Ципрас и левые

Катастрофа в Греции продолжается. После того как, проигнорировав результат им же организованного референдума, правительство Алексиса Ципраса голосами правых партий провело через парламент решение о капитуляции перед кредиторами, оно разворачивает гонения на своих оппонентов из числа левых. Собственно, главной мишенью оказываются как раз недавние сторонники премьера, все те, кто ещё несколько месяцев назад помог ему прийти к власти. Поскольку Центральный Комитет партии СИРИЗА и даже её Исполнительное бюропроголосовали против соглашения, руководящие органы партии не созываются, требование чрезвычайного съезда, поддержанное большинством ЦК, проигнорировано. В конечном счете, Ципрас согласился собрать партийную конференцию, но лишь в сентябре, когда все вопросы с кредиторами будут уже согласованы, а очередной пакет мер жесткой экономии реализован.

Низовые ячейки партии, настроенные по отношению к правительству ещё более негативно, чем члены ЦК, фактически парализованы. По существу партия разгромлена.

Ципрас правит от её имени, но безо всякой связи с ней, не удосуживаясь даже продавливать свою линию через бюрократический аппарат. Его парламентское большинство теперь прочно гарантировано голосами депутатов от правых партий, отвергнутых греками на предыдущих выборах и на референдуме.

Не имеющий политической поддержки «слева» и полностью зависящий от презирающих его правых, Алексис Ципрас остается на своем посту только потому, что правящим элитам нужно, чтобы политику разрушения греческого общества осуществил именно «левый» премьер. Разгром экономики должен быть дополнен деморализацией и политическим банкротством левых сил, традиционно выступавших против этого разгрома.

Чем больше зависимость Ципраса от правых, тем больше его свирепость по отношению к своим недавним соратникам. Под ударом оказался даже бывший министр финансов Янис Варуфакис, который до последнего момента поддерживал премьера. Ему грозят судебными преследованиями фактически за то, что он обсуждал со своими сотрудниками чрезвычайные финансовые меры на случай провала переговоров. Показательно, что до дела не дошло. Даже и пресловутого «плана B» не было. А были только разговоры о том, что неплохо бы его всё-таки иметь. Но уже и это сейчас считается преступлением.

Впрочем, Ципрас и его окружение готовы пойти ещё дальше. Не ограничиваясь судебным преследованием бывшего министра финансов, они готовы добраться и до иностранных советников, ими же самими приглашенных, в том числе до всемирно известного экономиста Джеймса Гэлбрейта. Самое занятное то, что Гэлбрейт даже денег от греческих властей не получал, приехал в Афины за свой счет, чтобы помочь левому правительству.

Самое грустное в данной ситуации то, что подвергающиеся сейчас атаке оппоненты Ципраса в большинстве своем никак не радикалы и даже зачастую не представители левого крыла партии. По большей части это просто люди, сохранившие хотя бы остатки совести и здравого смысла.

Тот же Варуфакис до последнего момента отстаивал необходимость компромисса с «Тройкой», призывая идти на любые уступки, лишь бы остаться в зоне евро. По мнению бывшего министра, альтернативы капитуляции не было, следовало только добиваться хоть каких-то символических уступок для спасения лица.

Поскольку, считает Варуфактс, сейчас переход к социализму в Греции невозможен, необходимо оставаться в рамках неолиберализма. Он апеллирует к умеренности, считая это проявлением здравого смысла. Но дело даже не в том, что дилемма ложная — будто нет даже в принципе никакой промежуточной (или переходной) стратегии, ничего среднего между немедленным и полным переходом к социализму и сохранением в неизменном виде нынешнего порядка. Главная проблема в том, какие у вас есть практические решения. А в эпоху системного кризиса нет ничего более нелепого и непрактичного, чем умеренность. Она просто не является прагматическим решением.

Впрочем, в Греции и в самом деле был поставлен очень важный и значимый политический эксперимент. Партия, воплощающая надежды, представления и подходы, доминирующие сегодня среди европейских левых, пришла к власти, получив возможность не просто рассуждать о множестве прекрасных альтернатив суровым будням неолиберализма, но и попытаться воплотить в жизнь хоть что-то из этих идей. Увы, эксперимент не просто провалился, а дал вполне убедительные и наглядные результаты.

В качестве партии, мобилизующей общественное недовольство, СИРИЗА оказалась вполне эффективным и надежным инструментом. Но, объединив активистов и общество в борьбе за смену власти, СИРИЗА оказалась совершенно беспомощна, как только сама стала властью.

Новое правительство не имело ни стратегии, ни реалистичной программы. Оно было способно только на соединение радикальных фраз и умеренных просьб… Выяснилось, что все надежды радикальных левых сводились к использованию тех самых европейских институтов, которые разоблачала их же собственная предвыборная пропаганда. Выяснилось, что эти люди не только не умеют бороться, находясь во власти (и используя инструменты власти), но и вообще не понимают смысла этой борьбы. Оказалось, что классовая риторика давно заменила классовую политику.

