Жизнь отца 24 страница

Мы ещё советовали Гаральду идти к Апситу, министру юстиции, и к генералу Балодису. Одна дама, член нашего Общества, знакома с женой директора Государственной канцелярии Рудзитиса, и всегда последнюю информирует. Она недавно передала президенту письмо матери Гаральда. Другая наша знакомая, тоже член Общества, информирует зубного врача К., у которой президент постоянно лечится, и т.д. Так мы делаем всё, что только возможно.

У Ветры я был во вторник. Мы когда-то вместе учились в университете в Тербата, он был в известной степени идеалистом, писал стихи и т.д. Теперь превратился в сурового стража закона. И все мои аргументы словно наталкивались на стену, я всё время ощущал, что его сознание до такой степени охвачено предвзятым мнением о Гаральде, что и величайшие факты будут тщетны. К примеру, он говорит, что исследовал лекарства Гаральда в своей лаборатории и нашёл, что они состоят единственно из воды и спирта. Я ему ответил, что в этом-то он мне поверит, что я же не лгу, что я сам и мои друзья собирали для Лукина цветочки и травы, и я видел способ приготовления лекарств; например, в одном лекарстве есть шесть разновидностей полевиц и т.д. Ветра неоднократно подчёркивал – пусть Лукин докажет, что лечит научно, то есть – согласно официально признанным методам, при помощи анализов, рентгеновских лучей и т. д. Я ответил, что Лукин был бы очень рад, если бы имел возможность доказать, что его лекарства и метод лечения имеют научную ценность, пусть ему позволят в какой-нибудь клинике или перед врачебной комиссией испробовать великую действенную силу своих лекарств. Ветра ответил, что клинику ему не даст. Далее он сказал, пусть Гаральд защищает свой метод официально на каком-то представлении. Да, Гаральд уже давно об этом думал, но он так занят на работе, что никак не может сесть за теоретические медицинские исследования. Я спросил, почему Ветра думает, что у Гаральда не могут быть гениальные способности и он не может определить диагноз за десять минут, хотя другие врачи обычно исследуют гораздо дольше. На это Ветра только ухмыльнулся. Гаральд мне однажды рассказывал, что иногда в тот момент, когда больной входит в его кабинет, в сознании уже всплывает образ вида болезни пациента, и тогда он ощущает большую внутреннюю убеждённость. Конечно, своя истина есть и у Ветры. Хотя у Гаральда великий запас психической энергии, но принимать в день по 100-120 пациентов – это уже что-то сверхчеловеческое! Потому он иногда по вечерам и чувствует, что силы его оставляют, особенно, когда среди больных попадается кто-то вампиризирующий. Но иной раз мы именно изумлялись его энергии, когда после рабочего дня он приходил в Общество ещё сравнительно бодрым. Мы знали, что он неизменно получает и пополнение энергии, но выдача психической энергии тоже имеет свои границы. Принимая такое количество людей за день и торопясь, конечно же, Гаральд может ошибиться, особенно по вечерам, когда он устал, когда начинает работать, может быть, даже автоматически. Мы уже давно предлагаем ему ограничить число больных и в свободное время прибегнуть больше к Учению и к медицинским лабораториям. Также Гаральд навредил себе, быть может, и тем, что пытался помочь и тем больным, которых официальная медицина списала и оставила умирать. Но если Гаральд и не мог их вылечить (хотя были и такие случаи, когда вылечивал), то всё же, несомненно, многим облегчал страдания, например – Акуратеру, который умирал от рака. Ведь если кто-то умирал из тех, кого лечил Гаральд, то легко было к нему придраться. Гаральд очень правильно сказал Алксу об ошибках врачей в определении диагноза: «Назовите мне любого профессора медицины, и я найду в его практике столько ошибочных случаев, что его можно окончательно загубить». Ещё не бывало, чтобы какого-либо врача преследовали за его ошибки, как Гаральда, притом ошибки Гаральда малозначительны.

