен, — раз за разом отвечал Эндрю.

Он не любил вызывать переполох. Не любил привлекать внимание. Думаю, он просто хотел, чтобы Лу оставила его в покое.

К началу второй недели мы взяли собак в кино. Это была награда, но одновременно и непростая задача.

Два часа в темном тесном помещении. Перед нашим уходом Лу отвела Эндрю в сторону.

— Я хочу, чтобы ты взял Джеки вместо Блу.

— Нет, Лу. Все нормально, правда.

— Это кино, Эндрю. Это не обязанность.

Он поколебался.

— Ну ладно.

Когда после сеанса зажегся свет, у них уже была любовь. Целую неделю Эндрю и Блу рвали друг у друга поводок, пытаясь выяснить, кто главный. Два часа — и Эндрю с Джеки уже обнимаются, трутся носами, как влюбленные подростки.

— Пощупай ее уши, Луис, — сказал он мечтательным голосом. — Они такие мягкие!

С Блу Эндрю никогда так себя не вел (хотя, должен признать, он прав: уши у Джеки и в самом деле удивительно мягкие). Думается, такое у парня вообще было впервые в жизни. Уверен, они с Джеки весь сеанс целовались. В переносном смысле, конечно.

Лу знала, что отношения Эндрю и Блу ненормальные, но организация «Щенки за решеткой», спонсор ветеранской программы, ограничила выбор собак. Лу терпеливо ждала, надеясь на лучшее, но в конце концов наплевала на ограничение и выбрала другое животное. Она рискнула финансированием, а возможно, и самой программой, чтобы дать Эндрю собаку, которая ему была нужна.

— Я не могу пообещать тебе «Феррари» и дать «Фольксваген». Я так не работаю, — сказала она мне позже.

Это типичный неромантический образ Лу. Но следующую фразу я запомнил.

— Если я пообещала, что сделаю твою жизнь лучше, то в лепешку разобьюсь, чтобы сдержать слово. И никак иначе.

Вскоре после замены мы ехали в фургончике СКВП на занятие на открытом воздухе, и тут что-то встрепало мне волосы. Я обернулся и увидел, что Эндрю, которому протезы натирали, отогнул протез и чешет под искусственным коленом.

— Убери ногу от моего лица, парень! — сказал я, отпихивая искусственную стопу.

Он посмотрел на меня и улыбнулся. Не моту сказать, что он выглянул из своей скорлупы: Эндрю по природе был тихий. Но после этого случая металлическая нога могла в самый неожиданный момент оказаться в опасной близости от твоего лица.

Насмотревшись, как Эндрю борется с Блу, я стал ценить Вторника еще больше. Я понял, что даже в СКВП нельзя построить отношения с неподходящей собакой. И заметьте: собака не плохая — просто неподходящая для этого человека. Эндрю не был вожаком по природе, поэтому ему нужен был пес, который станет успокаивать парня, когда тот будет рубиться в видеоигры, а не соревноваться с ним за право контроля. После этого я, наверное, раз десять обнял Вторника, думая, как же мне повезло: мне досталась собака, которую я могу любить.

Это не значит, что у нас все было гладко. В конце концов я ненамеренно выбрал сложную натуру: умную собаку, дурашку, которая, посидев между последним рядом кресел и задней стеной кинозала, поняла, что в этом проходе слишком тесно и я не смогу туда пролезть и вытащить хитреца. И что же пес? Стал носиться взад-вперед позади сидений, пока я пытался его поймать, и отказывался выходить. Вот он остановился, нашел что-то съедобное (боюсь даже представить, что именно), но тут же сорвался с места, как только мои пальцы дотянулись до ошейника. Наконец мы поставили людей по краям ряда, и все вчетвером перегнулись через кресла, протянув руки, чтобы схватить пса. Вторник устал от этой игры только через несколько минут. И вот он легкой рысцой выбежал из прохода с беззаботным видом и широченной улыбкой, будто за всю неделю ему не было так весело.

