Гиблое дело?

Какое-то время назад мне написала итальянская учительница из Туниса: «Ваша статья против вивисекции очень встревожила меня и мне подобных. Когда нам показалось, что, наконец, удалось заглушить все мысли о вивисекции, Вы напомнили нам об этом, и мы опять страдаем. Почему бы Вам не оставить это в покое и не дать нам жить свободно? Как Вы вообще можете надеяться на победу над тремя мощнейшими силами в мире – глупостью, жестокостью и жадностью? Аболиционизм – это гиблое дело».

Если подумать, насколько распространилась вивисекция с тех пор, как Клод Бернар вытащил ее из грязных подвалов физиологов и поднял на академический уровень, ее ликвидация действительно кажется безнадежным делом. Кажется, что антививисекционизм, будучи и поныне неорганизованным и никем не возглавляемым протестным движением благожелательно настроенных, но безобидных волонтеров, обречен на провал. Но в прошлом неоднократно получалось, что внешне слабые движения привносили политические и социальные перемены и становились причиной падения вроде бы непоколебимых организаций. Так, ранние христиане («кучка экзальтированных, оторванных от жизни мечтателей»), лишенные какой-либо власти, сделали больший вклад в формирование европейской цивилизации, чем Римская империя, еврейская ортодоксальность и орды скандинавских, азиатских и мусульманских завоевателей. Только когда организация христиан стала влиятельной и многочисленной и, соответственно, ослабла в отношении духовных ценностей, христианство утратило решающее влияние.

Один из недавних опросов дал удивительный результат: в последнее время молодые люди гораздо больше восхищаются Альбертом Швейцером, а не космонавтами. Несколько лет назад ситуация была иной. Французский философ Джозеф Джоуберт (Joseph Joubert) говорил, что поэты в своем поиске красоты находили больше правды, чем ученые, и сегодня все больше людей чувствуют, что философы и люди искусства сделали для человечества больше, чем ученые когда-либо смогут.

«Итак, большую войну вызвала маленькая женщина», – сказал Авраам Линкольн, познакомившись с Гарриет Бичер-Стоу (Harriet Beecher Stowe), чья книга «Хижина дяди Тома» (Uncle Tom’s Cabin) потрясла Америку; благодаря ей, мир узнал, что такое расовая ненависть. Маленькая женщина если не разожгла войну, то подтолкнула людей к тому своей книгой.

Чарльз Диккенс написал роман, который стряхнул самодовольство с Британской империи и подтолкнул Карла Маркса, жившего в Лондоне, написать социологический труд – этот труд перевернет все социальные представления и, в конце концов, вызовет большевистскую революцию. Потом Адольф Гитлер вводит идеи Маркса в социальную систему, что обеспечило пример для рузвельтовской программе социальной безопасности, а последняя, в свою очередь, послужила ориентиром для большинства других стран, независимо от их политических убеждений. Корнем для всего этого стало единственное литературное произведение, философские и эстетические мысли, а не наука; точно так же в основе самого значительного шага в современной медицине – втором открытии Земмельвейсом гигиены – лежат не научные данные, а чувства и размышления, иными словами, философское постижение. И оно столкнулось, как и все значимые инновации, с противодействием и презрением, причем это пренебрежение исходило от тех категорий людей, которым следовало бы приветствовать открытие в первую очередь.

Большинство сегодняшних антививисекционных организаций всячески стараются не обращаться к чувствам общественности и не показывать «сентиментальности» по отношению к страдающим животным. И это их ошибка, большая ошибка, как показывает неуспех данного движения – ибо даже самый большой оптимист не может констатировать их успех в настоящее время. Ошибка заключается в непризнании того, что большинство людей гораздо более склонны к эмоциям, чем к логике – хотя для сильных эмоций всегда существует логическая основа. Это ясно всем популярным лидерам, изменившим ход истории.

Игнорируя силу и значимость людских чувств, человек действует нереалистично и ненаучно, подобно Клоду Бернару, утверждавшему, что на живых организмах можно экспериментировать так же, как на неживой материи.

Вместе с тем, было бы нереалистично допускать, что справедливость вопроса облегчает борьбу. Напротив. Правое дело вызывает сильное противодействие у интересов, которые глубоко интегрированы в существующие социальные, политические и образовательные структуры. Каждое правильное дело имело богатых, мощных и беззастенчивых противников: оправданность явления измеряется по его врагам. Это также означает, что для победы недостаточно только желания.

Непоколебимая решимость некоторых гуманистов или «истеричных мечтателей» в конце концов привела к отмене рабства, детского труда, травли медведей, петушиных боев и много другого. Сегодня лишь очень немногие люди не одобряют законы, запрещающие эти позорные явления; тем не менее, в свое время большая часть населения, в том числе церковь, выступали против их отмены. Вот почему антививисекционное движение не следует измерять по числу его сегодняшних сторонников. Они так сказать выполняют роль закваски в общественном сознании, закваски, которая приведет его к здравомыслию. Маленькая искра способна разжечь большой пожар, если упадет в нужное место.