Ветра рассказал, что моя речь по радио подняла бурю возмущения в кругах департамента здравоохранения. Я там будто бы рекламировал Лукина. Действительно, я сказал, что основатель Общества Рериха д-р Феликс Лукин был членом-корреспондентом Гималайского научного института, где есть отдел по борьбе с раком, и что вообще тибетская медицина знает средства для успешного одоления туберкулёза и рака.

12 марта. Суббота

Бедная Австрия! Свободный, симпатичный народ, к которому я питаю самые светлые чувства. И ты стал жертвой! [110] Так трудно, невозможно умом принять, что сознание < людей> двадцатого столетия может терпеть такой произвол и хаос. В течение двух лет лишились свободы Абиссиния, Китай, теперь – Австрия. Что ещё будет?!

Д-р Ветра в понедельник прочёл по радио лекцию о туберкулёзе, в которой проявил не только бескультурье, но и истинное варварство. Большая часть лекции состояла из нападок на Гаральда, всё же без упоминаний его имени, что он получает по 500 латов в день, что служанка наливает в ведро с водой спирт и таким образом готовит ему лекарства и т. д. Упомянул и некоего наивного поэта, который хвалил Лукина в своём радиодокладе. Значит, Ветра и моим доводам не поверил, тому, что я ему говорил о способах приготовления лекарств Лукина, и считает меня лгуном. После всех этих выходок Ветры я более не способен считать его нормальным человеком. Ибо любое нормальное сознание прислушалось бы к другому человеку. Ведь не может быть человека со стопроцентным предубеждением, в уме которого не осталось бы хоть десятой доли процента признания правды и за своим противником. Кроме того, эта лекция пошла Гаральду лишь на пользу, не только в смысле популяризации, но создала ему много друзей и сочувствующих. Во-вторых, она подала аргументы и против самого Ветры с его «ненаучным», варварским поведением. Наша Драудзинь написала очень прочувствованное и логически убедительное письмо президенту государства, в котором она упоминает и лекцию Ветры. Это письмо она надеется через кого-то передать непосредственно президенту. Также и Гаральд вручит ему своё письмо. Ему сказали, что президент вообще частных лиц на аудиенциях не принимает. Это для нас было большой неожиданностью, ибо это противоречит духу Учения. Беспокойство за Гаральда растёт. В четырёх местах собирают подписи под заявлением президенту, собиратели – пациенты Гаральда, без его содействия и даже без ведома. Великая битва у Гаральда ещё впереди. Е.И. прислала Слова Учителя: «Будет победа, если борьбу доведут до конца». Особенно указано на мнимых пациентов – провокаторов, которых подсылают противники Гаральда. Гаральд уже нескольких таких заметил.

19 марта. Суббота

В среду Гаральд был у канцлера Рудзитиса, который обещал ему, что поговорит с президентом. Обещал говорить и министр Волонт. И вечером того же дня Волонт позвонил Гаральду по телефону, что ему разрешено лечить гомеопатическими лекарствами, но конечно же – из аптеки. Гаральд обрадовался, хотя тут же возникли многие трудные вопросы. Как же быть с его собственными лекарствами, разрешат ли их выдавать через аптеку? Это придётся выяснить. Ибо ведь его враги зорки и ищут любой пустяк, к чему придраться. Теперь ему придётся хорошо ознакомиться с гомеопатическими медикаментами, но это требует много времени, ибо когда-то от аллопатии Гаральд перешёл сразу на лекарства отца и с гомеопатической рецептурой шире не познакомился. Для пациентов это будет большим уроном, ибо очень важно, чтобы лекарства проходили непосредственно через руки Гаральда, чтобы они несли на себе его психическую энергию. С другой стороны, теперь < пациентам> придётся платить лишнее за лекарства. Гаральд ещё пойдёт к Волонту и к другим, пока полностью не выяснится его положение. В Индии сердцем сопереживают и участвуют в его борьбе, каждое письмо оттуда приносит советы. Только что Гаральд отослал телеграмму о новой ситуации, и ответ звучал: «Happy Haralds news!»[111]