Наверное, на такое поведение можно закрыть глаза в СКВП (хотя Лу со мной обязательно начала бы спорить), но окончание занятий все близилось, и меня все больше беспокоили недостаток внимания Вторника и его шалости, какими бы безобидными они ни казались. Мое отчаяние достигло пика во время поездки в деловой центр Доббз Ферри. Фотограф местной газеты хотел запечатлеть первый выпуск травмированных ветеранов, получивших собак-компаньонов, поэтому мы вчетвером прогуливались перед витринами Доббз Ферри с нашими псами. Остальные воспитанники СКВП, как и положено, шагали спокойно, а Вторник… ну, Вторник есть Вторник. Он выпендривался, скакал вокруг и больше внимания уделял другим собакам и фотографу, чем мне.

Одна из дрессировщиц, видимо, устыдившись поведения моего пса, начала грубым лающим голосом предлагать мне решения. Но я поставил себе цель разобраться с ситуацией по-своему. У меня был целый арсенал мотивационных уловок, от резкой команды до повторения «рядом, рядом», пока Вторник не сосредоточится на мне, но дрессировщица (которая уже не работает в СКВП) была как настоящий сержант-инструктор по строевой подготовке — она настаивала, чтобы я посильнее дернул поводок и таким образом вернул себе внимание пса. Чего-чего, а уж инструкторов по строевой мне хватило по горло, да и Вторнику тоже. Мне совершенно не хотелось удушить собаку, но Вторник отказывался вести себя нормально, а дрессировщица наседала на меня, фотограф ждал — и мой пульс начал ускоряться, я почувствовал знакомую тревогу ПТСР, вползающего в мой разум.

Поэтому я взял перерыв. Встал на одно колено прямо посреди тротуара в центре Доббз Ферри, положил руку Вторнику на загривок и прижался лбом к его лбу. Подождал, пока он не прекратил глазеть по сторонам, а потом начал говорить тихим, спокойным голосом. Не знаю, что именно я ему сказал, но что-то насчет того, что он — мой пес, я — его человек и мы — команда. Я не собираюсь причинять ему боль, но он должен меня слушаться. И тогда я буду любить пса до конца его жизни.

Через несколько секунд я понял, что Вторник слушает. Он пристально смотрел мне в глаза, и на него снизошло небывалое спокойствие. Возможно, та часть его, которая хотела любви, наконец раскрылась. Возможно, он все-таки понял, что у нас с ним что-то новое, непохожее на его предыдущие отношения. Пес прошел через однообразный механический труд, через муштру, его передавали от одного временного хозяина другому, и ретривер каждый раз оказывался в одном и том же состоянии — в одиночестве. Он не знал, что все это время его готовили для меня, но по крайней мере в тот момент понял, что нужен мне. Возможно, и я сердцем и разумом ощутил, что это обоюдная зависимость: я ведь тоже нужен был псу. Наверняка я знал только одно: когда я поднял глаза, все вокруг пялились на нас. Дрессировщики, собаки, ветераны — все. Даже фотограф опустил камеру. Лу Пикар потом сказала мне, что мы застыли на добрых пять минут, хотя я мог бы поклясться, что и полминуты не прошло.

— Что это было такое? — спросила она, когда мы со Вторником встали и пошли бок о бок.

— Теперь все в порядке, — сказал я ей. — Мы поняли друг друга.

Через два дня на электричке направления Метро-Норт мы с ретривером вместе поехали навстречу нашей новой жизни в городе. Не могу вам описать ликование, которое я почувствовал в тот день, легкость, с которой преодолел все этапы путешествия, и оптимизм, с которым смотрел в будущее. Все стало по-другому. Все. Только благодаря Вторнику. У него была небольшая заминка с турникетами в метро (они были такие низкие, шумные, с такими угрожающими «рогатками»), но потом больше двух часов он сидел и шел рядом, как идеально выдрессированная собака-компаньон, спокойно изучая окружающий мир. Но я чувствовал, что ретривер тоже взбудоражен. Чувствовал его радость. Для этого его натаскивали всю жизнь. Нью-Йорк был его Аль-Валидом. Я знал, что нельзя отвлекать пса, когда он работает, но не смог удержаться. На Большом Центральном вокзале я обнял его.

— Теперь только ты и я, дружок, — сказал я Вторнику. — Мы свободны.

 






© 2023 :: MyLektsii.ru :: Мои Лекции
Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав.
Копирование текстов разрешено только с указанием индексируемой ссылки на источник.