Католическая церковь веками совершала преступление в виде пыток людей и заковывала в кандалы как сумасшедших или еретиков тех немногих, кто отваживался ее критиковать, так как это якобы делалось для спасения душ грешников; но по мере роста Просвещения оппозиция общественности настолько укрепилась, что папа римский в своей булле оказался вынужден положить конец всем религиозным пыткам. Если будут распространяться знания о жестокости и вреде вивисекции (а расширять их – наш долг), то настанет день, когда общественность отвергнет эту практику, и официальная медицина не сможет более оправдывать их; ей придется подчиниться большинству и прокладывать новые пути, чтобы получать прибыль.

*

Джордж Бернард Шоу, Марк Твен, Ричард Вагнер – вот лишь некоторые из великих людей, которые выступали против вивисекции категорически отказывались брать на вооружение аргумент о ее пользе.

Вагнер писал: «Если мы отвергаем вивисекцию лишь из-за ее доказанной бесполезности, то человечество ничего не выиграет». И Шоу: «Если вы отказываетесь от догматической гуманитарной позиции, если вы говорите, что в данном вопросе надо делать различия, исходя из практической выгоды, то безнадежно заблуждаетесь… Если вы пытаетесь возразить вивисектору, показывая, что его эксперимент не привел ни к каким полезным результатам, то подразумеваете мысль об оправданности эксперимента в случае полезного результата. Я не готов принимать такую позицию» (Из “Shaw on Vivisection”, Allen & Unwin, Лондон, 1949).

Естественно, большинство сегодняшних «ученых» утверждают, что соображения этики не относятся к делу, что сострадание не служит мерилом человеческого прогресса. Но что же тогда должно быть мерилом человеческого прогресса? Жестокость? Тогда пусть противники вивисекции проявят насилие по отношению к вивисекторам.

Твен, Вагнер и другие их единомышленники, вроде Джона Вивиана (John Vyvyan), были правы, заявляя, что вивисекцию следует запретить только из этических соображений, и что человечество проиграет в случае запрета из-за ее бесполезности. Но сегодня даже самый большой оптимист не признает, что со времени Твена и Вагнера и даже с более недавнего времени Шоу человечество стало более гуманным. В конце XIX века Джон Рескин (John Ruskin) оставил свою должность в Оксфордском Университете в знак протеста против открытия кафедры физиологии (где практиковалась вивисекция). А когда 15 июля 1879 года лорд Труро (Truro) неудачно подал в парламент законопроект о полном запрете вивисекции, один из виднейших политических деятелей, Седьмой граф Шафтсбери (Earl of Shaftesbury), прочитал в поддержку законопроекта цитаты из записей профессора Фридриха Гольца (Friedrich Goltz), вивисектора из Страсбурга, который хвастался особенно жестоким, отвратительным и длительным экспериментом, проведенном на нервной системе молодой суки. Лорд Шафтсбери закончил свое выступление комментарием: «Я бы предпочел быть собакой, а не профессором». В наши дни трудно представить себе, чтобы важный политик сделал подобное заявление.

Может показаться, что раз вивисекция не была ликвидирована в XIX веке, когда ею занимались не многие, а осуждали многие, то сегодня перспектива безнадежна: большинство людей ее умышленно не замечает политики игнорируют, зато ее поддерживает самая прибыльная индустрия в мире.

Но между тем появилось кое-что новое.

Вивисекция оказалась не просто бесполезной – она постоянно наносит ущерб, и его уже невозможно скрыть. Этот вред выявляют те же ученые, которые его вызвали через ошибочную методологию, вбитую в голову, подобно религиозной догме, с первых дней их учебы.

Важно то, что люди, больше всех говорящие о вивисекции как об опасном и ненадежном явлении, это не гуманитарии, вроде Шоу, а выдающиеся врачи и хирурги, такие как англичанин Лоусон Тейт (Lawson Tait), американец Генри Байджлоу (Henry Bigelow), француз Абел Дежарден (Abel Desjardins) немец Эрвин Лик (Erwin Liek), австриец Йозеф Гиртль (Josepf Hyrtl), итальянец Антонио Мурри (Antonio Murri).

Если я решил, в отличие от Шоу, говорить об упразднении вивисекции не только из этических соображений и выдвинуть на первый план научные соображения, то у меня для этого две причины. Во-первых, после рассказа о том, что происходит с животными, я должен показать также, каким образом это вредит человечеству в физическом и духовном плане.

Во-вторых, при анализе истории медицины с целью понять, каким образом могло распространиться такое извращение как вивисекция, я наткнулся на высказывание Чарльза Белла (Charles Bell), из которого следует, что запрет вивисекции только из практических, научных соображений (если ее сочтут опасной для здоровья) не ознаменует победы гуманизма. Когда сэр Чарльз заявил: «Я не думаю, что такие грубые люди способны проникнуть в тайны природы», то выявил второй закон Белла, оказавшийся правильным и еще более важным, чем первый. Белл-гуманист признал, что жестокие люди, обделенные человечностью, не обладают достаточным интеллектом, и тот тип человека, которого привлекают исследования с основой на систематических пытках, менее всего способен заниматься разумными, то есть, полезными медицинскими исследованиями.

То, что вивисекция есть бесчеловечная практика, само собой разумеется; то, что бесчеловечная практика огрубляет тех, кто ею занимается, – бесспорный факт. В последней главе мы поговорим о том, каким образом самонадеянное господство западных органов «здравоохранения», начиная от американской Food and Drug Administration, и кончая ее европейской базой, женевской ВОЗ, несет разрушения не только животным, но и людям. Из следующей главы вытекает, что если гиблое дело и существует, то им является вивисекция.