Власть обязывает. Нужны четкие приоритеты, однозначные решения, жесткое, последовательное продвижение своей повестки дня, опирающейся на конкретные интересы в обществе, мобилизация внесистемных сил для того, чтобы преодолеть сопротивление враждебных институтов. Ничего этого сделать руководство СИРИЗЫ не могло, потому что всё это находилось не только за пределами его политической концепции, но и его мировоззрения. Зато стало очевидно то, о чем многие, включая автора этих строк, давно уже предупреждали: ни «движенческая» структура, ни сетевая организация, ни прочие прелести информационной эпохи не дают никаких гарантий против узурпации полномочий лидерами внутри организации, против интриг и манипуляций. Хуже того, подобные структуры, опирающиеся на неформальные процедуры или, наоборот, требующие безбрежной демократии, не реализуемой в реальном политическом времени, когда решения должны приниматься крайне быстро, в сущности не более, а менее демократичны, чем старые бюрократизированные и четко формализованные иерархии рабочих и левых организаций. В условиях обостренного кризиса выяснилось, что 3-4 человека могут просто всё решить за партию.

И предательство Ципраса, и беспомощность Варуфакиса в качестве практических политиков не случайны. Они явились логическим следствием определенного подхода к политике. Подхода, опирающегося на идеологические и культурные принципы, восторжествовавшие среди левых после того, как ушли в прошлое традиции «старой левой», как социал-демократической, так и коммунистической.

На место единству организации и программы, лежавшему в основе старой левой политики пришла идеология «множества альтернатив». Но эта идеология может работать лишь в головах прекраснодушных интеллектуалов и наивных студентов, лишенных даже представления о политической ответственности. Если вы хотите реального преобразования, то не только должна быть выбрана одна альтернатива, на реализацию которой надо бросить все силы, но и необходимо решительно отбросить все прочие варианты и «альтернативы», а при необходимости придется и бороться с ними. Закон политической борьбы, как и закон войны — концентрация сил.

Парадоксальным образом, начав с идеологии «множества альтернатив», идеологи и лидеры СИРИЗЫ вернулись к фактическому признанию формулы миссис Тэтчер: «There is no alternative».

Именно это, в сущности, и констатировал Варуфакис, заявляя, что не видит в сложившейся ситуации альтернативы тому, чтобы подчиниться логике системы. Эта идейная капитуляция состоялась ещё до того, как произошла капитуляция политическая. И в конечном счете она была предопределена собственными иллюзиями «радикальных левых» о том, что можно бороться понемногу, брать власть, не принимая на себя ответственности.

Если бы подобная трагическая ситуация была характерна только для Греции, это было бы грустно, но не катастрофично. Однако значительная часть левых в других странах, несмотря ни на что, пытается оправдывать СИРИЗУ, жалеть беднягу Ципраса, ставшего жертвой шантажа или даже предлагать ему задним числом «план B», который греческому премьеру совершенно не требуется. Причина такой, на первый взгляд, странной реакции состоит в том, что собственные политические позиции и подходы многих из тех, кто сегодня мечется в растерянности, не сильно отличались от подходов СИРИЗЫ. Признать в полной мере банкротство такой политики значит либо расписаться и в собственной несостоятельности, либо сделать выбор в пользу принципиально иного подхода, делающего неминуемым жесткий разрыв с привычными формулами, повторяя которые можно комфортабельно функционировать в рамках неолиберальной системы, одновременно воображая себя непримиримыми борцами с ней.

Между тем точка невозврата пройдена. И не только в Греции, но и в масштабах всей Европы. Крах СИРИЗЫ и раскол левых по отношению к российско-украинскому кризису знаменует не менее значимый перелом в истории левого движения, чем крах II Интернационала в 1914 году.

Принципиальный вопрос в данном случае — это вопрос об отношении к Европейскому союзу. Именно здесь обнаруживается ещё одна методологическая основа краха «евролевых». ЕС есть ничто иное, как институциональное воплощение неолиберализма. Невозможно быть против неолиберализма и за Евросоюз, даже «реформированный», поскольку системный смысл этой организации как раз и состоит в недопущении каких-либо прогрессивных реформ. Это то же самое, как в 1848 году выступать за реформирование Священного Союза в интересах демократии.

Наконец, глубокая методологическая основа идейного кризиса — принятие значительной частью западных левых (и их российскими имитаторами) либертарианской (неолиберальной) логики на фоне её публичного отрицания. «There is no such thing as society», говорила миссис Тэтчер. Общества не существует. Получается прямо как у Михаила Булгакова: «чего ни хватишься, ничего у вас нет». Ни альтернативы, ни общества… Разумеется, левые возмущались и спорили. Но так же, как и в случае с афоризмом Тэтчер про несуществование альтернатив, социальная методология значительной части левых в 1990-е и особенно в 2000-е годы исходила из той же самой логики, только не признавая этого публично.