Оказалось, что одним из собирателей подписей является жена политического чиновника, который участвовал в нашем конгрессе и которого мы хорошо знаем. Это нас чрезвычайно изумило, особенно когда стало известно, что её муж участвует в процедуре, когда приходят подписываться. Мы опасались, как бы тут не было каких-то ловушек противника, ибо и Учитель указывал на возможность провокаций. Но люди, которые были у неё, отзываются об этой женщине как об очень душевно сочувствующей судьбе Гаральда и принимающей подписи только таких лиц, которые полностью вылечились. Один список передадут президенту государства, второй – вручат Гаральду вместе с текстом, который может ему пригодиться, если ему придётся защищаться в суде. В сопроводительном письме эта женщина обращается к Гаральду со столь возвышенными словами, что мы больше не сомневаемся в её истинных намерениях. Так в конце концов и дугпа служат Свету.

Мы получили из Праги чудно изготовленные репродукции, вчера были у Либерта на совещании. Когда он увидел пражские репродукции, сразу признался, что изготовленные в его печатне не могут с ними сравниться. Мы договорились, что четыре из уже сделанных американских репродукций перепечатают заново. Печатник как главную причину выдвигал то, что у него при работе не было краски нужного оттенка. Получается, что и печатню госбумаг нам надо учить! Теперь есть надежда, что мы с Либертом сможем понять друг друга. Только печатание затянется, ибо у Гаральда больше нет денег. Также и Вайчулёнис и Мисинь совсем без средств.

В четверг Лицис и Э.Виестур читали диалоги Рериха «Шамбала Сияющая», первая играла европейца, вторая – Ламу. Это представленное художественными средствами произведение принесло нам всем незабываемые мгновения.

Вчера я получил письмо Н.К., которое тяжело озадачило моё сердце. Во-первых, он рекомендует не печатать обзор конгресса, речи и тезисы на английском языке. Переводила дочь Буцена, я думал, что она сделала всё качественно, но оказалось, что в спешке и поверхностно. Может быть, и мой поэтический метод обзора конгресса не годится? Может быть – так и лучше? Столь много времени, энергии и любви я вложил в книгу, посвящённую юбилею Рериха, но, возможно, она не будет иметь того значения, на которое я надеялся? Я думал разослать её всем государственным мужам и прочим < деятелям>. Но хорошо ли в данный момент «лезть в глаза»? Как-то спрашивали начальника Политического управления Фридрихсона о нашем Обществе, он ответил: «Не будут ликвидировать те общества, которые излишне не проявляют своей активности и у которых не слишком большое количество членов». Вот и пойми! Полицейский инспектор сказал, что Общество Рериха – это «сомнительное общество». Как же склонить на свою сторону, завоевать сознания, которые диаметрально противоположны нам? В скором времени предстоит перерегистрироваться. В связи с этим много дел. Так и уходит время, зачастую в лишних работах, но ничего не поделаешь, всё это срочно.

25 марта

Вчера у нас был величайший день года. Вечер нашего Общества был посвящён Ему, к Которому стремятся наши глубочайшие мысли и чувства. Начали мы увертюрой к «Лоэнгрину», завершили – «Парсифалем». Драудзинь, Крауклис, Аринь, Ренкуль читали из Учения. Аида Виестур читала «Как чела нашёл своего Гуру», Мушинская – фрагмент о Белом Всаднике из «Каменной западни» Анны Бригадере, я зачитал выдержку из «Тайной Доктрины» о Великой Жертве и – приветствие Е.И. и Н.К. Затем Гаральд завершил словами о памятном дне. У меня было такое напряжение, что трудно было выдержать. И великая красота теперь несёт на себе накал всего мира. В конце мы пригласили в комнату Учителя тех, кого избрали получить Портрет Владыки.

