Мана и машина

Помощница доложила Верховному Лорду-изобретателю и Защитнику Соединенного королевства Аргива, Корлиса и Иотии о прибытии его сына, но тот, не дождавшись вызова, вошел в кабинет отца вслед за ней.

— Отец, нам во что бы то ни стало надо поговорить, — сказал молодой человек.

— Что же, я не против, садись, — ответил Урза, поправляя на носу очки. На молчаливый вопрос помощницы Урза кивнул, и та покинула кабинет.

Харбин внимательно посмотрел на отца. Урза похудел и стал похож на птицу. Волосы побелели, он даже немного полысел, так что шевелюра не прикрывала изрезанный морщинами лоб. Он начал носить очки постоянно. Единственное, что приходило на ум при взгляде на него, — он стар и он устал.

— Отец, полагаю, вы ознакомились с моим предварительным отчетом, — вежливо, но настойчиво начал Харбин.

— Да, я прочел его, — сказал Урза, похлопав рукой по толстенной папке с бумагами. — И хочу сказать: тебе крупно повезло. Знаменитые юго-западные ураганы разбили в щепы не одну лодку и не одного достойного моряка отправили на дно. И твоя мать, и твоя жена не находили себе места от беспокойства. Я надеюсь, ты уже повидал их.

— Я послал им весточку, отец, но первым делом направился к тебе, — ответил Харбин.

Урза с удивлением поглядел на сына, затем кивнул.

— Ты обнаружил что-то интересное? — сказал он.

— Я нашел остров, — сказал Харбин. — Больше чем остров, огромный массив суши, расположенный к юго-востоку от Корлиса. Там очень много лесов, с воздуха видны и гигантские горы, не меньшие, чем Керские хребты. На обратном пути я очень подробно отмечал маршрут, запоминал все приметы, и я уверен — даже несмотря на ураганы, мы сможем добраться до него еще раз.

Урза ничего не ответил, он медленно потирал руки.

— Там столько дерева, что можно построить армаду орнитоптеров, а в горах полно руды — на легион мстителей, — продолжил Харбин. Лицо молодого человека светилось от предвкушения перспектив. — Это шанс склонить чашу весов в нашу пользу в этой войне.

Урза продолжал молчать, нахмурив брови! Харбин в недоумении спросил:

— Господин, я что-то не то говорю?

Урза поднял брови и покачал головой. Харбин отметил, что даже не подозревает, о чем думал отец, слушая его речь. Урза вдруг спросил его:

— Харбин, ты не заметил ничего особенного на пути домой, в Пенрегон?

Харбин задумался.

— Нет, сударь,

— Что ты видел на земле? — спросил изобретатель. Харбин пожал плечами.

— Шахты, фабрики, заводы, башни, крепости. Все как всегда.

— Гмм, — сказал Урза. — Все как всегда. А ведь Аргив был знаменит своими зелеными лугами, холмами и поместьями. Ты знаешь об этом?

— Я изучал историю, — ответил Харбин.

— Не такая уж давняя история, сынок, — я все это видел своими глазами. Корлис был покрыт лесами, а теперь между столицей и побережьем пня не сыскать. Иотия была бескрайней плодородной равниной. Теперь там ничего не растет, а на Полосе мечей почва спеклась от жара и гари.

— Во всем виноваты создания Мишры, — молниеносно ответил Харбин. — Все эти его подземные капканы и чертовы колеса. Он скорее уничтожит землю, чем отдаст ее тебе.

— Да, изобретения кадира оставляют следы, которые трудно не заметить, — сказал Урза, не желая даже произносить имени своего брата. — Но разве я и мои создания лучше? Мы, аргивяне, в погоне за средствами для ведения этой войны истощили и обобрали все наши земли. От выживших сардских гномов доходят вести, что в их стране с небес льется жгучий дождь, разъедающий кожу, портящий любую оставленную вне укрытия машину. Да, кадир завоевывал страну за страной и отбирал у побежденных все. Разве мои усилия приносили иные плоды?

От удивления Харбин не сразу нашелся, что ответить. Помолчав, он сказал:

— Господин, вас ли я слышу? Что произошло, о чем я не знаю?

Урза улыбнулся.

— Интересно получается! Все знают, что я чем-то обеспокоен, и только я не знаю об этом! — сказал изобретатель и уселся за свой рабочий стол. — Я перечитывал записки Рихло. Ты знал его?