Общество как целое, а тем более некое представление о перспективах его целостного развития за редкими исключениями перестали фигурировать даже в риторике, не говоря уже о программах и пропаганде левых организаций. Представление об обществе как совокупности «множеств», утверждаемое в книгах Тони Негри и Майкла Хардта, распространилось по факту даже среди тех, кто над ним иронизировал. Защита меньшинств, список которых постоянно множился, заняла центральное место в повестке дня, окончательно оттеснив концепцию целостного социального развития, являвшуюся краеугольным камнем идеологии «старой» левой, и в коммунистическом и в социал-демократическом её варианте.

Между тем интересы общества не сводятся к сумме интересов его членов, а тем более меньшинств. Эта идея совершенно принципиальная, ключевая для всех радикальных движений «классической» политики — от якобинцев до большевиков, полностью игнорируется. Забыто и по факту «тихо» отвергнуто понятие прогресса как общего социального интереса. Для Маркса именно общественный прогресс был главной задачей движения, и он не сводился даже к интересам «передового класса».

Напротив, тот или иной класс объявляется «передовым» именно потому, что на данном этапе истории его интересы совпадают в наибольшей степени с интересами развития общества.

Можно спорить о задачах развития. Однако беда не в том, что нынешние левые дают недостаточно полные или неточные ответы, а в том, что они не собираются даже ставить этот вопрос. У нас был ориентир социального прогресса, заданный ещё в эпоху Просвещения. В основе его лежала идея общественной интеграции, объединения людей (в этом смысле равенство есть именно средство, а не цель). Стремление максимально разделить общество на специфические группы, соревнующиеся между собой меньшинства, раздробить общую стратегию комплексного социального преобразования на множество не связанных между собой задач и «бесчисленное множество альтернатив», означает отказаться от практической возможности выхода за пределы не только капитализма, но даже и неолиберализма. Что, впрочем, и констатировал Варуфакис…

Неолиберализм, раскалывающий и фрагментирующий буржуазное общество даже поверх привычных капиталистических классов, ставящий частный, личный и групповой интерес выше даже общих задач развития, вытекающих из природы самого буржуазного общества, отрицающий солидарность даже в той мере, в какой её признавали классики либерализма от Смита до Шумпетера, эта идеология и эта практика сегодня является крайним воплощением антисоциальной реакции, разрушающей уже всякое общество, даже капиталистическое.

Заменить стратегию осознанной борьбы за прогресс можно либо бездействием и беспомощной дезориентацией, либо переходом на сторону Реакции. Правительство СИРИЗЫ последовательно прошло оба этапа. Сначала ничего не могло противопоставить неолиберализму, а затем стало исполнителем его повестки дня.

Стихийное разрушение общества, порожденное реализацией неолиберальной повесткой дня, делает невозможным существование европейской демократии в том виде, в каком она сложилась после Второй мировой войны благодаря победе над фашизмом. Долгий путь через институты, к которому призывали идеологи новых левых в конце 1960-х годов, привел в никуда, поскольку по ходу дела сами институты радикально изменились, став дисфункциональными, симулятивными, безвластными или превратившись в свою противоположность. К тому же неолиберализм успешно демонтировал именно те институты социального государства, через которые прокладывали свой «долгий путь» левые.

Кризис неолиберализма грозит завершиться общеевропейской гражданской войной.

Пока, к счастью, эта начинающаяся война — холодная, хотя грохот взрывов в Донбассе свидетельствует, что она вполне может стать и горячей, по крайней мере локально. Увы, в условиях гражданской войны «тактическое» решение о выборе союзников на деле является стратегическим выбором собственной судьбы.

После краха СИРИЗЫ и раскола Украины будущее левого движения определяется уровнем нашей готовности противостоять неолиберальному наступлению на общество, которое ведется как внутри отдельных стран, так и на глобальном уровне за счет военно-политической экспансии НАТО, Евросоюза и США. Воссоздание левого движения становится одновременно идейной и организационной задачей, причем одно от другого неотделимо.

Признаком начинающегося процесса реконфигурации левого движения можно считать Дельфийскую конференцию, которая проходила в те самые дни, когда в Афинах правительство панически выбирало между разными сценариями капитуляции. Организаторы Дельфийской инициативы смогли не только осознать связь кризиса в России и Греции, но и поставить вопрос о необходимости борьбы за спасение Европы от Евросоюза. Тут можно вспомнить Циммервальдскую конференцию, которая была не только ответом левых социалистов на империалистическую войну, но и попыткой сформулировать новые политические ориентиры после краха II Интернационала. Собравшиеся в Циммервальде социалисты не имели за собой ни массовых организаций, ни политического аппарата, ни ресурсов, но спустя два-три года ситуация радикально изменилась в их пользу. Возможно ли повторение подобного сюжета в наше время?

Событие Циммервальда было важно не само по себе, как удачная конференция, а потому, что за этим последовал русский 1917 год, открывший возможность практической реализации идей и принципов, которые пытались нащупать участники той дискуссии.

Что будет с нами через два-три и тем более пять-шесть лет мы знать не можем. Но одно очевидно: эпоха «мирного» развития закончилась.

В новых условиях требуются другие люди, другие организации и другая политика. Пора отложить модные книги Фуко, Негри и Жижека, чтобы на практике проверить, насколько хорошо мы усвоили уроки Ленина, Кейнса и Макиавелли.