28 марта. Понедельник

Вчера я был на вечере, посвящённом памятной дате творчества Андрея Курция, устроенном в его доме. Но не много нитей связывают меня с Курцием. Хотя он и гуманист, но скептик. Мало я с ним беседовал, возможно, случись такое, поняли бы друг друга во многом. Конечно – в гуманизме. Хотя в правых писателях есть такой же скептицизм, но нет даже гуманизма. Самое большое, они могут быть гуманны в пределах нации. Но ведь мир гибнет ныне из-за слишком узко понятого национализма. Он гибнет и из-за духовной чёрствости и жестокости. Я много лет не встречался с левыми поэтами. Некоторые из них – истинные джентльмены. Но есть и такие, которые всё ещё не могут освободиться от грубого дыхания. Так, вчера импровизировалась поэзия, которая меня лично отдалила от всего званого вечера. Более всего я жажду в другом человеке духовной культуры и чуткости. Сам Курций принадлежит к наиболее светлым среди них. Жаль, что в нём нет горения и он не идёт путём эволюции.

11 апреля. Понедельник

Мне и Гаральду пришло чудесное письмо Е.И. о единении (от 17 марта). Ей доставляет величайшую радость единение в нашем Обществе. Всю жизнь она молила, чтобы в её организациях был дух единства, эта незыблемая основа любой эволюции. Победа Гаральда была возможна только потому, что члены Общества в единении поддерживали его. Я ей писал и о том, что мы в старшей группе решили каждое утро в семь часов посылать Гаральду соответствующие мысли. Вечером, в девять часов, мы шлём мысли на благо всего человечества. В Америке развал оттого, что там нет великого единства, потому противникам удаётся добиваться победы за победой. Положение в Америке может спасти только чудо. Владыка установил как предварительное условие победы – единение. Но это испытание там не выдержали. В конце < письма> приводятся и чудесные Слова Владыки о нашем Обществе: «Вы видите, что там, где проявлено единение и доверие к Учителю, там легче помогать. Не забудем, что единение было единственным условием удачи (в Америке). Мы ценим, когда соединённые мысли посылаются во благо. Велика энергия, рождающаяся при таких единениях. Растут события небывалые. Можно увидеть, насколько они сдвинут сознание людей во всех направлениях. Так будем в единении, это Наше условие».

Быть бы нам достойными этих величественных Слов! Когда пришло это письмо, Гаральд прочёл отрывки из него и из Учения на общем собрании в четверг. В скором времени мы получили письмо Н.К. (от 29 марта): «Двадцать четвёртого марта подумалось нам, что в этот знаменательный день будет благом послать Вам памятку. Пусть она напомнит Вам о той радости, которую испытали мы, слыша о Вашем сердечном единении в минуты самых ожесточённых тёмных нападений. Почтовым пакетом на имя Р.Я. посланы Вам 2 картины моих. На каждой из них на оборотной стороне имеется именная надпись. Так пусть эти добрые вестники напоминают Вам о наших сердечных к Вам обращённых мыслях.

Пусть и все сотрудники пребывают в единении. Великая сила получится, когда группа самых разнообразных деятелей внесёт в общую чашу достижений свою добрую волю». И далее он говорит о великом единении.