Харбин ответил:

— Он был начальником над подмастерьями в школе изобретательства. — Тут он догадался, в чем дело, и добавил: — Я не знал, что он умер. Мои соболезнования, отец.

— Да, он умер, пока тебя не было, — сказал Урза. — Я знал его еще подростком, когда сам был маленьким. Он умер в библиотеке. И все же его смерть беспокоит меня.

Харбин ничего не ответил. Молодой человек полагал, что и он сам, и его отец уже давно привыкли к постоянным потерям, неизбежным во время войны, — людским потерям и потерям в боевых машинах. Но известие о том, что кто-то умер от старости, поразило Харбина, он задумался. Ведь Рихло был старше его отца, а это значит, что он действительно был очень старый человек.

— Как бы то ни было, я перебирал его архив и нашел переписку с одной моей старинной знакомой. Ее зовут Лоран. — Урза постучал пальцем по толстой пачке писем. — Она тоже ученая, но уехала в Терисию, когда ты еще был маленький.

Харбин понял отца. Терисия пала под натиском врага, город разграбили и сожгли. С тех пор город несколько раз переходил из рук в руки. Если Лоран уехала туда, то, верно, ее давно уже нет в живых.

— Лоран пишет о каких-то приемах медитации, над которыми они работают в Терисии — прости, работали в то время, — продолжил Урза. — Эти приемы, по ее словам, позволяли медитирующему контролировать материю и управлять живыми существами. Летать. Мгновенно перемещаться на большие расстояния. Разрушать предметы. Что ты думаешь об этом?

— Я бы сказал, что… в общем, я сомневаюсь в том, что это правда, — сказал Харбин.

— Сомневаешься? — переспросил Урза, заметив, что Харбин запнулся. — Что ты имеешь в виду?

— Все это кажется мне совершенно невероятным, — сказал Харбин. — Как это — летать без орнитоптера? Ты когда-нибудь сталкивался с подобным?

Урза ответил не сразу, и Харбин снова задался вопросом, о чем же думает его отец. Изобретатель поднял руку и сжал в ней амулет.

— Нет. Напрямую не сталкивался. Иногда, когда я начинаю работать над новой машиной, я словно ловлю искру — такое возникает ощущение, и все сразу становится на свои места. Но, пожалуй, мне никогда не приходила в голову мысль, что можно летать без орнитоптера.

— Что же, — сказал Харбин, — отец, если тебе никогда не приходила в голову подобная мысль, то, полагаю, все это нереально.

Урза улыбнулся. Харбин расслабился, впервые с детских лет почувствовав себя свободно в разговоре с отцом.

— Ты слишком меня ценишь, — сказал изобретатель.

— Как же еще может любящий сын относиться к отцу, — сказал Харбин. Лицо Урзы будто подернуло туманом, и молодой человек перепугался — не зашел ли он слишком далеко. Поэтому он тут же продолжил: — Если бы медитация позволяла делать все, о чем они говорят, разве не сумели бы терисийцы победить врага? Город Терисия был сожжен и разграблен, значит, медитация не помогла его защитникам. Урза сказал:

— Ты рассуждаешь весьма разумно.

Харбин ответил кивком головы, Урза же взял пачку писем, потом положил ее обратно на стол.

— Незадолго до твоего возвращения, — продолжил он, — я стал задумываться о том, что нам придется делать, если мы хотим и дальше поддерживать наши защитные сооружения и армию в боеготовности. Ведь кадир не дремлет. А мы меж тем выжали из земли почти все, а результаты неубедительны — ни кадир, ни я не можем одержать победу. И вот я думал, что, если научить наши машины работать на этой медитативной энергии, на этой мане…

Харбин молчал, не понимая, обращается отец к нему или говорит сам с собой. Урза глубоко вздохнул:

— Нет, ты прав, конечно. Тут слишком много непонятного, даже если допустить, что в основе этой теории — истина. Нам потребуется много лет, чтобы узнать, чего на самом деле добились ученые из башен из слоновой кости, а все их бумаги в руках кадира.

Урза взглянул на Харбина, и его лицо было снова строгим и спокойным.

— Но твое открытие, эта новая страна — да, это шанс получить наконец преимущество над моим… над кадиром. Ты все выполнил на отлично, Харбин.

— Спасибо, отец, — сказал молодой человек. — Я уже начал разрабатывать план захвата острова.

