Глава XXI

Петр смотрел на Мельхиора с недоумением.

— Как же это могло быть? Иуда действительно был у Каиафы, но после того, как у него возник этот план, подсказанный сестрой…

— Ты не знаешь всего, — ответил Мельхиор. — Так же, как не будут знать всего те, кто последует за тобой… Разве ты не слыхал про любовь между мужчиной и женщиной, вернее, про страсть, прикрывающуюся тем же именем? Именно такое чувство связывает гордого Каиафу и грешную Юдифь. Терпи, Варавва, это — правда. Сладострастный священник посвятил Юдифь во все свои тайны. По его приказанию она одурачила своего доверчивого брата, хотя у нее была и своя цель — вернуть Иуду в дом, к религии предков. Все это Юдифь делала не бескорыстно — за помощь она получила от Каиафы много золота, драгоценных камней и роскошных тканей, что многие женщины ценят больше, чем добродетель.

Варавву била дрожь. Он понимал, что Мельхиор не лжет, но ему было невыносимо тяжело слушать эти обличения.

Петра слова Мельхиора тоже привели в отчаяние.

— Эта ехидна была лишь исполнительницей заговора, задуманного коварными священниками! — прошептал Петр, потом обратился к Мельхиору:

— Но если ты знал обо всем, то почему не предупредил нас?

— А какая польза в моих словах? — устало произнес Мельхиор. — Вы не верили вашему Учителю, как же поверили бы мне?

Разговаривая, они продолжали идти вперед по дорожке, освещенной бледным светом луны. Легкий ветерок пробегал по листве растущего по обочинам кустарника. Сильнее повеяло прохладой, дышать стало легко.

— Вот уже Гефсиманский сад, — сказал Мельхиор. — Расскажи нам все про Иуду, прежде чем мы пойдем туда…

Петр, озираясь, как бы ожидая внезапного появления кого-то страшного, заговорил чуть слышно:

— Я уже говорил, что Иуда был у Каиафы за две ночи до нашей последней встречи с Господом. Первосвященник притворился равнодушным.

«Мы не боимся вашего сумасбродного фанатика, — сказал он. — Но если тебя беспокоит совесть, Иуда, что вполне естественно, ведь ты пренебрег законом и верой своего народа, мы не откажемся от твоей услуги. Но не думай, что весь синедрион будет оказывать тебе почести. Многие из священников не захотели бы воспользоваться помощью того, кто оставил религию своих отцов и презрел нашу власть. Другое дело, если ты это сделаешь за деньги. Назови свою плату».

Иуда возмутился. Он пришел к сестре и, все ей рассказав, заявил: «Я не продам своего Учителя даже ради Его славы!»

Юдифь подняла его на смех:

«Простая ты душа. Этим ты не продаешь Его, а просто придаешь законную форму своему поступку. Честь фарисеев не позволяет пользоваться неоплаченной услугой того, кто отвергает их веру… В конце концов, ты можешь истратить эти деньги на бедных… Ты ведь делаешь это ради своего Господа, ты готовишь путь к Его славе, и каким чудом скоро озарится весь мир! Деньги же — пустая формальность!»

Иуда, убежденный сестрой, возвратился к Каиафе.

«Есть законы, которых я не понимаю… Но если так полагается, я спрашиваю: что дадите мне, если я вам предам Иисуса?»

Иуде тотчас же выложили тридцать серебряных монет.

— Если бы он только знал, — сокрушался Петр, — что эти деньги сыграли на руку Каиафе. Теперь тот мог заявить, что Иуда — добровольный изменник, а Каиафу никто не подкупал и потому нельзя обвинить его в жестокости и намерении убить Назорея! Вся вина ложилась на Иуду. Он один должен был выдержать страшную тяжесть этого преступления, которое и привело его в глубину ада!

Варавва угрюмо следил за рассказом Петра. Мельхиор тоже внимательно слушал, хотя ему все было известно.

— Все свершилось быстро, — сказал Петр после печальной паузы. — У входа в сад Гефсимании Учителя ждала стража, и когда Он вышел из-под густой тени деревьев, Иуда пошел Ему навстречу. Бледный от волнения любимый ученик Иисуса воскликнул: «Радуйся, Равви!», и поцеловал Его. «Скоро, — думал я, — проявится слава Бога. Могущественный и неустрашимый, Он мигом уничтожит своих врагов!» Но Учитель смиренно и молчаливо посмотрел на Иуду, потом тихо сказал:

«Целованием ли предаешь Сына Человеческого!»