Какая святая и высокая задача – хранить свет единства в нашем ашраме. Я старался этот девиз держать превыше всего, это – устремление моего сердца. Конечно, < у нас> немало всяких мелких недоразумений и обид, я решил незамедлительно устранить их любой ценой и всеми силами. И странно, именно в этом месяце недостойные диссонансы множатся! Ещё неделю назад явилась ко мне, вся в слезах, Мисинь; Гаральд сильно выбранил её за пристрастие критиковать и болтать. Отчитал её будто бы и от моего имени. Но оказалось, что и здесь главным образом было недоразумение. Меня ведь именно радовало, что Мисинь в последние годы сильно развилась, стала сдержаннее и свой прежний изъян выправила. Гаральд, когда загорится, становится слишком резким. Он столь категоричен, считает, что подобным личностям не место в Обществе. Но даже с действительно виновным так резко обходиться нельзя, его надо воспитывать. Выбросить легко, но воспитать трудно. Похожим образом Гаральд напрасно выбранил ещё нескольких членов Общества. Всё же он сам убеждён, что его укор идёт на пользу. Может быть, кому-то и идёт, но к человеческой душе надо подходить психологически.

Второй случай: в помещении Общества, кроме Абрамовича, живёт и член Общества Стрекалова, которая печатает на машинке и исполняет некоторые другие работы. Оба они не ладят уже давно, отчасти из-за резкости Абрамовича. Но и Стрекалова обидчива. К примеру, в прошлое воскресенье мы хотели уладить их отношения, но она столь презрительно отнеслась к Абрамовичу, что мы все по-настоящему возмутились. Как же последователь Учения может так унижать человека, притом члена < Общества>! Вся «история» когда-то началась с Трофимовой, которая ежедневно приходит к Стрекаловой готовить бесплатно ей обед, и с самого начала поссорилась с Абрамовичем. Вот и разберись, если в самих членах Общества нет духа смирения! Мы уже давно сожалеем, что отдали комнату Стрекаловой, но ныне её выгонять, памятуя о целях единения в Обществе, весьма нежелательно, и у неё нет средств, так что нам как бы полагается её содержать. Я долго беседовал со Стрекаловой об истинных основах Учения, но поможет ли это ломке её предубеждений?

И наконец, труднейшая проблема – отношения Мисиня и Маркова. Последний – член группы г-жи Крауклис, и когда-то работал на стройках у Мисиня в качестве сторожа. Когда он уволился, Мисинь признавался некоторым членам, что подозревает Маркова в ложно составленных ведомостях и т. д. Я в эти вопросы не углублялся, считал их личным делом Мисиня. Но 24 марта, в ходе обсуждения вопроса, кому вручить Портрет Учителя, мы отставили кандидатуру Маркова в связи с возражениями Мисиня. Вчера г-жа Крауклис вместе с Марковым явились ко мне. Оказывается, Мисинь и не пытался выяснить разногласия с самим Марковым, но рассказывал о своих обидах другим, конечно же, поступая плохо. Марков логическими выкладками пытался мне доказать, что подозрения Мисиня основаны на недоразумении, и, понятно, у меня не было причины не верить ему. В свою очередь, и он обвинял Мисиня. Будто бы каждый строитель-подрядчик только лишь и думает, как больше заработать. Подобное я и раньше предчувствовал, хотя у меня не было достаточно конкретных фактов. На сердце у меня было так тяжко, когда Валковский пригласил < Мисиня> в старшую группу. В общем-то мне нравится его великая горячность, преданность Иерархии, светлый взгляд. Прежде чем принять в группу, я затронул в беседе с ним некоторые вопросы, но у него были слёзы на глазах и он обещал исправиться. Теперь жалею, что не поговорил основательнее. Пришло время выяснить все слухи. Я чувствую, что лучшее – это открытость, без боязни кого-то обидеть. Думаю, что в своих отношениях < с людьми> он изменится.

Конечно, это был непреднамеренный, странный случай, теперь Валковский больше никогда не распоряжается без моего ведома. Он стал флегматичнее в делах Общества, может быть, и потому, что хочет, чтобы я действовал самостоятельнее. Приводит в порядок дела издательского фонда, за которые взялся ещё два года назад, и теперь я вижу, что мне придётся ему помочь. Томительно на душе, что опять буду вынужден тратить так много времени напрасно, когда мог бы сделать нечто ценное. Но среди старших членов нет никого, кто бы мог < этим заняться>, и, когда с этим всё выяснится, единственное, что можно будет сделать – это передать дела кому-нибудь из младших членов.