— Ты? — спросил Урза, от неожиданности моргнув. — Только потому, что тебе разок повезло и ты сумел пробиться сквозь ураган…

— Экспедицию на остров должен вести я, — прервал его Харбин. — Это ясно как день. Никто другой просто не сможет найти это место. — Молодой человек скрестил руки на груди.

— Твоя мать даже слышать об этом не захочет, — сказал Урза.

— Именно поэтому я сначала направился к тебе, — сказал Харбин, — а не к ней или к дяде Тавносу. Если ты скажешь «да», они не посмеют тебе перечить.

Урза снял очки и потер переносицу.

— Что ж, ты не оставляешь мне выбора, — сказал, поразмыслив, изобретатель. — Объявляю: экспедицию в открытую тобой страну возглавишь ты.

Харбин ожидал долгих переговоров и более упорного сопротивления Защитника отечества. Молодой человек услышал в голосе отца лишь смертельную усталость.

Урза потер подбородок.

— Харбин? — спросил он.

— Да, отец?

— Тебе снятся сны?

Вопрос окончательно сбил молодого человека с толку.

— Сны? Я думал, они всем снятся.

Урза поднял на лоб очки, и в них отразился тусклый, приглушенный облаками солнечный свет:

— Мне снилось, что я изобрел очки, которые позволяют заглядывать человеку в душу. И мне приснилось, что я надел эти очки и заглянул в сердце своему брату. Знаешь, что я там увидел? Тьму, одну только тьму. В сердце моего брата оказалась тьма, и больше ничего.

— Отец?

— Тьма, и больше ничего, — повторил Урза и глубоко вздохнул. — Вот почему мы захватим твой остров, вот почему мы бросим и его в пекло этой войны. Потому что мы должны победить эту тьму.

— Чушь! Чушь! Чушь и бредятина! — прогрохотал Мишра, швырнув что было силы книгу через тронный зал. Фолиант несколько раз перевернулся в воздухе и глухо врезался корешком в стену. Хаджар молча подошел, поднял книгу, расправил, как мог, помятые страницы, закрыл ее и аккуратно положил в растущую стопку.

— О мудрейший из мудрых, — сказал Хаджар, — даже в навозе порой можно найти бриллианты.

— Бриллианты? Бриллианты, говоришь? — крикнул Мишра. — В этих заумных бреднях не больше бриллиантов, чем травы на Полосе сувварди!

Хаджар попытался было сказать:

— Ученые из башен из слоновой кости выстояли против нашей армии в течение… — но Мишра жестом приказал ему замолчать.

— У них были высоченные стены и отличное оружие, — в холодной ярости выдохнул кадир. — Вся эта мистическая ерунда не имеет никакого отношения к боевым успехам.

— Генералы, командовавшие осадой, а затем штурмом города, высказались бы иначе, — промолвил Хаджар.

— Эти генералы просто искали оправдание собственной некомпетентности, — рявкнул Мишра. — Вот они и нашли его в пустой болтовне этих так называемых ученых. У них из-под носа уводят механического дракона, и они имеют наглость обвинить в его исчезновении каких-то колдуний и фей!

Он продолжал бы и дальше, хотя разобрать слова было трудно — у кадира сильно болело горло, но его одолел приступ кашля.

Хаджар подождал, пока повелитель прочистит горло, отдышится и снова сможет говорить. За последние годы Мишра необыкновенно растолстел — ему даже иногда было больно дышать. Жирный желтый дым, день и ночь клубившийся над Томакулом, не способствовал излечению. Хаджар советовал Мишре переехать в пустыню, где его ждал чистый воздух, но советы преданного телохранителя, как правило, игнорировались, и этот совет постигла судьба всех остальных.

Кашель быстро прошел. Мишра вытер слюну шелковым шарфом, который всегда был у него в кармане, и продолжил во всю глотку выражать недовольство.

— Так вот, эти так называемые ученые, — злобно прорычал он. — Что они там придумали? Мистическая энергия, заключенная в самой земле. Использование этой энергии через медитацию и воспоминания. Брехня! Мы выгнали этих шарлатанов из Зегона, а они нашли себе прибежище в Терисии. А я-то думал, мы найдем там знания!

Хаджар повторил:

— Даже в навозе…

— Можно найти еще более вонючий навоз! — завопил Мишра. — В их книгах не больше подлинного знания, чем в бормотании и ясновидении этих фалладжийских старух, что сидят на площадях, продавая сказки за звонкую монету!