Иуда в страхе отшатнулся и, схватив меня за плащ, прошептал:

«Или я согрешил, или Учитель нас обманул!»

А стража стояла как вкопанная, не смея тронуть Его, пока Он Сам не обратился к ним со словами:

«Кого ищете?»

Смутившись, они ответили:

«Иисуса Назорея!»

Учитель посмотрел на них и сказал:

«Это Я».

Стражники пошатнулись и пали на землю.

И тут я подумал, что час, которого мы ждали, настал — такое величие, такую силу в ту минуту выражало лицо Господа! Это не было лицо смертного человека!

Он опять спросил стражу:

«Кого ищете?»

«Иисуса Назорея», — был ответ перепуганных, дрожащих воинов.

«Возьмите Меня, а остальных оставьте».

И, посмотрев на Своих учеников, Он махнул рукой, прощаясь.

Воины, видя, что Он не сопротивляется, немного ободрились и, окружив Его, повели с собой.

Оставшись одни, мы, Его ученики, зарыдали.

«Он обманул нас! — кричали мы. — Он не Бог, а человек!»

Все разошлись кто куда, а я тайком пошел за Учителем и шел до самого дома Каиафы!

Тут от волнения у Петра перехватило дыхание, он заплакал, но затем, пересилив себя, хрипло пробормотал:

— И я от Него отрекся! Когда словоохотливые рабы сказали, вот он — Его ученик, я сказал, что не знаю этого Человека! И в общем я не солгал, ибо я знал Бога, а не человека!

Мельхиор проницательно взглянул на Петра.

— Ты софист! — сказал он холодно. — Как ловко ты придумываешь извинения для своих грехов! Если ты и в самом деле знал Бога, ты не мог бы от Него отречься! Но признайся, Петр, ты верил в Иисуса только как в земного царя, который со временем станет владеть Иерусалимом! К этой надежде ты привязался, а о небесном и не помышлял! Обладать вместе с Ним миром — было твоей мечтой! Но, может быть, ты и твои последователи и будут им обладать…

Петр сверкнул глазами.

— Ты судишь строго, незнакомец! — сказал он. — Кажется, естественно ждать славы от Того, Кто славен! Почему бы Богу не провозгласить Себя! Если Он — Властитель мира, почему Его власти не быть видимой всеми!

Варавва начал понимать характер этого человека, в котором боролись достоинство и трусость, раскаяние и гордость.

— Ему было так легко явить Свое величие, — оправдывался Петр, — а Он этого не сделал! Его смирение потрясло меня, и я зарыдал не только над собственной слабостью, но и над Его нежеланием прославиться перед людьми! А отчаявшийся Иуда бросился к первосвященникам с криком: «Я согрешил, я предал кровь невинную!» Позже я узнал, что он кинул им под ноги те проклятые деньги и устремился прочь. Я встретил его, когда он бежал домой, как сумасшедший. Я пытался остановить его, но он меня оттолкнул: «Пусти! Я должен увидеть сестру — она меня уговорила совершить предательство, и я прокляну ее, прежде чем умру!»

— Всю прошлую ночь я бродил вокруг дома Искариотов, — рассказывал он дальше. — Никто не выходил из него, а сам я не осмелился войти и спросить об Иуде. Я ходил по саду, где мы беседовали с Юдифью, потом ноги сами понесли меня в Гефсиманию… Он там… Он провел много часов в одиночестве.

Петр свернул к небольшой рощице.

— Он сейчас недалеко от того места, где предал Учителя! Мы отнесем его домой, и пусть Юдифь, ждущая его возвращения, радуется!

Старые оливковые деревья, раскинув свои толстые ветки, словно преграждали путь любопытным прохожим, но Петр, нагнувшись, прошел под ними. Мельхиор и Варавва не отставали.

Ветра не было, но густо переплетенные между собой ветки таинственно покачивались, листья перешептывались о недавно увиденом — о мучительных угрызениях страдающей души, об ужасе юного грешника, умершего по своей воле такой же как эта ночью.