21 апреля. Четверг

Во второй день праздника Пасхи Буцен рассказал мне о своём горе. Минувшим летом он строил для Мисиня здание одной станции – и его тоже Мисинь подозревает. Что-то в подсчётах было не в порядке, в чём-то он ошибся. Я понимаю, что Буцен – человек уже в возрасте, и ему невозможно поручать нечто самостоятельное и ответственное. У него просто не хватает сообразительности, и на большее он не способен. И Буцен, как и Марков, так ясно рассказал, что их ошибки основывались на невнимательности или недоразумении, и приходится верить, что здесь нет сознательного обмана. И моё мнение таково, что если даже на 30% есть сомнение, что где-то имело место сознательное нарушение, то из-за этих 30% нельзя человека осуждать окончательно. Во-вторых – надо знать мотивы. И если человек утверждает и пытается доказать, что не виновен, то следует его выслушать. В этом-то смысле Мисинь не обладает терпимостью. Сегодня вечером у него будет разговор с Марковым.

В этот же день, к вечеру, более трёх часов мы беседовали с Гаральдом. Я сказал ему то, что давно хотел высказать. Его резкие характеристики и выражения не приносят ничего хорошего. Если бы после его нападок на некоторых членов Общества мы не пытались всячески смягчить впечатление, то обиды сохранились бы до сих пор. Гаральд убеждён, что «основательная головомойка» в конце концов идёт только на пользу. Но это не так. И укор следует выражать в очень чуткой форме. Конечно, когда Гаральд только начинает свои упрёки, он всегда прав. Но он вспыхивает и доходит до крайностей. Так, к примеру, было с Клизовским, так – с г-жой Мисинь. Он возвратился из Эстонии и сразу выдал отрицательные характеристики тем людям. Но и у художника Роота есть свои достоинства, он прислал мне сердечное письмо в благодарность за мою книгу. К человеку следует приближаться с терпением и глубоким уважением, только так можно его воспитать. И Драудзинь недовольна подобной критикой Гаральда. Эта наша беседа пойдёт нам только на пользу. И Гаральд будет сдержаннее. Именно он в Обществе больше всех борется за торжественность и единение, и ему следует найти верный метод, как этому способствовать. Но моя ошибка, наверное, именно в противоположном – в излишнем терпении и желании по возможности достовернее характеризовать и точнее определить. Так у некоторых может возникнуть мнение о моей неопределённости, но такого не должно быть. Люди легче прощают порывистое, хотя и ошибочное суждение. И всё ещё моей тяготой является моя речь. Доклады я могу читать, но труднее, когда надо говорить свободно и перед многими. Думаю, надо бы этой осенью поехать в Вену к одному профессору. Но теперь настолько напряжённое время, особенно в самой Вене. И я не могу ехать раньше, чем Общество будет перерегистрировано. Мне надо справиться со своей речью и из-за дочери, речь которой улучшилась, но всё-таки у неё известная тенденция повторять < слоги>. Она ещё посещает врача. Разумеется, дома я говорю спокойно, и всё же...

У дочери Гаральда около недели была температура сорок градусов. Он убеждён, что у неё была скоротечная чахотка, и он её вылечил. И другие изумительные случаи были в последнее время в его врачебной практике. Он думает, что на него благоприятно влияют и обе картины Святослава, которые получил от него.