От оскорбления, брошенного в адрес соплеменниц, Хаджар подскочил как ужаленный, но Мишра даже не посмотрел на него.

— Я рассчитывал, что мы найдем там оружие, какую-то таинственную машину, которая поможет нам одержать окончательную победу над моим братцем, — засопел кадир. — Нам же достались лишь сказки и мистические бредни! — Повелитель снова скорчился в приступе кашля, а Хаджар поднес мангал с раскаленными углями и плеснул на них воды. Тепло и горячий пар обычно облегчали дыхание мудрейшего из мудрых.

Мишра отчаянно нуждался в помощи, и Хаджар надеялся найти ее в книгах, вывезенных из башен города Терисия. Когда генералы рассказали ему, как на их глазах ученые победили — с помощью неведомых магических сил — механических драконов и мутантов, а армию и близко не подпустили к городу, Хаджар сразу поверил им.

Но пока Мишра терзался сомнениями и размышлениями, империя разваливалась. На востоке армия отказалась от боевых операций, ограничившись обстрелами из луков и набегами через перевалы в Керских горах. На юге лежала Иотия, разоренная, опустошенная, изуродованная страна — не принадлежащая никому и никому не нужная пустошь. На западе простиралась незавоеванная голая степь, из которой тоже уже было выжато все.

Империя, точнее, — карточный домик начал рушиться. В завоеванном когда-то Алмаазе шла гражданская война, в Саринте произошла революция. Многие племена фалладжи начали нападать друг на друга, поддерживать дисциплину в регулярной армии становилось все сложнее.

Хаджар считал, что причиной этому послужило многолетнее изгнание Ашнод: она играла роль той угрозы, перед лицом которой объединились и генералы, и их подчиненные, и чиновники, — они ее боялись. Урза, конечно, оставался главным внешним врагом, но он был далеко. А когда Ашнод исчезла, они начали грызню друг с другом.

По слухам, ее видели то в Сумифе, то в Колегканских горах, то в Иотии (куда она, разумеется, отправилась, чтобы передать свои секреты Урзе): утверждалось и то, что ее давно разорвали на мелкие части ее собственные дьявольские полумашины-полулюди. Что бы с ней ни произошло на самом деле и где бы она сейчас ни находилась, Хаджар был уверен — она империи необходима.

Новый приступ кашля прошел, и Мишра снова протер уголки рта шарфом.

— Тебе трудно это понять, Хаджар, но знай — все мои устройства работают на основополагающих базовых принципах.

— Как вам будет угодно, о величайший из владык, — ответил Хаджар.

— А эти, — Мишра указал пальцем на растущую в углу кучу книг, — эти ученые, эта школа дураков пытается заставить меня поверить, что этих принципов не существует! Они пытаются убедить меня, что для полета крылья не нужны! Что армию можно построить без мутантов! Все, что нужно, говорят они, это мысль и земля, и ты по своей воле сможешь творить предметы из воздуха! — Он шлепнул ладонью по книге, и из-под ее обложки вырвалось внушительных размеров облако пыли. — Пуффф!

Мишра снова протер рот шарфом и вернулся на трон. Усевшись поудобнее, он приказал:

— Вызови джиксийцев.

Хаджар поклонился, но не сдвинулся с места.

— Джиксийцев, мой господин?

— Они уже много лет изучают записки Ашнод, и я надеюсь, что они обнаружили что-нибудь, что даст мне шанс победить брата. — Мишра говорил отрывисто, слова звучали как удары хлыста.

— О мой великий повелитель, дозволь донести до тебя, — сказал Хаджар, — что народ стал считать, что ты полагаешься на джиксийцев и доверяешь им в большей степени, чем должен позволять себе мудрый человек. Мишра наморщил лоб и прорычал:

— А еще в народе говорят, что тебе, Хаджар, я доверяю больше, чем должен позволять себе мудрый человек. Быстро зови ко мне этих проклятых монахов.

Через час перед троном Мишры стояли три монаха. Эти машинопоклонники не нравились Хаджару с первого дня появления при дворе, и с каждым днем они нравились ему все меньше — со дня их появления прошло уже несколько десятилетий. Они проникли во все сферы управления, стали незаменимыми в жизни империи. После изгнания Ашнод (монахи же считали, что она дезертировала — если бы она была верна кадиру по-настоящему, она бы осталась) они прибрали к рукам ее лаборатории и бойни. Слабые попытки Мишры научить фалладжи строительству механизмов монахи быстро и умело пресекли, превратив основанные им школы в храмы своего братства.

