О трауре и святости

Человек должен рвать на себе одежду и оплакивать своего умершего родственника. Галаха определила некоторые периоды времени для траура: первый день, в который, согласно многим ришоним (раввинам периода средневековья), траур является заповедью из Торы; семь дней, тридцать дней, двенадцать месяцев. Онену запрещено есть мясо жертвоприношения; более того, оплакивающий родственника не приносит никаких жертвоприношений за себя в течение всего семидневного периода. Первосвященнику запрещено отращивать волосы и рвать на себе одежду в знак траура о своем близком родственнике, так как скорбь по умершему несовместима со святостью Храма и первосвященства. Многие ришоним даже считали, что Первосвященник свободен от всех ритуалов траура. Корни и начало святости - в радости. " И веселитесь пред Господом, Богом вашим, семь дней" (Левит 23: 40); " И радуйся всему добру" (Второзаконие 26: 11); " И будешь ты только веселиться" (Второзаконие 16: 15). Радость - это символ реальной жизни, в которой материализуется Галаха. Авелут (траур) и анинут (горе) сплетены и связаны со смертью, противостоящей святости. Смерть и святость - как бы два противоречивые стиха, и еще не появился третий стих, который примирит их между собой. ⁴⁸

Только в свете этого мировоззрения мы можем понять характерную черту многих великих еврейских ученых и гигантов Галахи: страх смерти. Человек Галахи боится смерти; ужас исчезновения захватывает его. Мой дядя, рабби Меир Берлин (Бар Илан) рассказал мне следующую историю. Однажды он и рабби Хаим из Бриска оказались в одной гостинице в Либау на Балтийском побережье. Как-то он проснулся с восходом солнца и пошел на балкон, где обнаружил сидящего рабби Хаима: тот обхватил голову руками, и взгляд его был устремлен к лучам восходящего солнца; он был совершенно поглощен эстетическим переживанием этого потрясающего космического зрелища и в то же время весь находился под тяжестью глубокой, раздирающей сердце меланхолии и мрачной тоски. Рабби Берлин взял рабби Хаима за плечо и потряс его: " Чем Вы так обеспокоены и огорчены, мой учитель? Есть ли какая-то причина Вашей грусти? " " Да, - ответил рабби Хаим, человек Галахи. - Я размышляю о конце всякого человека - о смерти". Человек Галахи наслаждается великолепием восхода на востоке и величием моря на западе, но само это чудесное переживание, содержащее в миниатюре красоту всего космоса и ликование вселенной, приводит его к отчаянию и депрессии. Красота и великолепие мира, с одной стороны, и судьба человека, наслаждающегося этим таинственным великолепием только краткий, как сон, миг, с другой стороны, затронули струны его чувствительного сердца, которое постигло трагедию - противоречие между величественным, прекрасным миром и человеком, " скудным днями и пресыщенным скорбью" (Иов 14: 1). Страх смерти превратился здесь в молчаливую муку, в тихое страдание, в мягкую и нежную грусть, украшенную глубоким и возвышенным эстетическим переживанием. Тот, кто подпал под власть столь высокого переживания, - это не человек, тоскующий о трансцендентности, мечтающий выйти из рамок реальности. Зачем такому человеку печалиться и страдать из-за красоты этого мира? Ведь в его представлении она - лишь бледное отражение скрытой высшей действительности! Человек Галахи, наблюдающий за первыми лучами солнца и размышляющий о красоте мира и ничтожности человека, переживающий при этом ликование, смешанное со страданием, принадлежит этому миру. Этот человек общается со своим Создателем не где-то бесконечно далеко, в святом и покрытом тайной чудесном мире, полном святости и трансцендентности, - но именно здесь, в самой гуще этого мира.

"...Ибо не преисподняя славит Тебя, не смерть восхваляет Тебя, не уповают сошедшие в могилу на истину Твою. Живущий, живущий - он прославит Тебя, как я ныне; отец детям возвестит истину Твою" (Исайя 38: 18-19). Сказал царь Хизкия, когда выздоровел: " Не умру, но жив буду и расскажу о деяниях Господних" (Псалмы 118: 17). Эхо этих гимнов продолжает звучать в мире Галахи.