Становление Эстонского общества протекает очень медленно. В комитет теперь приглашены также Беликов и Раннит. Последний недоволен нерасторопностью. На последнем собрании обсуждался вопрос о том, где брать средства. Будто бы выражалось мнение, что Рижское общество получает средства от «богатого американского дядюшки», то есть от – американского Музея. Понятно, эти пересуды нас возмутили. Может быть, их распространял Кайгородов, ибо он был в нашем Обществе (хотя, может быть, и Гринберг, который поближе с нашей организацией не познакомился, но у него во время конгресса было больше времени побеседовать с рижской «публикой»). Так или иначе, на серьёзном заседании выразить подобное убеждение – это просто неинтеллигентно! Каждому человеку и обществу, как и каждому народу, своими средствами и своими силами, «руками и ногами человеческими», полагается творить рай в жизни своей и на земле. И кто не знает, что у самого Американского общества ныне чрезвычайно трудные обстоятельства, ибо враги пока сумели украсть Музей со всеми его сказочными ценностями, и Зинаида Лихтман со своими друзьями и учреждениями выгнана из здания Музея. Гаральд сказал: «Надо бы нам съездить туда, подбавить огня и навести порядок!» Ведь действительно, главное – великий Огонь, способный сплотить друзей в теснейшее единство. Но в Америке, кроме прочего, будто бы подкупные судьи, а у Зинаиды Лихтман и её друзей – плохой адвокат. Бог весть, что ещё предвидится в будущем?! Жаль, что и в Эстонском обществе нет выдающегося руководителя с дальновидным чувствознанием. У Беликова огонь есть, но большой роли он пока играть не может. Кроме того, сам он ещё молод и ему предстоит развиваться, набираясь опыта. К примеру, он заявляет: «Если не справимся с художниками, то оставим их и поищем друзей в иных кругах». Но ведь истинный организатор сумеет использовать каждого культурного работника на пользу своей постройке.

В Литовском обществе было годовое собрание, где избрано новое правление. Тарабильда в него не вошёл. Ему это больно. Он ведь один из основателей общества. И хотя в нём много несоизмеримостей, однако его способности могут быть полезны обществу. Теперь он уезжает в Париж. Его жена получила государственную стипендию на два года, она в Париже. У нас с Тарабильдой расходились мнения в понимании искусства. Он, как «модернист», подверг критике некоторые наши картины латышской коллекции, мы же, в свою очередь, не выставили часть литовской коллекции, которую он привёз в Ригу. Он нас удивил картиной Гудайтиса, которую купил для нашего Музея, – она нам не нравится ни своей художественной формой, ни содержанием. Хотим обменять на другую работу того же автора.

Раннит – энергичный, приятный человек, было у него несколько докладов об очерках и стихах Н.К. Он прислал статью и стихи для книги приветствий. Всё же кое-что в нём пока – загадка. Если встретимся лично, то многое выяснится.

29 апреля. Пятница

Вчера я пригласил в Общество Мисиня и Маркова, прояснить и уладить их конфликт. Говорили мы более часа. Было приятно ощущать, что люди хотят понять друг друга. Мисинь всё же строптивее. Наконец, выяснилось, что в деле Маркова нет никакого нравственного преступления, но только ошибки и недоразумения. В конце я сказал, что Учение подчёркивает необходимость оказания помощи другому, не причиняя ему страданий. Тем, что мы небрежны к своему ближнему, что не вникаем в его душу, мы причиняем ему большой ущерб. Конечно, Маркову ещё надо учиться дисциплине, но и Мисиню следует стать, во-первых, внимательнее и чутче к душе другого человека. Он – в числе старших членов Общества, на нём величайшая ответственность. Знаю, что этим летом мне предстоит ещё глубже вникнуть в душу Мисиня, содействовать её формированию, ибо это лето в конце концов я решил провести на даче Мисиня в Лиелупе, где нам предоставляют две комнаты. Я долго, долго мучился этим вопросом, ибо как-то в спешке пообещал, совсем не подумав, так уж ли это хорошо – идти жить к Мисиню, у которого не упорядочены отношения с некоторыми членами. Но всё же в итоге я подумал: быть может, именно я смогу выправить и примирить. У Мисиней будут жить Якобсоны, молодые люди, новые члены Общества, приглашён на некоторое время Клизовский и другие. Разумеется, никоим образом не хочу жить у Мисиней как гость, только за оплату. Ведь если мы снимем комнату где-то отдельно, Элле будет трудно одной. Ведь не исключено, что в августе я поеду в Вену исправлять свою речь. Мне же когда-нибудь надо это сделать, и не только ради себя, но ради своих детей, хотя дома я говорю спокойно, но всё же... Весь апрель было так тяжело на сердце. Столь много вопросов, ждущих своего решения. И наконец, я усердно работаю, разбирая дела книжного фонда Общества. Мне виделось, что Валковский много сделал, но он недалеко продвинулся от того состояния, которое я оставил два года назад. Пусть даже на эту работу придётся пожертвовать месяц, но хочу раз и навсегда снять здесь все проблемы и затем передать её кому-то другому. Среди старших членов такого нет, может быть, г-жа Якобсон возьмётся? В воскресенье будет собрание, и мы с Валковским работали до поздней ночи. Валковский хочет всё сделать очень хорошо, но он в своей «аккуратности» столь медлителен, всё же недаром работает в государственном контроле. Хотя можно же, наверное, работать прилежно, но темп ускорить вдвое? Всё же это зависит от характера человека. Однако далее у нас дела пойдут лучше, распространением книг будет ведать наш магазин.