Главного монаха всегда сопровождали два молодых фалладжи. Наверное, джиксийцы думали, что Мишре будет приятно видеть их в компании фалладжи, но Хаджар считал это святотатством. Эти мальчишки должны были стать воинами, а стали служками, возносящими песнопения чужому богу.

Фалладжи ужасало и то, что последние десять лет монахи Братства Джикса усиленно совершенствовали собственные тела, делая их более достойными тех механизмов, которым они поклонялись. В плоть вживлялись металлические прутья и кольца, иногда монахи заменяли себе целые конечности на механические устройства. Они уродовали себя, объясняя чужакам, что это приближает их к святости.

Главный монах был как раз из числа усовершенствованных: глазницы закрывала отполированная до блеска металлическая пластина, прикрепленная к вискам с помощью винтов, из-под которых периодически сочилась кровь. Священник носил тяжелую, толстую рясу, и Хаджар лишь предполагал, какие еще части тела этот получеловек заменил на механизмы во имя своего бога. Усилием воли Хаджар подавил подступающую тошноту, решив, что лучше об этом не думать.

Главный монах поклонился, и фалладжийские служки — как марионетки — повторили его движение.

— О мудрейший из мудрых, хитрейший из хитрых, величайший из великих, о кадир, — произнес джиксиец, — мы готовы оказать любую помощь, да будет прославлено имя твое.

Мишра сложил руки на животе.

— Ты говорил мне, что в городе Терисия хранится великое знание.

Монах снова поклонился:

— Это сущая правда, мой господин. Мои братья пожили среди ученых и многое узнали.

Мишра продолжил:

— Я изучил большую часть книг, вывезенных моими слугами из города, и пришел к выводу — бред, не стоящий пергамента, на который нанесен.

Монах поклонился в третий раз.

— Если таков твой приговор, о повелитель, значит, так оно и есть, — сказал он покорно.

— Но ты говорил мне, что в них содержится великое Знание, — сказал Мишра.

Последовал очередной поклон.

— Возможно, они скрыли от нас подлинные тайны или затуманили речи мистикой, полагая, что мы будем относиться с уважением к их вере, — сказал монах. Он приподнял голову и добавил: — Мы стараемся изо всех Сил, но мы не можем видеть и слышать все.

— Но мы не вывезли из Терисии никаких знаний, ничего нужного и значимого, кроме рабов и материалов, — сказал Мишра. В горле у него что-то забулькало, и Хаджар не мешкая поднес мангал, обдал раскаленные угли водой. Мишра снова закашлялся. Телохранитель и монахи покорно ждали, пока император придет в себя.

— О величайший из великих, — сказал главный монах, — мы все же добыли некое знание.

— А именно? — заинтересовался Мишра.

— Мы раскрыли тайну человеческого тела, — сказал джиксиец. — Мы выучили труды Ашнод и теперь знаем, как… — На миг монах замолчал, затем продолжил: -…совершенствовать ее достижения.

При этих словах Мишра наклонился вперед, его гигантский живот свалился на колени.

— Улучшить? Как?

— Ашнод смотрела на человеческое тело как на материал, — ответил джиксиец. — Мы же веруем, что человеческое тело — машина, его можно улучшать, как машину, приближать к совершенству. И тем самым делать его более сильным.

— Более сильным? — Глаза Мишры горели. — Как? Можно ли будет использовать его как оружие?

Монах повернулся к Хаджару. Пожилой фалладжи не мог взять в толк, как священник умудряется видеть без глаз.

— Мы можем рассказать тебе об этом, о мой повелитель, — сказал он, — но нам ни к чему лишние уши.

Мишра кивнул:

— Хаджар, оставь нас.

От неожиданности фалладжи выронил половник, которым поливал угли.

— О величайший из великих, я…

— Я сказал, оставь нас, — твердо повторил Мишра. — Я хочу выслушать речи достопочтенного монаха. И лишние уши мне ни к чему.

Хаджар хотел возразить, но передумал. Поклонившись, он покинул тронный зал и закрыл за собой резные двери.

— Что же, друзья, — сказал Мишра, улыбаясь и наклоняясь к трем стоящим перед ним монахам, — теперь мы одни. Говорите.