Вчера в Обществе Данце рассказывала о Вивекананде. В предыдущий четверг я говорил о дружбе и сердечном сотрудничестве, свой небольшой очерк прочёл и по-русски. Чувствую, что миссия сердечной дружбы чрезвычайна, особенно в наши дни. Своим очерком я втайне надеялся обратиться к некоторым членам Общества, но, как всегда, именно эти лица не явились.

4 мая. Среда

Первого мая, в воскресенье, состоялось годовое собрание. В напряжении прошёл этот день. Выбрали в правление трёх членов: Буцена, Мисиня и Гаральда Лукина. Охотно я желал бы видеть на месте Буцена Драудзинь, но всё же решил: пусть дела идут своим чередом. Если бы Буцена не избрали, он был бы очень расстроен и, возможно, огорчён, но в этом году нам надо всеми силами поддерживать дух единения. В следующем году, когда наступят более спокойные времена, можно будет провести более радикальные перемены. Притом правление существует более или менее формально, собирается весьма редко и не все, имеющие должность, выполняют свои обязанности: на месте Буцена работает Бялковский, а обязанности секретаря делят несколько членов Общества. Главные вопросы обсуждаются в старшей группе или в нуклеусе, в который мы пригласили и Драудзинь. Последняя, ведя женскую секцию, стала очень активной. Вчера состоялся уже второй званый вечер, посвящённый женщине. С докладом выступила Элза Стерсте, затем Аринь читала об этой теме из «Тибетского Евангелия»[112] и Лицис – фрагменты из трудов Н.К. и Е.И. Два раза уже проводились детские вечера. В июне наши женщины – члены Общества будут участвовать в детском празднике с отдельным уроком об этике жизни. Драудзинь получила два письма от Е.И. и главное – Портрет.

На собрании снова избрали и меня, так как, согласно новым правилам, председателя Общества положено избирать всему собранию. В конце обсуждали изменения в уставе. Во-первых, мы хотим изменить само название Общества, вместо длинного: Общество друзей Музея Рериха в Латвии, дать короче – Общество Музея Рериха. Жаль прощаться со словом «друзья», но ведь неясно – «друзья» чего? Нью-Йоркского Музея, как поначалу думалось? К тому же никто и так не помнит наше длинное название, называют нас просто Обществом Рериха. Слово «музей» надо оставить потому, что в связи с перерегистрацией и местными условиями мы хотим подчеркнуть, что центральным в нашем Обществе является Музей. Также мы видоизменим и формулировку цели Общества, пополнив фразой «развивать красоту сознания, укреплять этику жизни» и т. д. Надо упомянуть в уставе и о молодёжном кружке при Обществе.